Люди русского Нюрнберга

Сегодня мы начинаем новую рубрику. В ней мы будем рассказывать о живущих в нашем городе выходцах из бывшего СССР. Кто-то сказал: родина человека – это язык, на котором он говорит и думает. Бывают, конечно, полиглоты, которые говорят и думают на нескольких языках. Но для большинства из нас родиной был русский язык, и в этом отношении мы все – русские. Присылайте ваши сообщения о тех наших дважды земляках, которые, на ваш взгляд, чем-то интересны, а если можете, расскажите нашим читателям о них сами.

Жизнь простой женщины XX века

В предыдущем номере нашей газеты мы рассказали о чествовании в связи с 90-летием со дня рождения и за заслуги в деле христианско-иудейского примирения Ривы Блум. Там же мы обещали рассказать о ее жизни более подробно. Рива Григорьевна несколько раз пыталась отговорить меня от этого предприятия, повторяя, что она простой человек, дескать, кому может быть интересна ее жизнь. Известно, СМИ любят рассказывать о так называемых выдающихся людях или брать у них интервью, особенно это относится к артистам. Но артист интересен своей игрой в театре или кино, а их повествования часто сводятся к богемным байкам либо довольно банальным сентенциям. А что жизнь «простого» человека, охватывающая почти весь бурный ХХ век, может представлять интерес, я надеюсь, вы убедитесь сами.

Родилась Рива 10 января 1917 года в Невеле, куда семья бежала из Риги от ужасов Первой мировой войны. Отец женился на будущей матери Ривы, будучи вдовцом и имея трех дочерей. Рига была крупным городом империи, и далеко не каждый еврей имел право жить там. Отцу это право выхлопотал лесопромышленник, у которoго он работал бракером леса. Он мог жить в Риге со своей новой семьей, но дочери от первого брака этого права не имели, они жили в Невеле.

Мать называла Риву своим недоразумением, потому что она родилась, когда матери было 47 лет. В семье было уже два сына старше 20 лет! Оба жили к этому времени отдельно от семьи в Петрограде. В начале 1920 года Латвия стала самостоятельным (буржуазным!) государством, и семья оказалась на долгие годы разделенной. Рива познакомилась со своими родными братьями только после «воссоединения» Латвии с Советской Россией, когда ей было за 20, а им – за 40 лет.

Точнее, тогда, в 1941 году она встретилась со старшим из братьев, младшего она смогла увидеть только в 1954 году, после его реабилитации. Оба брата были инженерами-судостроителями. И вот младшему из них однажды на партийном собрании было поручено зачитать резолюцию по какому-то вопросу. Он не был ее автором, он ее только зачитывал! Но спустя время резолюция эта была сочтена троцкистской, и этого оказалось достаточно, чтобы в 1936 году, году принятия Сталинской Конституции, брат получил 25 лет лагерей. Отсидел «всего» 18…

Как мы уже говорили, мать родила Риву в 47 лет. Отец был значительно старше матери, он умер, когда девочке было около семи лет. Капиталов он не оставил, и дело было бы совсем худо, если бы не брат и две сестры матери, жившие в Америке и немного помогавшие им материально. Мать отдала девочку учиться в немецкую школу, что тогда в Риге считалось престижным.

Но в Латвии росло германское влияние, уже создавались организации нацистского толка. И в 1933 году, когда Рива заканчивала шестой класс, директор школы, очень доброжелательный немец, собрал родителей семи своих еврейских учениц и сказал им: «Я очень опасаюсь, что вы не сможете учиться в нашей школе дальше. Есть частная немецкая гимназия, вы могли бы поступить туда». Остальные шесть так и поступили, у Ривы же не было средств для оплаты частной гимназии.

Были латышские гимназии, но ее туда не принимали. Не по причине антисемитизма, как кто-то мог бы подумать, а по той причине, что она до этого шесть лет училась в немецкой школе. Но девочка жила в латышском окружении, дружила с латышскими детьми и в совершенстве владела латышским языком. Она сама пошла на прием к министру образования Латвии Чуйбе, и он распорядился принять ее. Так она стала ученицей элитарной третьей женской гимназии Риги, которую закончила в 1937 году. Ввиду материальных затруднений ей пришлось параллельно с учебой уже с 14 лет пойти гувернанткой к 6-летнему мальчику с отстающим развитием в богатую еврейскую семью.

