Что выиграли евреи от Революции

«Матрица» в период Великой Отечественной войны

(главы из неопубликованной книги)*

* Продолжение. Начало цикла см. в №№ 3, 7, 9, 10 за этот год.

В предыдущей статье (№ 10 «Рубежа») мы рассказали о том, как на рубеже 20-х – 30-х годов прошлого столетия в Советской России начала возрождаться российская культурно-историческая матрица, основой которой были имперскость и великодержавный шовинизм, а с середины 30-х годов все более открыто стал проявлять себя ее непременный атрибут – государственный антисемитизм. К 39-му году были восстановлены его важнейшие составляющие – процентная норма в высших учебных заведениях и запрет на целый ряд профессий. Оставалось только восстановить еще черту оседлости. Дальнейшему углублению этого процесса способствовал союз с нацистской Германией. Казалось бы, с нападением нацистов на СССР процесс должен был пойти в обратном направлении. «Как это было» в действительности, мы рассмотрим в настоящей статье.

Как советская власть спасала евреев от гитлеровского геноцида

Прежде всего возникает вопрос, почему евреи в СССР понесли в годы войны такие громадные потери. По переписи 1939 года в СССР проживало 3 020 000 евреев. На вновь присоединенных к СССР в 1939-1940 годах территориях, сообщает Г. Аронсон в статье «Еврейский вопрос в эпоху Сталина»,  проживало 1 920 000 евреев (не считая примерно 150 тысяч еврейских беженцев из Западной Польши). Значит, всего к моменту нападения Германии на Советский Союз здесь проживало 5 миллионов евреев. В 1948 году их осталось в СССР около 2 миллионов. Следовательно, потери еврейского населения СССР в войну составили примерно 3 миллиона человек.

Похожие данные приводит Андрей Буровский в книге «Евреи, которых не было»: «В январе 1939 года евреев в СССР было три с половиной миллиона. После присоединения польских территорий их стало больше пяти миллионов… Из оказавшихся на оккупированной территории СССР 2,75 – 2,9 миллиона евреев спаслось менее одного процента… В 1946 году в СССР живет порядка 1 800 000 евреев». Итог, в общем, тот же: еврейское население СССР после войны недосчиталось примерно 3 млн. человек. Близкую к этому цифру – 2,8 млн. – в книге «Тайная политика Сталина» называет Костырченко. То есть советские евреи потеряли примерно 60% своего состава. Многие народы СССР понесли во время войны огромные потери, но столько не потерял ни один другой народ.

Костырченко пишет, что «после войны на Западе появились свидетельства, исходившие от левых сионистских кругов, о том, что в 1941 году советские власти предприняли специальные меры по спасению еврейского населения из угрожаемых районов путем их первоочередной эвакуации… Официально проведение эвакуации регламентировалось строго секретным постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 27 июня». В нем были перечислены категории населения, подлежащие первоочередной эвакуации, евреи, говорит Костырченко, среди них не значились. Он заключает: «Поэтому все разговоры о попытках Кремля в годы войны предпринять специальные акции по спасению советских евреев от гитлеровского террора можно однозначно квалифицировать как политическое мифотворчество».

Существенные детали в эту картину добавил Марк Солонин в вышедшей в 2006 году книге «На мирно спящих аэродромах…»: «Судя по тому, как развивались события лета 1941 года, тогдашним руководителям – как и позднейшим пропагандистам – была абсолютно чужда мысль о том, что государство несет какую-то ответственность за жизнь своих подданных. По сей день не обнаружено ни одного документа, ни одного свидетельства того, что советское правительство хотя бы искало пути спасения тех своих граждан, которых в условиях оккупации ждала не тяжелая, безрадостная, голодная ЖИЗНЬ, а жестокая и неминуемая СМЕРТЬ. Директива Ставки № 45 от 2 июля 1945 г. „О порядке эвакуации населения и материальных ценностей“ содержит множество пунктов и подпунктов. В пункте 9 предписано „больных лошадей не эвакуировать, уничтожать на месте“. Далее, после больных лошадей, в пункте 13 сказано: „Семьи военных и руководящих гражданских работников эвакуировать ж. д. транспортом“. И ни одного слова о том, что же делать с семьями (как правило – многодетными) евреев».

