Политика

Обречены ли русские вечно ходить в коротких штанишках?

Мне давно хотелось написать на эту тему, ибо «достали» меня некоторые добрые знакомые своими упреками: что ты все ругаешь Россию, Путина, пойми ты, наконец, что русские, украинцы, белорусы, – это не западные люди, у них другая психология, другие представления о жизни, их не переделаешь. Ты же видишь: прошли перестройка, реформы, твоя любимая «оранжевая революция», а толку что? Все руки не доходили, перебивали более «срочные» темы. Но вот в декабрьском номере «Еврейской газеты» появилась статья «Либералы и ретрограды» живущей в Израиле журналистки и писательницы Нины Воронель, и я понял: надо писать…

Воронель тоже считает: есть народы «взрослые» и народы «детские». И объясняет: «„Взрослым“ назовем народ, представители которого готовы взять на себя ответственность за свою жизнь, в то время как представители невзрослого народа нуждаются в авторитарной фигуре „отца“, принимающего эту ответственность на себя. „Отец“ является подателем и распределителем благ; он может миловать и казнить по произволу, но при этом за ним можно чувствовать себя как за каменной стеной». В другой терминологии это есть деление на общества современные (демократические) и общества традиционные (патримониальные, то есть «отеческие»). Этот исходный тезис ее статьи возражений не вызывает, чего нельзя сказать о следствиях, которые она из него выводит.

Главное из них – вот оно: «Не нужно насильственно насаждать демократию, точно так же, как не нужно утруждать себя поиском каких-то таинственных собственных путей, – просто надо потерпеть, пока народ-ребенок повзрослеет». Что касается «таинственных собственных путей» – тут спорить не приходится, но тезис о том, что «не нужно насильственно насаждать демократию» – требует более внимательного рассмотрения. Разве в Германии и Японии демократия после Второй мировой войны не была насаждена насильственно? И что, народы этих стран от этого сильно пострадали? Выиграли немцы и японцы, не меньше выиграли их соседи, в конечном итоге – весь мир.

Есть и более близкий по времени пример: менее десяти лет назад насильственно было прекращено насилие в бывшей Югославии. Лучше бы резня там продолжалась? И вот что интересно: насильственное прекращение междоусобицы стало шагом на пути ее участников к внутренней демократизации. А дальше вступает в действие ненасильственное, невоенное, но тоже принуждение. Вы хотите быть приняты в «клуб» демократических стран, в евро-атлантические структуры? Будьте любезны, приведите в соответствие с демократическими нормами свое законодательство, откажитесь от территориальных претензий к соседям и для начала – выдайте Международному трибуналу своих военных преступников. Хорватия своих выдала, и с ней начаты переговоры о вступлении в ЕС. Румыния имела множество территориальных претензий к Украине. Пожелав вступить в НАТО и ЕС, от всех отказалась. Изо всех сил чистит свое законодательство, загасила конфликт с курдами Турция.

Так что принуждение к демократии – не такая пустая затея. Но вот в Ираке США и Великобритания, применив массированную военную силу и затратив колоссальные средства, больших успехов в демократизации страны не добились. Не слишком велики успехи и в Афганистане. Почему то, что достигается в одних случаях, не удается в других?

Ну-ка, испробуем на зуб еще одно утверждение Воронель: «Каждый народ из поколения в поколение воспроизводит свой стереотип, передавая, как эстафету, некий таинственный код. Код этот не зависит ни от политических режимов, ни от религиозного уклада. Он спрятан глубоко в коллективной народной подкорке и надежно защищен от внешних влияний». То есть, если в приведенной выше фразе она утверждала, что «не нужно насильственно насаждать демократию», теперь она доказывает, что это и невозможно. Разберем ее «доказательство» по косточкам.

Надо ли доказывать, что именно изменение политического режима (благодаря во многом внешнему влиянию) изменило мировоззрение немцев: они стали «взрослыми». Только один штрих: большинство из них стали пацифистами (даже, на мой взгляд, слишком пацифистами). Можно было такое себе представить во времена Гитлера или даже кайзера? Конечно, какие-то глубинные черты народного характера сохраняются при всех политических режимах. Немцы и сегодня отличаются от французов. Но все же, пожалуй, нынешние немцы (западные) меньше отличаются от французов, чем от своих дедов и прадедов. А на востоке Германии на 40 лет был установлен иной политический режим (опять же – благодаря иному внешнему влиянию), и за этот короткий срок тамошние немцы настолько впали в «детство», что его из них вот уже 15 лет не удается вытравить.

Вместе с тем, не приходится отрицать, что есть народы, которые при всех изменениях политической системы не спешат расстаться со своей «детскостью», и русские – прекрасный тому пример: им обязательно нужен «отец», пусть это будет царь-батюшка, генсек или президент.

