Встреча для вас

Тимур ШАОВ:

«Скверно жить в эпоху перемен, не зная, зачем эти перемены»

– Тимур, вы родились в Черкесске, там прошло ваше детство, школьные годы, после окончания Ставропольского мединститута по распределению попали вообще в Тьмутаракань – Нижний Архыз. Между тем, почти все барды первого уровня – дети столиц: Высоцкий, Галич, Окуджава, Визбор – москвичи, Городницкий – из Петербурга. Откуда в Черкесске появился такой самородок? В ваших песнях бросается в глаза высокая эрудиция, знание деталей. Это родители, окружение, самообразование?

– Хороший вопрос, но я обычно говорю, что место рождения как правило не особенно влияет на уровень... Человек может жить где-нибудь в провинции, просто книжки читать. Я могу жить в Москве и читать только винные этикетки. Тут уж Москва-не Москва – роли не играет. Но, конечно, я погрешу против истины, если не скажу, что у меня было хорошее окружение, т.е. я рос в очень интеллигентной семье с хорошей большой библиотекой, у меня были совершенно замечательные друзья, народ пытливый, начитанный; всегда делились какими-то впечатлениями от литературы, от кинематографа... Поэтому я очень доволен тем, что в такой семье и в таком окружении мне довелось вырасти.

– Но статистика все-таки говорит, что большая часть бардов – москвичи. Образование образованием, но мало иметь талант, надо было еще пробиться, суметь заявить о себе. Тому, кто живет в Москве, сделать это гораздо проще.

– Да, с этим я совершенно согласен. Чтобы заявить о себе, надо быть в Москве, это абсолютно правильно, то есть, я считаю, что это неправильно. Возьмем, скажем, те же Соединенные Штаты, всё равно – Сакраменто, Бостон, Нью-Йорк, Вашингтон, Милуоки... В Милуоки может быть потрясающий симфонический оркестр, которого нет в центре, а у нас, к сожалению, вся культура, всё сконцентрировалось именно в Москве, сюда даже из Питера люди вынуждены приезжать, тот же самый Дольский, замечательный наш бард, часто дает концерты в Москве. Ну, Москва есть Москва. Это неприятно, но таково положение вещей.

– Дольский как раз исключение – он родом из Свердловска.

– А вы знаете, я должен сказать, что таких исключений много. Я в корне не согласен, что только москвичи. Другое дело, что провинциалы, которые состоялись, они состоялись уже в Москве. Но многие родом не из Москвы, это точно.

– Вообще, эта система – атавизм Советского Союза.

– Видимо так, да.

– В общем, вы были начитанный ребенок?

– (Смеется). Ну, я не знаю, я читал много.

– А какие были ваши любимые книги? Иногда это многое может сказать о человеке.

– Ну, сейчас сказать мне сложно. Была масса любимых книг – «Денискины рассказы», и Виталий Бианки, тот же самый Карлсон, я очень люблю Крапивина «Мальчик со шпагой», замечательно совершенно...

– Да, я тоже читал, в «Пионере» он печатался в свое время.

– Да-да-да. Совершенно верно. Вот эти все журналы я обязательно читал. Когда стал чуть постарше, мама выписывала много журналов литературных, ту же «Иностранку». И мне очень помог в этом смысле старший брат, он на семь лет меня старше. У них тоже была интеллектуальная, очень хорошая компания, и брат приносил мне, скажем, Маркеса, какие-то книги уже другого уровня. А когда я был маленьким, брат мне подсовывал того же Горького – «почитай „Детство“ „В людях“» – действительно очень интересные книги, так оно и есть. «Мумми-Тролль»... Сейчас трудно сказать, но сотня детских книжек у меня была хороших, настоящих таких.

– Ваш брат тоже человек творческой профессии?

– Нет, он врач.

– Откуда у вас это сатирическое, ерническое отношение к действительности? Вы были хорошим пионером и комсомольцем или уже тогда с червоточинкой?

– Нет, в то время уже был как бы излет советского застойного времени, конец 70-х – начало 80-х. В общем, цинизм там был уже у всех. Все понимали, что всё это немножечко не так, как пишется и говорится. Глядя на них, глядя на съезды эти замечательные... Нас собирали в школе, в актовом зале, мы все сидели, смотрели 24-й съезд партии или 25-й, я уж не помню, какой... Нет, там уже цинизма было много, и Корчагиных среди нас не было. Тогда уже я слушал и Высоцкого, и «Голос Америки», Би-Би-Си. У нас был большой Вест, очень хороший ламповый приемник, и мы с братом слушали «Голос Америки».

