Пушкинские дни

Эрнст ЛЕВИН

Поэтический диалог

 

Со времён Николая Первого, а в последние десятилетия особенно, русская национал-патриотическая пресса охотно перепечатывает или цитирует стихотворение А.С. Пушкина «Клеветникам России». Написано оно в связи с реакцией мировой общественности на кровавое подавление царизмом польского восстания 1830-1831 годов и адресовано в первую очередь французским парламентариям Могену и Лафайету, а также ряду публицистов, выступавших за международные санкции против России.

 

Напомню вам его горделивый текст:

 

КЛЕВЕТНИКАМ РОССИИ

 

О чём шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? Волнения Литвы?

Оставьте: это спор славян между собою,

Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,

Вопрос, которого не разрешите вы.

 

Уже давно между собою
Враждуют эти племена;
Не раз клонилась под грозою
То их, то наша сторона.
Кто устоит в неравном споре:
Кичливый лях, иль верный росс?

Славянские ль ручьи сольются в русском море?

Оно ль иссякнет? вот вопрос.

 

Оставьте нас: вы не читали
Сии кровавые скрижали;
Вам непонятна, вам чужда
Сия семейная вражда;

Для вас безмолвны Кремль и Прага;
Бессмысленно прельщает вас
Борьбы отчаянной отвага −
И ненавидите вы нас...

 

За что ж? ответствуйте: за то ли,

Что на развалинах пылающей Москвы

Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили

Мы тяготеющий над царствами кумир

И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?..

 

Вы грозны на словах − попробуйте на деле!

Иль старый богатырь, покойный на постеле,

Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?

Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?

Иль мало нас? или от Перми до Тавриды,

От финских хладных скал до пламенной Колхиды,

От потрясённого Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..
Так высылайте ж к нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов.

 

Когда войска усмирителя Польши генерал-фельдмаршала И.Ф.Паскевича 26 августа 1831 года (как раз в годовщину Бородинского сражения 1812 г.) захватили предместье Варшавы − Прагу, Пушкин посвятил этому событию восторженные ура-патриотические стихи «Бородинская годовщина». Вместе с «Клеветниками» и столь же верноподданническими стихами В.Жуковского они были поднесены императору. По-видимому, Государь высоко оценил патриотические чувства своего титулярного советника Александра Пушкина, которого всего лишь лет шесть назад подозревал в дружбе с бунтовщиками-декабристами. Впрочем, в какую именно сумму император оценил эти чувства, видно из следующего документа:

 

Г.-а. Бенкендорф объявил мне Высочайшее повеление о назначении из государств. казначейства жалованья тит. сов. Пушкину. По мнению г.-а. Бенкендорфа, в жалованье Пушкину можно было бы положить 5.000 руб. в год.

Я осмеливаюсь испрашивать по сему Высочайшего повеления Вашего Императорского Величества.

(Всеподданнейший рапорт гр. НЕССЕЛЬРОДЕ от 4 июля 1832 г.)

 

НА ПОДЛИННОМ НАПИСАНО:

Высочайше повелено требовать из гос.казначейства с 14 ноября 1831 года по 5.000 руб. в год на известное Его Императорскому Величеству употребление, по третям года, и выдавать сии деньги тит. сов. Пушкину.

Гастфрейнд.  Документы.  30

 

Итак, император через шефа жандармов и укротителя декабристов генерал-аншефа Бенкендорфа повелел установить поэту жалованье! Приведенный фрагмент из рапорта графа Нессельроде Николаю Первому вместе с резолюцией царской канцелярии взят из книги В.Вересаева «ПУШКИН В ЖИЗНИ, систематический свод подлинных свидетельств современников с иллюстрациями на отдельных листах» (изд. 6-е, СП, М. 1936 г.).

 

Однако в том же сборнике есть свидетельства, что не все друзья и современники поэта столь же благосклонно оценили его выступление. Вот некоторые их высказывания:

 

Из письма Н.А.Мельгунова С.П.Шевыреву от 21 декабря 1831 г.:

(По поводу стихов Пушкина на взятие Варшавы). Мне досадно, что ты хвалишь Пушкина за последние его вирши. Он мне так огадился как человек, что я потерял к нему уважение даже как к поэту... Теперешний Пушкин есть человек, остановившийся на половине своего поприща, и который, вместо того, чтобы прямо смотреть в глаза Аполлону,  оглядывается  по сторонам  и  ищет других божеств для принесения им в жертву своего дара. Упал, упал Пушкин, и – признаюсь, мне весьма жаль этого.

О честолюбие и златолюбие!

(А.И.Кирпичников. Очерки по истории новой рус. литературы, том 2, изд .2, М. 1903, стр.167.)

