Июнь – месяц памятный
У каждого человека – свои незабываемые даты, есть такие, что вошли в память целого поколения. В этом месяце таких две.
22 июня 1941-го
Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
Одну на все четыре года.
Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
что 20 лет и 30 лет
живым не верится, что живы...
Это написал Константин Симонов. Вот уже и 67 лет с того дня, но и сегодня те, кого военное пламя опалило с той поры, ничего не забыли. 22 июня гитлеровская Германия напала на нас всех, кто тогда жил, кого уже не было с нами, на тех, кому еще только предстояло быть. Тот памятный день стал началом нашего большого горя и большого мужества, он разделил огненной чертой эпоху и жизнь каждого надвое. Всё, что произошло накануне, случилось уже не просто вчера, а до войны.
Еще, как обычно, шли поезда с отпускниками на юг, к Черноморскому побережью, а пограничники под Брестом, Луцком, Каунасом в грохоте свистящей и воющей смерти уже принимали свой первый бой.
Еще бродили той ночью после выпускных балов вчерашние школьники, а в то же время почти их сверстники, успевшие взлететь с атакованных приграничных аэродромов, таранили вражеские бомбардировщики, открывая своими именами список наших безвозвратных потерь.
Если завтра война, если враг нападет,
если темная сила нагрянет...
Это слова из песни, которую мы, курсанты Череповецкого пехотного училища пели в строю, твердо зная, какая именно «темная сила» может нагрянуть. Пакт с Гитлером, рукопожатия Молотова с главарями фашистского рейха, изумляли, а его слова, что «вести войну на уничтожение гитлеризма – преступление», принять не могли, не позволяла совесть. Мы видели в документальных кинолентах и помнили зверства фашистов в Испании, и при переменах политического курса своих властей не могли считать память обременительным предрассудком.
В то воскресенье 22 июня мы готовились к футбольному матчу на городском стадионе. Едва сменив повседневную форму на спортивную, увидели бегущего к нам дежурного по училищу. Он крикнул:
– Игра отменяется. Всем бегом по тревоге в городок на митинг!
На плацу, куда мы прибежали, уже стояло построенное училище; так мы узнали о нападении Германии и услышали слова, ставшие для нас клятвой и определившие главное дело всей жизни каждого: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!»
Лозунг «Учиться тому, что нужно на войне» был основанием нашего обучения. Видимо, поэтому главными предметами начальство сочло политподготовку и строевую. Мы упорно изучали труды классиков марксизма-ленинизма и часами печатали шаг на плацу. А вот ручных гранат – в руках не держали, с их устройством знакомились по плакатам, а метать ходили только деревянные болванки. Еще запомнился преподаватель тактики капитан Каркачев, рекомендовавший для уничтожения вражеских танков сперва ослепить членов экипажа, набросив на триплексы боевых машин свои плащпалатки, а затем через щели в броне шомполами поражать их самих. Этот сомнительный способ борьбы он считал элементом того, «что нужно на войне».
Приняв в подчинение взвод, я, как и другие выпускники, оказался подготовленным к бою только морально. Как командиры мы были несостоятельны. Другой причиной низкой боеготовности подразделения была его оснащенность оружием. Разве мог я вообразить, что попав на фронт мне придется со своим взводом автоматчиков – так он тогда назывался – вести разведку в ночном поиске и ходить в атаку, имея половину бойцов, вооруженных только пехотными лопатами и ненавистью к врагу!
Современные историки спорят о причинах, вызвавших поражения Красной Армии в 41-м, о степени наличия и сравнительного количества средств ведения боя, о стратегических просчетах Сталина. А я со своей колокольни взводного вижу моих солдат Егорова, Мажерина, Черногорова, прибывших на фронт, как и другие, чтобы остановить и изгнать врага, но погибших, не сделав ни одного выстрела. Стреляли имевшие винтовки «за себя и за того парня», то есть за безоружных своих товарищей.
В уже упомянутой строевой песне были еще такие слова:
И на вражьей земле мы врага разгромим
Малой кровью, могучим ударом.
Так мы пели, а в жизни огонь сражений полыхал не на вражьей – на нашей земле, испепеляя всё новые города и села. Кто бы мог предсказать, что «могучий удар» растянется на 1418 дней, а «малая кровь» выразится в десятках миллионов жизней! Кто бы мог представить гитлеровцев, разглядывавших в бинокли Кремль, их флаг на Эльбрусе и вражеских солдат с флагами у Волги под Сталинградом?!
22 июня военное прошлое особенно настойчиво пробивается в настоящее, тревожа память. А само настоящее с его внешнеполитическим курсом внушает новые опасения. Выполнение придуманного «интернационального долга» и прямая агрессия против Афганистана, ожившее бряцание оружием не прибавили нам друзей в мире, скорее наоборот. Многие солдатские матери не дождались своих сыновей после армейской службы, а получили так называемый «Груз 200». Всё это привело к определению, о чем 21 мая сообщило телевидение, что в рейтинге миролюбивых стран Россия занимает 113 место! Неужели нам одного 22 июня мало?!