Солонин признает, что в условиях беспорядочного отступления, почти бегства, Красной Армии с огромных территорий «вывезти в считанные дни два миллиона человек было технически невозможно». В примерно два миллиона он оценивает количество евреев, оставшихся в оккупированных в первые недели войны западных регионах СССР. Однако, «констатация этого бесспорного факта не должна умалять значения того, что власти не предприняли ни малейших попыток вывезти хоть кого-то, хотя бы несколько тысяч детей. Более того, в  первые, самые критические для судеб еврейского населения приграничных областей дни на „старой границе“ продолжали действовать погранзаставы, которые задерживали всех, у кого не было специального разрешения или партбилета!»

Дополняет Аронсон: после заключения пакта Молотова-Риббентропа «Власти… начали замалчивать в печати жестокости нацизма в Польше и в частности его антисемитские эксцессы… К этому времени еврейской печати уже не существовало и дезориентация евреев была полной. Проникавшие в Россию слухи о нацистских зверствах в Западной Европе и особенно в Польше, конечно, увеличивали в еврейской среде беспокойство. Однако, систематическое замалчивание советской печатью того, что происходило с евреями за пределами СССР, привело к тому, что советские евреи в массе своей все же не отдавали себе отчета в грозящей им со стороны нацизма опасности».

Буровский приводит строки из сообщения некоего зонденфюрера СС вышестоящему начальству от июля 1941 года: «Поразительно, как плохо евреи осведомлены о нашем к ним отношении и о том, как мы обращаемся с евреями в Германии и не такой уж далекой Варшаве…»

Обратимся снова к Костырченко: «Стремительность германского вторжения и как следствие этого неразбериха и хаос, сопутствовавшие отступлению частей Красной Армии в первые недели войны, были главными факторами, предопределившими неотвратимость трагедии советского еврейства. Наименьшими шансами на выживание располагали евреи с западных земель, присоединенных к Советскому Союзу в 1939-1940 годах, где таковых насчитывалось около 2 млн. человек. Только 10-12% из них удалось бежать или эвакуироваться на восток, а основная часть еврейского населения осталась на оккупированной территории». Понятно, что даже самая полная информированность этих евреев и самое пламенное желание советской власти спасти их, мало что могли изменить в их судьбе: советская власть сама едва успевала ноги унести.

Главная вина сталинского режима была общей по отношению ко всем народам СССР. Если коротко, вина эта заключалась в преступной внутренней политике, которая ослабила страну накануне этой страшной войны и в дополнение к этому оттолкнула от Советской России ее естественных союзников, в идиотской внешней политике. Всем этим режим совершил, по сути, предательство всех народов СССР. Колоссальные потери 1941-1942 годов – результат этого предательства. Другое дело, что евреи заплатили за него наибольшую цену.

Далее Костырченко пишет: «Евреям, проживавшим восточнее советской западной границы 1939 года, где эвакуация проходила более или менее организованно, повезло больше. Примерно половине из них удалось переместиться вглубь страны». Тут требуется дифференция. Мои родственники со стороны отца, жившие в местечке несколько восточнее этой границы, все погибли: они точно так же не успели выбраться, и никто и не пытался им помочь в этом (вот мужчин призывного возраста военкомат успел мобилизовать и направить в части). Моя будущая теща работала в колхозе Херсонской области. Хорошо, колхоз был еврейский, ей на пару еще с одной семьей дали телегу с двумя лошадьми. Так через всю степь с двумя крохотными детьми и третьим (моей женой) во чреве добралась до Волги, потеряв в пути (от дифтерита и отсутствия медицинской помощи) одного ребенка.

А моя семья жила в крупном промышленном центре востока Украины. И здесь, и через несколько месяцев вторично, уже с Северного Кавказа, мы получили возможность эвакуироваться, пусть в теплушках или даже на открытых платформах, затем на пароходе через Каспийское море. Я не знаю, было ли по этому поводу какое-то постановление Центра или нет, но определенная организация и по эвакуации, и по расселению на новых местах была, местные власти считали себя обязанными помогать эвакуируемым (не специально евреям). Но в том, что не все евреи из Восточной Украины эвакуировались, отчасти повинна предвоенная дезинформация со стороны советской пропаганды.

