Литература                                                                                                                                                                            К 80-летию писателя

Гюнтер Грасс и его сладостная каторга

В Нобелевской лекции Гюнтер Грасс назвал свой писательский труд сладостной каторгой. Перед вами попытка мозаичного портрета «каторжанина» с полувековым стажем.                                          

В ряду лауреатов Нобелевской премии

Первым из немецких писателей, удостоенных этой награды, был Герхарт Гауптман (1912), чьи пьесы составили целую эпоху в европейской драматургии.

Выражением всеобщего признания явилось присуждение премии Томасу Манну (1929), автору семейной эпопеи «Будденброки», в которой запечатлён могучий бюргерский клан, приходящий в упадок в пору хищнического грюндерства, и философского романа «Волшебная гора», посвященного интеллигенции.

В 1946 г. Нобелевскую премию получил Герман Гессе, известный в России своей повестью «Под колёсами» и романами «Степной волк» и «Игра в бисер». Этот загадочный «паломник в Страну Востока» был кумиром бунтующей молодёжи Запада 60-70-х годов.

После Второй мировой войны лидером в немецкой литературе стал бывший фронтовик, член «Группы 47», который в своих книгах «Дом без хозяина», «Глазами клоуна», «Групповой портрет с дамой» утверджал, что каждый должен сам для себя определить меру вины и ответственности за фашистский кошмар. Нобелевская премия  (1972)  подтвердила его авторитет в мире.

Когда Бёлль узнал о присуждении Нобелевской премии, он задал вопрос: «Почему мне, а не Грассу?» Вопрос отнюдь не праздный: они  были равновеликими художниками, но Грасс начал позже. Вопрос показал, как Бёлль ценил соперника. Потому неслучайно, что, получая Нобелевскую премию в 1999 году, Грасс заметил: «Бёлль был бы доволен».

Хроникёр ХХ столетия

На исходе тысячелетия Грасс выпустил своеобразную историческую хронику «Моё столетие». Эта книга состоит из ста новелл и эскизов, где история представлена как бы на моментальных снимках, год за годом. В центре каждого – важное историческое событие, воспоминание или встреча. Героями становятся и знаковые фигуры, и рядовые немцы, люди разных социальных слоёв, различного возраста, несхожих взглядов. За ходом истории следят в окопе и лазарете, в тюрьме и на стадионе, на митинге и дома у телевизора. Из этого калейдоскопического материала складывается ХХ столетие во всём своём ужасе и блеске.

Прежде чем издать эту «прощальную» книгу, Грасс на протяжении 40 лет создавал портрет нашего бурного и трагического века во многочисленных романах, ряд которых открывает «Данцигская трилогия», куда вошли романы  «Жестяной барабан», «Собачьи годы» и написанная между ними повесть «Кошки-мышки». А далее идут: «Под местным наркозом», «Из дневника улитки», «Камбала», «Крысиха», «Встреча в Тельгте», «Крик жерлянки», «Широкое поле», «Траектория краба»...

Гротески «Жестяного барабана»

«Жестяной барабан» (1959) – первый и несомненно лучший роман Грасса – принёс ему скандальный успех на родине и мировую славу. Всё в этой книге основано на гротеске, шарже и пародии, всё невероятно и вместе с тем до боли знакомо. Время действия – наш ХХ век, место  действия – родной город Грасса Данциг и его окрестности. Впрочем,  география расширяется.

С главным героем Оскаром Мацератом читатель встречается в психушке, но постепенно выясняется, что психушка – это весь большой мир. Оскар же не так-то прост, он сам в три года решил перестать расти, чтобы никогда не вступать во взрослую жизнь, не стать лавочником, а тем более солдатом.

Обликом и поведением он напоминает гофмановского крошку Цахеса: столь же коварен, злокознен, капризен. Но Цахес – ничтожество, а Оскару присуща циническая изощрённость ума. Он владеет фантастической способностью манипулировать взрослыми с помощью игрушечного барабана (не пародируется ли здесь Гитлер, который называл себя великим барабанщиком нации?). Оскар обладает ещё и способностью своим голосом разбивать стёкла (битое стекло – напоминание о Хрустальной ночи и жутких бомбёжках, пережитых немцами под конец войны). Свои злодейства он оправдывает тем, что и другие – взрослые – не лучше его, только лицемерны, а мир в целом мерзостен и безобразен.

