К 90-летию со дня окончания Первой мировой войны

ПЛОДЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ БЛИЗОРУКОСТИ

Нет повести печальнее на свете,

Чем повесть о западных простофилях и Советах

Вильям Шекспир

Только что прошла очередная годовщина Октябрьского контрреволюционного переворота в России. 91 год – дата жутко не круглая, но стали известны данные, проливающие новый свет на то, кому Россия и мир обязаны за семьдесят с лишним лет коммунистического эксперимента. Данные эти не вошли в печатавшийся нами в прошлом году цикл статей о Русской революции, и потому эту статью можно считать дополнением к тому циклу. Одновременно статья имеет отношение к другому юбилею, уже круглому – 90-летию окончания Первой мировой войны.

Кто был организатором Октябрьского путча?

Многие из нас, даже те, кто не очень жаловал советскую власть, были ошарашены, когда в годы перестройки появились робкие сообщения о том, что Ленин, похоже, делал революцию на немецкие деньги. В 2005 году в России был издан трехтомник «Русская революция» Ричарда Пайпса, длительное время бывшего профессором русской истории Гарвардского университета и, кстати, уроженца бывшей русской Польши. Пайпс исследует и этот вопрос, причем весьма скрупулезно, со ссылками на конкретные источники и документы.

Выясняется, что Владимир Ильич исповедовал принцип «деньги не пахнут», не брезговал любыми деньгами. Пайпс сообщает: «Два года, предшествовавшие первой мировой войне, Ленин провел в Кракове. Либо непосредственно перед, либо сразу после начала войны он наладил отношения с австрийским правительственным агентством, „Союзом за освобождение Украины“, которое в благодарность за поддержку украинских национальных настроений дало ему денежную дотацию и поддержало его революционную деятельность. Союз этот, получавший субсидии как из Берлина, так и из Вены, действовал под присмотром австрийского министерства иностранных дел».

Связи с этим Союзом весьма выручили Ленина и Зиновьева, когда они, как подданные враждебного государства, были 26 июля 1914 года арестованы австрийской полицией. Через несколько дней из Вены пришла телеграмма с требованием немедленно их освободить. Вскоре они с семьями получили возможность выехать в Швейцарию. Вот когда еще начался кружной путь Ленина с соратниками в Россию…  

Немедленно по приезду в Швейцарию Ленин набросал программное заявление под названием «Задачи революционной социал-демократии в европейской войне», где писал: «С точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее войск, угнетающих Польшу, Украину и целый ряд народов России и разжигающих национальную вражду… для укрепления реакционного и варварского правительства царской монархии» (он-то сам через три года создаст самое гуманное правительство в мире).

Призыв Ленина к поражению царской армии очень заинтересовал правительство Германии, ибо среди немецких военных авторитетов было распространено мнение, что война на два фронта гибельна для страны. После окончания Второй мировой войны в архиве германского МИДа была обнаружена составленная Лениным программа из 7 пунктов, в которых излагались условия, на которых революционная Россия согласна была бы подписать мирный договор с Германией. Программа эта была передана Лениным немцам через эстонца Александра Кескулу, в революции 1905 года бывшего самым активным большевиком в Эстонии, а затем ставшего столь же горячим националистом и немецким агентом. Он рассчитывал, что его родина может стать свободной только с помощью русских революционеров и немецких войск. На немецкие деньги Кескула организовал в Швеции печатание работ Ленина и Бухарина и переброску их в Россию. Ленин в ответ пересылал Кескуле донесения своей агентуры из России о положении в стране. В том же архиве сохранилось донесение из немецкого Генштаба в МИД, в котором поступающая от Ленина информация высоко оценивается, а также предлагается и далее поддерживать финансовое обеспечение этого канала.

Тем временем положение Германии в войне ухудшалось. Осенью 1916 года кайзер Вильгельм II записал в дневнике: «Со строго военной точки зрения, очень важно отделить одного из членов Антанты, заключив сепаратный мир, с тем, чтобы обрушить всю нашу мощь на остальных… Мы можем строить наши военные планы, следовательно, только в той мере, в какой внутренняя борьба в России оказывает влияние на подписание мира с нами».

Тут подсуетился некто Александр Парвус (настоящая фамилия Гельфанд). Он принимал активное участие в русской революции 1905-1907 гг., был одним из вождей Петроградского совета. Осужденный к ссылке в Сибирь, бежал в Германию. Он тоже считал, что революция в России может победить только с помощью немецких пушек. Парвус еще в 1915 году пытался стать связным между Лениным и немецким правительством. Тогда Ленин его услуги отклонил, возможно, опасаясь конкуренции с его стороны в российском социалистическом движении. Но в 1917 году Ленину позарез нужно было оказаться в России.

Парвус, живший тогда в Дании, сумел убедить немецкого посла в Копенгагене У. Брокдорфа-Ратценау, что как только Ленин вернется в Россию, он захватит власть в стране и заключит сепаратный мир с Германией. Аналогичная информация немецкому правительству поступила от посланника Германии в Швейцарии Г. фон Ромберга. Канцлер Германии Т. фон Бетман-Гольвег дал Ромбергу распоряжение начать переговоры с русскими эмигрантами о проезде в Швецию.