Но – в это трудно поверить – власти, случалось, еще и укоряли евреев за их «бегство» с оставляемых врагу территорий. Солонин приводит строки из сообщения первого секретаря ЦК КП Белоруссии П.К. Пономаренко на имя Сталина об обстановке в республике в начале июля 1941 года: «…должен подчеркнуть исключительное бесстрашие, стойкость и непримиримость к врагу колхозников в отличие от некоторой части служилого люда городов, ни о чем не думающих, кроме спасения шкуры. Это объясняется в известной степени большой еврейской прослойкой в городах. Их обуял животный страх перед Гитлером, и вместо борьбы – бегство…» Солонин комментирует: «Оценить по достоинству праведный гнев, обуявший Пантелеймона Кондратыча, можно, только зная о том, что правительство БССР и ЦК Компартии во главе с Пономаренко сбежали из Минска уже 24 июня, за три дня до того, как к северным границам Минска вышли передовые части танковой группы Гота. Сбежали на машинах, с вооруженной охраной. Сбежали, бросив город на произвол судьбы, не организовав эвакуацию людей и заводов. 89 тыс. евреев, лишенные, в отличие от товарища Пономаренко, практической возможности „спасти шкуру“, погибли в Минском гетто».

Я ничего не могу поделать с моим сознанием: едва ли не на каждое изречение российских юдофобов оно автоматически выдает сигнал: «идиот», «дебил». Ну, давайте вдумаемся вместе. При всей «сдержанности» советской пропаганды, информация о том, что творят нацисты с евреями, просачивается. Та часть минских евреев, у которой нет на этот счет иллюзий, стремится любой ценой эвакуироваться. Учтите: мужчины призывного возраста мобилизованы. В еврейских семьях, как и в остальных, остались женщины, старики, дети, инвалиды. Немцы стремительно наступают. Отступает, а порой бежит «непобедимая» Красная армия, бежит сама советская власть. А еврейские женщины с детьми и стариками должны остаться, чтобы «бороться»?

Ну, скажите честно: первый секретарь ЦК КПБ Пономаренко не произвел на вас впечатления дебила? Правда, Костырченко сообщает о нем следующее: «До отъезда в Белоруссию в 1938 году Пономаренко был в аппарате ЦК ВКП(б) заместителем Маленкова по ОРПО, который, как мы помним, являлся тогда ключевым в формировании политики госантисемитизма». Ага, значит, товарищ Пономаренко был дебилом не от рождения, а, так сказать, по должности…

Дружба народов по-советски

Солонин считает «принципиально важным отметить, что на Западе (нацисты. – И.З.) геноцид евреев скрывали, а на Востоке – настойчиво демонстрировали… Именно на доказательство тождественности понятий „еврей и комиссар“, „евреи и советская власть“ был направлен весь мощнейший пропагандистский аппарат Третьего Рейха. В миллионах листовок, в тысячах газетных публикаций проводилась мысль о том, что именно евреи являются главной действующей силой коммунистического режима, что именно и только они развязали „красный террор“, что именно и только из евреев состоит жирующее среди нищей страны начальство». Знали нацисты, что здесь их ядовитые семена попадут на хорошо взрыхленную почву.

Тут вина была уже, конечно, не советской власти, а черносотенцев: это у них нацисты позаимствовали весь этот пропагандистский арсенал. Но и советская власть оказывала нацистам посильную помощь в развертывании среди населения антиеврейских настроений. Солонин пишет о расправах в ряде мест органами НКВД с заключенными накануне отхода Красной армии: «Мимо такого „подарка“ немцы не прошли: ответственными за это злодеяние были объявлены евреи… Так у разрытых могил одна кровавая диктатура передавала „эстафетную палочку“ другой».

