В преддверии гастролей

Виктор Шендерович стал известен массовой аудитории прежде всего благодаря прежнему НТВ. Он являлся автором сценария большинства серий знаменитых «Кукол», а также автором и ведущим программы «Итого» – сатирического, точнее сказать, ёрнического переложения новостей за неделю, уникальнейшей передачи на территории постсоветского пространства. Сейчас Виктор Шендерович, которого лишили телевидения, часто выступает в прессе, в том числе и в русскоязычной прессе Германии, с острыми полемическими статьями, столь же, как правило, ерническими, какими были его «Куклы» и «Итого». Несколько меньше он известен как писатель-сатирик, автор множества рассказов, мини-пьес, фраз, которые он называет «шендеврами». Сегодня, в преддверии его гастролей в Нюрнберге, Мюнхене и во Франкфурте, мы хотим представить нашим читателям эту сторону творчества Виктора Шендеровича.

Виктор ШЕНДЕРОВИЧ

А что, римляне, буханка хлеба вам еще не зрелище?

Бывают: в рясе, но с рогами...

Быки и не подозревают, что дозволено Юпитеру...

В военное время ничто не ценится так дорого, как плоскостопие...

В России чаша терпения измеряется стаканами.

В Солнечной системе невозможно полностью искоренить теневые явления.

В чём сила москитов? В подавляющем большинстве!

Везде есть место изяществу. Даже тревога бывает воздушной.

Ветеран войны мечтал взять в магазине языка и донести его до своих.

Гильотина входит в число королевских почестей.

Государство – это просто, как велосипед: наверху рули, внизу цепи...

Дефицит пряников могу себе представить. Дефицита кнутов не могу.

Думали – оттепель, а это мартовские иды...

Если бы человечество знало о своем будущем, оно бы не так смеялось, расставаясь со своим прошлым.

Если камертоном бить по голове – гудеть будет голова.

Если народ пьющий, у него и сажень косая...

Если у павиана красная задница, это еще не значит, что он революционно настроен.

Жить возле собственного бюста – это надо быть не дважды Героем, а трижды кретином!

Жуки на веревочках становятся жуками на булавочках...

За столом переговоров подали на десерт несколько третьих стран...

Кажется, колесо истории не рассчитано на наши дороги.

Когда меня бейлис, я дрейфус.

Легче дождаться конца света, чем конца темноты.

Ленинский этап развития философии завершился этапированием философов.

Лифт, который ломается по два раза в сутки и Федор Михайлович Достоевский – явления глубоко национальные!

Моисей сорок лет водил евреев по оккупированным палестинским территориям.

На болоте может не только стоять город, но и держаться государство.

Не давайте ему точку опоры, он хочет перевернуть мир!

Не нашедшие братьев по разуму ищут братьев по крови.

Не так страшен палач, как отвратительны зрители.

Не щекочи Атланта!

Ну что у нас за терминология: пионерлагерь, зона отдыха...

Одного юношу не признали как художника. Стал фюрером. Надо быть внимательнее к талантам.

Опьянённые властью опохмеляются кровью.

Портреты народных вождей оказываются полезны при последующем розыске кровавых тиранов.

Проводники света всегда в изоляции...

Родина для еврея – место, где его впервые назвали жидом.

Самое тихое утро – после Варфоломеевской ночи.

Стоило Емеле слезть с печи, как выяснилось, что его фамилия – Пугачев.

Человек – это звучит гордо, а выглядит отвратительно!

Что такое человек с точки зрения обезьяны? Это пример того, до чего может довести труд!

ПЛАСТИЛИНОВОЕ ВРЕМЯ

Памяти Владимира Вениаминовича Видревича

Он старенький очень. Сердце, правда, пошаливает, зато голова ясная: Ленина помнит, государей-императоров несколько, императрицу-матушку... Пугачёвский бунт – как вчера.

Тридцать уложений помнит, пять конституций, пятьсот шпицрутенов, сто сорок реформ, триста манифестов. Одних перестроек и обновлений – дюжины по две.

Народных чаяний, когда тыщу помнит, когда полторы. Самозванцев – как собак нерезаных. Патриотических подъёмов помнит немеряно – и чем все они кончились. Священных войн уйму, интернациональную помощь всю, как есть. Помню, говорит, идём мы с генералом Паскевичем полякам помогать, а в Праге – душманы...

Он так давно живёт, что времена слиплись: столпотворение какое-нибудь трупоносное вспоминать начнёт – и сам потом голову чешет, понять не может: по какому поводу его затоптать-то хотели? Невосстановимо. То ли Романов взошёл, то ли Джугашвили преставился... Туман.

Так и живёт в пластилиновом времени. Гитлера корсиканским чудовищем зовет: слава Богу, говорит, что зима была холодная... Засулич с Каплан путает, и кто именно был врач-вредитель – Бейлис или Дрейфус, определённо сказать не берётся.

