Записки рыбака

Невезучий

Мой друг Александр Земсков сейчас обосновался в средней полосе России, а в годы студенческой юности мы с ним жили в узбекской столице и учились в Ташкентском гидромелиоративном техникуме. Только он был на курс младше меня. Нас многое объединяло: оба любили песни В. Высоцкого, оба могли сутками «травить» анекдоты, оба занимались спортом и увлекались рыбалкой. Но у Сашки была одна примечательная черта – с ним постоянно случалось что-то неладное. Он был одним из тех, кого обычно называют невезучим человеком. Это свойство со временем стало пугать. К четвёртому курсу я избегал ездить с ним на машине и плавать на одной байдарке, хотя частенько вместе проводили время на рыбалке. Но справедливости ради нужно отметить, что в итоге всё всегда заканчивалось благополучно.

Кровожадный змееголов

Как-то в начале лета отправились мы с Сашкой на рыбалку в Дальверзин. Там, на озёрах, образованных разливами реки Сырдарьи, обычно бывает знатная рыбалка. Расположились на живописном берегу озера Кривое. Оно славилось тем, что в зарослях прибрежного камыша развелось много змееголовов.

Эти хищные рыбы, волею случая попавшие из Китая в воды Узбекистана, настолько расплодились, что сейчас они в республике считаются сорной рыбой. Возможно, в 60-тых годах прошлого века их завезли в один из местных ресторанов китайской кухни, и несколько рыб каким-то образом сумели сбежать. Но это лишь предположение.

Биологам известно, что этот вид пожирает все живое, попадающееся в воде, – других рыб, насекомых, рептилий. Поговаривают, что они могут нападать на человека, однако достоверных случаев пока неизвестно.

Взрослый змееголов (Channa argus) имеет около метра в длину и не зря носит свое имя: его голова увенчана широкой пастью с острыми, чуть наклонёнными внутрь зубами. Эта рыба, исходный ареал которой река Янцзы, славится просто невероятной живучестью: она по несколько дней обходится без воды, а если родной водоем пересох, без особого труда переползает в соседний.

Но вернёмся на берег Кривого. Накачали мы лодки и поплыли к камышовым зарослям противоположного берега. Насадили нарезку на кармаки (большие крючки на толстом капроновом шнуре для ловли крупной рыбы), прочно привязали к собранным в охапку сухим толстым стеблям камыша, росшим из воды, и стали ждать. Если хищник хватал нарезку, то большие пенопластовые поплавки на шнурах начинали «танцевать» на воде, сигнализируя об удаче. Оставалось только подплыть к ним и снять добычу.

Началось с того, что моему другу повезло: не прошло и получаса, как на его снасть «сел» змееголов килограмма на четыре. Сашка вместе с кармаком доставил его на наш берег и стал освобождать от крючка, который засел глубоко в глотке хищника. Я предложил обрезать шнур и вытащить крючок дома, при разделке рыбы. Но он упёрся, убеждая меня, что это японский крючок и таких у него больше нет. «Жаль его оставлять в рыбе. – говорил он, – Я уже сотни раз вытаскивал крючки из рыбы без щипцов, и это для меня никогда не было проблемой. Быстро вытащу и сейчас».

С этими словами он выломал из ветки джангиля палочку длиной с полкарандаша, и ловко вставил её в широко раскрытую пасть рыбы (Джангиль или гребенщик – солончаковый кустарник – С.А.). Затем точными, выверенными движениями полез пальцами вглубь глотки.

Он долго и осторожно нащупывал крючок и попытался пальцами отцепить его. И когда это почти удалось, змееголов резко дёрнулся от боли и стал биться о землю. Палочка, распиравшая рот, вылетела. Челюсти мёртвой хваткой сомкнулись на пальцах жертвы. Сашка инстинктивно дёрнул руку, в надежде высвободиться из зубастого капкана, но десятки острых клыков ещё крепче впились в руку. Сдавленный рык раненного льва разнёсся над камышами…

Чтобы рыба перестала биться и не причиняла боль, Сашка схватил змееголова свободной рукой и крепко прижал к груди. Я подскочил к месту драмы и безуспешно пытался остановить друга, метавшегося по берегу в обнимку с хищником.

Со стороны это выглядело бы смешно, если бы не серьёзность положения. Наконец удалось остановить кровавое танго, повалив Сашку вместе с рыбой на землю. Охотничьим ножом я попытался разжать челюсти рыбы. Но просунуть широкий нож в пасть хищника, не порезав при этом руку жертвы, было невозможно.

Во время «спасательных процедур» здоровенный змееголов, прижатый к груди бедняги, периодически трепыхался, и тогда водная гладь озера оглашалась истошными воплями вперемежку с изощрённым матом.