И еще он отмечает: «Советское общество было давно и  тщательно психологически подготовлено к таким явлениям, как массовый внесудебный террор, наказание без преступления, коллективная ответственность целых групп населения за преступления (часто – вымышленные) отдельных лиц». Он указывает на расправы с «кулаками», довоенные депортации в СССР корейцев, китайцев, поляков, латышей. Все это внесло свой вклад в то, что на оккупированных территориях СССР, в отличие от западных стран, уничтожение евреев было практически тотальным: палачи и изуверы из советских граждан свирепствовали в деле уничтожения евреев больше самих немцев. Стоит только добавить, что нередко это относилось не только к евреям. Так, сообщает Солонин, «ставшая всемирно известной деревня Хатынь была сожжена вместе с жителями 118-м „украинским“ полицейским батальоном». В общем, дружба народов СССР в действии…

Геноцид советской пропагандой замалчивался

Зверства нацистов по отношению к евреям в СССР еще и замалчивались. Костырченко пишет: «Введение термина „мирные советские граждане“ стало своеобразным способом замалчивания гитлеровского геноцида евреев». Это, пишет он, «дали обильные всходы семена посеянного перед войной государственного антисемитизма… Этот фактор наглядно проявился в практике информационной работы Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников (ЧГК), созданной 2 ноября 1942 года. Из семи опубликованных в 1943 году ЧГК официальных сообщений о гитлеровских зверствах только в одном были упомянуты евреи». И то это стало возможным благодаря настойчивости члена комиссии писателя А.Н. Толстого. Даже в сообщении от мая 1945 года о лагере смерти Освенцим ЧГК умудрилась ни словом не сказать о евреях.

Всей «работой» по замалчиванию трагедии евреев во время войны руководил главный партидеолог (и главный антисемит) того времени А.С. Щербаков. Это был как раз один из молодых волков, сумевший к началу войны забраться на олимп власти: с 1942 года он занимал пост начальника Главного политического управления Красной армии – заместителя наркома обороны, одновременно начальника «Совинформбюро», был кандидатом в члены политбюро ЦК ВКП(б), первым секретарем МК и МГК и секретарем ЦК. Когда он заболевал, пишет Костырченко, кое-какая информация об злодеяниях фашистов в отношении евреев могла прорваться. «Интернационалисты» в политбюро знали о «маленькой слабости» коллеги, она служила им поводом для шуток: «Зная об особой озабоченности Щербакова „еврейским вопросом“, Молотов и другие члены политбюро, случалось, над ним подтрунивали в присутствии Сталина, называя то Щербаковером, то Щербаковским». С не меньшим основанием они могли бы подтрунивать над Сталиным, называя его то Сталиновером, то Сталиновичем. Могли бы, но почему-то воздерживались…

Аронсон пишет: «В выпущенной еще в конце 1943 г. в Москве книге „Документы обвиняют“ нет ни одного документа, относящегося к истреблению евреев. Ни одного слова о евреях нет и в вышедшей под редакцией академика Трайнина (еврея) в 1944 году книжке о лагерях смерти в Белоруссии, хотя в ней говорится о таких местах, как Гомель, Жлобин и др., где немцами уничтожены все евреи… Даже еврейская газета „Эйнигкайт“ была вынуждена писать, что в Литве немцы планомерно и методично уничтожали „советских людей“… В коммюнике польско-советской Чрезвычайной комиссии о Майданеке (1944 г.) евреи названы лишь в списке одиннадцати народов („а также евреи“)…Та же политика замалчивания продолжалась по окончании войны. Интересно в этом отношении выступление Никиты Хрущева, который по свежим следам освобождения Украины был послан Сталиным в Киев. В своей речи, говоря о страданиях, перенесенных Украиной в годы оккупации, он ни одним словом не упомянул о евреях, хотя к тому времени было широко известно, что на Украине уничтожили больше одного миллиона евреев».

О том же можно прочесть у Буровского: «Как раз в те годы, когда СССР шумел на весь мир о том, как его подданные спасали евреев, внутри самого СССР информацию о Холокосте зажимали, елико возможно…В СССР о Холокосте постарались забыть настолько, что даже название Бабий Яр или минское гетто были неизвестны очень многим». После войны Василий Гроссман и Илья Эренбург на основе собранных ими материалов о Холокосте советских евреев пытались издать, как это делалось в других странах, «Черную книгу». Ее издание было запрещено.