А теперь обратимся ко второй части из последней формулы Воронель – о независимости «таинственного кода» народа от «религиозного уклада». Давайте мысленно вернемся к тому моменту истории, когда рухнул социалистический лагерь и следом за ним – Советский Союз. Одни из освободившихся от пут социализма стран сразу же рванулись «в Европу», к демократическому устройству общества, а другие с этим не спешили. В частности, первые выбрали парламентскую форму правления, вторые же – президентскую, где президент играет роль «отца нации».

Пройдемся с севера на юг и раскидаем страны по обе стороны от обозначенного разделительного барьера. С одной его стороны окажутся Эстония, Латвия, Литва, Польша, Чехия, Венгрия, Словения, с другой – Россия, Белоруссия, Украина, Молдавия, Румыния, Сербия, Болгария, Грузия, Армения, Азербайджан и весь массив стран Центральной Азии. И сразу же бросается в глаза: первая группа стран – все как одна принадлежат западному христианству, то есть являются протестантскими или католическими, а вторая группа, опять же все как одна – православные или мусульманские (к Армении это относится несколько условно). 

Как говорится, стоп – приехали: мы прямехонько пришли к концепции Самюэля Хантингтона, совсем недавно как будто «опровергнутой» Натаном Щаранским. Если помните, концепция эта к тому как раз и сводится, что после краха коммунизма фронты будущих битв будут проходить по линиям раздела цивилизаций: между западно-христианской, с одной стороны, и мусульманской и восточно-христианской (православной), с другой.

Но почему это восточно-христианская цивилизация оказалась в одной компании не со своей западно-христианской сестрой, а с, казалось бы, чуждой ей мусульманской цивилизацией? Вам не приходилось видеть как Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, который ни в какую не желает встретиться с Римским Папою, целуется с иранскими аятолами? Да потому, что, при всех различиях, мусульманские и православные народы объединяет их «детскость», обусловленная характером обеих религий, а именно их тесным переплетением с государственной властью. О причинах этого здесь нет места говорить, скажем лишь, что относительная независимость католической, а тем более протестантской церкви от светских властей способствовали формированию на определенном этапе более свободной духовной атмосферы в обществе и, соответственно, более свободной и ответственной личности. О какой свободной личности можно было говорить в той же России, если еще в ХIХ веке переход из православия (государственной религии) в другую веру без личного соизволения Государя-императора каралось каторгой.

Понятно, что деспотические, авторитарные, тоталитарные режимы, которые неизбежны в странах с «детским» народом, объединяются в некий негласный «интернационал» ради своего сохранения. Кстати, хомейнистская «революция» в Иране, как и Октябрьский переворот в России одинаково прервали процесс «взросления» обоих народов. Революционные по форме, оба эти катаклизма были по своей сути контрреволюциями, в основе которых лежало нежелание толщи народных масс выходить из детского возраста, принимать на себя ответственность за свое существование. Тут Воронель права: это работал тот самый глубинный «код» народа, его «коллективное бессознательное». У западно-христианских народов «код» этот более гибкий, способный к изменениям, у мусульманских и православных он более консервативен.

Упования Щаранского на демократизацию мусульманских стран, видимо, преувеличены. Вместе с тем, надо иметь в виду, что концепция Хантингтона не считает ни одну из цивилизаций фатально не способной к изменениям. Он просто не ожидает от мусульманских стран скорых, ранее второй половины ХХI века, изменений к большей демократичности. Очень осторожную надежду на то, что этот процесс может начаться раньше, дает Турция. Поэтому нецелесообразно закрывать ей дорогу в ЕС.

Тем более это относится к православным странам. В конце концов, православная Греция уже относительно давно входит в евро-атлантические структуры, и это пошло ей только на пользу. Православные Болгария и Румыния тоже уже стали членами НАТО и являются первыми кандидатами в ЕС. Большие надежды породила год назад Украина. Она, в частности, первой из стран СНГ переходит на парламентскую форму правления, что означает заявку на «взросление». Успех Украины проторил бы дорогу во «взрослость» России, Белоруссии и другим странам СНГ. Многое зависит от исхода парламентских выборов в марте этого года в Украине.

Но надо ли побуждать, подталкивать народы к «взрослению», может быть, стоит, как предлагает Воронель, терпеливо ждать, пока «детишки» естественным образом «повзрослеют»? Она предостерегает: «Народ-ребенок хочет играть в „сыщики-разбойники“ или в „дочки-матери“ – как же не опасаться той детской бесшабашности, с которой этот народ может злоупотребить равноправием, полученным не по чину, вернее, не по возрасту?!» Мне видится более грозная опасность: представьте себе детину, который физически вырос, а психически остался на уровне ребенка, которому хочется поиграть в войнушку. Любая вооруженная страна, в которой народ не вышел из «детства» и, следовательно, не контролирует действия правительства, опасна для международного мира.

