Романтики, погибшие в боях,
там, за сороковыми-огневыми,
не исчезали, превращаясь в прах,
нет – просто оставались молодыми.
Романтики, влюбленные в страну
и верившие в дружбу, честь и совесть.
Без них бы ей не выдержать войну
и нашей жизни горестную повесть.
Без их стихов, без ветра бригантин,
без их презренья к званиям и рангам,
без их готовности идти пешком до Ганга,
ползком – до ослепительных вершин.
Без их извечной тяги к красоте,
без веры, что она сей мир спасает.
Пускай сегодня появились те,
кто их в грехах посмертно обвиняет,
но строчки, строчки защищают честь
поэтов, не увидевших Победы...
Не все умрут, и всё не канет в Лету.
Какие б нас не ожидали беды,
«Есть среди нас еще поэты, есть!».*
* ( А.Вознесенский)
Легенда о божьем даре
Сначала
В нём музыка тревожная звучала,
Давила
Какая-то неведомая сила.
Но свыше
Зовущий тихо глас он не услышал
И долго
Пытался быть рабом семьи и долга.
Чужое
Напрасно ремесло хотел освоить,
Но мало
Постиг в холодной логике металла.
Иные
В его
душе звучали позывные.
И уши
Он закрывал, чтобы не рвались звуки в душу.
А звуки
В грозу манили, как в объятья руки,
Томили
Виденья смутные и ощущенье крыльев.
Но дурью
Звала жена томление по буре.
«Работать
Тебе, мой милый, – говорила, – неохота,
Томленье
В здоровом мужике всегда от лени!»
За плечи
Её он обнимал и не перечил.
Но ночью
Она заголосила что есть мочи,
Не веря,
Что руки его сплошь покрыли перья.
Хоть ужас
и овладел женой от вида мужа,
И бабой
Она была довольно хрупкой – но не слабой.
Тигрицей
Рванулась к мужу, ощипала словно птицу.
К рассвету
На коже не осталось даже следа,
И руки
Он, плача, целовал своей подруге,
Не зная,
Что божий дар за кару принимает.
Всевышний
Глаза отвёл, увидев, что он лишний.
«Бабёнку, –
решил, – за преданность вознагражу ребёнком,
А мужа,
бог с ней, оставлю, коль он ей так нужен…»
Но всё же
В душе жалел, что погасила искру божью.
У бога
Свой дефицит, и божьих искр немного.
Так богу
Простая баба перешла дорогу
И победила
Извечным – тем, что мужика любила.
А парень
Какой родился! Только муж бездарен.
Ну что же…
Не каждому даётся искра божья!
Салон
На скромной кухоньке стена
сосновой схвачена доскою.
С затейливостью городскою
в доске тоска
отражена
по деревенскому покою.
Наивна грубая скамья,
фонарь-коптилка над плитою,
а на хозяйке кружевное,
то ль пончо, то ли что иное,
о чём спросить стесняюсь я.
Компания всегда одна:
Хозяйка – бывшая актриса,
сосед – редактор из «Совписа»,
Художник – ярый враг вина,
Но пьющий водку и «до дна».
Все в возрасте, но без имён,
не избалованы вниманьем.
И, может, это моветон,
но у хозяйки свой резон,
на кухне принимать компанью.
Уверен, и в Париже нет
уютней этого салона,
хоть заменяет винегрет
и водка с огурцом солёным
коктейли и «а ля фуршет».
Я так люблю от суеты
сбежать сюда под воскресенье.
Молчать, топить в вине сомненья
и грусть несбывшейся мечты,
и знать, что здесь бываешь ты..
Москва 1979 г.
Предок
Так кто он был, безвестный предок мой,
что брел по желтой тишине пустыни?
И почему глаза его и ныне,
как совести укор передо мной?
Я рос в России. Там моя судьба,
как прядь, в канате многих сходных судеб.
Полет ракет и черная изба,
размах, убогость, праздники и будни,
там все мое, мне нет иных путей,
умру при русском звоне погребальном...
Но он приходит ночью... «Ты еврей», –
читаю я в глазах его печальных.
«Оставь, – я говорю ему, – уйди,
я с детства этим сыт, как кашей манной!»
Он исчезает,
что ж так жжет в груди,
когда я просыпаюсь утром ранним?
Будапешт 1977