Буровский рассказывает, как реагировали на геноцид евреев советские власти в подполье: «Во всех партизанских листовках, распространяемых в Белоруссии и Прибалтике, только в одном случае есть упоминание о геноциде евреев: в литовской… Компартия, так сказать, „интернационалисты“ по жизни, тоже молчала. В конце лета 1942 года ЦК компартии Белоруссии выпустил воззвание „Гитлер-освободитель“ – освободитель от жизни. Но и тут ни слова о евреях. К 1 мая 1943 года в Белоруссии получено и распространено воззвание „К трудящимся Белоруссии“ за подписью секретаря ЦК компартии Белоруссии Пономаренко и председателя Верховного Совета Белоруссии Наталевича. В нем очень энергично говорится об „истреблении наших людей гитлеровцами“ и что „в одном лишь районе Витебска в последнее время убито, сожжено и отравлено более 40 000 женщин, стариков и детей“. Но ни слова о национальности уничтоженных».

На всей территории Советского Союза после войны не было ни одного памятника убитым евреям. Своего рода символом этого безобразия стал киевский Бабий Яр. В 1959 году с предложением поставить там памятник выступил Виктор Некрасов. Украинское начальство и слышать об этом не хотело, а чтобы раз и навсегда прекратить эти поползновения, планировало засыпать овраг и  построить на этом месте стадион или парк культуры и отдыха. Осуществлению этих планов помешал, видимо, Евгений Евтушенко. Какой вой подняли «патриоты», когда в 1961 году он выступил со своим «Над Бабьим Яром памятников нет…» Самое мягкое обвинение в его адрес было – «космополит». Запомнились строки из стихотворения-«отповеди» Алексея Маркова (кто бы сегодня помнил этого «поэта»?):

Нет, мы не требовали метрик,

Глазастых заслонив детей.

Евреи воюют на «ташкентском фронте»

Эти строки – прозрачный намек на то, что евреи воевали на «ташкентском фронте», то есть ошивались в тылу, когда русские кровь проливали. Для этого представления, которое было распространено среди черни, не было никаких реальных оснований. Солженицын, после долгих расчетов, признает в своих «Двести лет вместе»: «Пропорция евреев-участников войны в целом соответствует средней по стране». Но затем он еще дольше жует вопрос о том, почему же на фронте и в тылу сложилось убеждение, что «евреи не воевали». И приходит к выводу: потому, что непропорциональная часть евреев занимала штабные должности, находилась в составе инженерных войск, в медицинских подразделениях и т.п., а в пехоте их было, соответственно, меньше. Вот, например, он сообщает: «В 1926 среди военных врачей было 18,6% евреев при доле в мужском населении – 1,7%, а во время войны этот процент мог только увеличиться за счет большого числа еврейских женщин-военврачей».

Знакомясь с этими его выкладками, трудно отделаться от впечатления, что под видом объяснения причин ложных представлений среди фронтовиков и населения об участии евреев в войне он стремится поддержать эти представления. Ясно ведь, что более повышенный процент евреев в медицине, инженерных войсках, в авиации, на командных должностях связан с их более высоким, в среднем, уровнем образования. Что, надо было военных врачей отправить стрелками в пехоту? Или генералов разжаловать в рядовые? И разве саперы (инженерные войска) меньше рискуют на войне, чем пехота?

В еврейском глазу он заметит любую соринку. А заглянем-ка мы в его глаза: не отыщется ли там какого бревнышка? Он 1918 года рождения, – вероятно, с первых дней добровольцем рванул на фронт, да и в пехоту, да в окопы? Но… во всех его биографиях написано: «в октябре 1941 года был призван в армию». Ну, хорошо, пусть не добровольцем пошел, но воевал-то в пехоте? Да нет, поначалу – в обозе, затем, окончив офицерскую школу, как пишут почти все его биографы, «с весны 1943 по февраль 1945 командовал артиллерийской батареей». А почему же не в пехоте? Ах, да, у него же было высшее образование! Но почему тогда евреи, независимо от образования, должны были воевать непременно в пехоте?