Вооруженная до зубов Россия (в облике СССР) не раз ставила человечество на грань взаимного уничтожения. Даже в демократической Америке президент Эйзенхауэр, сам в прошлом генерал, предупреждал против усиления власти военно-промышленного комплекса (ВПК). В не страдавшем избытком демократии СССР ВПК подмял под себя государство и даже в какой-то мере «ведущую и направляющую силу нашего общества». Характерно в этом отношении признание Михаила Горбачева, сделанное в 1990 году и относящееся к 1983 году: «Нас с Н.И.Рыжковым и В.И.Долгих не подпустили к бюджету, к данным о военных расходах. А ведь я был в то время членом Политбюро, ведшим и заседания секретариата ЦК». То есть Горбачев был уже тогда вторым человеком (при больном – первом) в государстве. Кто же реально управлял этим государством? Во многом – именно ВПК (аббревиатура эта означает и Военно-промышленный комитет, который и был руководящим органом советского военно-промышленного комплекса).

Борис Альтшулер, член правления Фонда Андрея Сахарова, близко общавшийся с ним лично, в статье в «Независимой газете» рассказал, как абсолютно бесконтрольный советский ВПК, чувствуя, что почва уходит у него из-под ног – ввиду явного отставания советской экономики от западной СССР вот-вот не сможет тягаться с Западом и в военной области – постоянно находился в возбужденно-агрессивном состоянии, из-за чего снова и снова возникали кризисы, подводившие мир к краю ядерной пропасти. Александр Майоров, бывший командующий советской 38-й армией, в изданной в 1998 году книге «Вторжение, Чехословакия. 1968. Свидетельство командарма» рассказывает о том, что министр обороны СССР Гречко перед вторжением в «братскую страну» информировал группу генералов о решении Политбюро ЦК КПСС осуществить вторжение «даже если оно приведет к третьей мировой войне». Из всего этого Альтшулер делает вывод: «…конца света удалось избежать по чистой случайности».

Нам еще «повезло»: мы, в отличие от остального мира, не знали, какая смертельная опасность каждый раз нависала над миром и над нами. Очень познавательны в этом смысле опубликованные к 40-летию Карибского кризиса воспоминания Сергея Хрущева. Из них видно, как президенту США  Кеннеди в период кризиса приходилось постоянно оглядываться на прессу, общественное мнение. А в СССР – какая пресса, какая общественность? Вот что говорит сын советского вождя: «В Кремле считали, что не следует волновать народ,.. реальной опасности не представлял никто, за исключением нескольких человек за высокими стенами Кремля». Эти несколько человек все и решали.

А еще были «случайности», вызванные несовершенством советской техники и разгильдяйством персонала. 19 января 2006 года, как сообщается в нашей колонке новостей, отставной полковник Советской армии Станислав Петров был удостоен международной награды за то, что в 1983 году буквально предотвратил ядерную войну, которая могла вспыхнуть из-за сбоя в советской системе оповещения о ядерно-ракетном нападении. Окажись на его месте менее опытный и ответственный офицер, дело могло кончиться Апокалипсисом. А в какой стране случился Чернобыль? И ныне Россия, громогласно объявляя о борьбе с международным терроризмом, на деле вооружает террористические режимы Ирана, Сирии. А где позаимствовал ядерные и ракетные технологии отпетый режим Ким Чен Ира?

Но дело не только в прямой угрозе, исходящей от недемократических режимов. В мировой прессе катится вал предупреждений со стороны ученых о катастрофах, грозящих существованию всей человеческой цивилизации, причем, не в некоем отдаленном будущем, а в ближайшие 50-100 лет. Это и исчерпание энергоресурсов, и загрязнение окружающей среды, разогрев атмосферы и пр. Об этом же буквально кричал скончавшийся в 2000 году выдающийся российский ученый академик Никита Моисеев. В обращении, которое называлось «Сохранить человечество на земле!» и которое стало его завещанием нам, живущим, условием спасения он видел объединение человечества на принципах гуманизма и демократии. Но человечество остается разъединенным, колоссальные средства по-прежнему тратятся на вооружения, на борьбу с терроризмом, где тут до глобальных угроз…

Если говорить опять же конкретно о России, то валить все на Путина и его окружение было бы, конечно, неверно. Главное – в самом народе, в его нежелании «взрослеть», брать ответственность за страну и собственную жизнь на себя. Народ терпит все – и чеченскую войну (хотя уровень ее поддержки опустился уже до 10%), и страшную дедовщину в армии, и невиданный даже в капиталистическом мире разрыв в доходах между богатыми и бедными, и многое-многое другое, но держится за Путина-«отца» обеими руками. Забота одна: на кого он нас покинет?

