Память

В прошлом номере мы опубликовали воспоминания Льва Пашерстника, живущего сейчас в Израиле, «Узник минского гетто». В них, в частности, рассказывалось о Киме Лисовском, который во время войны, будучи подростком, укрывал бежавших из минского гетто еврейских сверстников. Поскольку Ким не был безымянным героем, и к статье была приложена его фотография, которую мы также опубликовали, естественно было предположить, что автору статьи известно что-либо о послевоенной судьбе Кима, а также, жив ли он теперь. Мы запросили эту информацию у Давида Таубкина, переславшего нам статью Льва Пашерстника (воспоминания самого Давида Таубкина «Три года детства» были опубликованы в нашей газете в №№ 7 – 9 за прошлый год). Вот какой ответ мы получили из Израиля:

Уважаемый Вадим Зайдман! Ким Лисовский был до войны моим дворовым приятелем. Его сестра Шура была на год моложе. Мы, дворовые ребята, те, кто остался в живых, вернулись в свои дома после освобождения города от немцев. Ким по-прежнему состоял в нашей компании, и я помню его рассказ о помощи, которую он оказал бежавшим из гетто еврейским подросткам. Однако, тогда это рассматривалось нами как рядовое, нормальное поведение. В то время тема гетто, трагическая судьба евреев, спасение немногих, чудом уцелевших, не была популярна.

Почти сразу после прихода Красной Армии мой отец разыскал меня, демибилизовался и через год был переведен в Москву. Поэтому мои связи с Минском прервались, в том числе и с Кимом. В Израиль я репатриировался из Москвы в 1992 году и только в июле 2004 года приехал в Минск в составе официальной делегации на празднование 60-летия освобождения города от немцев. Там я попытался разыскать моих старых приятелей, это частично удалось, однако Ким к этому времени скончался, и я встретился только с его сестрой – Александрой Клементьевной Лисовской. Дальнейшее Вы поймёте из статьи Лины Торпусман, которую я прилагаю. Кстати, на 7-е мая намечено торжественное открытие памятника Маше Брускиной в Тель-Авиве (в районе Кфар Ярок). Этот памятник воздвигнут благодаря хлопотам и подвижнической деятельности Лины Торпусман.

С уважением, Давид Таубкин.

Всё, круг замкнулся. Ким Лисовский носил еду еврейским сверстникам, его сестра была свидетельницей казни Маши Брускиной и уже в наше время включилась в кампанию по ее признанию (о трагической судьбе Маши и о том, как советские власти, а теперь – белорусские отказываются признать, что Маша – это Маша, уже писали русскоязычные газеты Германии). Открытие памятника Маше Брускиной состоялось 7 мая в Израиле. Публикуем небольшой репортаж об этом событии Давида Таубкина, а также статью Лины Торпусман «...Выбрали свидетелем меня» (с небольшими сокращениями). Статья эта была в свое время опубликована в «Еврейском камертоне», но вряд ли кто-либо из наших читателей с ней знаком, а поразительные свидетельства, которые в ней содержатся, стоят того, чтобы о них узнали как можно больше людей.

«...ВЫБРАЛИ СВИДЕТЕЛЕМ МЕНЯ»

Более шестидесяти лет минуло с того октябрьского дня, когда ушла в бессмертие Маша Брускина (1924 – 26.10.1941). Семнадцатилетняя жизнь этой еврейской девушки была яркой, чистой и трагичной, как и судьба многих ее ровесников. Не забудем, что только трое из ста фронтовиков 1924 года рождения остались в живых. Машу, узницу гетто и участницу минского подполья, нацисты повесили вместе с ее товарищами. Но посмертная судьба Маши резко отличается от судьбы других казненных.

Одиннадцать подпольщиков, в том числе казненные вместе с Машей на одной виселице Кирилл Трус и Володя Щербацевич, удостоены наград. А она, из-за послевоенного антисемитизма в тогдашней Белоруссии, не только ничем не награждена, но и лишена имени. Экспертиза Всесоюзного МВД, проведенная в Москве в начале 70-х годов и пришедшая к неоспоримому заключению, что девушка со всемирно известного фото является Машей Брускиной, позицию белорусских властей не поколебала. Ведь национальная политика была отдана центральным Политбюро в руки местных партбонз. До сих пор Маша официально именуется неизвестной героиней белорусского народа.