С одним только предметом ясность: со светлым будущим. Всегда было. Хлеб-соль кончались, медикаменты с боеприпасами, а это – ни-ни! Как новый государь или Генсек – так сразу светлое будущее, а то и по нескольку штук зараз; чуть какое послабление – свет в конце туннеля; министров местами переставят – сильнейшие надежды... А на что именно? Налог с бороды отменят? Джаз разрешат? Туман.

Да и какая разница? Главное – что-то хорошее обещали, благодетели: с амвона, с мавзолея, из седла непосредственно... Бусурман ли сгинет? царство ли Божие настанет? мировой капитал исчезнет? сметана появится?.. Туман. Только крепнущая уверенность в завтрашнем дне, будь он неладен.

А уж самих благодетелей этих он помнит столько, что если всех собрать, в колонну построить да в Китай отправить – Китай ассимилировать можно! Начнёт, бывало, с Зимянина какого-нибудь начальство вспоминать – до Потёмкина-Таврического без остановок едет. Да и как различишь их? Лица у всех гладкие, государственные, в глазах дума судьбоносная, в руках кнутики с пряниками. Слиплись благодетели в одного – партийного, православного, за народ умереть готового прямо на руководящем посту. Бывало, как приснятся все разом: в бороде и с орденом Ленина на камзоле – так он проснётся и всю ночь кричит от счастья.

А уж как себя самого, раба Божиего, при них при всех вспомнит, в предвкушении акатуев мордовских да с ходынской конфетой во рту, так кричать перестаёт и в тишине до утра валидол расходует. А утром съезд продолжит свою работу, мужикам волю дадут, стрельцов казнят: в общем, что-нибудь опять хорошее для народа придумают.

Катится ком пластилиновый, катится...

А тут недавно по радио передали: новое поколение в большую политику приходит – так он их ждёт не дождётся!

На днях врачи его осмотрели, говорят: положение серьёзное, но ещё лет двести-триста протянет. Так что вы, ребятки, давайте шустрее с реформами, ветер вам в парус!

Пусть дедушка на новую Россию полюбуется напоследок.

СВОБОДНАЯ КОНКУРЕНЦИЯ

– Здравствуйте. Я из фирмы «Репутация». Черный и серый пиар.
– Черный и серый – кто?
– Это предвыборный штаб?
– Да!
– А вы?..
– А я им тут еду готовлю.
– Тетка, позови кого-нибудь грамотного, только быстро.
– Павел Игнатьевич, к вам пришли!
Входит Павел Игнатьевич.
– Здравствуйте. Я из фирмы «Репутация». Черный и серый пиар. Результат гарантируется.
– Подробнее.
– Про серый или про черный?
– Про черный. Но чтоб совсем.
– О! Будьте покойны. Полное моральное уничтожение конкурента. Создание темной биографии со свидетельствами и документами. Воровство в школе, шизофрения, вхождение в секту свидетелей Иеговы, продажа Родины, детский онанизм – на выбор заказчика.
– Расценки?
– От штуки до ста.
– До ста?
– Сто – это сюжет в вечерних новостях.
– Хорошо, но только, чтобы – главный сюжет!
– Да на здоровье! Можно сделать так, чтобы никаких других новостей в этот день вообще не было. Но это уже двести.
– А если оптом? Вот всё, что вы сказали – секта, онанизм, продажа Родины, но оптом? Чтобы он уже не поднялся.
– В шесть ноликов уложимся.
– Миллион? Это несерьезный разговор.
– Вы же хотите, чтобы он не поднялся.
– Хочу. Кстати... Одну секундочку. (В трубку). Алло! Серега, узнай, сколько стоит замочить? Физически, физически! Всё равно, кого – вообще, человека! Жду. (Посетителю). Сейчас сверим цены. (В трубку). Что? Спасибо. (Вешает трубку). Вам вышел облом. За миллион я могу замочить его без всякого пиара вместе с предвыборным штабом и избирателями.
– Это демпинг!
– Это рынок.
– Хорошо, восемьсот.
– Это несерьезный разговор.
– А сколько же вы предлагаете?
– Оптом?
– Да.
– С продажей Родины и онанизмом?
– Да!
– Триста!
– Это несерьезно.
– Триста от силы.
– Сейчас я отсюда выйду, пойду к нему – и через пять минут онанизм будет у вас.
– Нет!
– Даже не сомневайтесь. Плюс зеленое знамя ислама в спальне и совращение малолетних по государственным праздникам.
– Нет!
– Завтра в вечерних новостях. Не пропустите.
– Хорошо, пятьсот.
– Скотоложство, дом на Багамах и родство с Чикатило.
– Семьсот тысяч, и по рукам.
– Я знал, что мы договоримся.
– Только вот все это: ислам, скотоложство и Чикатило, - тоже ему!
– А ему не много?
– В самый раз.

МОСКОВСКИЙ ПЕЙЗАЖ

Вот – очередь у посольства
В честь ихнего хлебосольства.

Рядом – менты,
Одеты в унты.
Справа – некто
Ведёт объекта.
Слева – Гиви
Торгует киви.

Тут же: старушка,
иконка да кружка,
Статная дама
с портретом Саддама,
Мигалка над ВАЗом,
детина под газом
И – в центре пейзажа –
я сам. Вэлком Раша!