– Расскажите, как вы написали свою первую песню. Это любопытная история.

– А, вы имеете в виду «о сломанной ноге»? Если быть точным, то первая песня была еще до этого. Но когда я сломал ногу и лежал в гипсе, было очень много свободного времени, и я стал более регулярно этим заниматься. До «ноги» у меня было несколько песен написано, 3-4 песни. Но это в год по одной. Когда же я лежал семь месяцев, тогда я 8-9 песен написал. Ну, и потом пошло: показал друзьям где-то на дне рождения, наверное, и характер песен из-за этого такой... Ну, как на дни рождения люди собираются – выпить водку, повеселиться, что-то веселое друг другу рассказать, спеть, вот и у меня так пошло.

– После первой песни прошло еще лет десять, пока вы стали профессионально выступать с концертами. Что потребовалось, чтобы вы решили оставить профессию врача и переквалифицироваться в барда?

– Здесь много факторов... Пошли уже какие-то концерты. После первого профессионального концерта в Москве я еще два года нарабатывал песни, наезжая периодически в Москву. Когда же вышла пластинка, я понял, что это кому-то может быть надо, это может быть востребовано. Потом, брат живет здесь, под Москвой, а родители умерли. Как-то хотелось жить семьей, и мы решили переехать. Как вот в воду прыгают – я прыгнул.

– Когда состоялся ваш первый сольный концерт?

– В 97-м году. У нас 17 ноября будет как раз десять лет со дня выхода первой пластинки.

– Вы как раз приезжаете к нам на гастроли?

– Нет, мы чуть позже приезжаем. 17-го у нас будет 10-летие, а мы приезжаем 23-го.

– А где и когда состоялся ваш первый концерт за границей?

– Это был Израиль, 98-й год.

– Израиль, я знаю, для вас особая страна, вас там очень тепло принимают...

– Да, у меня там много друзей. Когда я первый раз туда ехал, у меня, собственно, никакого приглашения не было, т.е. я не ехал с концертами. Я поехал на фестиваль. У меня там живет очень близкий друг, которому даже песня посвящена, «Письмо израильскому другу». Вот он сказал – «Приезжай на фестиваль». Я приехал, выступил, и сразу после концерта ко мне стали подходить и приглашать на какие-то домашние концерты. Вот с этого пошло. Второй раз я уже поехал в Израиль с гастролями. Всего я уже не помню, сколько раз был. Пять-шесть раз.

– А в Германию третий раз приезжаете?

– В Германию, по-моему, третий.

– Вы ворвались в бардовский мир довольно бесцеремонно и сразу заняли, с моей точки зрения, лидирующие позиции.

– Нет, это неправда.

– ...с моей точки зрения.

– Я понял. Я немножко, может быть, не типичен. Но... по-другому и не назовешь – вроде бы бард. Вот так, человек незнающий, идя на бардовский концерт, будет немножко удивлен, потому что не совсем бардовская песня. Нельзя сказать, что я занял какие-то лидирующие позиции – есть масса замечательных людей. Я всегда с восторгом и завистью смотрю на очень многих коллег, высоких профессионалов: Ким, Никитин, Городницкий, Мищуки, массу народа можно назвать.

– А как вас приняла бардовская «мешпуха»?

– Я должен сказать, что люди состоявшиеся приняли очень хорошо – тот же Егоров, Мирзоян, Мищуки, Леня Сергеев, с которым я дружен. С кем-то, кто считает, что он пишет лучше и незаслуженно обойден вниманием, не сложились отношения. Но я, как говорится, мухи не обидел, никому зла не желал, никому дорогу не переходил; почему люди злобствуют, я не понимаю. Но я делаю свое дело, не обращаю внимания. В общем, «собака лает – караван идет».

– Тимур, пару лет назад в интервью Виктору Топаллеру вы сказали о наступившей эпохе, что всё очень непонятно и мутно. Тогда действительно очень многие задавались вопросом «Who is m-r Putin?». Тем не менее, песня о тореро была уже написана. Сегодня всё уже довольно ясно?

