Литературная страница
Досье «РУБЕЖА»
Шагин Чагаев – член Международной ассоциации писателей и публицистов – МАПП «АПИА». Прозаик, автор сборника рассказов «Унесенные ветром прошлой войны» и романов «Из Берлина в Новороговск», «Роковая западня». В настоящее время работает спецкором в Мюнхене от российской газеты «Приазовский край».
Шагин ЧАГАЕВ
(отрывок из романа «Из Берлина в Новороговск»)
– Абрам, я так устал, ноги подкашиваются. Может, сядем и немного отдохнем? – остановившись и тяжело дыша, произнес Циперович.
– Мордке, потерпи… Видишь то большое дерево? Доберемся и сядем под ним, – хриплым голосом ответил Абрам.
– Нет у меня сил идти дальше, – медленно проговорил Мордухай и сел на траву.
Было уже десять часов, и солнце заметно припекало. Со вчерашнего дня у стариков маковой росинки во рту не было, а недалеко от дороги паслась рябая корова, которая изредка отгоняла хвостом назойливых мух. Абрам посмотрел на вымя и понял: она давно не доена.
– Мордке, может, подоим бедную корову, скоро у неё вымя лопнет?
– Во что? У нас нет даже кружки, – печально произнес Циперович.
– Но есть, слава Богу, наша обувь! – оживленно и шутливо сказал Сойфер.
– Но она грязная и потная, как можно из нее пить? – возразил Циперович.
– Мордухай, ты меня удивляешь! Твой ботинок, на твоей ноге, твоя нога пахнет твоим потом, так в чем же дело? Пить молоко будешь?
– Хорошо! – согласился Циперович, – тогда начинай доить корову в свой туфель и выпей сам, как сделал бы на твоем месте пророк Моисей…
– А почему бы и нет? – пожимая плечами сказал Сойфер и осторожно направился к корове.
Животное повернуло к нему морду с печальными глазами и глухо промычало. Сойфер подошел к ней, погладил шею, почесал за ухом и начал снимать ботинок. Затем присел и подставил под вымя обувь. Неожиданно корова сгорбилась, согнула дугой хвост и стала мочиться.
– Мордке, как тебе это нравится? Не успел я ее приласкать, как получил излияние ответных чувств! Хорошо, я-таки подожду…
– Абрам, хоть ты и не племенной бык, но все же мужчина, – улыбнувшись, ответил Циперович и подошел к корове. – Может, она и меня полюбит?
Циперович сорвал щепотку травы и поднёс к ноздрям коровы. Та понюхала и, захватив ее серым влажным языком, стала жевать. Тем временем Сойфер принялся неумело дергать за соски. Молоко струйками брызгало в разные стороны. Такая дойка пришлась корове не по нраву, и она несколько раз попыталась лягнуть незадачливого дояра.
– Эй, ты, Тевье-молочник, куда дёргаешь соски? Нужно слегка подбивать их вверх, потом сжимать и направлять в туфель-подойник.
– Чем меня учить, взял бы сам и подоил! – сердито пробурчал Сойфер.
– Абрам, я не смогу присесть, болят колени… Делай, как говорю…
Наконец, Сойфер кое-как приноровился, надоил молока в свой ботинок и подставил под вымя обувку своего товарища. Циперович с отвращением смотрел на молоко, заполнявшее его правый ботинок. «Азохн вэй! – горько подумал он. – До какой жизни дошли! Что же там, впереди?…»
– Вот, пожалуйста, угощайся! – протянув Мордухаю ботинок с молоком, радостно произнес Сойфер.
– Абрам, может, сначала выпьешь ты? У-у меня что-то аппетит пропал…
– Как хочешь.., – ответил Сойфер и пригубил свой ботинок со стороны задника. Без тени отвращения он выпил молоко.
– Вот и все! – с удовлетворением сказал старик и добавил. – Тот, кто завел в праздник пятидесятницы (религиозный обряд у евреев) по утрам употреблять молочную пищу, тот, поверь мне, был мудрецом…
– Эти слова принадлежат не тебе… Их сказал Шолом Нахумович в рассказе «Тевье-молочник». Мой отец был лично знаком с этим писателем и очень огорчен его отъездом в Америку, – держа в руке ботинок с молоком, сказал Мордухай.
– Мордке, ты почему не пьешь, ждешь когда оно прокиснет?
– Ты как хочешь, я пить из грязной обуви не стану! Все же воспитывался не в сапожной мастерской, как ты. Извини, Абрам…
– Хорошо, Мордке, пусть я не так воспитан, как ты, но я уже утолил жажду, могу идти дальше, – улыбнувшись, сказал Сойфер.