Летом 1939 года американские родственники пригласили ее в гости. В это время уже и в США остро ощущалось приближение войны. Родственники настойчиво уговаривали Риву остаться у них, обещая всяческую помощь в устройстве в новой для нее среде. Но она говорит: «Перед моими глазами стоял образ моей старой, больной и беспомощной мамы. Я ни за что не могла ее оставить». 26 августа она отплыла из Нью-Йорка на пароходе, который шел в английский порт Саутгемптон. Рива отметила, что пароход был полупустой – в сторону Европы уже мало кто плыл.

1 сентября началась Вторая мировая война. Немецкие подводные лодки шастали по всей Атлантике. Плыли уже только днем, по ночам пароход стоял – опасались, очевидно, мин. Шли долгие 11 дней. Хорошо было пассажирам-англичанам – они были уже дома. Правда, Риве и здесь предлагали остаться, на сей раз – посольство Латвии, но мама… Пассажирские суда в том направлении практически уже не шли. Наконец, ей повезло попасть на шведский пароход, который шел в Гетеборг. Свой огромный шкафообразный чемодан пришлось оставить. Хотя Швеция была нейтральной страной, плыли с большим страхом, расстелив через всю палубу огромный шведский флаг.

Вот она уже в Гетеборге, и опять – шведы уже дома, а ей надо в Латвию, но туда уже никакого сообщения нет. И здесь ей, как и другим латвийским гражданам, предлагают остаться, пароходное общество (по-видимому, английское) берется все уладить. Многие остаются, но не Рива – у нее в Латвии мама. Но как же до Латвии добраться? И снова ей повезло – встретила офицера «Армии спасения», который оказался латышом. Он сказал ей, что возвращается домой с латышским рыбаком, который на своем суденышке собирается плыть в Ригу. Может быть, он возьмет и ее. Но рыбак наотрез отказал: в его посудине еще для одного человека просто нет места. Тогда офицер сказал: хорошо, пусть плывет она, я остаюсь. И рыбак сдался: ладно, рискну взять обоих. Конечно, остатки багажа, кроме маленькой сумки, пришлось бросить. Так она оказалась снова дома. Была страшно удивлена, когда недели через две на латвийской таможне ей вручили ее огромный чемодан с вещами, который она бросила в Саутгемптоне. Какими путями он попал в Латвию (уже шла война!), удивляется до сих пор.

Теперь, говорит Рива Григорьевна, я никогда не пройду мимо волонтера «Армии спасения», чтобы не положить а его «котел» хотя бы 10 евро.

Устроилась работать в контору частной Валмерской узкоколейной железной дороги. В июле 1940 года в Латвию вошли советские войска, а уже в августе она стала Латвийской Советской Социалистической республикой. Понятно, узкоколейка была национализирована и стала частью государственной Латвийской железной дороги. Когда в 1941 году Рига оказалась под угрозой оккупации, Риве предложили эвакуироваться вместе со всем персоналом дороги. А как же мама? Послали за мамой. Она не хотела ехать, говорила: «Ну, кому я, старая женщина, нужна. Как-нибудь переживу. Езжай сама». Но дочь сказала: «Без тебя не поеду!»

В теплушках двинулись на восток. Выгрузили сначала в глухомани где-то восточнее Котласа, но вскоре перевезли дальше, в Вятку, куда эвакуировали всех латышей, начиная с правительства республики. Подселяли эвакуированных, как везде, к местным жителям, которые и сами не роскошествовали в хоромах. Риву с мамой подселили к женщине, занимавшей с 4-хлетним ребенком комнату. Рива Григорьевна говорит, что никогда не забудет эту тетю Дусю, жившую в страшной нищете, но уступившую самое теплое место на лежанке у печки ее старой матери, забрав оттуда ребенка на свою железную койку с мешком соломы вместо матраца.

Работала в Вятке Рива уже не в конторе, а на станке, где обтачивала вагонные буфера. Но ее сил не хватало на то, чтобы поднять буфер! Поднимал его и устанавливал на станке работавший рядом хромой эстонец, которого не взяли в армию из-за его хромоты. А где-то в начале 1943 года Риве вместе с некоторыми другими работниками объявили, что их переводят в казахстанский Джезказган. Рива задала свой извечный вопрос: а как же мама? Ответили: обустроитесь на новом месте и приедете за мамой. Время военное, отказываться не приходилось. Но, действительно, вскоре по прибытии в Джезказган ей выдали командировку на две недели, чтобы она съездила за мамой. Люди старшего (теперь уже – самого старшего) поколения, надеюсь, помнят, что в то время означало гражданскому человеку «путешествовать» по стране. На поездку только в один конец затратила полтора месяца! Как доехала, чем питалась, уже трудно вспомнить. Только приехала в Вятку, следом пришло «дело»: дезертировала в военное время с железнодорожного фронта!