– Я вам должен сказать, что мы подтверждаем репутацию непредсказуемой страны. И сейчас всё довольно неясно. Стало яснее – да. Вектор более-менее определился, но сказать, что стало ясно – черт его знает. Оно с одной стороны интересно, а с другой – скверно жить в эпоху перемен, не зная, зачем эти перемены.

– «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые» или «Не дай вам бог жить в эпоху перемен!»?

– Вот-вот, в эпоху перемен, как китайцы говорят. Ну, черт его знает...

– Вы знаете, вот что я думаю. Нам отсюда, может, и сложнее разобраться, чем вам, но, с другой стороны, издалека лучше видно. Я думаю – в чем дело? Мужичонка оказался все-таки не худосочный или просто на всех нашло затмение? Я не знаю, слышали вы или нет, но неделю назад Лукашенко встречался с российскими журналистами и выступил с предостережением, что в России формируется культ личности, а последний съезд «Единой России» – точная калька со съездов КПСС!

– Нет, я, честно говоря, еще не слышал.

– Вы понимаете, Лукашенко уже на этом фоне правозащитник! Как могло произойти, что в России, прошедшей через перестройку и годы ельцинской свободы, многое напоминает СССР уже до пародийности?

– Знаете, здесь у меня достаточно двойственное отношение, потому что если анализировать то, что произошло, с одной стороны, Владимир Владимирович принял страну в кошмарном состоянии: в состоянии центробежном, в состоянии войны, в состоянии какого-то разброда, то есть надо снять шляпу, порядок нужен был... Но, к сожалению, маятник не останавливается посредине. Наведя порядок, хочется навести его еще больше, а у нас всегда щепки летят, когда лес рубят, вот сейчас полетели во все стороны щепки, я не знаю, чем это все закончится. Но опять же, я говорю, что однозначного такого отношения у меня нет. У меня есть некоторое удовлетворение, что те процессы были остановлены, жуткие процессы, разгул преступности, беспредел, с абсолютным неуважением к законам; но когда все это было преодолено, пошли дальше, и это настораживает.

– Есть мнение, что с уходом Путина все эти процессы опять получат сильный импульс, когда всё это перестанет подавляться, или цены на нефть упадут. Впрочем, это мы уже вторгаемся в область...

– Да-да, это область предсказаний...

– А в какое время вам комфортнее работалось: при Ельцине, когда можно было без всяких последствий выйти с транспорантами «Банду Ельцина под суд!» или после 2000-го года, когда с подобными лозунгами выходить перестали? То есть, извечный для художника вопрос, когда ему лучше творится – в условиях цензуры, давления – или в условиях свободы?

– Нет, я скажу, что это достаточно мало оказывало влияние на то, что я делаю. Какие-то внешние обстоятельства... Здесь, скорее, какие-то внутренние обстоятельства. Раньше работалось лучше и легче, и проще, потому что я не был профессионалом. А это очень приятно. То есть, занимаешься своей работой, а между делом что-то пишешь. Абсолютно свободен от всего, от каких бы то ни было обязательств. Сейчас какие-то обязательства, чего-то от меня хотят, давай-давай новых песен, да чтоб они были лучше, чем старые. Вот это чисто психологическое давление, которое мешает работать. Это во-первых, а во-вторых, вообще как-то стареешь, честно говоря. Когда Бродскому говорили: а вот «молодые» ваши стихи нам больше нравились, он отвечал: а что вы хотите, поэт стареет, а когда человек стареет, он не может писать лучше. У молодого и восприятие другое, и ощущения другие, более свежие, живые... В этом смысле раньше мне работалось гораздо комфортнее.

– Дело, наверное, не только в возврасте, просто человек исписывается.

– Нет, я-то еще человек молодой, но как-то меняется время, меняется окружение, меняется отношение к миру, некая усталость накапливается.

– А если подойти к этому вопросу с чисто практической точки зрения. Не обидно ли вам – ведь если бы в стране оставалась свобода – ведь мало кто будет отрицать, что Ельцин никогда не давил на СМИ...

– Это да, это да.

– ...то интервью с вами, ваши концерты показывало бы не только RTVi, которое в России не смотрят, а федеральные российские каналы, НТВ.

