Ностальгия

За «спящей царевной»

(быль)

Решили мы с зятем перед Новым годом в Москву съездить. Привезти оттуда своим женщинам подарки: кое-что из старого домашнего барахла и оставшийся там хрусталь – «спящую царевну», как его назвала моя любимая поэтесса. И еще наши книги – главное лекарство от ностальгии. Ехать собрались на моей старенькой «Тойоте».

У меня есть приятель, очень сведущий во всем человек, тонкий такой, интеллигентный, обладает всеми качествами порядочного человека, но никогда ими не пользуется. Он нам и говорит:

– Вы что, олухи, совсем обалдели?! Это для немцев «Тойота» старенькая, а для рэкета – самый раз. Они ведь не поймут, что вы как были голозадой интеллигенцией, так и остались. Вы теперь иностранцы. Они плату потребуют. А не заплатите – машину покалечат. Или вас. Или вообще замочат. Ехали б уж лучше на поезде. В худшем случае там вас ночью цыгане газом в купе немного потравят. Но голова только поболит и всё. По себе знаю.

– Нет, – говорит моя жена. – Нету у меня такого предчувствия, что с вами что-то случится. Езжайте! Хоть вещи и хрусталь привезете и от немецкого отдохнёте. Сильно он всё же на психику давит.

– Не может он, мама, тебе на психику давить, – говорит дочь, – установлено, что, если языка совсем не понимаешь, он на психику не действует.

– В том то и сила немецкого, – говорит жена, – что его не понимаешь, а он действует.

–Я бы вам пистолет дал, – вмешался приятель, – но вы всё равно не воспользуетесь, только неприятностей наживёте. Я вам дубинку принесу полицейскую, сгодится.

А давайте через Украину поедем, – предложил зять, – там и мочат не всех подряд, и к тёте Соне в Бердичев заедем. На машине всё же лучше.                                 

Идея мне понравилась, а смелости придала мне стоимость проезда и провоза багажа поездом. Да и возможность подышать цыганским газом тоже не привлекала. Поехали на машине. До польско-украинской границы уплатили только один раз – штраф 20 марок – за превышение скорости. У границы очередь – длиннее, чем самые длинные  за водкой, которые я в жизни видел. Остановились. Сразу какие-то нахальные морды в окна застукали. Запредлагали ускорить и продвинуть. Но я, помня наставление приятеля, не открываю и на провокации не поддаюсь. Честно отторчали двенадцать часов и выехали, наконец, на ридну Украину. Едем. Нет, не едем. Тащимся за каким-то автобусом. На «Тойоте» невозможно ехать со скоростью 70км\час постоянно. Нервы не выдерживают. Обхожу автобус.

– Вы, папа, тут лучше не обгоняйте, тут гаишники, говорят, хуже рэкета, – предупреждает меня зять. Но поздно. Уже останавливают.

– Добрыдень! Ваши докумэнты!

– Вас трапылось? Тьфу! Шо трапылось? Зробыв шось не так? – спрашиваю на украинском...

– Так. Бачу, шо мову вы ще не забулы, алеж правыла дорожного руху забулы. Сплошна полоса, а вы на обгон...

– Так её же там не видно.

– Це вам не выдко, а нам выдко. А шо якбы у цьому автобуси булы школяры, а у цей момэнт назустрич встречный транспорт?

– Так нэ було ж.

– Цэ вам у цэй раз пофартило. И коштуваты той фарт будэ вам 17 грывен. И цэ ше по-минимому!

– «Ни хрена себе! Это же семнадцать марок. Ещё парочку таких блюстителей дорожного руху и уже лучше было бы на поезде», – подумал я. Но заплатить пришлось.

Около часа едем спокойно. Проезжаем какую-то заправку. И опять вот они, гаишники. Опять жезл поднят.

–  Ваши докумэнты! Нарушилы правила дорожного руху.

–  Да ничего я не нарушал, – возмущаюсь я по-русски.

– А знак коло заправкы, дэ пятьдэсят километрив на годыну, бачылы, чи прытомылысь?

– Там не было никакого знака. Папа, подождите платить. Я точно видел, – возмутился уже Андрей, – там стоял фургон.

– Фургон? Цэ весьма може буты, – неожиданно сразу соглашается гаишник, и мы понимаем, что фургон там стоит специально. – Алеж, яка у вас швыдкисть була?

– Вы имеете ввиду гешвиндикайт? – спрашиваю я для куража, понимая, что платить опять придётся.

– Я имею ввиду то, шо имею. У вас було девяносто на годыну, и цэ зафиксировано! С вас семнадцать грывен, и цэ по-минимому. Пока по минимому.

– Это же дорога для автомобилей, – возражаю я и чувствую, что слово минимум начинает вызывать у меня нездоровые позывы. Ужасно не хочется платить.

– Для якых цэ автомобилев? Для автомобилев повынен буты такый сыненькый квадратик, а на йому такый билэнькый автомобильчик намольован. Дэ вы такый бачылы?

