Литература
СЫН КИРГИЗИИ, ГРАЖДАНИН ЗЕМЛИ
Памяти писателя Чингиза Айтматова
И книга эта – вместо моего тела,
И слово это – вместо души моей.
Григорий Нарекаци, «Книга скорби», Х век
Недели две назад мой друг Давид Кругман, художник, живущий в Германии, в городе Фюртe – спутнике Нюрнберга, с горечью сообщил мне, что в местной клинике лежит Чингиз Айтматов, которого в тяжелом состоянии доставили сюда из Казани. А через несколько дней Айтматова не стало. Мы с Давидом были хорошо знакомы с Чингизом Торекуловичем, поэтому его внезапная кончина задела нас особенно больно. Нахлынули воспоминания о встречах с этим во всех отношениях незаурядным, масштабным человеком, всплыли в памяти страницы его книг, кадры из кинофильмов, снятых по его рассказам, повестям, романам...
Давид вспомнил, как пару лет назад он встретился с Айтматовым здесь же, в Нюрнберге. В свое время Д. Кругман был главным художником столицы Киргизии Фрунзе (ныне Бишкек), и по просьбе писателя выполнил интерьер его загородной дачи. Работа Давида очень понравилась Чингизу, они подружились, и в знак благодарности Айтматов подарил моему другу книгу «И дольше века длится день» с памятной надписью, в которой выразил свое восхищение работой художника – «Дорогому Кругману – большому мастеру дизайна. Ч. Айтматов». И вот через много лет в Нюрнберге проходит встреча знаменитого писателя с немецкими почитателями его таланта. После встречи Айтматов садится за стол и начинает подписывать свои книги всем желающим получить автограф. К столу выстраивается большая очередь. Кругман, захвативший с собой томик Чингиза с той давней дружеской надписью, становится в край очереди. Писатель склонился над столом и только успевает двигать пером. Подходит черед Давида. Он молча кладет перед Айтматовым его роман, раскрытый на странице с автографом. Писатель, уже готовый было расписаться в очередной раз, вдруг замечает свою подпись, читает ее и медленно переводит взгляд с книги на человека, подсунувшего ему ее. И тут он узнает Кругмана, вскакивает из-за стола, они радостно обнимаются и хлопают друг друга по плечам к удивлению притихших немцев. «Вот это встреча! – восклицает Айтматов, – Кругман, какими судьбами?». И минут на пять в раздаче автографов наступает перерыв, пока великий писатель расспрашивает о житье-бытье своего бывшего земляка...
Давид вспомнил и другие эпизоды, связанные с Айтматовым. Однажды, например, они с Чингизом оказались одни на его пустой даче и страшно захотели есть. Айтматов открыл холодильник, но тот тоже оказался совершенно пустым. Тогда писатель, заговорщически подмигнув Давиду, достал из какого-то тайника бутылку французского вина и сказал: «Сейчас мы с вами будем пить вино, которое не купишь ни в одном магазине, его пьют только члены французского парламента». В другой раз на той же даче Айтматов представил Кругмана своему знаменитому гостю, выдающемуся итальянскому кинорежиссеру Микельанджело Антониони, причем, отрекомендовал Давида как большого мастера дизайна. Кстати, само слово «дизайн», «дизайнер» киргизский писатель впервые услышал от Кругмана, который и объяснил Айтматову, что означают эти понятия, для тех советских времен еще довольно экзотические. Как известно, Чингиз Айтматов был в свое время инициатором так называемых Иссык-Кульских форумов – встреч на озере Иссык-Куль знаменитых интеллектуалов мира для обсуждения важных вопросов современности. На один из таких форумов Чингиз Торекулович пригласил и Давида Кругмана, где мой друг познакомился, в частности, со знаменитым английским писателем, режиссером и актером Питером Устиновым…
