Юмор

ТАКИЕ РАЗНЫЕ ПРИШЕЛЬЦЫ

рассказ 

На улице стояла зима 1613 года. Если точнее, то даже не на улице, а просто стояла, потому что улиц в родном селе Ивана Сусанина не было. В этот день он встал рано. Разбудил никогда ранее не слыханный Иваном внутренний голос. Иван прислушался.

– Ты должен что-то совершить! – тихо, но настойчиво сообщалось изнутри.

Ещё не созревший для подвига Сусанин понял сказанное по-крестьянски просто и побежал по протоптанной в снегу тропинке к расположенному между домами общему отхожему месту. Место это было предметом гордости поселян, создавалось усилиями многих поколений и воздвигалось естественным образом, прирастая летом с краёв, а зимой, для соблюдения пропорции – с вершины. Величественное создание народного гения свидетельствовало о древности села и внешне напоминало нечто среднее  между скифским курганом и ступенчатой ацтекской пирамидой.

Однажды случилось даже так, что проезжавший мимо царь Михаил Фёдорович подивился чуду, окончательно утвердился в мысли о прочности крестьянского быта и пожаловал подвернувшегося Ивана полтиною. Ещё раньше, во времена татаро-монгольского нашествия, ветер со стороны села принудил захватчиков обойти его далеко стороной, чем и спас. Но тогда было лето. А сейчас, зимой, Иван взбежал на вершину по вырубленным в естественном стройматериале ступенькам и расположился. С вершины открывался великолепный вид. Кругом стояла тишина, и только откуда-то с запада доносились звуки, напоминающие хоровое пение.

– С перепою, видно, показалось, – подумал Сусанин и ощутив, что больше здесь делать нечего, спустился вниз.

В избе было скучно. И вообще зимой было скучно. Летом Иван, возможно, вышел бы в чистое поле и, от нечего делать, посеял бы что-нибудь разумное и доброе, чтобы потом кустарным путём перегнать в вечное, но сейчас идти было некуда. Сусанин начал было томиться, однако обнаружил, что утренние сигналы, несмотря на опустевшее брюхо, возобновились.

– Ты должен что-то совершить! – снова напомнил внутренний голос.

– Так совершил же, – мысленно возразил крестьянин.

– Дурак ты, Иван, – устало ответил голос и затих.

Сначала Сусанин обрадовался покою. Потом немного загрустил: говорить было больше не с кем. Он вышел на крыльцо в надежде увидеть хоть кого-нибудь, но односельчане законопатились от мороза по избам. На дороге тоже не было никого – ни конного, ни пешего.

– Тоска, – подумал Иван, почесал затылок и громко, во всю свою народную мощь, проорал в воздух краткую фразу нехорошего содержания. Через несколько секунд со стороны леса вернулось эхо. Сусанин услышал его и обиделся. Однако вместе с эхом в покрытые космами уши проникли слышанные ранее с вершины пирамиды звуки, которые теперь показались ближе.

– Чудно, однако, – подумал Иван, – что бы это? Нешто опять в леса корабль прилетел? Может, оставит чего? Хорошо бы…

Надо сказать, что неопознанные объекты действительно попадали в эти места,  ошибочно принимая естественную пирамиду за посадочный знак.  Всё проходило мирно,  и хотя пришельцы сами не показывались, после них в лесах иногда оставалось нечто непонятное. Мужики приспосабливаливали найденное на свой манер в хозяйстве. А Лихослав, Буев сын, слывший среди сельских пьяниц хроническим алкоголиком, увидел однажды в лесу группу непонятных существ, чем положил начало разговорам о каких-то зелёных чертях.

Однако искать неизвестно кого в холодном лесу было и боязно, и лень.

– Потом схожу, – решил Сусанин и вернулся в избу.

Короткий зимний день летел быстро. Вечерело. Со скуки Иван поел, сел на лавку и уставился на огонь в печи. По столу и остаткам пищи с грохотом перебегали тараканы.

– Вот так и жизнь пройдёт, – неожиданно возобновил свои претензии внутренний голос, – а вы тут после себя ничего не оставите…

– Как же, – возразил Сусанин, – а пирамида?

– Дурак ты, Иван, – повторил голос утренний тезис, – её, что ли, Господу предъявлять? О возвышенном надо подумать, о духовном. Место для подвига найти.

– Места-то хватит, – ответил Сусанин, – и подвиг, знамо дело, можно, где ж только взять его?

– А вот это, – торжественно объявил голос, – будет. И скоро. Снизойдёт на тебя героизм небывалый. Только не проморгай.