– Нет, Абрам, я не смогу выпить это! – брезгливо произнес Циперович и выплеснул молоко. – Пойдем, я потерплю…
Солнце нещадно палило, и к полудню старики прошли по степной дороге еще несколько километров. Мордухай выбился из сил окончательно, oн уже не мог идти, хотя и опирался на плечо Сойфера.
– Всё, Абрам, я дальше не пойду… Сердце болит…
– Ну, что ж нам теперь делать? Придется здесь, в степи, отдохнуть до вечера. Мордке, ты приляг и поспи, а я пойду поищу целебную травку и корни для пропитания… Голову накрой пиджаком, Мордке, – сказал Сойфер и, сняв ботинки, босой пошел по степи. Его ноги касались травы, и старику было приятно от нежного покалывания ступней комочками земли. Сойфер вспомнил детство, когда он, бывало, целыми днями гулял в летнюю пору на лужайках Полесья в западной Белоруссии, собирал съедобные корешки и побеги. Всему этому научила его мудрая и суетливая бабушка Сара-Броха, которую он очень любил. Боже мой, как это было давно! Вот ему попался подорожник и серебристая полынь, а дальше – цветы календулы и пастушьей сумки. Всё это он собрал и положил в карманы брюк. Затем увидел колючий бодяк с большими фиолетовыми шапками цветов, обладающих целебными свойствами при сердечном приступе. Но попробуй, не исколов пальцев, отделить коричневый «блин» основания цветка от шипов-колючек, но Абрам это хорошо умел делать. Возвращаясь, он углядел у обочины листья лопуха. Если их пожевать, можно утолить жажду, и старик сорвал несколько роскошных листьев. Вскоре он подошел к спящему товарищу и сел рядом. Мордухай спал, слегка похрапывая. Сойфер достал перочинный ножик, расстелил пиджак и взялся за обработку собранных растений. Он думал быстро покончить с этим и лечь спать.
Неожиданно Сойфер услышал гул машины. Он посмотрел туда, где степная дорога взбиралась на холм. Затем с трудом поднялся на ноги и, присмотревшись, заметил вдали большую грузовую машину, поднимавшую шлейф пыли. Безусловно, это немецкая машина.
– Мордке, просыпайся! – произнес Сойфер. – Немцы едут, вставай!
– Что, где немцы? – спросонья спросил Циперович. – Что им нужно в степи?
– Слышишь, едет грузовик? Нужно где-то спрятаться! – помогая другу, предложил Сойфер. – Но где же в открытой степи? Боже мой!
– Поздно, Абрам… Нас уже заметили…
– Мордке, нужно спрятать документы! – волнуясь, предложил Сойфер.
– Абрам, проще всего – в ботинок! – доставая из кармана паспорт, предложил Циперович.
– Прикрой меня, чтобы они нe видели, как я нагибаюсь.
Огромный, темно-серый грузовик остановился возле испуганных стариков. Из кабины выскочил рыжеволосый лейтенант и что-то сказал лающим голосом сидящим в кузове солдатам. Четверо из них, в касках, с автоматами, выпрыгнули из машины. Офицер подозвал одного, в звании ефрейтора, и приказал ему проверить у стариков документы. Сойфер и Циперович понимали по-немецки, поскольку когда-то служили в армии императора Франца-Иосифа.
– Абрам, отвечать и говорить будем по-русски, документов у нас нет.., – тихо сказал Мордухай и попытался улыбнуться подходящему к ним ефрейтеру.
– Wer seid Ihr? (Кто вы такие?) – спросил ефрейтор. – Партизанен?
Старики, волнуясь, молча смотрели на ефрейтора, будто не понимая вопроса.
– Шульц, достаньте разговорник и спросите у них документы! – приказал лейтенант. – Спросите у этих старых ослов, почему они оказались в степи и куда идут?
Ефрейтор вынул из кармана френча немецко-русский разговорник и начал его листать. Найдя подходящий вопрос, он спросил, искажая слова:
– Господа, предиавитэ ваш докумен-тен! Ви мне понимайт?
– Нет у нас документов.., – ответил Сойфер. – Потеряли при бомбежке…
– Господин лейтенант, они говорят, что потеряли документы и заблудились по пути в деревню, где они проживают, – доложил офицеру ефрейтор.
– Что-то я им не верю, Шульц. Чтобы в пожилом возрасте, да еще в местах военных действий, разумный человек стал бы покидать свое жилище?!… Обыщите этих безумцев, да побыстрей, у нас мало времени, – приказал лейтенант
Ефрейтор подозвал одного из солдат, передал ему свой автомат и взялся выворачивать карманы у стариков. У Циперовича он обнаружил две красные тридцатирублевые купюры и горсть разной мелочи, а у Сойфера нашел паспорт, металлическую коробочку с сапожными кривыми иглами, кусочком смолы и воска, шилом с плоским жалом и дратвой.
