Стиль жизни

 

Александр ХАВЧИН

Из Мюнхенских тетрадей

 

Фонвизин спрашивал у императрицы Екатерины, как бороться с двумя распространенными заблуждениями: первое – что в России все хорошо, а за границей все плохо, и второе – что у нас все плохо, а за границей все хорошо. Екатерина отделалась банальным ответом, но не удивилась, не возмутилась, чем, собственно, не устраивает Фонвизина первая, «истинно патриотическая», позиция.

 

Великая монархиня не разделяла ни ультразападнических, ни крайних почвеннических взглядов, а придерживалась умеренных, компромиссных: кое-что у нас хорошо, кое-что плохо, и в Европе кое-что хорошо, а кое-что и плохо. О пропорциях дозволительно поспорить (впрочем, без ожесточения).

 

Отсюда только шаг до признания: кое-что (а точнее, лучшее) чужое не грех и позаимствовать.

 

Вот какие слова вкладывает Лев Мей, автор известной драмы «Царская невеста», в уста одного из героев:

 

...Многое от немцев

Не худо бы нам, русским, перенять…

…Первое – порядок

Везде, во всем, в домах и городах,

Терпение, досужество в работах

И рвенье неусыпное к трудам.

 

И говорит это, заметьте, не презренный космополит и гнусный низкопоклонник, а коренной русак и убежденный монархист.

 

Казалось бы, вполне логично: к лучшим чертам одного народа добавляем лучшие черты другого… Но разве не такой же мысленный эксперимент пыталась провести гоголевская Агафья Тихоновна? На практике же «перенять» у немцев любовь к порядку и взрастить ее среди родных осин так же невозможно, как приставить нос одного жениха ко лбу другого. Конкретное и неповторимое сочетание сильных и слабых сторон и образует качественную определенность характера – отдельного человека и целой нации.

 

Чтобы перенять что-то у другого, надо измениться, то есть от чего-то в себе отказаться, чем-то пожертвовать. Взрослый человек редко оказывается на такое способен, что же сказать о целом народе?! Говоря о желании «перенять лучшие черты», на самом деле хотят не столько совершенствовать свою личность, сколько исправить свою судьбу.

 

Что мешает россиянам обустроить свою страну для достойного и удобного житья-бытья – не хуже ихних Европ? Кто виноват в том, что образованный, с высочайшей культурой, разносторонне талантливый народ, имея  неисчерпаемые подземные кладовые и знаменитые черноземы, живет так скудно и тревожно? Особо неудачное стечение геополитических обстоятельств, происки внешних врагов? Ниспосланы ли на Россию беды и страдания как возмездие за прошлые грехи, в назидание другим народам, как залог грядущего всемирного торжества русской национальной идеи? Являются ли эти страдания следствием предательства – либо временными, но неизбежными издержками исторического выбора? И что первично, что вторично – национальная история или национальный характер? Первая ли формирует второй либо второй предопределяет первую?

 

Наблюдения за жителями Германии привело меня к такой догадке. Немцы заключили между собой неписаную и негласную конвенцию: не мочиться мимо унитазов, будь то свои или чужие (прошу вспомнить афоризм булгаковского профессора Преображенского). Для нормальных людей жертва не слишком большая. Отнюдь не требует отказа от высочайшей духовности и уникальной многовековой культуры.

 

Ничто вроде бы не препятствует и россиянам заключить такой же общественный договор. Но вот беда: соглашение действует, только если его нарушают ну совсем немногие, допустим, один из ста. Если же каждый третий, пятый или даже десятый – этого достаточно, чтобы механизм разрухи был запущен. А уж один-то охотник помочиться мимо унитаза среди десяти современных россиян непременно отыщется!

 

И на кого прикажете жаловаться, если это хамское, куражливое начало тоже входит в национальный характер, а буйное и пакостливое меньшинство составляет не только заметную, но и, пожалуй, неотъемлемую часть русского общества! (Трудно объяснить, как некоторые малоприятные и даже отталкивающие качества связаны с общеизвестной широтой, размахом и всечеловечностью натуры, а ведь связаны же, читайте Достоевского.)