Есть какой-то особый, мистический смысл в том, что Чингиз Айтматов закончил свой жизненный путь не в Киргизии, где в маленьком таласском селе Шекер он родился почти 80 лет назад, и не в Татарстане – родине его матери Нагимы, а в Германии – самом центре Европы. Как Петр Первый, прорубивший для России «окно в Европу», так и Чингиз Айтматов всю жизнь мечтал вывести и свое творчество, и свою маленькую горную, горячо им любимую страну Киргизию на широкую мировую дорогу. Он верил в свои творческие силы, он верил в то, что судьба, переживания, чаяния киргизского охотника или казахского рабочего-железнодорожника, молодого сельского учителя или маленького приозерного мальчика-мечтателя так же универсальны и всечеловечны, так же интересны миру, как история любого человека, где бы он ни жил – в Англии или Японии, в России или Германии, в Америке или в Австралии. Главное – талантливо, мастерски, с живым сердечным жаром рассказать об этом городу и миру. Он и старался делать это всю жизнь. Причем, если первые свои рассказы Айтматов писал по-киргизски, который есть его родной язык и которым он владел блестяще, то затем полностью перешел на русский и освоил его с той же мерой глубины и обстоятельности, как и родной. Писатель божьей милостью он быстро понял, что только с помощью языка большой страны и великой литературы он сможет донести свою весть до мира.
Так и получилось. Очень быстро, можно сказать, стремительно Айтматов достиг общесоюзной славы, а вскоре получил и мировое признание. Он искренне радовался и гордился каждой своей новой книжкой, изданной за рубежом, каждой крупной статьей или интервью, вышедшими во Франции или Турции, Мексике или Австрии, Греции или Испании. Он всегда спешил сообщить о таком событии прессе, предпочитая при этом почему-то нас, сотрудников Киргизского телеграфного агентства. Потому, наверное, что будучи журналистами системы ТАСС, мы гораздо оперативней и точнее доводили информацию об Айтматове до зарубежного и всесоюзного читателя.
Помню, был у нас в агентстве свой «айтматовед» Алексей Комаров, один из зубров конторы, работавший исключительно на зарубеж, который вел своеобразную летопись жизни и творчества восходящей звезды киргизской литературы. Иногда он, правда, слегка злоупотреблял своим положением лица, «приближенного к Айтматову». Когда ему хотелось попить пивка в рабочее время или посидеть с друзьями за более крепкими напитками, он говорил начальству, что его приглашет к себе Чингиз, и исчезал до конца дня. Но дело свое Комаров знал крепко, и слава Айтматова неслась впереди его новых книг.
Потом, после выхода Алексея Александровича на пенсию и отъезда в родной Ленинград, «айтматовская» тема как-то незаметно перешла от Комарова ко мне, как к заведующему отделом культурной и научной информации.
Ч.Айтматов беседует с журналистами.
Первый слева – автор статьи А.Баршай
Немало былo у меня встреч с Айтматовым, и каждая – лишний раз подтверждала, что ты имеешь дело с очень крупной, незаурядной личностью, широко и оригинально мыслящей, стремящейся к большим и важным, можно сказать, глобальным обобщениям. Каждая фраза Айтматова была наполнена острой мыслью и отлита в чеканной и образной, поистине серебряной форме. Надо былo их только четко зафиксировать и хорошо подать. Да, немало высших отметок качества «заработал» я (а до меня Комаров) в ТАССе на Айтматове. Большой и длительный резонанс, помнится, вызвало интервью с ним по поводу русского языка и соотношения его с киргизским в творчестве писателя. Заметка та называлась «Как два крыла у птицы» и смысл ее сводился к тому, что оба языка неотделимы от него, как руки у человека, как крылья у птицы. Он высказывался о сложной проблеме двуязычия, о том, что родной язык – это как мать, перед которой существуют определенные обязанности. И вместе с тем, подчеркивал Айтматов, невозможно развивать духовную культуру нации без активного использования достижений более высокоразвитых культур. Крылатым стало высказывание Чингиза Айтматова и о Пушкине: «Кто полюбит Пушкина, тот полюбит и русский язык!». Я уж не говорю о вошедшем во все лексиконы мира айтматовском понятии «манкурт», как человека, не помнящего, не желающего знать свое прошлое.