Пайпс отмечает «симптоматическую близорукость» немцев, которые «пускаясь в это рискованное политическое предприятие, не побеспокоилось ни о самом Ленине, ни о его программе; им было важно только, что большевики… стремились вывести Россию из войны. Историк, занимавшийся немецкими архивами, не обнаружил в них ни одного документа, который свидетельствовал бы об интересе к большевикам; два номера ленинского журнала „Сборник социал-демократа“, присланные в Берлин посольством в Берне, сорок лет пролежали в архиве неразрезанными».

Министерство финансов Германии по требованию МИДа выделило 5 миллионов марок «на работу в России». Опуская детали, сообщу: 16 апреля (по новому стилю) в 23 часа 10 минут 32 российских политэмигранта во главе с Лениным прибыли в Петроград. Большевики устроили своему вождю невиданную в социалистических кругах театрализованную встречу. Этой же ночью Ленин выступил перед собравшимися в особняке Ксешинской большевиками с полуторачасовой речью, главный смысл которой заключался в том, что в течение нескольких месяцев необходимо осуществить переход от буржуазно-демократической к социалистической революции.

Призыв этот даже большевиков привел в оторопь. Достаточно сказать, что редакционный совет большевистской «Правды» отказался печатать развивавшие ту же идею ленинские «Апрельские тезисы». 19 апреля отрицательную резолюцию по ним вынес большевистский ЦК. Только под большим нажимом Ленину удалось 20 апреля добиться публикации «Тезисов».

Зато немецкий агент в Стокгольме мог телеграфировать в Берлин: «Возвращение Ленина в Россию успешно. Он работает совершенно так, как мы того желаем».

Постепенно Ленин смог переубедить партию. Пайпс пишет: «Готовясь к перевороту, большевики развернули пропагандистскую кампанию в войсках Петроградского гарнизона и прифронтовых частях… Усиленная пропаганда велась большевиками через печать. К июню „Правда“ достигла тиража в 85 000 экземпляров. Учреждались провинциальные газеты, издания, адресованные отдельным социальным группам, выпускалось множество брошюр. Особенное внимание уделялось военнослужащим. 28 апреля вышел первый номер „Солдатской правды“, тираж которой со временем достиг 75 000 экземпляров. За ней последовала газета для моряков „Голос правды“ и газета для прифронтовых частей „Окопная правда“. Весной 1917 года в войска отправлялось 100 000 экземпляров газет в день, что означало ежедневную доставку одной газеты в каждую роту… В начале июля общий тираж большевистской прессы составлял 320 000 экземпляров брошюр и листовок. Принимая во внимание, что еще в феврале 1917 года у большевиков прессы не было, одно это уже можно признать поразительным достижением».

Понятно, в феврале Ленина в Петрограде не было, в апреле он с благословения немцев прибыл, а с ним и немецкие деньги пришли. Пайпс далее сообщает: «Бурная организаторская и публицистическая деятельность большевиков требовала больших денег. Если не все средства, то большая их часть поступала из Германии… По словам верховного зодчего пробольшевистской политики Германии 1917-1918 годов министра иностранных дел Рихарда фон Кюльмана, германские субсидии шли в основном на партийную организационную и пропагандистскую работу. В конфиденциальном сообщении, сделанном 3 декабря 1917 года, Кюльман оценивал вклад Германии в большевизм следующим образом: „Россия, как нам представлялось, была слабейшим звеном во вражеской цепи. Поэтому нашей задачей стало постепенное ослабление и, по возможности, удаление этого звена. Таковы были цели деятельности, которую мы вели в России в тылу, – развитие сепаратистских тенденций и поддержка большевиков. Только получая от нас существенную постоянную помощь (по разным каналам и через разные источники), большевики смогли создать свой главный орган – газету „Правда“ – и вести через нее энергичную пропаганду, а, значит, расширить изначально узкую социальную базу своей партии“».

Эти сведения подтверждает и современный немецкий историк Эрнст Нольте. В книге «Европейская гражданская война (1917 – 1945). Национал-социализм и большевизм», впервые изданной в Мюнхене в 1997 году, он пишет: «Ленин совместно со своими основными сподвижниками вернулся на Родину через Германию, и было ясно, что, дав добро на столь необычный транзит, немецкое правительство руководствовалось определенными намерениями. Кроме того, партия располагала необычайно большими средствами. Какое объяснение напрашивалось первым, если не идея сотрудничества Ленина с немцами на условиях скорого вывода России из войны? Уже давно не составляет тайны, что именно эта идея имела решающее значение для немецкого правительства… и что с 1915 года на нужды революционной агитации были направлены значительные суммы денег… Поэтому у государственного секретаря фон Кюльмана были серьезные основания написать в сентябре, что без постоянной всемерной поддержки большевистского движения немецким правительством оно никогда не сумело бы набрать такой силы и добиться такого влияния, которым оно обладает сегодня».