– Это да. Я и был на федеральных российских каналах. И на НТВ, и на первом, и на втором, и на ТВЦ, я был на всех каналах. А сейчас – нет. Там сейчас народная тема. Тот формат, который они для себя выработали, некая государственность, по большому счету – это в политической сетке вещания, а в развлекательной – либо идиотский юмор, абсолютно дебильный, либо какие-то шоу, рассчитанные на внешнее восприятие, на яркость, всякие танцы со звездами, песни со звездами, на льду... я не знаю, на песке, на чем угодно, что они там делают... рыбалка со звездами и так далее. Всё это просто чистое шоу, такая калька с западных передач. Мне очень жалко, что наше телевидение, которое я считал одним из самых интересных в свое время, сейчас просто берет худшие образцы и покупает лицензии на западные шоу, на западные сериалы, телевизор смотреть стало просто невозможно. И я там абсолютно лишний, это было бы и смешно, просто не укладывалось бы ни в какие рамки. Пятым колесом в телеге не хочется быть.

– Я думаю, вы там сейчас не просто лишний. Думаю, что нынешнему официозному телевидению вы просто не ко двору.

– Может, не ко двору, но я, с другой стороны, не особенно заморачиваюсь на этом.

– Но ничего, Высоцкий был дико популярен, хотя на ЦТ он практически не появлялся.

– Нет, это другое. Там масштаб другой. Да и время другое было.

– Во время декабрьских выборов вы будете в Германии на гастролях. Но у вас есть возможность проголосовать в российском посольстве или консульстве. Пойдете голосовать?

– Серьезно? Но вы понимаете, я боюсь, что это сопряжено с какими-то техническими сложностями, где я буду искать посольство? Надо брать какое-то открепление?

– Да, наверное. Но поставим вопрос так: пошли бы голосовать ли?

– По-хорошему бы надо. Но реально вряд ли получится. А по-хорошему бы надо, потому что мы говорим о том, что хорошо бы, чтобы всё зависело от нас, в то же время никто палец о палец не ударит; кроме как бурчать на кухне, давать интервью, ничего не делает.

– Вы знаете, я тоже так считаю. Я сам с Украины, и когда была «оранжевая революция», я полагал, что наступил тот момент, когда от меня действительно кое-что зависит, и я ездил из Нюрнберга в Мюнхен голосовать. Но сейчас в России такая ситуация, вы ж видите, с этой «Единой Россией»... Фарс просто.

– Да, это все достаточно бесполезно и смешно, с одной           стороны. Но, с другой стороны, чисто для себя надо что-то делать.

– Для самоуважения?

– Да.

– Кстати, у вас есть песня «Выбери меня». В свете приближающихся президентских выборов нет ли желания написать вторую серию этой песни? Или новую песню, с учетом нынешних реалий: «Назначь меня в преемники!»

– Честно говоря, пока нет. Потому что как-то уже самому не смешно.

– Хотя у вас сейчас шансов стать президентом гораздо больше – ведь Путин твердо заявил, что на 3-й срок не пойдет.

– Там есть, там есть кандидатуры, слава богу, без меня.

– А если серьезно: как вы думаете, Путин уйдет? Что вам видится с высоты полета «Дельтоплана», на котором вы облетаете Россию?

– Уйдет, конечно уйдет, но недалеко.

– Вот, кстати, насчет недалеко. Как вам версия, которую усиленно обсуждают многие политологи: будто новый президент будет стеречь для Путина трон, и через год ли, или к 2012-му году, в общем, по первому требованию вернет Путину.

– Вполне возможно. Но у нас настолько всё непредсказуемо...

– Вы знаете, а мы в нашей газете, при обсуждении этой темы, вспоминали российских руководителей – начиная от императрицы Анны Иоанновны и заканчивая Хрущевым с Брежневым; все считали их слыбыми, а что они сделали потом с теми, кто приводил их к власти...

– Да, я понимаю, о чем вы говорите, у нас тоже эти параллели проводят, но мне кажется, это немножко притянуто; в нашей сегодняшней ситуации все параллели исторические некорректны, потому что здесь идет такой глубокий расчет, ребята такие серьезные сидят, что они ничего делать не будут без абсолютной 100-процентной гарантии.

– А не скажет ли новый президент попросту: слушай, друг, а при чем тут ты, у меня все полномочия, иди-ка гуляй...

– Нет, я думаю, что он выберет себе преемника достаточно такого лояльного, похожего на него, потому что у него, что бы там о нем ни говорили, есть понятия о каком-то долге и уважении в том смысле, что к тем, кто привел его к власти – я имею в виду Ельцина и его окружение – он лояльно ко всем относился. Поэтому, я думаю, он такого же преемника, как и он сам будет искать, с чувством долга.