Экзекуция над Сашкой продолжалась до тех пор, пока мне не удалось перерезать мышцы, связывающие челюсти рыбы и разжать пасть. Пришлось плюнуть на моральные и этические принципы – рука друга дороже. Наконец окровавленные пальцы пленника оказались на свободе. У их основания «красовалась» довольно глубокая полукруглая рана, оставленная страшными зубами хищника.

Так бесславно закончилась та злополучная рыбалка. Ещё долго заживала рана на Сашкиной руке. Но его, фанатически преданного всепоглощающей страсти под  называнием рыбная ловля, тот случай не напугал. Не прошло и месяца, как он уговорил меня снова отправиться на рыбалку. Но это уже другая история.

Пернатый хирург

И в этот раз на рыбалку мы с Сашкой поехали в Дальверзин. Места там уж больно красивые и уловистые. Широкая и полноводная Сырдарья, извиваясь подковой, образует полуостров сплошь заросший тугаями. Вот на этой подкове и находится Пуцатовское охотхозяйство – конечный пункт нашего путешествия. На подъезде к хозяйству с холмов видна лента реки и весь полуостров, в центре которого сквозь тугаи поблёскивает озёро Кривое, по форме напоминающее бумеранг.

В километре южнее и ближе к реке, находится другая старица – Ямка. Она поменьше Кривого и абсолютно круглая. В Ямке водились судаки, караси и довольно крупные сазаны. Именно сазаны, а не те рыбы, которых в Германии называют чешуйчатыми карпами. Настоящий сазан отличается от коренастого карпа формой тела – он элегантный, более стремительный, прогонистый. Ну и конечно, в этой старице водились змееголовы, запомнившиеся Сашке на всю жизнь своей кровожадностью.

В поездке Сашка выглядел человеком,  только что вышедшим из зоны боевых действий. В руках – связка удочек, которую он держал как автомат Калашникова. В глаза бросалась повязка не первой свежести на правой руке – рана оставленная змееголовом ещё не совсем зажила. А на тыльной стороне левой ладони, словно конус вулкана возвышался огромный чирей с фиолетово-лиловой головкой. Пока мы ехали, Сашка постоянно жаловался на ноющий чирей. Видимо он назревал и вот-вот должен был прорваться. Весь израненный мой друг всё же стойко ехал на рыбалку, причём сам был её инициатором.

Грунтовая дорога привела нас к песчаному «пятачку» на берегу Ямки. На нём мы и расположились, поскольку здесь было удобно рыбачить, да и для бивуака лучшего места не найти. Вся остальная береговая линия сплошь заросла камышами. К ним вплотную примыкали кустарниковые тугаи.

Мы стали выгружать из машины наши пожитки. Я стоял вполоборота к воде и краем глаза заметил, как сбоку, по открытому песку проскользнуло что-то светлое. В это время Сашка, смотревший в сторону озера, вдруг неожиданно сорвался с места и бросился к ближайшим камышам. И тотчас оттуда донёсся шум борьбы и хлопанье крыльев. А через пару минут из зарослей появился мой друг с серой цаплей в руках. Птица отчаянно вырвалась, но Сашка крепко её держал.

Мы осмотрели птицу. Оказалось, что у неё повреждено крыло, и она не может летать. Поэтому Сашка её поймал.

Я уговаривал своего друга отпустить цаплю, убеждал, что она на воле поправится и улетит. Но он уверял, что вылечит птицу дома и приручит её. «Она ко мне так привыкнет, что будет ходить по пятам, как собачка» – сказал он и привязал пленницу за голенастую ногу длинной бечевой к кусту.

Рыбная ловля заставила нас на некоторое время забыть о цапле. Мы рыбачили с лодки до тех пор, пока было видно поплавки. В основном клевали сазаны на червей. Я знал в Ташкенте место около рисорушки, где можно было накопать огромных жирных дождевых червей. (Рисорушка – маленькое частное предприятие по очистке риса от шелухи, которое обычно содержат корейцы – С.А.) Про таких червей рыбаки говорят: «Сам бы их ел, да рыбки очень хочется».

К вечеру в нашем садке уже плескалось несколько приличных сазанов. На ночь забросили пару закидушек, или как их ещё называют – донки. Но колокольчики на закидушках пока молчали.

День прошёл подозрительно спокойно. Однако предчувствие мне подсказывало – не к добру это, нужно ждать неприятностей. Сашка живой и невредимый полулежал на своём спальнике, облокотившись спиной о куст джангиля, и расслабленно опустил руки на тёплый песок.