Наша группа (с осени 2003 года мы – амута) по увековечению памяти Маши Брускиной в Израиле сложилась весной 2000 года. В том же году, в конце апреля, я выступала на традиционном сборе белорусского землячества в лесу Бен-Шемен с кратким словом об истории Маши. Среди присутствующих был и посол Белоруссии в Израиле Геннадий Михайлович Лавицкий. Через короткое время он посоветовал председателю нашей амуты Льву Петровичу Овсищеру, боевому штурману во время Второй мировой войны, известному отказнику, обратиться с личным письмом к президенту Белоруссии Александру Лукашенко с просьбой о признании, наконец, Маши Брускиной. «Я ведь знаю, что она – Маша» (то есть девушка с фотографии – Л.Т.), – сказал Лавицкий. Без сомнения, Лавицкий, бывший председатель КГБ Белоруссии, знал это точно. Также не вызывает сомнения, что он откажется от своих слов, если он прочтет эти строки.

Летом 2000 года Лев Овсищер, по совету Лавицкого, написал письмо Лукашенко. Был получен ответ за подписями трех важных инстанций: министерства иностранных дел, Института истории Белоруссии и Музея Отечественной войны. Ответ был очередным перепевом старого – нет никаких доказательств, что повешенная девушка и есть Маша Брускина. В «ЕК» тогда была напечатана статья «Письма и комментарии», написанная Абрамом Торпусманом и Львом Овсищером и показывающая несостоятельность и абсурдность утверждений наших оппонентов. Но внешне все оставалось по-старому до лета 2004 года.

А летом ушедшего года Давид Таубкин, бывший малолетний узник Минского гетто, а ныне гражданин Израиля, посетил город своего детства, где он не был свыше полувека. И встретился с соседкой и подругой тех далеких лет Александрой Климентьевной Лисовской. Давид дружил с ее братом Кимом, они жили рядом на улице Ворошилова (ныне Октябрьская), на которой состоялась казнь. Давид попросил Шуру, так он называет Лисовскую, вспомнить все, связанное с казнью. В 1941 году Шуре было восемь лет. Она написала письма в Израиль Давиду и мне, выступила на митинге, посвященном памяти павших, и дала интервью Инне Герасимовой, директору Музея истории и культуры евреев Беларуси, напечатанное в газете «Авив» за август-сентябрь 2004 года. Эти воспоминания поразительны.

Слово Александре Лисовской:

«...Был ясный осенний день, воскресенье, немного подмораживало. Мама ставила на зиму капусту. К нам в окно громко постучали, сказали, чтобы все вышли на улицу, что это приказ. Вышли мама, я и мой старший брат Ким. По улице, по булыжной мостовой, шли трое, окруженные со всех сторон немцами. Девушка была посередине, и у нее на груди висела табличка, а по сторонам от нее шли мужчина в меховой безрукавке и подросток в пиджачке и серой кепке. Такие тогда носили все минские мальчишки. Колонна дошла до дрожжевого завода и у транспортных ворот остановилась. Там их повесили.

Когда они шли по улице, мальчик все время смотрел по сторонам, как будто кого-то искал, словно хотел что-то кому-то сказать или что-то передать. Мужчина был весь в щетине, очень измученный, злобно смотрел на немцев. Девушка показалась мне очень красивой и очень спокойной. Меня поразила ее одежда, так она была аккуратно одета. Платьице, светлая кофточка, носочки белые. Обувь была не по размеру. Когда она шла по мостовой, так переставляла ноги, что было понятно: ей неудобно в этой обуви идти. Девушка совсем не была похожа на еврейку. Она была светлая, только волосы вьющиеся. Вначале, когда она шла по булыжной мостовой, прическа была гладкая, и не видно было, что волосы у нее кудрявые. После казни, когда волосы растрепались, это стало заметно. И стало заметно, что у основания самых корней они черные. Волосы, конечно, были покрашены. Помню, я подумала: волосы блондинистые, а у корней черные... Метель запорошила головы казненных, ветер сорвал с Маши Брускиной ее не по размеру большие туфли, один носок.