– Шульц, спросите у этого осла, для чего он носит эту коробку с иглами и шилом? – приказал лейтенант. – И почему он сразу не показал паспорт?
– Господин лейтенант, оказывается, он сапожник, а насчет паспорта, он сказал, что позабыл его в кармане и только сейчас обнаружил…
– Ладно, Шульц, ему простительна забывчивость. Прочтите, что там значится в паспорте. Обратите внимание на место жительства и национальность.
Ефрейтор с трудом разобрался с тем, что было написано в паспорте. И только произнес одно магическое слово «юдэ», как лейтенант весь преобразился, побледнел, и с озабоченным видом подошел к ефрейтору.
– Шульц, видимо, оба старика – евреи… Их следовало бы отвести в зондеркоманду и сдать Кристману, но у нас нет времени с ними возиться. Может, сами расстреляем и уедем? Как вы думаете, нас оправдает руководство? – неуверенно спросил лейтенант у пожилого ефрейтора. Ефрейтор опустил глаза и задумался. Затем закурил сигарету и, подойдя поближе к молодому лейтенанту, тихо сказал:
– Господин лейтенант, военнослужащему вермахта не подобает заниматься карательной акцией – это дело СС и гестапо… Но я понимаю и другое… Среди солдат есть и те, кто могут донести обо всём этом начальству, и вы можете лишиться погон. Расстрелять их проще, но честь солдата…
Пока совещались лейтенант с ефрейтором, солдаты, стоявшие со стариками, начали возмущаться медлительностью командира:
– Вальтер, как ты думаешь, о чем они там спорят? Я бы этих евреев уже давно расстрелял, и мы бы спокойно уехали… Что ты на это скажешь?
Абрам услышал слова солдата и понял, что их сейчас расстреляют. Тяжело и горько стало на душе у старика. Он обнял друга и сказал:
– Мой дорогой Мордке, давай попрощаемся перед смертью! Тяжкая доля досталась нам на старости – умирать посреди русской степи от рук этих извергов! Даже некому будет прочитать «кадэш»…
Мордухай словно окаменел, обняв друга. Слезы текли из его стариковских глаз и касались лица Сойфера. Он хотел что-то сказать, но изнутри вырвался тяжелый стон, и тело Мордухая задрожало. Старик вытянулся, глаза закатились, и он стал оседать на землю. Абрам подхватил друга и медленно положил на траву. Немцы решили, что старики разыгрывают спектакль и расхохотались. Абрам понял, что друг умирает и помочь ему он не в силах. Став на колени и нагнувшись над телом, он, рыдая, начал говорить: «Мордке!, Дорогой мой, не умирай один! Я с тобой рядом… Не умирай!» Лейтенант и ефрейтор подошли к старикам. Они поняли, что один из них уже скончался, а второго не следует трогать, пусть похоронит своего товарища. Лейтенант молча положил паспорт Сойфера на траву рядом со стариками, и немцы уехали.
– Горе мне, дорогой друг! – рыдая, причитал Сойфер. – Остался я один… Что буду теперь делать, куда пойду? Боже, за что ты наказал нас и мой народ? Разве не все люди одинаково грешны перед Тобой?
Мордухай Циперович лежал как живой. Сойфер еще долго сидел возле друга. Потом прикрыл ему веки и произнес слова из «кадэша» (заупокойной молитвы):
– Благословен судья праведный… Открой небесные врата, и пусть наступит конец всем нашим страданиям…
Жара не спадала. В голубом небе висели жаворонки, оглашая степь бесконечным пением. Назойливые мухи стали слетаться и кружить над лицом усопшего. Закрыв лицо покойника пиджаком, Абрам достал из ботинка Циперовича спрятанный паспорт и положил к себе в карман. Надо было выкопать яму, но чем?… В километре стояло старое, невысокое дерево, и Сойфер медленно побрел к нему. Подойдя к яблоне, он подобрал с земли немного червивых яблок, затем выломал несколько сухих веток и вернулся к телу друга. Недалеко от обочины старик разметил контур могилы и принялся острым концом ветки разрыхлять травянистую землю. Только к заходу солнца ему удалось выкопать неглубокую яму. Изнемогая от усталости, Сойфер перетащил отяжелевшее тело к могиле. Затем достал из кармана две медные пятикопеечные монеты и положил их на глазницы покойного. Сойфер принес пиджак Мордухая и, сложив руки усопшего на груди, накрыл пиджаком. Помолившись, старик стал засыпать могилу. От горя и слёз глаза Абрама воспалились, лицо горело. Соорудив нечто похожее на могильный холмик, он вставил черенок сухой ветки и поклонился праху Мордухая Циперовича.
И побрёл Абрам Сойфер по степной дороге навстречу неведомой судьбе…