Тихий вечер опустился над поймой Сырдарьи. Абсолютной тишины, конечно, не было: то рыба звонко всплеснёт в старице, то неожиданно, где-то совсем рядом выпь гортанно кликнет своё «А-а-а-а...», то свист диких крыльев оповестит о пролёте стайки чирков. Но после шумной городской суеты эти звуки только подчёркивали тишину и слышались как приятная, успокаивающая музыка.

В костре потрескивали дрова, а на треноге из толстых веток, закипая, уютно шипел пузатый медный чайник. Размеренно текла беседа. Мы, как водится, рассказывали друг другу рыбацкие и охотничьи истории, в которых правда и выдумка так тесно переплетены, что различить их уже невозможно. Сашка, понизив голос, убедительно рассказывал, как он чуть было не стал свидетелем картины, когда на Арнасае огромный сом едва не утащил купающегося рыбака под воду. Я делал вид, что верю всему, и с удивлением цокал языком.

В это время позади Сашки из кустов медленно и осторожно вышла наша цапля и остановилась в метре от него. Она долго смотрела в темноте на полулежащую фигуру. Особенно пристально разглядывала его левую руку, на которой в отблесках костра как светофор маячил огромный налившийся чирей. Она угловато вертела головой то вправо, то влево, как бы взирая искоса, одновременно короткими рывками опускала её всё ближе и ближе к руке «невезучего».

Тихий выход голенастой птицы мне как-то сразу не понравился. Не знаю, то ли я увидел что-то неуловимо-недоброе в её пристальном взгляде, то ли предчувствие подсказывало, что от этой птицы нужно ждать сюрпризов. Я стал внимательно следить за каждым движением цапли. Через пару минут не выдержал и высказал свои опасения Сашке. Он взглянул на сосредоточенную цаплю и с любовью в голосе произнёс: «Разве может такая грациозная птичка причинить человеку вред? Она просто привыкает к своему хозяину. А может быть она хочет есть? Завтра надо будет наловить ей лягушек».

Говоря это, Сашка чуть заметно пошевелил рукой. Затем ещё раз шевельнул, видимо от боли. Я знаю эту тупую ноющую боль – такое впечатление, что кто-то с силой натягивает кожу на месте нарыва. Видимо, шевелящийся лиловый конус на руке цапля приняла за лягушку или за какое-то насекомое и... резко клюнула его.

Густая кроваво-жёлтая жидкость брызнула во все стороны. Сашка подскочил на своём спальнике так, как будто под ним сработала мощная пружина. Так, лёгким движением длинного клюва был вскрыт назревавший долгое время фурункул. И снова озёра Дальверзина огласились истошным воплем.

Цапля испуганно взмахнула здоровым крылом и мгновенно ретировалась в те же кусты, откуда и вышла. Сашка, как сумасшедший забегал по поляне в поисках увесистого дрына, чтобы свести счёты с бедной птицей. «Я убью этого стервятника!» – орал он, пытаясь выломать толстую ветку из джангилевого куста. Это были самые безобидные слова в его тираде.

Буря эмоций обрушилась на моего друга. Из его уст хлынул бурный речевой поток, сплошь состоящий из ненормативной лексики. До сих пор я думал, что хорошо знаю своего друга. Но, на самом деле это было не так. Уже через минуту выяснилось, что оказывается, он состоял в очень близких отношениях со всеми родными этой цапли по материнской линии. Ещё много интимных подробностей открылось в тот вечер.

С трудом удалось оттащить моего друга от куста. «Пойми ты, она не хотела причинить тебе вред. Она приняла твой чирей за лягушку и схватила его. Против тебя лично она ничего не имела. Да и потом, ты сам уже хотел пойти к врачу и вскрыть фурункул. А цапля за секунду сделала это, освободив тебя от малоприятного похода к хирургу» – как мог успокаивал я. И, как не странно, последний довод возымел успех.

Сашка постепенно успокаивался. Я перевязал ему и вторую руку. Ворча и сетуя на «коварную» птицу, он стал укладываться на ночь и уже через пару минут крепко спал. Видимо изматывающая боль несколько последних ночей не давала ему нормально спать. Теперь же, после «операции», когда нарыв был вскрыт и боль утихла, он заснул как младенец.

Мне оставалось только освободить несчастную птицу и отпустить её на волю. Впрочем, утром, первое, что сделал Сашка как только проснулся – сам предложил отпустить цаплю. И когда узнал, что ещё ночью она обрела свободу, только порадовался.

Наша рыбалка благополучно завершилась. Мы ехали домой, со смехом вспоминая ночное приключение. Настроение было хорошее, ведь ночью попались два судака и змееголов. Да и десяток увесистых сазанчиков украшали наш улов.

Курьёзные истории происходили с Сашкой и в дальнейшем. И если их всех описать, то получится целая книжка под названием «Похождения невезучего рыбачка».