Отметим: добрых полтора года фронт вообще обходился без него. Но и потом он ни одного дня не был на передовой, ибо командовал он никакой не артиллерийской батареей. Рассказывает в статье «Кумир» известный писатель, автор одних из лучших произведений о войне, Григорий Бакланов, действительно всю войну прошедший командиром артиллерийской батареи. Солженицын, оказывается, командовал батареей звуковой разведки: «Надо разъяснить, что такое была эта звукобатарея и где она находилась. По понятиям фронтовиков, находилась она в глубоком тылу… сам Солженицын признает: 3 километра… Обычно находилась она при штабе».

Первая жена Солженицына Наталья Решетовская в книге «В споре со временем» рассказывает, что муж специально командировал сержанта в тыл привезти ему на фронт супругу. Привез, три недели она у него гостила. Осталась бы и дольше, но поменялся командир полка – запретил. Наталья описывает свое пребывание у мужа «на фронте»: «В свободное время мы с Саней гуляли, разговаривали, читали. Муж научил меня стрелять из пистолета. Я стала переписывать Санины вещи: "Фруктовый сад", "Женскую повесть"». Муж, оказывается, писал рассказы, повести, рассылал по редакциям. Мог ли все это позволить себе действительно фронтовой, «окопный» командир?

Бакланов пишет: «Ведь он за всю войну ни разу не выстрелил по немцам, туда, где он был, пули не долетали. Так ты хоть других не попрекай. Нет, попрекает. В одной из своих статей стыдит покойного поэта Давида Самойлова (на фронте Давид Самойлов – пулеметчик второй номер), что тот недолго пробыл в пехоте, а после ранения – писарь и кто-то еще при штабе. Но сам-то Солженицын и дня в пехоте не был, ни разу не ранен, хоть бы сопоставил, взглянул на себя со стороны, как он при этом выглядит». Проповедовал человек: «Жить не по лжи». Не мешало бы хоть немного и – по совести.

Судить о том, где и как воевали евреи в той войне, можно, например, по данным, приведенным Марком Штейнбергом в работе «Eвреи на фронтах войны с гитлеровской Германией»: «По данным Центрального архива министерства обороны Российской Федерации, за годы войны погибло в боях, умерло от ран и болезней, пропало без вести 198 тысяч военнослужащих – евреев, что составляет 39,6 процента от их общего количества», то есть от общей численности евреев в войсках, которое, по данным того же архива, составляло 501 тысячу человек. Штейнберг справедливо заключает: «Такие потери нельзя понести, сидя в тылу на теплых местечках».

А вот что пишет Костырченко: «По данным главного управления кадров Наркомата обороны СССР на 15 января 1943 г., евреи находились на четвертом месте по числу награжденных (6767) после русских (187 178), украинцев (44 344) и белорусов (7210). Более того, через полгода евреи опередили по полученным наградам белорусов и вышли на третье место». Между тем, евреев в СССР было раза в три меньше, чем белорусов.

«Награждать, но – ограниченно!»

Такое положение, естественно, терпеть было нельзя, и Щербаков в 1943 году направляет в войска директиву: «Награждать представителей всех национальностей, но евреев – ограниченно». И это в разгар борьбы с фашизмом!

В статье «„Еврейский синдром“ советской пропаганды» в «Независимой газете» приводятся вопиющие случаи, когда вышестоящие инстанции игнорировали представления евреев непосредственными их командирами к наградам. Так, партизанского командира Евгения Волянского (Хаима Коренцвита) дважды представлял к званию Героя Советского Союза командир украинского партизанского соединения Яков Мельник и третий раз – командир Чехословацкого корпуса генерал Свобода, и подвиги каждый раз были действительно выдающиеся, но инстанции неизменно ограничивались орденом Красной звезды.