– Андрюха, дай ему два пива, – говорю я зятю.

– Шо? Боже упаси! Цэ ж называеться взятка пры исполнении. Якэ пыво? Тикы грошы! Я ж для дэржавы бэру...

Даём ему «для дэржавы», и он кладёт в карман, даже не выписывая квитанции.

До Бедичева с нас взымают «по минимому» ещё дважды. Останавливаемся у моей тёти. Я ставлю машину под окно.

– Как? Ты хочешь её оставить ночью на улице? Одну? Ты с ума сошёл. Кто же здесь это вытерпит? Её же украдут, – пугается тётка. – Или может случиться, как у соседей.

– А что случилось у соседей?

– А  они просидели всю ночь в машине, так никто даже не подошёл.

Приходится сидеть с ней всю ночь у окна. Беседовать и смотреть на машину.

К машине и правда никто не подходит.

Выезжаем в четыре утра.

– Ничего, наверстаем, – говорит выспавшийся зять, садясь за руль, – гаишники тоже люди. Они сейчас спят.

Сразу за Бердичевом нас опять штрафуют. За превышение скорости. Оказалось, что уже не спят и вышли на охоту.

До русско-украинской границы тащимся как на телеге. Оба молчим, каждый о своём. Украинцы пропускают нас быстро. На русской стороне границы стоит таможенник с такой будкой, что её можно использовать вместо фонаря.

– Наконец-то свои, – говорю я противным, лживым голосом, так как интуиция подсказывает, что этот просто так не пропустит.

– А вот мы посмотрим какие вы свои, – бурчит он и тупо листает мой паспорт. Долго листает.

– А почему это у российских подданных немецкие номера на машине? – хрипло спрашивает он.

– Мы там живём, – говорю, как можно мягче, – и машину там купили.

– Тут что-то не то. С вами надо разобраться. Станьте в сторону. У нас сейчас перерыв. Я смену принимаю.

Отъезжаем в сторону. В стороне этой грязно, холодно и мерзко. Желтый ноздреватый снег вокруг деревянного, заросшего ледяными сталактитами сарайчика, недвусмысленно указывает, что это туалет. Никакие надобности не могут заставить меня его посетить, и я решаю терпеть аж до Москвы. Больше никакого сервиса нет...

Через  два часа нас жестом приглашают пройти в таможню.

– Андрюша, – говорю, – иди ты. Я с ним разговаривать уже не смогу.

Андрей возвращается через полчаса с документами.

– Чего он хотел? – спрашиваю.

– Кофе просил или чаю. Я ему пива дал.                                                                                                                                          

* * *

Десять дней в Москве пролетают, как тяжелый сон. Бесконечные излияния, возлияния, встречи, прощания и приёмы. В основном аллахола и НОШПы. Печень уже не выдерживает, но не выпивать нельзя.

– Обратно через Украину не поедем, – говорит зять, – совсем разденут. Рискнём через Брест.

Рискуем. В Борисове спрашиваем у милиции (останавливаться в других местах нам не рекомендовали), где заправка. Едем туда. Зять уходит платить и оставляет дверь открытой. Не успеваю я её захлопнуть, как на мою руку ложится волосатая лапа. Я дёргаюсь. К машине подходят ещё двое.

– Не дергайся, мужик, и не бойся, – говорит «лапа». Мы ваши друзья, – нагло улыбается «лапина» бандитская физиономия. – Мы вас будем охранять и обеспечим проезд до самой Варшавы.

– А если я без охраны рискну? – спрашиваю без всякой надежды.

– Кто ж тебя пустит без охраны? – ухмыляется «лапа», – это ж наша работа. Ты что же, хочешь нас куска хлеба лишить?!

– И сколько она стоит, ваша работа? – спрашиваю упавшим уже голосом.

– Как и у других. Сто зелёных.

Понимаю, что попался. Вытаскиваю, запрятанные отдельно, сто марок.                 

– Больше нет, – говорю.

– Найдешь, – говорит «лапа» и опять мерзко ухмыляется.

Возвращается Андрей. Второй бандит выхватывает у него кошелёк с русскими деньгами, вытряхивает их и считает.

– Хватает. Отпусти их, – говорит он.

– А если нас эти «другие» остановят? – спрашиваю я.

– Напиши ему справку, – говорит он «лапе».

«Лапа» вытаскивает из кармана блокнот с карандашом, обрывает лист и, зажимая карандаш толстыми, как артиллерийский снаряд, пальцами пишет без знаков препинания, но каллиграфически.

Сопроводиловка  

Братва Машина уплатила 

Бригада Седого 

Проезд по Белорусии. (С одним «с». Этот документ я храню.)                                                                  

До Бреста едем опять молча. Машин ни попутных, ни встречных почти нет. Это настораживает. У границы снова очередь. Опять подходят двое. Стучат кулаком в стекло. Приходится приоткрыть сначала стекло, а потом и дверцу. Вваливается уголовная морда пострашней «лапы». Глаза навыкате и блестят. Видимо, нашпигован наркотиками.