 

Однако национальный характер может меняться, и довольно быстро, когда обстоятельства вынуждают. Уж какими милитаристами и заклятыми врагами долгое время были французы и пруссаки, но как угас этот их пыл в новейшие времена! И какими великолепными бойцами проявили себя израильтяне – дети и внуки совсем не воинственных ремесленников и торговцев!

 

Так что же все-таки мешает русским перенять у немцев любовь к порядку и рвение к трудам?! В сочетании с неисчерпаемыми подземными кладовыми, тучными черноземами и неизбывной талантливостью – представляете себе, как могла бы жить Россия?! На зависть всем ихним европам…

 

 

В «Фаусте» Гете есть строчка: «В Германии учтивость – лжива». Это примерно такое же ходячее выражение, как в России – о дураках и дорогах.

 

Небоязнь едко отзываться о самих себе  свидетельствует о духовной мощи нации. А у «посторонних» наций самообличение, по идее, не злорадство должно вызывать, а уважение.

 

Кстати, что вы предпочитаете – насквозь фальшивую учтивость или насквозь искреннее хамство?

 

 

Духовой оркестр исполняет песни и танцы разных стран. А ведущий предваряет каждую вещь краткой оценкой соответствующего национального характера:

 

«Неаполитанская серенада. Итальянцы отличаются артистизмом и прирожденной любовью ко всему изящному и элегантному».

 

«Испанское болеро. Испанцы – благородны и пылки».

 

«Венский вальс. Австрийцы – народ веселый, общительный и превыше всего ставят уют».

 

«Попурри на темы русских народных песен…»

 

Он останавливается, подыскивая слова, потом продолжает: «Русский человек – это большая и открытая душа, это удивительная искренность и эмоциональность…»

 

А я все размышлял, какие добрые слова о немцах нашлись бы у русского конферансье в аналогичном случае. Неужели, кроме умеренности и аккуратности, организованности и усердия, нет у немцев других заслуг и добродетелей?

 

 

Некоторая прямолинейность немцев, доходящая до туповатости, часто противопоставляется утонченной гибкости  русских.

 

Немец привык встречать адекватную, т.е. предсказуемую (что отнюдь не означает позитивную) реакцию окружающих на свои слова и действия. Ему нет надобности зорко следить за реакцией другого, держаться всегда настороже. Русский же внутренне готов к любым неожиданностям, он уклончив, не столько вежлив, сколько тактичен – прекрасно чувствует ситуацию, умеет подстроиться к собеседнику и поддакивать. Западными людьми это ошибочно принимается за лицемерие, лукавство.

 

 

Россия занимает не много места в мыслях среднего немца. Не больше, чем Индия, Китай, Пакистан. И куда меньше, чем ближние страны (Франция, Италия, Австрия, Швейцария, Голландия, Дания, Чехия).

 

Короче говоря, средний немец думает о России вряд ли больше, чем средний россиянин думает о Германии.

 

Но зачем же считать равнодушие – формой враждебности? Неужели россияне так привыкли чувствовать себя в центре внимания всей планеты, что легче готовы принять всеобщую ненависть и страх, чем безразличие?

 

 

Да, западноевропейцы плохо знают российскую географию!

 

Не уверен, что средний немец со средним образованием найдет на контурной карте город Петербург и реку Дон.

 

А вы уверены, что средний россиянин со средним образованием покажет на карте Гамбург и Рейн?

 

 

В крупном российском городе прошла демонстрация так называемой патриотической общественности. Под лозунгами «Нелегальных мигрантов – вон из России!», «Россия, пробудись!» и т.п.

 

Триста демонстрантов под защитой двух тысяч (!) милиционеров прошли по центральным улицам, вдоль шеренг негодующих, оглушительно свистящих людей, а из окон летели тухлые яйца и (пардон!) наполненные водой презервативы.

 

С осуждением демонстрации выступили православный архиепископ, и губернатор, и мэр…

 

Что, слабо верится? А ведь я всего лишь перенес на российскую почву то, что произошло не так давно в крупном городе – немецком…

 

Один мой знакомый проходил солдатскую службу в Группе Советских войск в Германии. Когда вернулся домой, отец его спросил:

 

– Как там немцы? Небось, думают взяться за старое, поквитаться с нами за сорок пятый год?

 

– Вроде нет, – отвечал дембель. – Я ничего такого не замечал.