Сентябрь здесь – это, очевидно, сентябрь 1917 года. Через месяц с небольшим большевистское влияние, о котором говорит Кюльман, обернулось захватом ими власти, а еще через несколько месяцев – заключением сепаратного Брестского мира. Немецкие деньги сработали…

Оценку этим «тридцати сребреникам», выплаченным ими Ленину и большевикам, находим опять у Пайпса: «Общая сумма средств, выделенных Германией в 1917 – 1918 годах большевикам для захвата, а затем и удержания власти, оценивалась Эдуардом Бернштейном, имевшим хорошие связи в правительстве Германии, в „более чем 50 млн. немецких марок золотом“, что в то время соответствовало стоимости более чем 9 тонн золота».

Помните лозунг: «Коммунистическая партия – вдохновитель и организатор всех наших побед»? Если говорить конкретно, то в октябре 1917 года «вдохновителем наших побед» выступил Ленин: мы же видели, что без него большевики ни о чем таком в тот момент и не помышляли. А лавры организатора Октябрьского путча в России по праву принадлежат правительству Германии: именно с этой целью оно организовало доставку в Питер этого самого «вдохновителя» и регулярно снабжало его для той же цели деньгами.

Уже известный нам немецкий историк Эрнст Нольте в своей книге выразился еще определеннее: «Германия благодаря своей поддержке революционной пропаганды… прежде всего потому, что допустила проезд Ленина через свою территорию, была своего рода основательницей Советского Союза…»

Спасение утопающего – дело рук… другого утопающего

В апреле 1918 года Советская Россия и Германия обменялись посольствами. 20 мая немецкий посол Мирбах сделал своему правительству весьма пессимистический доклад о состоянии дел в стране пребывания. Большевики потеряли поддержку практически всех слоев населения, их власть висит на волоске. В случае их падения к власти придут эсеры, которые однозначно ориентированы на Антанту. Чтобы ситуация не вышла совсем из-под контроля, заключал посол, необходимо возобновить выплату субсидий большевикам, прекращенную правительством Германии в январе.

То есть можно констатировать, что еще три месяца после переворота германское правительство само, без понуканий, продолжало перечислять большевикам деньги. А 3 июня Мирбах телеграфировал в Берлин, что «для поддержания режима большевиков ему нужно ежемесячно 3 млн. марок». Министр Кюльман одобрил выделение требуемых средств. На сегодня, сообщает Пайпс, известно о переводе около 9 млн. марок, из которых, правда, только часть досталась большевикам (остальные ушли оппозиции – на всякий случай).

Приведенная в конце предыдущего раздела фраза из книги Нольте о том, что «Германия…  была своего рода основательницей Советского Союза…» имеет продолжение: «… а после Брестского мира его кормилицей в решающие месяцы». Эти месяцы были решающими не только для советской власти, потерявшей поддержку в народе и не имевшей еще своей армии, но и для кайзеровской Германии, которая в страхе перед возрождением Восточного фронта, как утопающий за соломинку, хваталась за большевистский режим. И главную роль тут играли даже не немецкие деньги, а политическая и, порой, военная поддержка Германией большевистского режима.

Большевики, одной рукой принимая деньги от немецкого правительства, другой вели пропагандистскую работу по разложению немецкой армии и провоцированию в Германии революционных настроений. Это приводило в бешенство немецких генералов. Военная разведка доносила из России, что у большевиков самые дурные намерения относительно Германии, а также, что их единственная военная опора – латышские стрелки, и если их перекупить, режим рухнет. Генералы требовали военной силой сместить большевиков и передать власть более приемлемому правительству.

Но самыми горячими сторонниками большевиков выступили… деловые круги Германии, те самые капиталисты, которых они собирались свергнуть во всем мире. Пайпс пишет о том, как действовало в этом направлении возглавляемое Адольфом Иоффе советское посольство в Берлине: «тактика, которую избрали Иоффе и его помощники, заключалась в том, чтобы выглядеть в глазах немцев „реалистами“, изрыгающими революционные лозунги, но в действительности стремящимися только к заключению сделки с Германией. Эта тактика безотказно действовала на прожженных немецких бизнесменов, ибо она подкрепляла их убеждение, что ни один человек, находясь в здравом уме, не станет серьезно относиться к большевистской революционной риторике». Заметим: точно так же полутора десятилетиями позднее на Западе относились к гитлеровской «риторике»…

Весной 1918 года, вслед за подписанием Брестского договора, сообщает Пайпс, «многочисленные организации, входившие в Германскую торговую палату, обратились к правительству с требованием возобновить торговые отношения с Россией. 16 мая Альфред Крупп созвал в Дюссельдорфе конференцию крупнейших немецких промышленников для обсуждения этих проблем. Конференция пришла к выводу о необходимости остановить проникновение в Россию „английского и американского капитала“ и предпринять шаги, которые обеспечили бы доминирующие позиции в этом регионе интересов Германии». Как только Иоффе со своим посольством прибыл в Берлин, к нему зачастили банкиры и промышленники.

Германия на всех парах шла к поражению в войне, Россия лежала в руинах, а немецкие деловые круги были озабочены тем, как бы не опоздать к дележу российского пирога. К сожалению, их влияние на немецкий МИД да и на правительство в целом превосходило влияние генералов…

Пайпс пишет: «До июня 1918 года генералы оставались единственной влиятельной в Германии группировкой, требовавшей разрыва с большевиками. Но они не могли противостоять промышленникам и банкирам, имевшим весьма тесные связи с министерством иностранных дел. И вдруг генералы получили неожиданного союзника. После чехословацкого восстания Мирбах и Рицлер разуверились в устойчивости режима Ленина и стали настойчиво требовать, чтобы Берлин искал себе в России более надежную опору».

