Военные истории

Воспоминания

Она шла быстро, не разбирая дороги, да ее и не было, было сплошное поле снега. Только здесь, в холодной и далекой Сибири, может быть такой чистый и белый с голубизной снег. В ее родном большом и промышленном городе на Украине снег почти сразу становился черным. Промышленные выбросы не давали горожанам даже незначительное время любоваться белым покровом, только деревья некоторое время стояли в прекрасном сказочном обрамлении снежных пушинок. Но потом снег таял, и все превращалось в грязные рыжие или черные сугробы, плохо убираемые еще имевшимися дворниками и почти не имевшимся транспортом. В Сибири же снег не таял много месяцев, копоть от эвакуированных заводов была мала для обширных сибирских пространств.

Эти мысли мелькали у нее помимо сознания, которое всё было приковано к маленькому комочку в ее руках. Она с отчаянием прислушивалась к тяжелому прерывистому дыханию ребенка, ее сыночка, который уже несколько дней задыхался от высокой температуры, и местный фельдшер ничем не мог ему помочь. В их поселке, где разместился эвакуированный с Украины машиностроительный завод, имелся только травмопункт. Больница же находилась в нескольких десятках километров от поселка.

Вот туда она и шла, прижимая живой комочек к груди, согревая его дыханием, не разбирая дороги, вытаскивая и снова проваливаясь в снег своими сибирскими валенками, называвшимися «пимами», на которые ей пришлось сменить элегантные черные ботинки на каблучках. Она должна дойти до больницы во что бы то ни стало, там есть врачи, там спасут сына. Она дала слово мужу, уходившему на фронт. Последние слова его были: «Береги детей».

Она рано, с 15 лет начала работать. Выйдя замуж, работу бросила, и муж, который был на десять лет ее старше, считал, что она совершенно не приспособлена к трудностям жизни. Вспоминая это, она саркастически улыбалась. Да, в то время она была такой, самым большим испытанием для нее была попытка похудеть, для чего она пила уксус, какие-то таблетки, изнуряла себя голодом, но не получала желаемого.

Шел первый год войны. Из их города уходили войска, эвакуировали заводы, враг неумолимо приближался к городу. Муж ушел добровольцем на фронт, хотя имел заводскую бронь. Потом она через многие годы мысленно упрекала его в этом. Как много мужей думали о своих семьях больше, чем о выращенном совковой системой патриотизме! Когда она в конце войны получила извещение о гибели мужа, а также его ордена, горькие слезы полились на эти холодные железки, на которые с гордостью смотрели ее выросшие дети. Она стала вдовой в 24 года.

Но все это будет потом. А сейчас все мысли были связаны с одним: донести чуть дышащего ребенка до больницы. Она была невысокой женщиной, уже совсем неполной. Тяжелые испытания быстро сделали то, чего невозможно было достигнуть с помощью уксуса и таблеток. Вся полнота осталась там – на долгой дороге эвакуации из родного города в Сибирь.

Она вспоминала отъезд в эвакуацию. О том, что они уезжают, ей сообщили за два часа до отхода поезда. Сдернув с окна красную плюшевую штору (тогдашний атрибут благополучия), она связала ее в узел и побросала в него пожитки. Перекинув через плечо сумочку с деньгами и документами, вместе с маленьким сыном и дочкой выбежала из квартиры. На вокзале ее и детей толкнули в вагон (скорее это была теплушка с деревянными нарами и маленьким окном), где они оказались в страшной тесноте с другими людьми. Только тут, прижимая к груди детей, она обнаружила, что узел и чемодан исчезли, а с ними одежда и продукты. Слава богу, сумка с документами висела на плече.

Потом все как-то утряслось: мамы утихомирили детей, женщины поделились продуктами. Она накормила детей и уложила их спать на нары, подстелив подкинутое кем-то из женщин одеяло. Дальше было всё: бомбежки поезда и краткие остановки, когда нужно было успеть набрать воды и не отстать от поезда, где оставались ее беспомощные дети. Было лето, жарко, душно, дети постоянно просили пить. Инфекционные болезни набросились на измученных детей. Скарлатина просто-таки косила одного за другим. Детей снимали на остановках, везли в больницу, откуда они уже не возвращались. У сына тоже появились признаки этой болезни. Чтобы не заразилась дочь, она разделила детей одеялом и собой. Когда на станции ребенка хотели забрать в больницу, она категорически воспротивилась. Сняв с себя оставшиеся золотые украшения, она на очередной остановке выменяла их на куриный жир и какие-то травы у крестьянки и по ее совету лечила сына. Бог помог ей, сын выздоровел, и дочь не заразилась.