– Ну, посмотрим, осталось ждать недолго. Комфортно ли вам живется в Москве как «лицу кавказской национальности»?

– Вы знаете, я не очень похож на «лицо кавказской национальности». Если б я был почернее, или у меня были какие-то более ярко выраженные черты, я бы с опасением ходил. Мой друг, он врач, кардиолог замечательный, кандидат наук и так далее, он очень ярко выраженный кавказец – армянин, вот он не особо любит ходить просто так по улице. Он передвигается по улицам на машине – действительно страшновато. В метро поздно лучше не заходить, это так. Можно нарваться на идиотов.

– Одно из немногих ваших мест в песнях, когда я почувствовал внутреннее сопротивление, несогласие, это следующие строчки: «Для ментов в Москве я тоже бусурманин, но я ж не путаю отечество с ментами». Не кажется ли вам, что в стране, где граждане в массе поддерживают антигрузинскую истерию, где к человеку, подозреваемому в страшном преступлении – я имею в виду Лугового – подходят после пресс-конференции – как он сам хвастался – жмут руку и благодарят за проявленное мужество, в этой стране дело уже не только в ментах, что-то неладно с самим отечеством?

– Нет, здесь, понимаете... Здесь надо разделять государство, как аппарат, и отечество, как родину, где ты родился, и твои родные, предки и так далее... Родина есть родина, а государство есть государство. Вот эти вещи я для себя не путаю. Я имел в виду отечество в смысле родина. А насчет антигрузинской истерии – что поделаешь. У меня жена грузинка, между прочим, и уж кому-кому как не мне знать эти вещи. Я вам должен сказать, что для новой пластинки я написал песню, которая называется «Боржом», она как раз посвящена вот этой всей истерии. Так что нет – я не путаю отечество с ментами.

– Еще Булгаков мечтал о некоем чуде, которое покончило бы с коммунистической властью – и эта мечта нашла воплощение в «Роковых яйцах», в «Мастере и Маргарите», где Воланд со своими подручными наводит в Москве порядок. У вас есть замечательная песня «Крысолов» –всё о том же. Как вы думаете, когда, наконец, появится крысолов ли, Воланд и проведет санацию?

– Здесь каждый должен начинать с себя, а не ждать, когда придет дядя с дудочкой и кого-то уведет. Начинать нужно с себя. Воспитывать нормально детей, уступать место старшим. Я говорю об элементарных вещах, от которых надо переходить уже к другим вещам. Если человек нормально воспитан, вырос с нормальными убеждениями, то ему, собственно, крысолов не нужен. У нас, к сожалению, пока что основная масса... любит смотреть ток-шоу и не любит особо задумываться.

– 23 ноября начинаются ваши гастроли по Германии, поэтому несколько вопросов о них. С какой программой вы едете сюда?

– Я еду с программой «Свободная частица». Обычно это сборная солянка, то есть я пою старые песни, пою песни с диска «Новая частица», с ним мы не были еще у вас, ну и будем петь песни, которые еще нигде не записаны.

– В аннотациях к вашим концертам, которые проходят сейчас в России, значится презентация книги. Что это за книга, можно ли ее будет приобрести на ваших концертах здесь?

– Да, я надеюсь.

– А о чем книга?

– Это не книга. Это сборник песен с аккордами.

– Вы приезжаете с музыкантами, с которыми выступаете последнее время – с Сергеем Костюхиным и Михаилом Маховичем?

– Да.

– У вас уже сложившийся коллектив?

– Да, уже много лет.

– Тимур, спасибо большое за интервью, мы с нетерпением ждем вашего приезда. Мне два года назад дали кассету, где были записаны две передачи «В Нью-Йорке с Виктором Топаллером», а также ваш концерт в Израиле – это почти три часа времени. И я как сел, так и прослушал все от начала до конца, не отрываясь. Я могу сравнить это только с одним впечатлением от концерта, которое было в моей жизни – это когда в 77-м, если не ошибаюсь, году я, еще школьником, попал на концерт Высоцкого – он приезжал к нам в Запорожье. Я завидую тем людям, которые услышат вас впервые, потому что для многих из них это будет открытием.

– Спасибо, дай бог.

Беседовал Вадим ЗАЙДМАН