Владимир Высоцкий

 

Плач по Высоцкому

 

фрагмент киносценария

 

Действующие лица:

 

В.С.Высоцкий – великий поэт, бард, театральный и киноартист («Серега» 1);

 

В.О.Абдулов – театральный и киноартист, друг Высоцкого («Посев» 2);

 

З.Д.Хухим – режиссер, выпускник ВГИКа, мастерская М.И.Ромма, друг Высоцкого, друг-враг автора («Рёва» 3);

 

Автор – М.Н.Айзенберг, на момент событий, происходящих ниже, режиссер к-ст. Горького, подрабатывающий где только можно, в т.ч. и на фирме «Мелодия» («Мрак» 4)

 

Время действия – 1974 год, год смерти В.М.Шукшина.

 

Место действия – бывший Советский Союз, его подворотни, подъезды домов и официальные организации.

 

1. Высоцкий пел блатные песни под псевдонимом «Сергей Кулешов», поэтому и кличка – «Серега».

 

2. Всеволод Осипович Абдулов – сын известного популярного актера Осипа Наумовича Абдулова, игравшего Джона Сильвера в фильме «Остров сокровищ», грека Дымбу со своей знаменитой фразой: «В Греции всё эсть» из фильма «Свадьба». Сын же его Сева был ближайшим другом и собутыльником Высоцкого, играл с ним в фильме «Место встречи изменить нельзя» и в других фильмах. Часто записывался на радио, читал дикторские тексты. «Посев» – потому, что он был большой ходок и осеменил многих женщин.

 

3. Зарий Давыдович Хухим, друг и собутыльник Высоцкого. Просто алкоголик. По настоянию автора зашил себе «торпеду» и перестал пить. Автор имел неосторожность познакомить его со своей любимой женщиной, и он ее соблазнил, но, правда, и женился. Устроил ей из жизни натуральный ад. Она даже хромать стала на нервной почве. «Рёва» – потому, что в пьяном виде всегда ревел и жаловался на жизнь. Зарий – Зарик – Рёва.

 

4. Айзенберг Марк Наумович прозван «Мрак Наумович» потому, что был всегда главным врагом алкоголя. Совершал на глазах у действующих лиц святотатство – выливал водку из бутылок в умывальник или в туалет, что еще страшнее. Ведь из чистой раковины умывальника, казалось, можно еще что-то собрать, слизать. Казалось!

 

Студия звукозаписи «Мелодия». МРАК работает с ПОСЕВОМ стоящим у микрофона.

 

Мрак. Давай помягче голос. Он такой кругленький, иголочки мягенькие. А ты как белуга ревешь.

 

Посев. Заревешь тут. С утра не похмелялся.

 

Мрак. Я тебе похмелюсь. Денег не получишь!

 

Посев. Эх, ты! Мрак!

 

Мрак. Всё, пишем! Говори текст.

 

Посев. Заяц, беги! Тут лиса близко… (закашливается). Давайте перерыв сделаем. Попью.

 

Мрак. Перерыв 15 минут.

 

В дверь заглядывает РЁВА, подмигивает ПОСЕВУ, и они вместе выходят.

 

Туалет. Приятели пьют «из горла». Врывается МРАК и, вырвав бутылку из рук РЁВЫ, выливает водку в унитаз. Приятели бледнеют.

 

Дом Кино. Панихида по Шукшину. Толпы людей. Многие плачут. Выносят гроб, и люди стремятся к нему, хотят увидеть в последний раз, до гроба хотя бы дотронуться. Автобусы наполняются пассажирами и ждут сигнала трогаться. В одном из автобусов РЁВА разговаривает с МРАКОМ.

 

Рева. Вася на Каретном самый слабый был по здоровью. Язва. Но смертельной опасности не было. И вот…

 

Мрак. Ты знаешь, у меня на «Мелодии» много сделано записей голоса Шукшина. Я предложу альбом сделать. Песня «Миленький ты мой» тоже есть. Вот бы Серега написал песню.

 

Рева. Так надо с ПОСЕВОМ поговорить. Я сейчас позвоню.

 

Мрак. Сиди. Сначала на кладбище.

 

В автобус вскакивает ПОСЕВ.

 

Посев. Я так и знал. Вы в последнем. Серега мне утром позвонил, что едет прямо на кладбище.

 

МРАК набрасывается на него.

 

Мрак. Уговори Серегу песню на смерть Васи написать, а мы ее в альбом, посвященный Шукшину вставим.

 

Посев. Уговорю. Две бутылки.