Тут стоит немного остановиться на фигуре Рицлера. В 1917 году он работал в Стокгольме и был главным связующим звеном между правительством Германии и агентами Ленина, которым выдавал субсидии из «фонда Рицлера». Считается, пишет Пайпс, что Рицлер помогал большевикам в осуществлении Октябрьского переворота, хотя чем именно, не очень ясно. Как и многие его соотечественники, он приветствовал этот переворот как «чудо», которое спасет Германию. В 1918 году он прибыл в Москву как второе лицо в посольстве после Мирбаха. Москва произвела на него гнетущее впечатление. Более всего его, как и многих побывавших здесь в то время иностранцев, поразила коррупция среди коммунистических чиновников (уже тогда!)

А летом 1918 года рекомендации Рицлера Берлину «основывались не только на внешних наблюдениях: как ему было известно из первых рук, силы, на которые большевики рассчитывали в борьбе с чехословаками, готовили измену… Чтобы убедить лейтенанта-полковника М. А. Муравьева, командира Красной Армии на Восточном фронте, сражаться против чехословацкого легиона, Рицлер вынужден был его подкупить. Еще большую тревогу вызывало растущее нежелание латышей выступать на стороне большевиков. Они чувствовали, что позиции их большевистских покровителей становятся шаткими, и, опасаясь остаться в одиночестве, подумывали о переходе в другой лагерь. Рицлеру пришлось расстаться еще с изрядной суммой, чтобы убедить их принять участие в подавлении восстания в Ярославле, организованного в июле Савинковым».

В ходе переговоров с латышами Рицлер выяснил, что они хотят вернуться на свою оккупированную немцами родину, если им только будет гарантирована амнистия и репатриация. Пайпс приводит выдержку из относящихся к этому времени записей командира латышских частей Вацетиса. Тот писал о своих опасениях, что в сложившейся обстановке его стрелки будут полностью истреблены. Берлин запретил Рицлеру отношения с латышами.

Ввиду очевидной слабости большевиков Рицлер и Мирбах рекомендовали своему правительству найти в России более надежную опору. Но Кюльман и руководимый им МИД, отражая позицию многих политиков и большинства в деловых кругах, стояли на своем. Кюльман считал, что, устранив от власти большевиков, как того добиваются генералы, немцы расчистят дорогу к власти российским реакционерам, которые станут проводить такую же антигерманскую политику, какую ранее проводил царский режим. А большевики как нельзя лучше ведут Россию к распаду, и это только облегчит немцам взятие под контроль российской экономики, если, конечно, не портить с большевиками отношения.

Пайпс далее пишет: «Для тех, кто верит в существование особых „исторических“ дат, день 28 июня 1918 года должен рисоваться как один из самых значительных в новейшей истории. В этот день кайзер, приняв одно импульсивное решение, спас большевистский режим от смертного приговора, вынести который было вполне в его власти». Перед кайзером лежали два меморандума по «русскому вопросу»: один из МИДа, за подписью канцлера Георга фон Гертлинга, другой – от начальника Генштаба Гинденбурга. Но докладывал «вопрос» представитель МИДа, и он сумел представить дело таким образом, что кайзер принял решение, угодное его шефу. Кайзер велел сообщить советскому правительству, что оно может, ничего не опасаясь, перебросить свои войска от Петрограда куда ему надо, и что вообще Германия готова оказать ему самую широкую помощь.

Большевики имели, очевидно, информацию о настроениях среди немецких генералов. Опасаясь за Петербург, от которого немецкие войска находились совсем недалеко, они вынуждены были прикрывать его единственными имевшимися в их распоряжении боеспособными частями – все теми же латышскими стрелками. А в результате решения кайзера Троцкий смог перебросить эти части в Поволжье и на Урал для борьбы с чехословацким легионом и восставшими рабочими Ижевского и Воткинского оружейных заводов. Режим был спасен.

Рицлер позднее скажет, что немцы трижды использовали «политические» средства для спасения большевиков. После убийства в Москве 6 июля посла Мирбаха, весь персонал посольства еще более проникся пониманием, что большевистский режим следует устранить. Рицлер разработал с этой целью заговор и вступил в переговоры с некоторыми оппозиционными русскими силами. Но сменивший в конце июля Кюльмана на посту министра иностранных дел Пауль фон Хинце был еще фанатичнее настроен в поддержку большевиков. Дабы посольство не доставало его своими антибольшевистскими проектами, он его в начале августа просто-напросто закрыл. Теперь все сношения между двумя странами осуществлялись только через советское посольство в Берлине.

Нового министра характеризует еще такой штрих: когда в начале сентября Москва развязала красный террор, в ходе которого были расстреляны тысячи заложников, Хинце употребил все свое влияние, чтобы воспрепятствовать адекватному отражению этого в немецкой прессе, дабы возмущение общественности не помешало дальнейшему сотрудничеству.