БАЛЛАДА ОБ АВОКАДО

Когда услышал слово «авокадо» –
впервые, в детстве... нет, когда прочёл
его (наверно, у Хэмингуэя
или Ремарка? или у Майн Рида? –
уже не помню) – в общем, с тех вот пор
я представлял тропическую синь,
и пальмы над ленивым океаном,
и девушку в шезлонге, и себя
у загорелых ног, печально и
неторопливо пьющего кальвАдос
(а может, кальвадОс). Я представлял
у кромки гор немыслимый рассвет
и чёрно-белого официанта,
несущего сочащийся продукт
экватора – нарезанный на дольки,
нежнейший, бесподобный авокадо!

С тех пор прошло полжизни. Хэм забыт,
кальвадос оказался просто водкой
на яблоках, обычный самогон.
Про девушек я вообще молчу.
Но авокадо... – Боже! – авокадо
не потерял таинственнейшей власти
над бедною обманутой душой.
И в самом деле: в наш циничный век,
когда разъеден скепсисом рассудок,
когда мамоной души смущены,
потерян смысл, и лгут ориентиры –
должно же быть хоть что-то, наконец,
не тронутое варварской уценкой?!
И вот вчера я увидал его
В Смоленском гастрономе. Он лежал,
нетронутый, по десять тысяч штука.
Но что же деньги? Деньги – только тлен,
и я купил заветный авокадо,
нежнейший фрукт – и с места не сходя,
обтёр его и съел...

Какая гадость!

УТРЕННИЙ ДОКЛАД
Диалог-фантазия

– А что народ?
– Бунтуют, государь.
Чего и взять с поганцев, кроме бунта?
– Чего хотят-то?
– Хлеба.
– Дать.
– Как будто
Уж съели весь...
– Зады наскипидарь,
Всему тебя учить... (Ест осетра).
– За скипидаром послано.
– Ну то-то.
Хоть этого с запасом. Что пехота?
Не ропщет ли?
– Весь день кричат «ура».
– Дать водки нынче ж! (Кушает паштет).
С валютой как?
– Валюты вовсе нет –
Малюты есть.
– Да, русская земля
Обильна! (Доедает трюфеля).
Кто в заговоре нынче? Что притих?
Неужто нету?
– Как не быть-то их?
Вот список на четырнадцать персон.
– Казнить. (Пьёт кофий).
– Дыба, колесо?
– Ты их, мон шер, пожалуй, удави
По-тихому... (Рыгает). Се ля ви! –
Всё крутишься... (Рыгает, крестит рот).
Всё для народа! Кстати, как народ?

ГОГОЛЬ И РЕДАКТОР

 
ГОГОЛЬ. Добрый день.
РЕДАКТОР. Ну.
ГОГОЛЬ. Я приносил вам вторую часть моей поэмы...
РЕДАКТОР. Фамилия.
ГОГОЛЬ. Гоголь.
РЕДАКТОР. «Мёртвые души» называлась?
ГОГОЛЬ. Да.
РЕДАКТОР. Она нам не подошла.
ГОГОЛЬ. Я тогда заберу?
РЕДАКТОР. Не заберёте.
ГОГОЛЬ. Почему?
РЕДАКТОР. Мы её сожгли.

Занавес

У ВРАТ

 
ДУША. Где это я?
АРХАНГЕЛ. В раю.
ДУША. А почему колючая проволока?
АРХАНГЕЛ. Разговорчики в раю!

ИНСПЕКЦИЯ

ИНСПЕКТОР. К нам поступили сигналы о воровстве на вашем ракетном крейсере.
ОФИЦЕР. Воровство? На крейсере?
ИНСПЕКТОР. Да.
ОФИЦЕР. Это абсолютно исключено.
ИНСПЕКТОР. Где он у вас?
ОФИЦЕР. На пятом пирсе.
ИНСПЕКТОР. Пройдёмте на пятый пирс.
ОФИЦЕР. Чего зря ходить? Мы на нём стоим.
ИНСПЕКТОР. А где же ракетный крейсер?
ОФИЦЕР. Какой ракетный крейсер?

Занавес

В МИРЕ ЖИВОТНЫХ
(радиоперехват)

– Кабан, Кабан, я – Белка. Как слышишь? Приём.
– Белка, слышу тебя хорошо. Ты где? Приём.
– Кабан, я лечу за тобой, за тобой лечу! Как понял? Приём.
– Белка, я Кабан, не понял, зачем летишь за мной? Приём.
– Кабан, повтори вопрос! Вопрос повтори! Приём.
– Зачем ты, Белка, летишь за мной, Кабаном?
– Не знаю, Кабан! Приказ Хорька. Как понял? Приём.
– Ни хера не понял! Какого Хорька, Белка? Я Кабан. Кто такой Хорёк? Кто это? Приём.
– Кабан, ты дятел! Как понял? Приём.
– Понял тебя, Белка. Я – Дятел. Повторяю вопрос про хорька. Кто это?
– Кабан, сука, ты всех заманал, лети вперед молча! Конец связи.

Занавес