 

Из записной книжки князя П.А.Вяземского:

15 сент. 1831 г... В той атмосфере невидимые силы нашептывают мысли, суждения, вдохновения, чувства. Будь у нас гласность печати, никогда Жуковский не подумал бы, Пушкин не осмелился бы воспеть победу Паскевича. Во-первых, потому что этот род восторгов – анахронизм... Во-вторых, потому что курам насмех быть вне себя от изумления, видя, что льву удалось, наконец, наложить лапу на мышь.

 

22 сент. Пушкин в стихах своих Клеветникам России  кажет им шиш из кармана. Он знает, что они не прочтут стихов его, следовательно, и отвечать не будут на вопросы, на которые отвечать было бы очень легко, даже самому Пушкину. За что возрождающейся Европе любить нас?.. Мне также уже надоели эти географические фанфаронады наши «От Перми до Тавриды» и проч. Что же тут хорошего, чему радоваться и чем хвастаться, что у нас от мысли до мысли пять тысяч вёрст... «Вы грозны на словах, попробуйте на деле»... Неужели Пушкин не убедился, что нам с Европою воевать была бы смерть? Зачем же говорить нелепости и ещё против совести и более всего без пользы?

(Полное собр. соч., том IX,? стр.158.)

 

Из письма А.И.Тургенева Н.И.Тургеневу:

Вяземский очень гонял Пушкина в Москве за Польшу... Пушкин – варвар в отношении к Польше. Как поэт, думая, что без патриотизма, как он понимает, нельзя быть поэтом, и для поэзии не хочет выходить из своего варварства. Стихи его Клеветникам России доказывают, как он сей вопрос понимает. Я только в одном Вяземском заметил справедливый взгляд и на эту поэзию, и на весь этот нравственно-политический мир (или безнравственно). Слышал споры их, но сам молчал, ибо Пушкин начал обвинять Вяземского, оправдывая себя; а я страдал за обоих, ибо люблю обоих.

(журнал Мин. Нар. Просвещ., март 1913, стр. 18.)

 

В 1832 году, т.е уже после декабристов и после Польского восстания, Мицкевич включил в III часть своей знаменитой драматической поэмы «Дзяды» несколько стихотворений, посвящённых России: «Петербург», «Памятник Петру Великому», «Дорога в Россию» и др. Они собраны в единое лирическое отступление («DZIADÓW częśći III ustęp»).

 

Отдельное стихотворение поэт посвятил своим русским друзьям, среди которых в прошлом прожил более четырёх лет − «Do przyjaciół moskali».  

                       

Александр Пушкин                                                            Адам Мицкевич

Я купил пятитомник Адама Мицкевича в Варшаве ещё в 1966 г., но в последующее бурное время мне стало не до стихов... К великому сожалению и стыду, я впервые прочёл это стихотворение через... 23 года! Оно было для меня откровением и потрясением!

 

Ради экономии места и во избежание типографских сложностей мы приводим только три из десяти строф Мицкевича (первую, шестую и десятую), причём в русском произношении (прим. редакции).

 

Адам Мицкевич

ДО ПШЫЯЦЮЛ МОСКÁЛИ

 

Вы – чы мне вспоминате? Я, илекроц мáжэ
О мых пшыяцюл смéртях, выгнаньях, вензеньях,
И о вас мысле: ваши цудзоземске твáжэ
Майо обыватéльства право в мóих мажэньях.

..........................................

Если дó вас, з далека, од вольных народув,
Аж на пýлноц залéцон тэ песьни жалóснэ
И одэзвон се з гýры над краиной лёдув –
Нех вам звястýён вольность, як журавье вёсну!

..........................................

Кто з вас поднéсе скáргэ, для мне éго скáрга
Бэндзе як пса щэканье, ктурый так се вздрóжы
До терпливе и длуго ношоной обрóжы,
Же в кóньцу гóтув кýсать руку, цо éё тáрга.

 

Мне не удалось найти в советских изданиях ни одного русского перевода этих стихов, а в досоветских и зарубежных _ всего два, откровенно слабых. При этом я слышал от литературоведов, что переводы «Do przyjaciół moskali» не раз печатались в России − и в советской, и в досоветской, но и те, и другие были неточными и необъективными: намеренно смягчались и затушёвывались как открытые антироссийские, так и скрытые антипушкинские выпады польского поэта. Поэтому в августе 1989 года (по совпадению − в годовщину разгрома Польского восстания), я сделал новый перевод:

 

К РУССКИМ ДРУЗЬЯМ

 

Вы меня – не забыли?  А я, как случится
Вспомнить тех, кто в могилах, острогах, изгнаньях,
Вспоминаю и вас: иностранные лица
С полным правом гражданства в моих поминаньях.