 

Мрак. Три! Договорились.

 

Пустынное шоссе. Высоцкий мчится в БМВ. Слушает радио: «…москвичи прощаются с любимым актером, писателем, режиссером, незабываемым Прокудиным из «Калины красной…» Высоцкий останавливает машину и в голос ревет:

 

– Почему? Почему он? Это должен был быть я. Возьми меня, а его отпусти. Он же здесь нужнее. Он же суть говорил. Зачем живем. Зачем пьем. И любовь эта. Где она? Где настоящая? Кажется, каждый раз, вот она, она. Ан нет. Опять не то. Вася! Прости, что не успеваю похоронить, но я все равно буду долго тебя помнить и поминать. Развязываю. Дай только доехать. Вася, помнишь, я тебе говорил, не снимайся со смертью. Убьют на экране – убьют и в жизни.

 

Он бьет кулаком по рулю. Раздается гудок клаксона, и под этот гудок мы оказываемся на киностудии. Загорается круглый фонарь у входа в павильон: «Тихо. Идет съемка». Медленно закрывается тяжелая дверь павильона. Звуковой сигнал затихает. На длинных лавках со столиком, на котором крышка от коробки из-под кинопленки, заполненная окурками, сидят и курят наши герои, все четверо.

 

Серега. Да, скорость была 180. Один раз только заправился, остановился. Плакал. Хотя, вы же знаете, никогда не плачу. Пять часов ехал.

 

Посев. А спектакль? Что?

 

Серега. Опять неприятности с Любимовым будут.

 

Мрак. А написать песню не приходило в голову? У меня почти готовая пластинка. Вернее, по объему даже две. И он сам поет. И всё, что сам говорил. И всех его друзей записал. Только ты…

 

Рева. Соглашайся, Серега. Ты же сам хочешь.

 

Посев. Мрак, а не вырежут?

 

Мрак. Я уже с начальством договорился. У них план горит, поэтому сговорчивые. Да и времени много потрачено. Я уже и название сочинил: «Думу свою донести людям».

 

Рева. Так я побежал.

 

Мрак. Я тебе побегу. Только после записи. За мой счет и в приличном месте.

 

Начинается перебор гитары. Мы видим нервные пальцы Высоцкого, перебирающие струны. Это студия звукозаписи на фирме «Мелодия».

 

Мрак. Серега, подожди. Сейчас еще два микрофона поставим. И, если хочешь, могу дать шум ветра, волны.

 

Высоцкий. Давай, здорово!

 

Звучит команда: Внимание. Тишина. Пишем. Начали.

 

Огромное поле. Косит траву Шукшин, а мы слышим:

 

Еще ни холодов, ни льдин.

 

Лицо Высоцкого. Из глаз капают редкие слезы.

 

А в землю лег еще один

На Новодевичьем мужчина.

 

Из затемнения – портрет Высоцкого.

 

Голос. Душу свою донести людям – огромный труд. На этом сердца разрываются. Но и память – по труду.

 

В затемнение.

 

Марк АЙЗЕНБЕРГ

кинорежиссер

 

Владимир ВЫСОЦКИЙ

 

Памяти Василия Шукшина 

Еще – ни холодов, ни льдин,

Земля тепла, красна калина, –

А в землю лег еще один

На Новодевичьем мужчина.

 

Должно быть, он примет не знал, –

Народец праздный суесловит, –

Смерть тех из нас всех прежде ловит,

Кто понарошку умирал.

 

Коль так, Макарыч, – не спеши,

Спусти колки, ослабь зажимы,

Пересними, перепиши,

Переиграй, – останься живым!

 

Но, в слезы мужиков вгоняя,

Он пулю в животе понес,

Припал к земле, как верный пес...

А рядом куст калины рос –

Калина красная такая.

 

Смерть самых лучших намечает –

И дергает по одному.

Такой наш брат ушел во тьму! –

Не буйствует и не скучает.

 

А был бы «Разин» в этот год...

Натура где? Онега? Нарочь?

Всё – печки-лавочки, Макарыч, –

Такой твой парень не живет!

 

Вот после временной заминки

Рок процедил через губу:

«Снять со скуластого табу –

За то, что он видал в гробу

Все панихиды и поминки.

 

Того, с большой душою в теле

И с тяжким грузом на горбу, –

Чтоб не испытывал судьбу, –

Взять утром тепленьким с постели!»

 

И после непременной бани,

Чист перед Богом и тверез,

Вдруг взял да умер он всерьез –

Решительней, чем на экране.