– Ты что, козёл, не открываешь? – совсем уже неделикатно обращается он ко мне. – Ты что хочешь, чтоб мы тебе машину укусили? Или думаешь, менты тебе помогут, так там одни мои друганы... Ты что, не  знаешь, что за проезд надо платить?

– Я уже заплатил, – говорю, – и вытаскиваю справку.

– Шо? – кричит он, – шо ты мне суёшь? Шо это за бумажка? От кого?

– Бригада Седого, – говорю.

– Какого Седого? Мужик, ты шо гонишь? Здесь командую я. Князь! Понял? Здесь нет никакого Седого. Запомни. А бумажку эту запихни себе, запихни себе в ж..., в ж..., – он почему-то скомкал её и стал заталкивать себе ... в рот. – Вот так... Вот так...

При всей трагикомичности ситуации я успел сообразить, что бумажка эта может мне пригодиться и успел выхватить её у него изо рта...

– Да вы что, – закричал я, – она мне сто долларов стоила.

– Во суки. Обнаглели. Но ты пойми, дурак. Это всё липа. Настоящий проезд так не оформляют. Это делается по-другому, понял? У тебя «зайчики» есть?

– Чего? – действительно не понял я.

– Нет у нас белорусских денег, – сказал Андрей.

– А русские. Русские есть?

Я вытащил завалявшуюся пятисотрублевку.

– Смотри, вот тут в углу должны быть нарисованы рога, – он сделал две черточки. – Вот! Только с рогами она действительна. Понял? Теперь я пишу: «Пропустить до Варшавы». Князь. Теперь ты можешь ехать, понял?

– Понял, – говорю. Спасибо.

– Шо? Спасибо? Ну, мужик, ты тупой.  Ты  ничё не понял. Я три дня, как из тюрьмы, у меня друга вчера убили, а ты мне «спасибо»... Ты или плати, или до границы не доедешь... Теперь понял?

– Нету у меня денег, я им всё отдал, – говорю.

– На бензин только осталось, – влез Андрюха.

– Меня не колышет, где вы бабки возьмёте. Вы же что-то везёте. Что везёте? – вдруг поинтересовался он.

– Так, старые тряпки, посуду.

– Посуда хрустальная?

– Да нет, – испугался я, – стаканы, чашки. Книги, – попытался я отвести его внимание от посуды.

– На хрена мне твои книги? Где сейчас те придурки, шо их покупали? Нету их. Нет...

– Ну чего ты мурыжишь? Кончай с ними... – заглянул в машину второй с такой же харей... красавец.

– Так... Ну, я выхожу. Ищите бабки. Не найдёте, пеняйте на себя.

Рядом со мной лежала та самая полицейская дубинка (подарок приятеля). Я мог отключить его одним ударом. Но куда его сдавать? Крикнуть милицию? Но ведь это они выдали нас рэкету в Борисове... Мы наскребли всё, что смогли и отдали бандитам. Оставили действительно только на бензин. Но до границы всё-таки не доехали. Перед границей к нам опять подсели трое. Тут уж я не выдержал, тем более, что терять было почти нечего.

– Вы что, вашу мать, – заорал я, – не можете на трассе порядок навести!? Кто это будет вам по три раза за одну дорогу платить?! Кто у вас главный? Почему и «Седой» и «Князь» на одной линии работают?

Все трое слегка опешили.

– Подожди, мужик, не ори, – сказал парень в очках, видимо, старший в тройке. Что ещё за «Князь» такой?

Я стал совать ему в нос свои бумажки.

– Постой, братва. «Князь» этот какой-то фраер, а «Седой» в самом деле, кажется у нас на гастролях. Это «Седой» из Киева.

– Не знаю, кто из них фраер, но я больше ни копейки не заплачу! – продолжал орать я, – не можете организовать охрану, а деньги берёте. Совесть потеряли!

Хорошо, что Андрюше моему было в этот момент не до смеха. Но у братвы, видимо, я задел честь мундира...

– Ладно, мужик, разберёмся. «Седой» – это такой небольшой, интеллигентный мужичок, да?

– Да, – сказал я, – вспомнив «лапу» с бандитской мордой.

– Ну, извини, и пойми. У нас такая работа. Ладно. Ехай. До Варшавы тебя не тронут.

Когда на немецко-польской границе я увидел родные зелёные фуражки немецких таможенников, я чуть не бросился их обнимать.

– Дорогие вы мои, – захотелось мне крикнуть им, – как хорошо, что я не понимаю вас, а вы меня, и как хорошо, что вы есть, что я, наконец, в Германии, и что хоть я здесь и не дома, но жизнь опять прекрасна, что и удивительно!

От моей ностальгии не осталось и следа.  Жаль только, что не надолго.

г.Берлин