Через месяц они оказались в одной из южных республик страны. В этот когда-то очень красивый и богатый край попало колоссальное количество беженцев. Жилья не хватало, не хватало воды. Кругом царила страшная антисанитария. Ее с детьми поселили в небольшом, сложенном из глины и кизяков (смесь соломы и высушенных экскриментов животных) домике, где жил хозяин-узбек вместе с женой и их шестеро ребятишек разного возраста. Дети постоянно болтались в арыке, протекавшем рядом с домом. Из этого же арыка брали воду для приготовления еды, для стирки, туда же выливали использованную воду.

Она поняла, что здесь еще большая опасность для ее слабых, измученных голодом и болезнями детей. Нужно бежать. Но куда? Она видела, какими голодными глазами дети смотрели на хлеб, на гроздья винограда, на куски хорошо пахнущего мяса, и не могла уйти из этого грязного, но сытого дома.

Относительное благополучие нарушила беда. Поздней осенью похолодало и в этом теплом крае. Хозяин затопил железную печку, которая стояла посреди большой комнаты, где играли все дети. Ее маленький сын оказался возле печки, и выпавшие горячие головешки попали ему на голову. Страшный крик ребенка и запах паленой кожи моментально заставил ее действовать. Мочой дочери, напустившей от страха лужу, она быстро смочила обожженную головку. Как она вспомнила этот народный рецепт, ей не было понятно. Головка у сына зажила, не осталось даже шрамов. Но долго еще ребенок вздрагивал во сне после этого случая.

Получая письма с фронта от мужа, который по-прежнему считал ее неприспособленной слабой женщиной (она ведь не описывала ему все лишения, писала лишь, что дети здоровы, растут), она соглашалась с ним, что надо найти родственников и быть ближе к ним. Она с трудом отыскала машиностроительный завод, с которым в начале войны были эвакуированы ее родственники. Так она с детьми, покинув теплый край, оказалась в Сибири.

Жизнь как будто налаживалась: ее взяли на работу в заводскую столовую официанткой, детей устроили в детсад, дали комнатку в деревянном бараке. И вот грянула болезнь сына. Всё отодвинулось на второй план. Впереди – дорога, снег и мерцающие огни больницы. Мороз был за сорок, на голове – легкий берет, на губах иней от дыхания, но она не ощущала этого. Внутреннее напряжение не давало ей замерзнуть, онемевшие руки прочно удерживали ребенка, завернутого в одеяло.

Была глубокая зимняя ночь. Пустынное белое поле. Даже силуэт человека или животного (а вой волков она часто слышала в бараке по ночам) не испугал бы ее, не заставил свернуть с дороги, ведущей к спасению. Но сила материнского инстинкта и ее Бог помогли ей еще раз. С оледеневшими ресницами, с тяжелыми, как гири, ногами, не разжимая замерзших рук с драгоценной ношей, она вдруг наткнулась на деревянную ограду. Это была дверь в приемную больницы. Она поняла это по белым халатам женщин, бросившихся к ней. Но даже им она не отдала свою ношу. Не выпуская ее (да и как она могла разжать заледеневшие руки?), она прошептала: «Где врач, это мой сын».

Дальше – провал в ее воспоминаниях. Сына спасли, хотя несла она его вверх ногами. Видимо, ребенку так хотелось жить, что даже ненормальное положение тела не навредило ему больше, чем болезнь. Еще больше врачи удивились тому, что она благополучно прошла всю дорогу. Ведь на ее пути было много заброшенных шахт, в которые она могла провалиться вместе с ребенком, и никто никогда не узнал бы об этом.

Как сказала бы деревенская бабушка, это судьба. И это судьбе было угодно сохранить ей и ребенку жизнь.

Раиса Гончарова