Военные истории

КАК ПОГИБЛИ БЛИЗКИЕ МНЕ ЛЮДИ

До войны наша семья жила в городе Синельниково Днепропетровской области. Эвакуировалась мы в Среднюю Азию, в город Сталинабад. Отца беспокоила судьба его брата Лазаря, который жил с семьей в одном из сел Софиевского района той же Днепропетровской области. В селе при помощи еврейско-американского общества «Джойнт» в 1934 году был создан колхоз «Фрайлебен» («Свободная жизнь»), в котором  работали не только евреи, но также украинцы и немцы. Лазарь был одним из организаторов колхоза и работал в нем агрономом, жена его Соня была дояркой, дочь была направлена колхозом на курсы бухгалтеров в Днепропетровск, сын Борис учился в сварочном техникуме. Незадолго перед войной ему во время игры в городки отскочившей цуркой выбило глаз. Несчастье это оказало роковое влияние на его судьбу: ему было около 18 лет, и с началом войны он, скорее всего, оказался бы в армии или военном училище и, возможно, остался бы жив. А так вся семья летом 1941 года собралась в селе.

После освобождения Украины отец написал письмо в правление колхоза с просьбой сообщить о судьбе брата и его семьи. В конце 1944 года пришла открытка (на фото), в которой были такие строки: «Сообщаю Вам о судьбе семьи Данциг, проживавшей до войны в колхозе «Фрайлебен». В сентябре 1941 г. все они вместе с другими еврейскими семьями, которые не успели эвакуироваться, погибли от рук немецких прихвостней. В живых осталось несколько семейств, которые ушли с колхозным скотом. Соня не захотела уйти со скотом. Сейчас эти семьи вернулись из эвакуации, живут и работают в этом же колхозе». Подписал открытку некто Фельдман, видимо, один из уцелевших. Открытку эту до своей смерти хранил отец, затем она перешла ко мне.

Отец потом вспоминал, что уговаривал брата эвакуироваться. Но тот и сам не очень хотел – очень уж предан был колхозной собственности, надеялся ее сберечь. А тут еще жена заупрямилась. Рассчитывали на то, что немцы такие же, как в Первую мировую. Расчет этот стал роковым для многих украинских евреев, особенно живших в селах, глухих углах, куда плохо доходила информация о зверствах фашистов.

А в 1972 году я, живя в Днепропетровске, случайно купил в киоске газету «Днепровская правда». В ней в статье «Измена» рассказывалось о суде над Макаром Неделько, одним из палачей софиевских евреев. Газету я тоже сохранил. Кратко передаю содержание статьи.

«Рассказывает жительница Фрайлебена М.Д.Тесля: «Жили мы с евреями дружно. Все одинаково работали. Когда полиция нагрянула, забеспокоились: уже знали, как обращаются оккупанты с еврейским населением. Полицаи велели всем, кроме евреев, разойтись по домам и не выходить на улицу в течение двух часов». Продолжает рассказ У.А.Токарь: «Собравшихся – их у нас было семей двенадцать – повели за хатами, глухой дорогой. Стариков, детей затолкали на подводы, остальные шли пешком». Все это видел и тринадцатилетний Ваня Иващенко: «Помню, в толпе была женщина с грудным ребенком. К ней подскочил один из полицаев, вырвал ребенка из рук и швырнул на подводу. И сегодня мне порой слышится душераздирающий материнский крик…»

Трудно сказать, сколько длился тот восемнадцатикилометровый путь. Уже в сумерки прибыли на окраину Софиевки, в район так называемой салотопки. Сюда же приконвоировали евреев из райцентра, других сел, всего более сорока человек. Угрожающе чернели глубокие ямы-колодцы, куда обычно сбрасывали кости и прочие отходы убитого скота. Головная подвода остановилась у одного из них. И люди сразу поняли, какая доля уготована им. Заплакали дети, запричитали женщины. Какой-то юноша рванулся в сторону. Его догнали, ударили прикладом по голове, потащили обратно. Обреченных по четыре стали ставить лицом к яме. В полутора-двух метрах выстроилась шеренга полицейских – Шевченко, Неделько, Федоряк, Добровольский и другие. Прозвучала короткая команда. Грянули выстрелы. Первые жертвы рухнули в колодец. А команда повторялась еще и еще.

Мальчонка лет десяти-двенадцати с огромными от ужаса глазами пытался спрятаться за спины взрослых. Но их становилось все меньше, меньше и, наконец, остался он один. Шевченко (начальник полиции) разрядил в ребенка свой пистолет…

Не щадили и полукровок. Плача рассказывает Марина Тимофеевна Гимерверт, украинка, жена еврея, погибшего в великую Отечественную, мать двоих детей: «Когда забрали моих, я тоже кинулась в райцентр. Но полицаи к детям не пустили, заперли меня. До самого вечера гуляли, пили, веселились. Аж крыша поднималась. Потом все стихло. Уже ночь была, когда меня выпустили.

– Где дети? – спросила.

– В  рудой колонии, – ответил один из запрданцев.

Я поняла, что уже никогда не увижу ни дочечку, ни сына. Знала, что то за колония – сырая земля. Меня зверски избили и выбросили на улицу. Как шла ночью полем – не помню».

Те же полицаи участвовали в угоне молодежи на работу в Германию. Бывшему старшему конюху колхоза В. Я. Павлюкову  всыпали 25 плетей со свинчаткою за то, что участвовал в эвакуации колхозного скота – три с половиной месяца пролежал после той экзекуции. Большинство фашистских пособников были осуждены вскоре после войны. Неделько сумел поменять фамилию, год рождения и почти 30 лет скрывался на Кубани, не давая о себе знать даже семье. Каким образом он в конце концов был разоблачен, в статье не сообщается. Военный трибунал приговорил его к 15 годам лишения свободы в колонии строгого режима с последующей ссылкой на 5 лет.

Из показаний самого Неделько мне запал в память такой эпизод: «Как-то в сорок втором году мне и немецкому солдату поручили отвести в район еврейского кладбища мужчину. Там у свежевырытой ямы нас ожидали немецкий офицер и еще один полицай. Неизвестного расстреляли на моих глазах».

Не был ли этим неизвестным мой дядя Лазарь? Или тот юноша, который пытался убежать, – не был ли это мой двоюродный брат Боря?

Перед войной мне было три года. Я, конечно, из того времени ничего не помню. Но смутно помнится, как дядя Лазарь, приехав к нам в Синельниково, привез целую плетеную корзинку конфет… 

Геннадий Данциг,

г.Нюрнберг