Тогда же, в начале сентября 1918 года, Вацетис, только что назначенный главнокомандующим вооруженными силами советской России, сам посетил генерального консула Германии в Москве Герберта Хаушильда (посольства в Москве уже не было) и сказал, что он не большевик, а латышский националист, и что если его людям пообещают амнистию и репатриацию, они полностью предоставят себя в распоряжение немцев. Хаушильд доложил об этом в Берлин и получил в ответ приказ прекратить это дело.

Обо всем в газетной статье не расскажешь, но вот еще один красноречивый факт: в России ощущалась острая нехватка угля, и немецкий МИД по просьбе Москвы организовал во второй половине октября (до краха Германии оставалось всего ничего!) отправку в Петроград 25 немецких судов с 70 000 тонн угля и кокса. Правда, успели доставить около половины этого количества. Запросили большевики оружие, Германия и его согласилась поставить, но не успела. Было даже заключено секретное соглашение о том, что немецкие войска примут участие в ликвидации Добровольческой армии. Подготовка к этой операции шла полным ходом, но тут Германия капитулировала…

Все делалось ради достижения двух целей: чтобы не допустить восстановление Восточного фронта, то есть для предотвращения поражения Германии в войне, и для грядущих экономических выгод немцев в России. В итоге Германия от краха в войне не спаслась, но большевиков от неминуемого краха – нам всем на радость – спасла точно. А о выгодах немцам от большевистской России мы сейчас расскажем.

Бумеранг имеет свойство возвращаться

Чтобы совсем уж не огорчать немцев, буде кто из них прочтет мой текст, скажу: не надо думать, что игра шла в одни ворота: выполняя репарационные обязательства по Брестскому и Дополнительному, от июля 1918 года, договорам, ленинцы успели в сентябре отправить в Германию 562,5 немецких марок, в основном, золотом. Но даже те 50 с лишним миллионов марок, которые немцы перевели в 1917 – начале 1918 года большевикам для совершения переворота и затем поддержки их власти, тоже частично вернулись в Германию.

Помните, посол Мирбах 3 июля 1918 года потребовал от своего правительства возобновить финансовую поддержку большевиков во избежание падения их режима? И немецкое правительство действительно возобновило эти выплаты. А советский посол Иоффе, прибыв 19 апреля во главе своей миссии в Берлин, привез с собой 14 млн. немецких марок. Можно думать, это часть тех денег, которые большевики незадолго до этого получили из Германии. Деньги посол поместил в банк и расходовал по мере необходимости. Сумма для посольства весьма немалая, но и расходы у советского посла были большие и разнообразные.

Пайпс сообщает: «Советское дипломатическое представительство в Берлине не было обычным посольством: это был скорее аванпост революции на вражеской территории, и основной его функцией стало содействие революционным процессам. Как сказал впоследствии один американский журналист, деятельность Иоффе в Берлине являла „совершенство вероломства“. Судя по характеру этой деятельности, перед ним стояли три задачи. Прежде всего он должен был нейтрализовать немецких генералов, которые стремились сместить большевистское правительство. Он достиг этого, апеллируя к интересам деловых и банковских кругов и предложив для обсуждения проект соглашения, дающего Германии неслыханные экономические привилегии в России. Второй его задачей была поддержка революционных сил в Германии. Третьей – сбор разведывательных данных о внутренней ситуации в стране.

Иоффе вел революционную работу с поразительной наглостью. Расчет строился на том, что немецкие политики и бизнесмены, будучи крайне заинтересованы в экономической эксплуатации России, убедят правительство закрыть глаза на нарушение им дипломатических норм. Весной и летом 1918 года он сосредоточился главным образом на пропаганде и наладил сотрудничество со Спартаковской лигой, составлявшей левое экстремистское крыло Независимой социалистической партии. Позднее, когда Германия уже распадалась, он начал ссужать деньги и поставлять оружие для разжигания возникавших очагов социальной революции. Независимые социалисты превратились по сути в филиал Российской коммунистической партии и согласовывали все свои действия с советским посольством».

А вот как сам Иоффе позднее с гордостью описывал свои достижения на посту советского полпреда в Берлине: «Более десятка лево-социалистических газет направлялись и поддерживались полномочным представительством… Конечно, в своей революционной деятельности российское посольство не могло ограничиться только информацией… Вся Германия была покрыта сетью нелегальных революционных организаций; сотни тысяч революционных листков и прокламаций еженедельно печатались и распространялись как в стране, так и на фронте. Германское правительство упрекало русское в ввозе агитационной литературы в Германию и с энергией, достойной лучшего применения, разыскивало эту контрабанду в курьерском багаже, но ему никогда не приходило на ум, что то, что ввозилось через русское посольство из России, составляло только песчинку в море в сравнении с тем, что печаталось при помощи русского посольства в Германии».