Через день или два после казни мама послала меня и Кима на Рабочую улицу к Анне Фелициановне Камоцкой отдать шинковку для капусты. Когда мы подошли к дрожжевому заводу, то увидели у виселицы женщину. Она плакала, причитала и целовала ноги качающейся в петле девушки. Все повторяла: «Доченька моя, Мусенька... Мусенька, доченька моя»... Казалось, она совсем не боится немецкой охраны и, как награду, примет смерть, чтоб быть вместе с дочерью. Даже немецкий солдат не прогонял мать казненной, дал ей возможность проститься с дочерью, только потом стал говорить: «Матка, цурюк, нах хаус, цурюк». Одета женщина была в темное пальто, на голове была шаль коричневого цвета, которая закрывала грудь и спину, но когда женщина поднималась с колен, шаль развязалась, и мы отчетливо увидели у нее на спине желтую латку, какие носили во время оккупации евреи, и очень удивились: как эта женщина из гетто могла прийти сюда? Немец желтую латку на спине женщины не видел.

Наша соседка, Ева Якшта, мать шестерых детей, шла с сыном Петей, моим ровесником, за дрожжевой завод по воду. Она видела, как женщина целовала ноги качающейся в петле девушки, как стояла на коленях, слышала слова, которые она произносила. Ева Францевна сердцем понимала эту женщину. Война в первые дни разлучила Еву с мальчиками, старшими сыновьями-подростками, и она не знала, увидит ли когда-нибудь своих детей. Она разделяла боль с матерью, которая уже потеряла свою дочь. Ева подошла к ней, тугим узлом завязала бахрому шали, чтобы шаль не съезжала и прикрывала желтую латку на спине, и увела женщину от виселицы. За дрожжевым заводом пути женщин разошлись. Одна пошла по воду, другая, опустив голову, едва передвигая ноги, пошла к кожевенному заводу «Большевик».

А мы, я и Ким, пошли в Тры Карчмы. Так коренные минчане называли поселок Коминтерн, где находилась и Рабочая улица. Мы с братом рассказали о женщине у виселицы и дома, и соседям. Многие говорили, что казненная, наверное, еврейка, хотя совсем и не похожа. Говорили, что девушку арестовали за то, что дала советскому военнопленному рубашку переодеться. Многие женщины плакали: «Подумать только, за рубашку повесили». Тогда люди не знали, что все трое казненных входили в подпольную группу и организовали побег пленных советских офицеров из лазарета концлагеря. Даже сама их смерть призывала к неповиновению и борьбе, будила в душах людей мужество и ненависть к поработителям.

Я, мои дети, друзья, коллеги по работе считаем, что отнять имя у человека, отдавшего за Родину жизнь, – преступление. Это значит обидеть его чистую светлую бескорыстную душу, совершившую подвиг во имя жизни на Земле».

Высокого, благородного происхождения Александра Лисовская. Ее отец во время оккупации прятал своего друга Хаима Гуманова и уговаривал маму Давида Таубкина не идти в гетто, обещая укрытие. Двоюродный брат Александры, подпольщик Михаил Иванович Урбанович, погиб в концлагере Тростенец. А родной брат, одиннадцатилетний Ким, тайно носил еду еврейским мальчишкам, уцелевшим после окончательной ликвидации Минского гетто в октябре 1943 года. С лета 2004 года Александра Климентьевна настойчиво и последовательно включилась в кампанию по признанию Маши Брускиной. Она делает все, что возможно, видя в этом свою миссию: «Я думаю, что герои, казненные на нашей улице, выбрали меня в предсмертный час своим свидетелем. Вот всю жизнь я и вспоминаю о них»...

Лина ТОРПУСМАН

В Израиле установлен памятник Маше Брускиной

Седьмого мая в одном из районов северного Тель-Авива (Кфар-а-Ярок) состоялась торжественно-траурная  церемония открытия памятника Маше Брускиной – еврейской девушке, героине сопротивления в оккупированном Минске. На митинг собрались бывшие партизаны,  ветераны Второй мировой войны, узники гетто и нацистских концлагерей, а также депутаты Кнессета,  представители общественных организаций и  школьники.