 

– Значит, плохо смотрел! – уверенно сказал бывший фронтовик.

 

Я вспомнил об этом, когда стал случайным свидетелем митинга национал-демократической партии.

 

На главной площади Мюнхена, всемирно известной Мариенплац, стояло десятка полтора молодых людей (так и хочется сказать «молодчиков»). Их охраняли с десяток полицейских, место действия было огорожено металлическими барьерчиками. Минут пять демонстранты что-то поскандировали, потом быстренько и организованно спустились в метро, благо станция в нескольких шагах.

 

Вот такой неонацистский шабаш…

 

Что именно выкрикивали молодчики, разобрать было невозможно: все заглушалось свистками и гневными возгласами мюнхенцев, пришедших сюда, чтобы выразить свой протест. «Контрдемонстрантов» было тоже не очень много, но раза в три больше, чем «основных» демонстрантов. Человек пять принесли с собой плакаты, два я запомнил: «Правые радикалы – позор Германии» и «Нацизм – не идеология, а преступление». Если бы не полиция, вполне возможно, дело дошло бы до потасовки.

 

Это происходило в Мюнхене, где национал-социализм зародился.

 

А в Нюрнберге, городе со столь же «славными» нацистскими традициями, до потасовки дело дошло: народ разогнал демонстрацию правых радикалов. Те обратились в суд, который и обязал местные власти обеспечить защиту.

 

И вот триста демонстрантов, как рассказывалось выше, под защитой двух тысяч полицейских прошли по центральным улицам, вдоль шеренг негодующих, оглушительно свистящих людей, а из окон летели тухлые яйца и наполненные водой презервативы.

 

С осуждением выступили и католический епископ, и глава местной евангелической церкви, и обер-бургомистр Нюрнберга.

 

 

Кусочек России в Мюнхене – наше генеральное консульство. Расположено в престижном районе, но помещение сравнительное небольшое, всегда битком набито. Бывает, у входа выстраивается характерная очередь. Молодой человек характерно-начальнически покрикивает на стоящих. Женщины в окошечках отвечают на вопросы с характерно-раздраженными, иногда прямо-таки злобными интонациями.

 

– Не делайте здесь нам Россию! – кричит один из российско-подданных…

 

А с другой стороны: это когда-то давно дипломатическая работа считалась и денежной, и сверхпрестижной. По старой памяти экономят депутаты Госдумы на зарубежных представительствах, и живут сотрудники наших посольств и консульств – по западным понятиям – более чем скромно. Говорят, членам их семей даже медицинские страховки не оплачивают. А если, не дай Бог, ребенок дипломата серьезно заболеет? В бюджете великой страны на его лечение средства не предусмотрены.

 

А работа тяжелая, нервная. Посетители так бестолковы, грубы и подозрительны, что кого хочешь доведут до истерики...

 

…Вот видите, я уже принялся невольно, по российской привычке, искать оправдания тому, чему (по немецким понятиям) нет оправданий – нарушениям служебной этики.

 

 

Духовное превосходство того или иного народа доказывается очень просто: типичными для него объявляются стремление к высшим нравственным ценностям, типичным для других народов – стремление набить утробу.

 

Каких немцев считать типичными: тех, которые сидят в битком набитых пивных, или тех, которые сидят в битком набитых концертных залах?

 

 

Приехал на гастроли в Германию народный артист России. Поселили его в нелучшем номере нелучшей гостиницы (что подешевле).

 

Выступать ему приходится в нелучших и непрестижных залах (аренда престижных обходится слишком дорого).

 

Гастроли спланированы так, чтобы артист пахал почти без отдыха (он не работает, а несчастный импресарио вынужден тем не менее кормить его и оплачивать гостиницу!)

 

Как бы тепло ни встречала своего любимца публика, как бы он сам ни настраивал себя на выступление с полной отдачей… Хотя бы из чувства самосохранения он будет работать вполноги, на технике, на ремесле (не всегда, но обычно).

 

Вот ведь как забавно: о зарубежных гастролях по старинке говорится как о свидетельстве международного признания, тогда как на самом деле для столичных  знаменитостей они превратились в обычный «чёс по провинции».

 

Александр ХАВЧИН,

г. Мюнхен