Вам вся эта бурная деятельность ничего не напоминает? Вернитесь к первому разделу статьи: как на немецкие деньги готовилась русская революция (Октябрьский переворот), так теперь, и частично на те же немецкие деньги, готовилась немецкая революция. Не рой яму другому…

Немецкий МИД часто получал от военных и гражданских властей протесты по поводу этой подрывной деятельности, но закрывал на нее глаза во имя «высших интересов Германии в России». Когда МИд все же решался выступить с протестом против особенно наглых акций советского посольства, Иоффе, как он сам хвастался, отвечал, что он представляет советское государство, а эти акции, очевидно, исходят от российской компартии. Что поделаешь: общественная организация…

Большевики вплоть до конца сентября 1918 года верили в победу дружественной Германии в войне. Но когда новый канцлер принц Максимилиан запросил перемирия, стало ясно, что крах приближается. И Ленин немедленно инициировал принятие ЦИК 4 октября резолюции, открыто заявляющей, что «советская Россия всеми своими силами и средствами поддержит революционную власть в Германии». Никакой революционной власти там еще не было, это было явным подстрекательством к революции в «дружественной» стране, которую еще вчера советская власть просила о помощи против собственной «контрреволюции»…

Новый канцлер решил, что это уже чересчур. К этому времени и МИД, где уже не было Хинце, пришел к выводу, что с него хватит большевиков, и издал меморандум, где говорилось: «Мы, испортившие свою репутацию тем, что изобрели большевизм, и выпустившие его на волю во вред России, должны теперь, в последний момент, по крайней мере не протягивать ему руку помощи, чтобы не потерять доверия России будущего». Не догадывались люди, что они выпустили этого джинна надолго – во вред не только России, но и всему миру и Германии – в первую очередь.

Впоследствии Иоффе, опять же с гордостью, писал, что в этот период работа его посольства «все более принимала характер решительно революционной подготовки вооруженного восстания». 4 ноября Иоффе с его персоналом было предложено немедленно покинуть страну. Выразив положенное в таких случаях негодование, он не забыл перед отъездом оставить д-ру Оскару Кону, члену Независимой социалистической партии и фактическому резиденту советской миссии, 500 000 марок и 150 000 рублей в дополнение к 10 млн. рублей, выделенных перед этим «на нужды германской революции».

Германия занимала в ленинской стратегии «мировой революции» центральное место, поскольку там существовал самый развитой рабочий класс и самое организованное социалистическое движение в мире. Но, вот беда, наиболее весомейшая часть этого движения – социал-демократическая партия (СДПГ) – не желала следовать ленинской стратегии. Немецкие социалисты хорошо знали большевиков по долгому сотрудничеству во Втором Интернационале и относились к ним с нескрываемым презрением. Большевики в ответ поливали лидеров этой партии подчеркнуто злобной клеветой и видели в них своих главных врагов в Германии. Как увидим ниже – не зря.

Мы привыкли считать, что это Сталин повинен в расколе левых сил в Германии, сильно облегчившем захват власти нацистами. Но эта линия, как и многое другое в сталинизме, идет от Ленина. Иоффе признавал, что, будучи послом в Германии, установив контакт со всеми политическими партиями Германии от крайне правых до крайне левых, он старательно избегал отношений с социал-демократами – партией «социал-предателей». Большевики готовы были на сотрудничество с самыми реакционными националистическими кругами, чтобы подорвать СДПГ.

Когда советское посольство было из Германии выслано, Ленин уже в январе 1919 года заслал туда Карла Радека, австрийского подданного, имевшего там обширные связи и хорошо знакомого с политической ситуацией в стране. Его сопровождали все тот же Адольф Иоффе, а также Николай Бухарин и Христиан Раковский. Радеку быстро удалось установить контроль над незадолго до того образовавшейся Коммунистической партией Германии.

Результатом были организованные коммунистами восстания: в Берлине – в январе 1919 года, в Берлине и других городах – в марте, в Баварии (с образованием Баварской Советской республики) в апреле. Но социал-демократическое правительство Германии, в отличие от российского Временного правительства, не постеснялось призвать на помощь военных. Добровольческие отряды, сформированные в основном из отставных офицеров, где сами, а где вместе с армейскими частями, одержали во всех случаях верх над восставшими. В 1921 году Коминтерн снова подбил немецких коммунистов на вооруженное выступление – с тем же результатом. Эта «малая гражданская война» стоила Германии многих тысяч жертв и немалых материальных потерь.

Большевистский бумеранг, запущенный в 1917 году немцами в Россию, вернулся и ударил по ним. Но главные плоды близорукости немецких правящих кругов были еще впереди.

Простофили водятся не только в Германии

Пайпс пишет: «В первые годы большевистского правления знание России и интерес к русским делам в мире находились в прямой зависимости от географической близости к ней. Германия, расположенная к России ближе других, презирала большевиков и боялась их, хотя и вступала с ними в деловые отношения». Германия боялась не военного могущества большевистской России, а силы воздействия социальной демагогии большевиков на народные массы, которую первыми ощутили немецкие генералы.

Но читаем дальше: «Франция и Англия не слишком интересовались действиями и намерениями большевиков, заботясь лишь о том, чтобы Россия не вышла из войны. Соединенные Штаты, находившиеся по ту сторону океана, казалось, приветствовали большевистскую власть и в течение многих месяцев после октябрьского переворота тешили себя фантастическими мечтами об открывающихся перед ними баснословных деловых возможностях, заискивая перед большевиками с целью завоевать их расположение. Вудро Вильсон, похоже, искренне верил, что большевики были рупором русского народа, составляя отряд той великой интернациональной армии, которая, в его воображении, продвигалась к мировой демократии и вечному миру.