Многие из присутствующих хорошо помнили, что сразу после прихода нацистов в каждом городе и местечке Белорусии появлялось распоряжение о создании  гетто – района, куда должны быть переселены все евреи. Одновременно были опубликованы приказы об обязательном ношении евреями опознавательных знаков – жёлтых «лат». Евреям было запрещено ходить по тротуарам, посещать развлекательные заведения: театры, концерты, библиотеки и музеи, а также посещать школы.

Все эти унизительные распоряжения были изданы так быстро, что их нельзя было вдруг осмыслить и осознать. Ещё совсем недавно евреи были свободными людьми, были «как все», а теперь резко отличались от остального народа – соседей по дому, по двору и просто от своих знакомых – неевреев. Согласно нацисткой практике ни в чём не повинные люди, родившихся евреями, должны были умереть, предварительно испытав все моральные и физические муки, которые им предстояло переносить каждую минуту, каждый час, день за днём. К приходу Красной Армии на оккупированной немецкими войсками территории Белоруссии  не осталось евреев. Все погибли от рук немецких нацистов и их литовских, украинских, белорусских и русских подручных. В Белоруссии было уничтожено более 800 тысяч евреев, а в Минском гетто – более 100 тысяч... Сегодня все эти бывшие оккупированные территории Белорусии, в том числе Минск, воспринимаются нами как одно сплошное еврейским кладбище...

С самого начала нацисты пытались обмануть узников, заключённых в гетто, обещая тем, кто будет хорошо работать, сохранить жизнь. Но среди заключённых были и те, кто сразу понял, что нельзя ждать пощады от жестокого, коварного и безжалостного врага, и единственный путь к спасению – это сопротивление. Именно к таким людям относилась молоденькая еврейская девушка  Маша Брускина – она вступила на путь борьбы. Она была схвачена гестапо и казнена 26 октября 1941 года. Сегодня, спуся 65 лет после этого трагического события, Маше Брускиной поставлен памятник.

На траурной церемонии выступил Председатель израильской организации бывших партизан, борцов-подпольщиков и повстанцев в гетто Борух Шуб. Он рассказал о роли еврейского сопротивления в Белоруссии в годы оккупации. По словам Боруха Шуба в партизанских отрядах в Белорусии сражалось более 25 тысяч еврейских бойцов, большинство из которых погибло, и мы не знаем их имён.

Депутат Кнессета Марина Солодкина обратилась  со словами благодарности к тем, кто боролся с нацистами. Депутат Кнессета Юрий Штерн поблагодарил бывшего полковника Красной Армии Льва Овсищера, Лину Торпусман и скульптора Иоэля Шмуклера, благодаря которым состоялось увековечивание памяти  Маши Брускиной.

Среди присутствующих были чудом уцелевшие узники Минского гетто, бывшие   партизаны Моше Цимкинд, Абрам Рубенчик и Ефим Гольдин, малолетние узники Минского гетто Аня Гуревич, Давид Таубкин... Бывший партизан Макс Привлер – президент Всемировой Ассоциации юных борцов с нацизмом, поведал о заповеди своего погибшего отца: «Если выживишь – расскажи», эту же мысль высказал ему генерал Людвиг Свобода: «расскажи о трагедии своего народа».

Лина Торпусман поблагодарила всех сопричастных  созданию памятника Маше Брускиной, она подчеркнула, что сегодня последовательницы подвига Маши Брускиной, еврейские девушки-солдатки Армии обороны Израиля защищают жителей своей страны и гибнут от рук арабских террористов. О них словами Булата Окуджавы сказала Лина Торпусман: «Сладкое бремя, глядишь, обернётся копейкою, кровью и порохом пахнет от близких границ...» – и далее: «До свидания, девочки, выбора нет, постарайтесь вернуться назад...»   

На траурной церемонии были зажжены поминальные свечи, произнесены молитвы. Церемония открытия памятника Маше Брускиной завершилась Гимном Государста Израиль – Атиквой.         

Нельзя не отметить в заключение, что среди официальных лиц на митинге не было представителей Посольства республики Белорусь...

Давид ТАУБКИН,

заместитель Председателя Всеизраильской Ассоциации «Уцелевшие в концлагерях и гетто», бывший узник Минского гетто