Но дело, тем не менее, и в Путине. Подлинный лидер нации должен, не отрываясь от нее, идти на пару шагов впереди, и так шаг за шагом вести ее в лучшее будущее. Такими лидерами своих народов в их критические, переломные моменты были де Голль во Франции, Аденауэр в Германии, Черчилль в Англии. Лидер такого плана тем более необходим «детской» нации – ее надо постепенно выводить из «детства». Путин и его окружение, напротив, потакают, в своих целях, самым темным инстинктам народных масс – ксенофобии, подозрительности к демократическим принципам, ненависти к более развитым странам и пр., и тем самым тянут страну назад. Большой грех на душу берут те представители интеллигенции, которые ради места у кормушки или ввиду своих «особопутейских» воззрений помогают режиму в этом черном деле.

В заключение – о некоторых курьезах, содержащихся в статье Н. Воронель. Она говорит о том, что Достоевский и Солженицын «по возвращении из тюремного ада странным образом отказались от либеральных идей своей юности». Это, право же, смешно: ни тот, ни другой никогда не тяготели к либерализму. Относительно Солженицына приведу свидетельство из книги «Россия. Век ХХ-й. 1901-1939» Вадима Кожинова, русского почвенника-«особопутейца», близкого по взглядам к «позднему» Солженицыну: «В высшей степени многозначительны воспоминания первой жены писателя, Н. А. Решетовской, о разговорах с ним в мае 1944 года (достоверность этих воспоминаний подтверждается и собственными суждениями А. И. Солженицына, и опубликованными ныне материалами „суда“ над ним в 1945 году)».

А вот и содержание разговора: «Он говорит о том, что видит смысл своей жизни в служении мировой революции. Не все ему нравится сегодня. Союз с Англией и США (то есть „буржуазными странами“ – В. К). Распущен Коммунистический Интернационал. Изменился гимн. В армии – погоны. Во всем этом он видит отход от идеалов революции. Он советует мне покупать произведения Маркса, Энгельса, Ленина. Может статься и так, заявляет он, что после войны они исчезнут из продажи и с библиотечных полок. За все это придется вести после войны борьбу. Он к ней готов».

Ничего удивительного: Солженицын – фанатик. Был он фанатиком-коммунистом, после лагерной выучки стал фанатиком-антикоммунистом и, наконец, фанатиком-националистом с примесью шовинизма. Достоевский был революционером-петрашевцем, затем стал консерватором славянофильского толка с ощутимой примесью шовинизма. Все это в высшей степени закономерно. Во время Гражданской войны 1918-1922 годов на сторону большевиков не перешел ни один либерал, но множество «черносотенцев», наследников славянофилов и предтеч нынешних почвенников и прочих «особопутейцев». На стороне «красных» сражалось почти столько же генералов и офицеров царской армии, как и в рядах «белых», и большинство из них, как свидетельствует тот же Кожинов, воевали в Красной армии не за страх, а за совесть. Дело в том, что в российской армии «черносотенные» настроения были широко распространены, хотя формально военные не имели права состоять в политических организациях. Кстати, и сам Кожинов считает большевиков спасителями России от либеральной заразы, которую несли на своих штыках «белые», продавшиеся Антанте. В свете сказанного хотелось бы узнать, какое содержание госпожа Воронель вкладывает в понятие «либерализм».

Еще она приводит пример народов Африки, которые «ценой жизни целого континента взялись доказать правоту Солженицына, объявившего равенство „энтропией, ведущей к смерти“». В помощь Солженицыну привлекается Василий Шульгин, который писал: «Уравнение в правах людей, совершенно неравных по своим духовным качествам, есть восстание против Природы». Можно подумать, во времена Шульгина (при царе-батюшке) люди вознаграждались «по своим духовным качествам». Шульгин был богатым помещиком, и его существовавшее неравенство вполне устраивало. А Солженицыну (и Воронель?) не известно, что равенство прав в обществе либеральной демократии несколько отличается от равенства по модели Кампанеллы или Ленина? Или Александр Исаевич, живя в Вермонте, был равен по своим возможностям работнику на бензоколонке?

Почитать Воронель, так все беды нынешней Африки – от демократии. Впрочем, не буду спорить, возможно, неким странам Африки демократия пока не по плечу. Но Россия, Украина – европейские страны, у ниx нет другого пути, кроме движения в сторону развитого демократического общества. И они на это, в принципе, способны. Замкнуть через Украину и Россию северное кольцо демократических стран – стало бы крупнейшим вкладом в безопасность и развитие всего человечества.

Насильственное, военной силой, насаждение демократии допустимо только в исключительных случаях. Но более мягкое побуждение, подталкивание в этом направлении желательно и служит общим интересам.