В январе большевистское правительство отказалось от всех обязательств российского государства перед внутренними и внешними кредиторами. Проделано это было не без опаски: большевики боялись, что подобное нарушение международного права могло вдохновить „капиталистов“ на „крестовый поход“. Однако всеобщее ожидание неизбежной революции на Западе пересилило страхи, и дело было сделано. Но не случилось ни революции, ни крестового похода… Какие еще требовались доказательства, что с „империалистическими  разбойниками“ можно вести дела, подстрекая одновременно их граждан на революцию? И почему было не натравить деловые круги одной страны на деловые круги другой страны? Или не науськать капиталистических промышленников и банкиров на военных? Политика типа „разделяй и властвуй“ давала бесконечное число возможностей».

Помните как нас учили: 14 империалистических держав с разных сторон… чтобы отнять завоевания трудящихся… И никогда нам не говорили, что в целом ряде случаев, особенно в 1918 году, высадка войск этих держав на советской территории производилась по просьбам советского правительства. Так, высадка английских войск 9 марта 1918 года произошла по просьбе  Мурманского Совета, санкционированной советским правительством. Были опасения, что Мурманск могут захватить немцы или финны. Поскольку по Брестскому договору присутствие войск Антанты на советской территории запрещалось, для успокоения немцев советское правительство заявило по поводу этой высадки протест. А уже в августе или сентябре оно же потребовало от немцев изгнать оттуда английские войска. Точно так же высадка войск США на Дальнем Востоке состоялась по просьбе советского правительства – чтобы предотвратить территориальные захваты Японией. А когда весной 1918 года большевики поняли, что без регулярной армии им не обойтись, к кому они обратились за содействием в создании Красной Армии? Опять же к бывшим союзникам и под тем же соусом – для обороны от немцев. И те помогли, главным образом, французы. Вот так большевички дурили империалистов…

Единственным видным политиком на Западе, кто сразу разглядел большевистскую опасность, был Уинстон Черчилль: «Когда он возглавил военное министерство в январе 1919 г., то немедленно встал на антикоммунистическую, не на антироссийскую позицию... Черчилль пришел к выводу, что Первая мировая война открыла новую историческую эпоху, в которой узконациональные интересы и конфликты уступят место интересам и конфликтам наднациональным и идеологическим. Убеждение это помогло ему понять значение  как коммунизма, так и национал-социализма глубже и лучше, чем другим европейским государственным деятелям. Черчилль считал коммунизм чистейшим злом, сатанинской силой: безо всякого смущения он называл большевиков „зверями“, „мясниками“, „павианами“. Он был убежден, что цели Белого движения совпадают с целями Британии».

Говоря современным языком, Черчилль первым разглядел опасность тоталитарных режимов. Он первым забил тревогу, едва Гитлер пришел к власти – в то время, когда другие европейские политики видели в Адольфе лишь еще одного немецкого националиста, пусть и грубоватого. В июне 1941 Черчилль, отбросив свой антикоммунизм, первым выступил в поддержку Советского Союза, но после окончания войны он же первым, в своей знаменитой Фултонской речи, указал на опасность возрожденной сталинской агрессивности…

Я еще раз обращаю ваше внимание на то, что Черчилль «встал на антикоммунистическую, не на антироссийскую позицию». Большинство западных политиков тогда встало на прямо противоположную позицию: «Политика Британии в отношении Советской России направлялась в основном двумя соображениями: страхом перед возможным сближением нынешней России и Германии и живой еще памятью о том, как Россия царская угрожала британским интересам на Ближнем Востоке… Чем слабее будет Россия, тем меньшую будет представлять угрозу: дурное правление большевиков, казалось, обеспечило бы немощь России в будущем… Немцы в 1918 г., Ллойд Джордж и Пилсудский – в 1919 г., все исходили из предположения, что большевистская Россия будет представлять для них меньшую угрозу, нежели восстановленная национальная. Это соображение заставляло подавить ненависть к коммунизму, страх перед подрывной деятельностью».

Ллойд Джордж был с 1916 года британским премьер-министром. Колебаниями его позиции в отношении России и его противостоянием с Черчиллем объяснялось то, что Англия то поддерживала Белую армию, то оставляла ее. Юзеф Пилсудский в 1918 году стал главой возрожденного Польского государства, как никто другой в мире он стремился к ослаблению России. В 1919 году он временно прекратил военные действия против Советской России, чтобы дать большевикам разгромить Деникина.

 Уинстон Черчилль

Но передовиками «капиталистического соревнования» за внимание большевиков, как и в Германии, везде были господа капиталисты. Пайпс пишет: «Ни одна социальная группа не налаживала отношений с Советской Россией с такой готовностью, как европейские и американские деловые круги. Большевики пользовались их очевидной заинтересованностью, заставляя оказывать давление на западные правительства, добиваясь дипломатического признания и экономической помощи… Западных капиталистов не волновала судьба их русских собратьев: они оказались вполне готовы обделывать дела с советским режимом, беря в аренду или приобретая по сниженным ценам отчужденное имущество здешних собственников».

