Отцы и дети

Невольные каменщики

почти юмористический рассказ

Приехали мы как-то вдвоём с сыном из Москвы на Азовское море. Он тогда классе в пятом учился. Солнце высоко, горизонт далеко, пляж близко. Пошли на море. Море синее, небо голубое, песок жёлтый. Мужчины отдыхают, женщины нежатся, дети резвятся. Сказка.

У кромки моря под самодельным навесом из простыни в гордом одиночестве возлегал весьма колоритный мужик. Огромный, лысый, с висячими «вусами». Этакая развалившаяся на спине глыба, поросшая рудиментами. Настоящий запорожский казак, не хватало только «оселедця» и шаровар. Он сразу расположил меня к себе, поэтому я и стал располагаться с ним рядом.

«Казак» поднял голову, глянул на нас из-под нависших бровей, потом на резвящихся ребятишек и изрёк: «Понаихалы сюды ци москали. Диты у йых верещать. Ниякого видпочинку», – и перевернулся на живот.

Желание располагаться близко от него сразу пропало. Сказка кончилась.

– Пап, а кто такие москали? – спросил сын, когда мы наконец устроились чуть выше, на раскалённом песке.

– Москали? Не слыхал никогда, что ли? Когда-то на Украине всех русских так называли. А сейчас, судя по всему, – приехавших из Москвы. Нас здесь довольно много.

– А я думал, что это такие масоны.

– Почему масоны? – удивился я. – Ты хоть знаешь, кто такие масоны?

Сын потупил глаза и молча покачал головой. Я понял, что молчит он неспроста. Обычно отвечал сразу.

– Так почему масоны? – ещё раз спросил я.

– Меня в школе один мальчик так обозвал. Сказал, что я – масон, – oн сделал паузу. – Жидомасон.

Я посмотрел сначала на сына, потом на «казака» – не слышал ли? «Казак» поднял голову и оглядел сначала меня, потом сына.

– Знаешь что, – сказал я сыну, – пойдём-ка поплаваем.

– Пап, так кто такие масоны? – спросил сын, когда мы входили в воду. Я видел, что он не может успокоиться.

– Масоны? Это такое тайное общество. Ничего страшного. Вольные каменщики. Вполне приличные люди. Пушкин, говорят, был масоном.

– А жидомасоны?

– Ну, как тебе сказать, это, пожалуй, уже невольные каменщики, – я улыбнулся. Тоже невольно. Мне самому понравилась эта неожиданная мысль.

Сын задумался. Видно было, что объяснение его не устроило. Мы поплыли. Как правило, мы заплывали далеко. Он хорошо плавал. Но на сей раз быстро завернул обратно.

– Папа, – сказал сын, едва встав на морское дно. – Выходит, мы с тобой знаешь кто? – он помолчал, огляделся и понизил голос. – Мы с тобой – жидомоскали.

– Ты гигант, Венька, – засмеялся я . – Настоящую находку выдал. Маме твоей понравится.

Мне давно следовало бы ему всё растолковать, но никогда не было желания подымать эту неприятную тему. Не до того как-то было, да и хотелось, чтобы он стал постарше. Я и на сей раз пытался отшутиться, но деваться было некуда. Сын смотрел на меня с недоумением. Я понял, что ему в школе не до смеха.

– Понимаешь, в чём юмор, – сказал я, – жидомоскаль, по сути дела, только я. Ты – простой, обыкновенный москаль. У тебя же русская мама. По еврейским законам ты – русский.

– Как? Разве мы с тобой можем быть разной национальности? – его и без того большие светлосиние глаза стали огромными. И тёмными.

– Это смотря где. В Москве, честно говоря, мы всё-таки оба с тобой евреи, там больше по физиономиям судят, хотя по фамилии ты – русский. А вот в Израиле, например, только я буду евреем, а ты останешься русским. Зато в какой-нибудь Германии – мы с тобой оба всегда будем русскими, чего б у нас в документах ни стояло. Фарштейст?

Германию я упомянул случайно. Просто в голову пришло. Никуда я ещё тогда не собирался.

Сын учил английский, но, что значит «фарштейст», понял. Он так и не улыбнулся.

– Папа, – хмуро сказал он, – я хочу , чтоб мы с тобой оба всегда были русскими. Давай уедем в Германию.

г. Берлин