– Оно конечно, – меланхолически ответил Иван, готовый выслушать дальнейшие инструкции, однако голос замолчал. Сусанин посидел, подождал и снова принялся смотреть на огонь.

Из полудремотного состояния Ивана вывел сильный шум. Он выглянул с крыльца и увидел настораживающую картину: со стороны почти уже зашедшего солнца по единственной дороге в село входил довольно большой отряд непривычно одетых вооружённых людей. Они пели строевую песню на каком-то странном, неуловимо похожем и одновременно непохожем на русский, языке. Мелодия была именно та, которую он сегодня уже слышал.

Выйдя к пирамиде, отряд разделился. Часть осталась на месте, остальные рассыпались по дворам, выволакивая из тепла изб население. Когда все были извлечены, вперёд выступил толстый, усатый, богаче других одетый человек.

– Кто может указать путь на Москву? – с акцентом спросил толстяк.

Крестьяне не то с испуга, не то от непонимания ситуации безмолвствовали.

– Кто может указать путь на Москву? – повторил оно свой вопрос.

– А вы кто будете? – спросили откуда-то из толпы.

– Мы сами не местные, – объяснил толстяк, – поляки мы, идём на Москву, чтобы установить справедливый строй. Несём идеи европейской демократии и парламентаризма.

За всё время существования села такие слова в его воздухе не звучали никогда, поэтому крестьяне снова ничего не ответили.

– Будет кто-то говорить, пся крев! – разозлися вопрошавший.

– А с царём что будет? – снова спросили из толпы.

– Отменим… постепенно.

– И как же мы? Сами по себе? Непривычно как-то…

– Привыкнете! Жить надо нормально! Грязь какую в селе развели! – говоривший пришелец указал на пирамиду.

– Сие не грязь, а символ наш! – обиженно загудела толпа. – Сам Михаил Фёдорович похвалил!

– Ах та-ак? – протянул поляк, – а ну, разобрать всё это! Быстро!

В этот момент у наблюдавшего Сусанина опять возник внутренний голос.

– Выходи, Иван! Спасай край родной, царя-батюшку! Вспомни – он тебя полтиною пожаловал.

– Не надо! – неожиданно для себя громко сказал Сусанин. – Я покажу дорогу.

– О, хороший русский мужичок! – благосклонно отозвался толстяк. – Молодец. Мы заплатим.

Колонна начала движение немедленно. Шли с перерывами ночь, день, ещё ночь. К исходу второго дня оказались в таких местах, что Сусанину стало не по себе – он вспомнил, что вроде где-то здесь Лихослав видел зелёных чертей. Спускалась очередная ночь. Вокруг костра тесно сидели военные, нехорошо поглядывая на Ивана. Становилось всё холоднее.

– Ну, Иван, где же твоя Москва? – прищурившись, спросил с плохо скрываемой злостью толстяк- полковник. – Куда ты завёл нас, а? Что делать будем?

– Держись, Сусанин, сейчас начнётся, – предупредил внутренний голос.

– Я, пан полковник, ориентацию потерял, – угрюмо сообщил Иван, – географическую.

– Ах, географическую? – встопорщил усы доведенный морозом и темнотой до умопомрачения полковник. – А мы уже всякую потеряли! Даже сексуальную!

И, голубея, видимо от мороза, прямо на глазах, направился к Ивану.

– А ну-ка подержите его, панове…

Однако не успел внутренний голос закончить фразу «Иван, отечество ты спас, а теперь расслабься и получи удовольствие», как вдруг загорелся непонятный свет и Сусанин, падая в обморок от всего происходящего, заметил среди деревьев приближающиеся зеленоватые фигуры.

– Прав-таки был пьяница, – мелькнула в его голове мысль. Затем всё исчезло.

Очнулся Сусанин в своей избе. 

– Ну, Иван, – обратился к нему внутренний голос, – совершил ты подвиг…

– Совершить-то совершил, – мысленно ответил Сусанин, – да ведь что сделать со мною хотели, ироды…

– Одно слово – демократы, – поддержал внутренний голос.

– Эти… как их… порноментарии, – согласно добавил Иван и, теряя силы, заснул.

Сусанину снились хорошие сны – царь, лето, поле, ягоды…

Спали жители села, изредка вздрагивая от пережитого.

Пирамиды больше не было: её дезинтегрировали зеленоватые пришельцы во избежание дальнейших навигационных ошибок. Теперь на борту тарелки они, переговариваясь, смотрели запись лесных событий, и огромный светящийся аппарат величественно плыл над бескрайними лесами, оглашая окрестности звуками бессмертной оперы композитора Глинки.

Рис. Анатолия ЛЕРНЕРА