Будучи по природе своей глубоким мыслителем и философом, Айтматов в то же время никогда не отрывался от реальности и прочно, двумя ногами стоял на земле, которую хорошо знал и любил. Вслед за Пастернаком он по праву тоже мог бы воскликнуть: «Я весь мир заставил плакать над красой земли моей»! Вспомним изумительные описания живой и неживой природы в романе «И дольше века длится день» («Буранный полустанок») – одном из самых мощных и пронзительных, на мой взгляд, произведений Айтматова, да и в других его повестях и романах – «Тополек мой в красной косынке», «Джамиля», «Первый учитель», «Прощай, Гульсары!», «Белый пароход», «Пегий пес, бегущий краем моря», «Плаха», «Тавро Кассандры».
И еще одно качество Айтаматова-человека, которое всегда вызывало во мне огромное уважение к нему, – его интеллигентность. Говорят, о мере интеллигентности человека можно судить по его отношению к евреям. В этом смысле Чингиз Торекулович был безупречен. Подтвердить эту мысль могли бы, думаю, замечательные кинематографисты, живущие в Израиле, братья Юз и Изя Герштейны, хорошо знавшие Ч.Айтматова, тот же Давид Кругман. Но я приведу другой пример, о котором мало кому известно. В начале 70-х годов с подачи высшего руководства Киргизии началась травля выдающегося ученого-этнографа Саула Абрамзона, более 50 лет жизни отдавшего изучению истории и происхождения киргизского народа, автора уникального труда «Киргизы и их этногенетические и историко-культурные связи». Дошло до невероятного и смешного: еврея Абрамзона обвинили в киргизском буржуазном национализме! В республиканской партийной газете «Советская Киргизия» группа придворных историков подвергла ученого грубой и невежественной проработке. В те драматические для С. Абрамзона дни теплое ободряющее письмо направил ему Чингиз Айтматов. Вот, что он писал:
Уважаемый Саул Матвеевич! Ещё до того, как Вы прислали мне свою книгу «Киргизы», я её приобрел и прочитал, отложив все остальные дела. Для меня было приятной неожиданностью получить вслед за этим такую же книгу с Вашей дарственной подписью...
Саул Матвеевич, я глубоко убежден, что Ваша книга имеет для нас, современных киргизов большое научное и культурное значение. Лично я Вам благодарен и признателен за этот отличный труд – я обнаружил в нём много познавательных вещей….
Что касается статьи в «Сов. Киргизии», то я думаю, она нисколько не умалит значение Вашего труда. Бог с ней... Не огорчайтесь.
Саул Матвеевич, есть у киргизов странная, на первый взгляд, поговорка или, вернее, пословица «Если умрет твой отец, пусть дольше живут люди, знавшие его». Смысл этих слов в данном случае еще раз подтверждается – спасибо Вам за тёплые воспоминания о моём отце. Будьте здоровы, Саул Матвеевич, и не забывайте, что киргизская интеллигенция Вас уважает и ценит как своего человека и пытливого талантливого исследователя.
Чингиз Айтматов. 10.03.73 г.
Говорят, что письмо всемирно известного писателя очень ободрило ученого, облегчило его душевные страдания.
Сейчас некоторые государства, например, Россия, усиленно ищут личность в своей истории, которая могла бы стать символом, эмблемой, лицом нации. Для Киргизии таким символом, без всякого сомнения и конкуренции, является Чингиз Айтматов, ее великий сын, гражданин и писатель, ставший в то же время великим сыном, гражданином и писателем Земли, населенной человечеством.
Пусть эта земля будет ему пухом!
Прощайте, Чингиз Торекулович!..
Александр БАРШАЙ,
специально для газеты «Рубеж»,
Иерусалим, Израиль