Вместе с тем Грасс наделил своего героя простодушием, озорством и авантюризмом Симплициссимуса, героя  любимого им Гриммельсгаузена.

Оскар Мацерат потешается над общепринятыми святынями, всем портит игру. Именно такой герой и нужен был Грассу, чтобы повергнуть былых кумиров, освободить сознание от лжи и фальши. Писатель замахнулся на народ, он добирался до тех, чьи верноподданическая психология и шкурничество, чьи серость и скудость мышления способствовали приходу нацистов к власти. Грасс ворошил обывательские гнёзда. Он первый заговорил о вине немцев и стал раскапывать корни этой вины. Как рушатся стёкла от пронзительного голоса Оскара Мацерата, так повергаются в романе все мыслимые авторитеты – семьи, церкви, государства. Национальная самокритика и шоковая терапия Грасса вызвала скандал и судебное разбирательство. «Осквернитель святынь, пачкун родного гнезда, нигилист, порнограф» – таков был общий глас.

Однако полвека спустя Грассу присудили Нобелевскую премию «за мрачные фантазии, отразившие лик современности, за будирующий их характер». Вот так-то!                                             

Грасс – человек  публичный

Подружившийся со славой писатель – уже человек публичный. Но я имела в виду иное. В середине 60-х Грасс, прежде высмеивавший все идеологические системы, бросается в гущу политической борьбы, активно поддерживая на выборах Вилли Брандта и социал-демократов.      В конце 60-х на политическую арену ФРГ выступили «новые левые». Анархические эксцессы,  действия ультра-левых террористических организаций, которые держали в страхе и напряжении весь западный мир, отпугнули Грасса. Завзятый нигилист неожиданно проявился как моралист. Выступив против экстремизма и чрезвычайщины, Грасс вступил в нелёгкий спор с молодым поколением в защиту реформаторских идей. Тогда и возник в его творчестве (Грасс ещё и рисует) образ улитки и парадоксальное убеждение: «Улитка – это прогресс». Не верьте в спасительность скачков-прыжков, в резкие повороты и революции, полагайтесь на улитку: она движется медленно, но неуклонно.

Он выдвинул программу компромисса и умеренности. «Я против радикальных методов лечения», «Наша сила – в терпимости» – таковы заголовки его статей и речей этого периода. Молодёжь усмотрела в этом консерватизм, что уязвило Грасса. Результатом раздумий и непрекращаюшейся внутренней дискуссии с новым поколением стал роман «Под местным наркозом» (1969). Присутствие в романе образа Сенеки указывает на то, что Грасс вошёл в новую  роль философа-стоика, готового принять удары судьбы и разочарования.

Итоги своей политической борьбы он подвёл в книге «Из дневника улитки» (1972). В ней фигурируют два персонажа – Скептик и Меланхолия (дюреровский образ), свидетельство сомнений и разочарований автора.

Еврейские рожки грассовской улитки

Тема антисемитизма и Холокоста сопровождает Грасса по творческому пути. Он первым рассказал о Хрустальной ночи в «Жестяном барабане», неординарные отношения двух друзей, еврея и немца, показал в «Собачьих годах». И вот как параллельная тема в «Дневнике улитки» прослежена история гибели еврейской общины Данцига.

Рассказ начинается со статистики. Согласно переписи 1929 года здесь проживало 10 448 евреев, при том что в городе было 400 000 населения. Начиная с 1930 года демонстрации и митинги нацистов повсеместно проходили под девизом: «Евреи – наше несчастье!»

«Поскольку каждый боится несчастья и хотел бы его избежать, всяк рад услышать имя несчастья, узнать, наконец, в чём причина всего этого вздорожания, безработицы, нехватки жилья», пресловутый лозунг не был привязан к какому-то конкретному городу, он был общегерманский.

Скупо, пунктирно и одновременно саркастично обозначает Грасс вехи антиеврейской деятельности нацистов: вот закрыли газету еврейской общины, вот студенты-евреи вынуждены прервать занятия, преподавателей-евреев увольняют, а то и заключают в лагерь.

Разбудить тёмные инстинкты не так уж и трудно. Но и среди всеобщей вакханалии нашлись единицы, не уронившие человеческого достоинства. Грасс говорит об этом без тени умиления, как о норме. Находились люди, которые вели себя нормально, на фоне нормы всякие отступления особенно заметны. Особенно если отступления преобладают.