24 июня 1945-го
«К торжественному маршу... первый батальон прямо...» Это команда нам, слушателям Военной академии имени Фрунзе, и кто-то, нарушая дисциплину строя, облегченно бросает на ходу «Ну, пошли!», а наш генерал, чуть обернувшись, еще раз напутствует: «Равнение!»
Москва, Красная площадь. Несколько тысяч вчерашних фронтовиков всех воинских специальностей, всех званий, кавалеров всех боевых орденов и медалей, несколько тысяч счастливчиков, представляющих миллионы рядовых и командиров, дравшихся с врагом «на земле, в небесах и на море», в первый день и в последний, отмеченных славой и нет, живых и павших миллионы победителей.
От Исторического музея до Мавзолея метров сто, и мы, выравнивая шеренги, уже смотрим на Него, одного, «величайшего полководца всех времен и народов», своего Верховного главнокомандующего, творца нашей победы.
Печатая шаг по Красной площади, опьяненный чувством ликования, вызванного личной причастностью к изгнанию и разгрому врага под Его руководством, ослепленный сиянием божественного нимба, я упивался захватившей меня эйфорией. Разве мог я в ту архиисторическую минуту представить, что Его ореол – всего лишь мираж, и что на смену восторженности придет чувство стыда. Но это будет потом, а тогда мы, фронтовики, еще вчера шедшие «в бой за родину, за Сталина», искренне отождествляли эти несопоставимые сегодня слова. Всего какой-то час назад нас, сдавших свой главный экзамен на преданность Ему в боях, снова проверяли, на этот раз перед зданием академии, приказав обыскать друг друга. Шарили у дважды Героев Лавриненкова и Алелюхина. Поочередно щупали карманы в поисках припрятанного пистолета такие «потенциальные террористы», как стоявшие в соседних шеренгах Герои СССР подполковник Субботин и старший лейтенант Старченко, орденоносцы – сын маршала Евгений Соколовский и сам будущий маршал, а тогда майор Вася Петров. Не могло тогда прийти в голову майору Васе Макарову, тоже фронтовому командиру полка, что скоро его снимут с занятий и отправят в застенок, чтобы еще раз проверить верность генералиссимусу руками пыточных мастеров.
Даже в дурном сне не могло причудиться полковнику Андрианову – «светлой голове», как его величали слушатели академии, что в процессе реализации сталинской разнарядки по выявлению шпионов в главной кузнице командирских кадров его схватят в числе первых, как тайного японского агента.
Да, на той войне, воспитанные в «духе преданности Сталину», мы думали, что благодаря Ему одолеем врага, а теперь знаем, что без его инициативы и войны бы той не было. Что это он, заключив позорный договор о дружбе с Гитлером, подписал и секретный протокол с фашистами о совместном разделе Европы и для начала ударил ножом в спину Польше, сражавшейся с германскими войсками. Потом нам довелось узнать, что 14 тысяч польских офицеров в Катыни уничтожили не гестаповцы Гитлера, а энкаведешники Сталина, что приказ взорвать киевский Крещатик поступил не из Берлина, а из Москвы.
Кто из нас, захлебывавшихся в криках «ура» на Параде Победы, знал о ее цене? О том, что пять миллионов советских воинов оказались в плену, а уцелевшие в фашистских лагерях после возвращения на родину погибли в сталинских. Мы тогда не знали многого, ни белых пятен Истории, ни черных дел, скрываемых от народа. Прозрение пришло позднее. Сегодня на расстоянии мы видим то, чего нельзя было разглядеть вчера, и знаем о той войне куда больше, чем в тот праздничный день. И еще. Гитлеровцы собирались после войны пронести свои знамена по Красной площади. Мы видели эти хоругви со свастикой брошенными в тот день наземь победителями. Как же могло случиться, что через годы, через десятилетия к нашему стыду и позору, при попустительстве властей, эти знамена оказались поднятыми доморощенными поклонниками бесноватого изверга и стали обязательными атрибутами их сборищ и шествий?
Тысячи памятников той войне, сделанных благодарными потомками, стоят на обочинах бывших фронтовых дорог от Волги до Шпрее и на площадях от Волгограда до Праги, но при этом самым главным и самым достойным мемориалом всем отдавшим жизнь ради Победы может быть только мир без фашизма на земле. Лишь тогда можно будет не беспокоиться за судьбу наших внуков.
Григорий Браиловский,
участник Великой Отечественной с 41-го года и Парада победителей в 45-м,
г. Мюнхен