Но и на этот раз попался ей добрый человек. Начальник отделения железнодорожной милиции Литвиненко, к которому поступило «дело», сказал: «Моего секретаря, молодого парня, забрали в армию. Что ты умеешь делать?» Естественно, она «умела» все, так и осталась секретарем у начальника отделения. Успела в Вятке переболеть сыпняком.

В 1944 году, после освобождения Риги, вернулись домой. Получили квартиру в том же огромном, 123-хквартирном доме, где жили до войны. В 1945 году умерла мама. Умерла, считает дочь, от горя, от рассказов о расправах с рижскими евреями, их соседями, которые не эвакуировались…

Рива заочно окончила библиотечный факультет Ленинградского института культуры, больше 30 лет проработала в фундаментальной библиотеке республиканской Академии наук, в секторе рукописей и редких книг. Поскольку там была неполная ставка, ее подключили еще к так называемому индексу – закрытому фонду библиотеки. Именно этот фонд сыграл с ней злую шутку.

Однажды пришла к ней девушка с просьбой: я не имею допуска к закрытому фонду, но мне крайне нужно посмотреть одну газету, издававшуюся во время оккупации, от этого зависит вся моя жизнь. Она решила, что дело идет о дипломной работе или чем-то подобном, и уступила девушке. Та только посмотрела что-то нужное ей в этой газете и ушла. А через некоторое время пришла снова и опять слезно умоляла дать ей посмотреть расписание поездов за военные годы. И Рива опять пошла ей навстречу.

Она уже забыла об этом случае, когда ей позвонил коллега из Государственной библиотеки Латвии и спросил, не давала ли она кому-либо без допуска читать такую-то газету. А вскоре ее вызвали в Большой дом, так в Риге называли здание республиканского НКВД. Характерно: она пришла, как было указано в повестке, к 9 часам утра и просидела одна в пустом кабинете до половины седьмого вечера, только тогда появился следователь. Так они давали почувствовать, где находишься.

Выяснилось, что женщина, которой она оказала «противозаконную» услугу, была дочерью некоего Ритиня, латыша, который во время войны служил в полиции, за что успел отсидеть. Но теперь за него взялись вновь, обнаружив, что он якобы участвовал в расстреле партизан в Либаве. А он утверждал, что не принимал участия в этой акции, ибо был на это время откомандирован в Ригу для участия в спортивных соревнованиях (он был прыгуном в длину). Адвокат и сказал его дочери, что газета, в которой приведена дата тех соревнований, могла бы послужить алиби для ее отца. Потом адвокату понадобилось подтвердить, что расписание поездов не позволяло отцу вернуться ко времени проведения акции в Либаву.

Следователь особенно интересовался, получила ли она от девушки плату за свою услугу. В общем, кончилось это для нее еще сравнительно благополучно. Президент Академии наук, латыш, человек благожелательный, распорядился виновницу уволить, но тихо, без последствий. Благо, Рива к тому времени была уже пенсионеркой. А в ближайший санитарный день коллектив библиотеки, состоявший, в основном, из латышей, устроил ей грандиозные проводы.

А еще через пару лет, в начале 1979 года, она с мужем Вилли Блумом, по немецкой линии, переехала в Германию…  

В предыдущем номере газеты, в кратком сообщении о чествовании фрау Блум я отметил, что самое бросающееся в глаза ее качество – это доброжелательность к людям. А доброжелательный человек всегда умеет ценить и замечать доброжелательность в других. Сколько на ее жизненном пути встретилось добрых, отзывчивых людей: латышский министр, латыш из «Армии спасения», русская тетя Дуся, хромой эстонец, начальник отделения милиции Литвиненко, по-видимому, украинец, и опять латыши…

Рива Григорьевна знает о том, что латышские евреи во время войны были убиты, в основном, руками латышей. Но она не обвиняет в этом латышский народ, она знает, что изверги есть в любом народе. Живя в Германии, она и ее муж Вилли периодически оказывают материальную поддержку оставшимся в Латвии друзьям – как еврейского, так и латышского происхождения.

А я добавлю от себя. Мне во время войны тоже пришлось быть в эвакуации в трех разных местах: на Северном Кавказе, затем в Узбекистане и под конец в Сибири, в Омске. И везде встречались добрые, отзывчивые люди. Время ведь было жуткое, не только во время войны, но и до нее и после. Мы знаем о сонмах доносчиков, о собраниях, единодушно одобрявших смертные приговоры «врагам народа». А в быту многие «простые» люди каким-то чудом сохраняли моральное здоровье…

Вот на этой ноте мне и хочется закончить повествование о жизни и судьбе «простой» женщины Риве Григорьевне Блум.

Израиль Зайдман