Литературная страница

Эрнст ЛЕВИН

РЕЙНСКАЯ ДЕВА

из блокнота переводчика

 

В годы послевоенного антисемитизма в Советском Союзе появился еврейский «самиздат». По рукам ходили стихи, смыслом которых было: «За что?! В чём же мы, евреи, виноваты?!». Маргарита Алигер в таких стихах писала:

 

Чем вы виноваты, Генрих Гейне?

 

И рифмовалось это со строкой:

 

Лорелея, девушка на Рейне...

 

Так я, ученик седьмого класса, никогда прежде не читавший Гейне, впервые услышал имя этой сказочной рейнской девы – феи, ведьмы или русалки. Имя было нежное, и она мне представлялась ангельским хрупким созданием в белом воздушном платьице. Но только лет через десять я сам прочитал гейневские стихи о Loreley в переводе Александра Блока:

 

ЛОРЕЛЕЙ 

Не знаю, что значит такое,
Что скорбью я смущён;

Давно не даёт покоя
Мне сказка старых времён.
Прохладой сумерки веют,
И Рейна тих простор.
В вечерних лучах алеют
Вершины дальних гор.

 

Над страшной высотою
Девушка дивной красы
Одеждой горит золотою,
Играет златом косы,
Златым убирает гребнем.
И песню поёт она:
В её чудесном пенье
Тревога затаена.

 

Пловца на лодочке малой
Дикой тоской полонит:
Забывая подводные скалы,
Он только наверх глядит.
Пловец и лодочка, знаю,
Погибнут средь зыбей;
И всякий так погибает
От песен Лорелей.

 

Некоторые выражения не показались мне удачными (они выделены жирным шрифтом), да и в целом стихи не очень впечатлили. Я получил достаточную информацию об этой Лорелее и о роде её занятий, а других положительных эмоций не припомню.

 

В апреле 1987 г. мы с женой и дочкой возвращались на машине из Амстердама в Мюнхен. Путь лежал вдоль Рейна, по его живописной долине: «меж крутых берегов» и прибрежных (а вовсе не дальних, как у Блока!) лесистых гор со старинными зáмками. Естественно, нам вспомнилась сказка про Лорелею! Но напрасно мы глядели наверх, как бедный пловец. Лорелея сидит внизу, на длинном и узком островке посредине Рейна. У неё нет ни косы, ни золотой одежды: волосищи её распущены; она бронзовая, громадная и совершенно голая. В хрупкости и воздушности её тоже никак не упрекнёшь: это мрачная мускулистая дева в духе сталинского (или, чтó то же, гитлеровского) соцреализма.

 

В ближайшем зáмке, в сувенирном ларьке, мы купили открытку с её фотографией и текстом стихотворения Гейне:

 

DIE LORELEY

 

Ich weiß nicht, was soll es bedeuten,
daß ich so traurig bin.
Ein Märchen aus uralten Zeiten
das kommt mir nicht aus dem Sinn.
Die Luft ist kuhl und es dunkelt,
und ruhig fließt der Rhein;
der Gipfel des Berges funkelt
im Abendsonnenschein.

 

Die schönste Jungfrau sitzet
dort oben wunderbar,
ihr gold'nes Geschmeide blitzet,
sie kämmt ihr goldenes Haar.
Sie  kämmt es mit goldenem Kamme
und singt ein Lied dabei,
das hat eine wundersame,
gewaltige Melodei.

 

Den Schiffer im kleinen Schiffe
ergreift es mit wildem Weh;
er schaut nicht die Felsenriffe,
er schaut nur hinauf in die Höh'–
Ich glaube, die Wellen verschlingen
am Ende noch Schiffer und Kann;
und das hat mit ihrem Singen
die Loreley getan.

 

Приехав домой и внимательно перечитав этот текст, я с нехорошим злорадством обнаружил, что и в нём также отсутствуют и коса, и дальние горы, и золотая одежда, и уж, конечно, лодочник будет проглочен волной, а не погибнет загадочным образом среди безобидной речной зыби.

 

Разумеется, я тут же сел и сделал новый перевод,  не переставая удивляться: ну, не мог ведь Блок так плохо знать немецкий! Во-первых, почему он выражение «ich so traurig bin» (мне так грустно) перевёл словами «скорбью душа смущена»? Ведь Traurig (траурихь) по-немецки означает «печальный, грустный» (а «Traurigkeit» – печаль, грусть). Скорбь же или траур обозначаются словом «Trauer» (трауэр). Правда, при переходе из немецкого языка в русский это слово потеряло звук «э», и переводчик мог вполне спутать «траур» и «трауэр». Но не Блок же?!

 

Во-вторых, что это за загадочная история с золотой одеждой? Ведь по-немецки «Geschmeide» (гешмайдэ) – это никоим образом не одежда, а ожерелье, шейное украшение – в данном случае, можно предположить, из золотых монет, вроде мониста. Наконец, зачем он назвал свой перевод «Лорелей», если по-немецки было «Лореляй» (и это действительно окончание женского рода!), а по-русски «Лорелей» звучит похоже на «Пантелей» или «Тимофей»? Когда же затем, по ходу чтения, выясняется, что речь идёт о девушке, и она автоматически переосмысливается в «Лорелею», ты вдруг натыкаешься в конце на «песни Лорелей», и чудится, будто этих «Лорелей» много, и поют они хором...

В общем, у меня получился такой перевод:

 

ЛОРЕЛЕЯ

 

Не знаю, что стало со мною:

Душа печали полна,
И всё не даёт мне покою
Старинная сказка одна.

Меня тревожит виденье:
Над Рейном тих закат;
В долине густеют тени,
Лишь пики гор блестят.

 

И дева, прекрасна собою,
Сидит на скале крутой,
Монисто на ней з
oлoтое
И гребень в руке з
oлoтой.

Волос её пряжа златая
Сквозь гребень течёт рекой,
И песня её колдовская
Сжимает сердца тоской.

 

Гребца на лодочке малой
Нездешняя скорбь томит;
Забыв про подводные скалы,
Он вверх не дыша глядит.
Я знаю, он с лодкой своею
Погибнет, проглочен волной,
И пение Лорелеи
Будет тому виной.

 

Позже − уже несколько заинтригованный − я прочитал ещё один перевод – Вильгельма Левика, который гораздо точнее блоковского (и, кстати, очень похож на мой). Но у него:

 

Там девушка, песнь распевая,
Сидит на вершине крутой.
Одежда на ней золотая,
И гребень в руке золотой.

 

Опять золотая одежда! И что за слово такое «инвентарное» для лирического стихотворения! Одежда! Хоть бы как-то уточнил: сарафан ли это, платье, туника или мантия? Или − джинсы?... Да и вершина вряд ли бывает крутая (как гора или скала): она или закруглённая, или острая (тогда на ней не очень-то усидишь).

 

И кос её золото вьётся,
И чешет их гребнем она...

 

Вот и косы снова! Вряд ли эта дикарка заплетала бы косы: всё же она не Гретхен, сидела бы распустёхой, как и её бронзовая статуя:! И возможно ли  косы чесать гребнем? Я, конечно, понимаю, что вместо коротенького словечка «Haar» не так уж легко втиснуть довольно громоздкое «волосы», но что же тут поделаешь! Noblesse oblige!

 

г. Мюнхен