Потребовалась бы отдельная статья, чтобы рассказать о поддержке, которую оказывали большевистскому режиму западные либералы, социалисты, писатели, журналисты. Одни это делали из слепого идеализма (этих Владимир Ильич называл «полезными идиотами»), других большевики элементарно покупали. Так, британский тред-юнионистский Совет действия получал выручку от продажи тайно ввозимых в Англию советскими агентами драгоценностей. За это во время советско-польской войны Совет воспрепятствовал отправке боеприпасов Варшаве. Писателей большевики покупали гигантскими, не снившимися им домами, тиражами их книг, с выплатой соответствующих гонораров. Журналистов приручали тем, что неугодным не давали аккредитации, и т.д. и т.п.

Хоть чуть-чуть надо рассказать, какими доводами вся рать симпатизирующих большевикам «полезных идиотов» и расчетливых циников оправдывала мерзости режима. Например, член делегации левых лейбористов Этель Сноуден писала, что многие, если не практически все, отталкивающие стороны коммунистической жизни явились следствием враждебного отношения Запада к Советской России. Если Запад перестанет вмешиваться во внутренние дела этой страны и будет помогать ей продовольствием, одеждой, медикаментами, техникой – всем, в чем она так отчаянно нуждается, – Россия станет «великим вождем гуманитарных движений на планете».

В отчете другой делегации говорилось: «Стоит ли ожидать, что здесь возможен нормальный демократический процесс… „Сильное“ правительство – это единственный тип управления, с которым знакома Россия». Дескать, наследие самодержавия, надо дать большевикам время. А Ллойд Джордж в 1920 году утверждал: «Мы не смогли привести Россию в чувство силой. Я уверен, мы сможем сделать это и спасти ее путем торговли. Коммерческая деятельность оказывает отрезвляющее действие».

Заключение

На извечный российский вопрос «Кто виноват?» применительно к Русской революции бежавшие из страны черносотенцы отвечали: евреи! Это представление они завезли в Европу, чем оказали немалую услугу национал-социалистам. Этой же точки зрения придерживаются и некоторые современные русские авторы типа Андрея Буровского. Другие, даже из тех, которые не слишком жалуют евреев, но уважают собственный народ, как, например, Александр Солженицын, Вадим Кожинов и многие другие, считают иначе: нет, главную роль в революции сыграл сам русский народ, но евреи, а также латыши, поляки, грузины и другие внесли в нее значительный, и не лучший, вклад. Тут можно спорить о деталях, но в принципе это представляется справедливым.

Собственно, и сейчас мы не собираемся опровергать эту точку зрения. Но появился новый фактор: роль Германии. Из труда Р. Пайпса, а также немецкого историка Э. Нольте следует, что вторым по значимости фактором – после чисто русского – определившим захват, а затем и удержание большевиками власти, была финансовая, политическая, а, порой, и военная поддержка, оказанная им Германией. Эта поддержка была настолько решающей, что значение латышей или евреев отходит на третий план: без немецкой поддержки Ленин с большевиками просто не пришли бы к власти, и тем же латышам некого было бы «спасать». К тому же, как следует из приведенных выше данных, латыши довольно скоро разочаровались в «спасаемых», и только немцы не позволили им перейти на другую сторону (на эту тему см. также статью А. Коха на стр. 14).

Так что за более чем 70-летний коммунистический эксперимент мир во многом может считать себя обязанным кайзеровской Германии. Но затем, как показано выше, бумеранг вернулся, и сама Германия поплатилась за поддержку большевиков спровоцированными ими революционными акциями у себя дома. Но главная расплата была впереди: победа большевиков в России предопределила победу национал-социалистов в Германии. Доказательству этого посвящена вся книга Эрнста Нольте. Само ее название означает, что большевистский переворот в России и захват власти национал-социалистами в Германии – это два этапа Европейской гражданской войны.

А вот выводы, к которым пришел Ричард Пайпс: «Деятельность коммунистов дома и за рубежом парадоксальным образом привела не к революции в мировом масштабе, а к росту движений, усвоивших их дух и копировавших их методы для борьбы с коммунизмом… Исследуя происхождение праворадикальных движений в Европе в период между войнами, скоро убеждаешься, что они были бы немыслимы, не имей они готовых уроков, преподанных Лениным и Сталиным».

И последнее, что я хотел бы отметить – это насколько нынешняя политическая реальность напоминает ту, уже почти столетней давности. Мы видим со стороны России ту же агрессивность и ту же наглость, а со стороны Запада – то же попустительство. И в передовых рядах попустителей опять идет Германия, точно так же понукаемая к этому своими промышленниками и банкирами, боящимися упустить в России экономические выгоды. Сходятся даже детали: как тогда «верховным зодчим пробольшевистской политики Германии» выступал глава МИДА Рихард фон Кюльман, так и теперь в роли верховного зодчего пророссийской политики Германии выступает глава того же ведомства Франк-Вальтер Штайнмайер.

И так же, как тогда, Германия и Европа наводнены российскими агентами, и те же доводы мы слышим от западных политиков и журналистов, почему с Россией не следует обходиться слишком строго: те же стенания, что западные страны сами виноваты в отчуждении России, те же мнения, что Россия, ввиду ее истории, только к авторитаризму сегодня и способна. Не успели Обаму избрать в президенты США, как со всех сторон его уже предостерегают: не следует раздражать Россию поучениями о необходимости соблюдать права человека, нормы демократии…

Это не значит, что последствия будут точно такими же, как в прошлом, но хорошими они точно не будут…