Возвращение бумеранга в  «Траектории краба»

Эта книга (2002) вызвала единодушное восхищение в Европе и крайне неоднозначную реакцию в Германии и России. Грасс заговорил о табуированных темах. Это участь почти 15 млн. немцев из Восточной Пруссии, бежавших в ужасе от наступавших советских войск. Около 2 ½ млн. человек при этом погибли. Это история гибели суперлайнера «Вильгельм Густлофф», который был 30 января 1945 г. торпедирован советской подлодкой под командованием Маринеско, при этом погибло 9 000 беженцев, по преимуществу женщин и детей. При нацистах говорить об этом – означало сеять пораженческие настроения. Потом было не до того: побеждённая Германия лежала в руинах, силы берегли для восстановления. Но рана саднит до сих пор, и Грасс ударил в барабан памяти. 

И вновь возник «еврейский вопрос». 150 лет назад Генрих Гейне доказывал, что еврейский вопрос в Германии – это прежде всего немецкий вопрос. (В том же духе высказывался Вл. Соловьёв в России). Грасс разделяет это мнение.

Начинается повесть рассказом об убийстве в Давосе нацистского партийного функционера Вильгельма Густлоффа. Стрелял в него студент-медик Давид Франкфуртер, еврей. Погибший усилиями нацистской пропаганды превратился в Мученика, а корабль, построенный на деньги организации «Сила через радость», получил его имя.           

Дальше идёт расследование, ведут его независимо друг от друга журналист Пауль Покрифке, мать которого Тулла спаслась с тонущего корабля и родила его в ту же ночь, и сын Пауля Конрад, любимый внук Туллы.

Конни создал сайт, посвященный Мученику, назвавшись в сети Вильгельмом в честь своего кумира. Работая с выдумкой, он разжигал националистические страсти. Среди его противников выделялся некий Давид. Конни признавал его осведомлённость, восхищался им как «фанатом точности» и выразил желание встретиться.

Давид приезжает в Шверин. У бывшего мемориала, когда гость трижды плюнул на замшелый фундамент, т.е. «осквернил святыню», грянули выстрелы. И тут открылось, что убитый был вовсе не евреем, а немцем во многих поколениях. Звали его Вольфганг Штремплин. Грасс разыгрывает карту зеркального перевёртыша. Вольфганг-Давид примерил на себя еврейскую судьбу и погиб. Конни-Вольфганг вошёл в образ судьи-нациста, защитника Великого германского рейха, и стал убийцей. Как чудовищно-неотвратима расплата за эти метаморфозы!

В ответ на недоумение и возмущение части читателей приведём строки из интервью Грасса газете «Европа-экспресс»: «Не надо забывать, что немцы первыми начали войну. Всё, что потом произошло, было лишь ответной реакцией». Бумеранг возвратился.

Mea culpa, или долой камень с души!

В 2006 году Германия гудела, как разворошённый улей. В автобиографической книге «За чисткой лука» Грасс решился на запоздалое признание. Из груды луковой шелухи он извлёк постыдную тайну. Когда-то он сказал  сыновьям: «Вы – не убийцы. Вы неповинны. И я, достаточно поздно родившийся, тоже считаюсь незапятнанным. Но только если я хотел бы забыть, а вы не хотели бы знать, как постепенно приходили к тому, к чему пришли, нас могут настичь простые слова: вина и стыд» («Из дневника улитки»). Своих сыновей Грасс не обманул.  Но он умолчал о роде войск, в которые он попал семнадцатилетним. Его танковая часть была приписана к дивизии СС.

Грасс понимал, какой скандал его ждёт. Он и разразился. Но Грасс достиг того возраста и положения, когда можно пережить общественную обструкцию и не сломаться.

Когда  Вилли Брандт в 1970-м опустился на колени на месте варшавского гетто, рядом с ним был и Грасс. Он определил этот жест как «запоздалое признание нашей неизбывной вины». Но думать, что раскаяние может стать состоянием всего общества, не следует. Раскаяние предполагает знание, потому правду о нацизме и Холокосте должны знать все и помнить долгие годы. Грасс – один из тех, кто всю  жизнь открывал эту правду. И если положить на одну чашу весов то, что сделано им для обличения нацизма, а на другую – грех его юности, сомнений нет, какая из них перевесит.

Грете ИОНКИС,

проф., д-р филологии

г. Кельн