 

Где вы нынче?  Рылеев, с которым, как братья,
Обнимались мы – волей державного рока
Умер в царском объятьи – в удавке! – проклятье
Племенам, что своих убивают пророков!

 

Жал мне руку Бестужев, поэт и рубака;
Прикоснётся ль рука эта к шпаге и лире? –
В кандалах она – рядом с рукою поляка
К рудной тачке прикована в снежной Сибири.

 

Может, с кем и похуже беда приключилась:
Может, он опозорен наградою, чином,
Душу вольную продал за царскую милость,
Бьёт поклоны, лобзая сапог господина,

 

Славит царский триумф вдохновением платным
И злорадствует, видя товарищей муки?
Может, в Польше, в крови моей вымазав руки,
Он гордится проклятьем, как подвигом ратным?

 

Пусть же слово моё, моя скорбная песня
Долетит издалёка, от вольных народов,
И пролившись на ваши снега с поднебесья,
Как журавль весну, возвестит вам свободу!

 

Голос мой вам знаком: хоть молчал я угрюмо,
Ускользая ужом от когтей властелина,
Но ведь вам я открыл мои тайные думы
И всегда приходил с простотой голубиной.

 

Ныне я свою чашу на мир выливаю;
Кровь и слёзы отчизны влились в моё слово:
Пусть, как яд и огонь – разъедая, сжигая,
Уничтожит – не вас, а лишь ваши оковы!

 

Укоряйте, ропщите – ваш ропот, укор ли
Для меня – только лай верноподданной суки,
Так привыкшей терпеть свой ошейник на горле,
Что притронься к нему – искусает все руки.

 

Я тогда работал на радио «Свобода» в Мюнхене, а в СССР уже шла «перестройка» и движение за независимость национальных республик. Надеясь послужить этой благородной цели, я послал свой перевод по неофициальным каналам в Прибалтику, в «Саюдис», хотел порадовать потомков повстанцев, но... литовцы не решились его опубликовать − испугались гнева русских патриотов!

 

Автор «Клеветников», русский государственный патриот А.С.Пушкин 175 лет назад тоже прогневался на бывшего друга-поэта.

 

Заметьте, что Адам Мицкевич в своём стихотворении не обращался к Александру Пушкину и не упоминал его имени. Тем не менее, великий русский поэт чувствовал, что именно ему адресована эта горькая «скорбная песня». В 1834 году он отозвался на неё небольшим стихотворением, о котором в редакционных примечаниях к Полному Собранию его сочинений в шести томах (ГИХЛ, М. 1949) говорилось: «Стихотворение является ответом на стихотворение Адама Мицкевича? "Do przyjaciel moskali"» (Sic!? − Э.Л.).

 

Ответ этот, в котором хорошо воспитанный лицеист тоже не упоминает имени адресата, звучал так:

Он между нами жил

Средь племени ему чужого, злобы
В душе своей к нам не питал, и мы
Его любили. Мирный, благосклонный,
Он посещал беседы наши. С ним
Делились мы и чистыми мечтами,
И песнями (он вдохновен был свыше

И свысока взирал* на жизнь). Нередко
Он говорил о временах грядущих,
Когда народы, распри позабыв,
В великую семью соединятся.
Мы жадно слушали поэта.  Он
Ушёл на запад – и благословеньем
Его мы проводили. – Но теперь

Наш мирный гость нам стал врагом – и ядом
Стихи свои, в угоду черни буйной,
Он напояет. Издали до нас
Доходит голос злобного поэта,
Знакомый голос!.. Боже, освяти
В нём сердце правдою твоей и миром
И возврати ему...

 

* Здесь и далее в стихотворении выделено мною.– Э.Л.

Изложено искусно, с пушкинским мастерством. Но... как-то по-детски обиженно. Ах, как обиделось на правду Солнце русской поэзии! До того обиделось, что уже стал бывший друг и злобным, и взирающим свысока, и нам врагом (кому же «нам»: Рылееву? Бестужеву? или всё-таки кровавым палачам-поработителям и их подпевалам?)

 

И кто же эта буйная чернь? Князь Вяземский и братья Тургеневы?!

 

В общем, стихотворение это − вполне в духе нынешних «защитников» Пушкина от «русофоба» Терца-Синявского. Оно столь же поэтически и нравственно беспомощно и явно не принадлежит к числу лучших творений великого русского поэта.

 

Таким образом, попытка «отповеди» трагическим, гражданственным, гуманистическим, благородным стихам Адама Мицкевича − стихам, эпиграфом к которым просится призыв Пражской весны «За вашу и нашу свободу!» − эта попытка не убедительна. В начатом стихами «Клеветникам России» политическом споре двух народных поэтов, на мой взгляд, последнее слово осталось всё-таки за автором «Do przyjaciół moskali».

 

г. Мюнхен