Один широко известный факт приводит Меляховецкий в книге «Энциклопедия заблуждений. Евреи»: «На вопрос о самом запомнившемся солдатском подвиге в годы войны два прославленных полководца – маршалы Г. К. Жуков и К. С. Рокоссовский – независимо друг от друга и в разное время дали один и тот же ответ, указав на подвиг солдата-еврея Ефима Дыскина – Героя Советского Союза… Дыскин, тогда еще 18-летний юноша, ушедший в армию добровольцем со студенческой скамьи, 17 ноября 1941 года во время битвы за Москву под Рузой один вел бой с 20 танками противника,… подбил 7 немецких танков, получил 4 тяжелых ранения и еще 27 осколков – „более легких“. Вот именно об этом бое маршал Рокоссовский сказал, что „это самый выдающийся подвиг одиночного солдата в годы Великой Отечественной войны“… Дыскина считали погибшим. Однако отважный солдат выжил, стал впоследствии военным хирургом, профессором, генералом медицинской службы».

Фигура умолчания

Еврейских бойцов и командиров не только наградами обходили, об их подвигах и советские газеты не писали. Из той же статьи в «Независимой газете»: «Перелистайте подшивки военных лет любой из центральных газет, будь то „Правда“, „Известия“, „Красная звезда“, „Комсомолка“, – вы не найдете ни одного очерка о Герое-еврее, хотя таковые появились буквально с первых же дней войны, когда награждали вообще очень скупо, а Герои и вовсе были наперечет». Четверо евреев повторили подвиг Матросова (один, Абрам Левин, за год до него), 14 летчиков-евреев – подвиг Гастелло, центральные газеты не написали ни об одном.

Были исключения, сообщает Меляховецкий: это были «воины-евреи, носившие нееврейские или „не слишком еврейские“ фамилии, а по возможности и имена-отчества. О них можно было писать, разумеется, не упоминая национальности, а „если надо“, и не раскрывая инициалов. Так и писали, например, о комиссаре Брестской крепости Е. Фомине, о летчиках Героях Советского Союза М. Плоткине, Я. Верникове, командирах-подводниках Героях Советского Союза С. Богораде, В. Коновалове, И. Фисановиче, о таких генералах и адмиралах с „пристойными“ фамилиями, как Л. Котляр, С. Кривошеин, Г. Стельмах. А. Александров, С. Верховский, о рядовом артиллеристе Е. Дыскине и др.»

И вот еще какая гнусность имела место: проявления «дружбы народов» на фронте расписывались вовсю, «дружили» представители всех народов СССР – кроме евреев. Например (там же): «О легендарной подводной лодке Л-3, которой командовал Коновалов, ухитрялись даже книги писать, в которых важное место занимал мотив „дружбы народов“ („служили вместе, жили как одна семья – русские, татары, казахи, армяне…“), не упоминая при этом о евреях – капитане и нескольких старших офицерах подводной лодки. Это была обычная практика, проявлявшаяся на всех уровнях: „евреев там не было“».

Еще приемчик: «Иногда национальность воинов-евреев задним числом „улучшали“, причем на весьма высоком уровне, как это произошло, например, с одним из наиболее прославленных Героев Советского Союза майором Цезарем Львовичем Куниковым. Куников возглавлял десант созданного им отряда численностью 260 человек, состоявшего только из добровольцев, в районе Новороссийска 3-4 февраля 1943 года. Захватив плацдарм (знаменитую „Малую землю“) и уничтожив на нем многократно превосходящие силы немцев, Куников и его люди затем на протяжении недели в почти непрерывных жестоких боях удерживали его до подхода основных сил. Куников умер 14 февраля от тяжелого ранения, а уже через месяц с небольшим, после посмертного присвоения Героя, он вдруг стал во всех материалах значиться как „русский“ (вплоть до 1991 года): о Цезаре Куникове подробно писали, его портрет и данные о нем непрерывно фигурировали в различных комплектах „Герои войны“, висели на стендах в школах, войсковых частях, военкоматах и т. д. Ну неудобно все же, неприлично и нехорошо было указывать, что такой человек – и вдруг еврей, как значилось у него в анкетах. Писали „русский“».

«„Так ему же лучше“ – объяснил один минский деятель очень любознательному журналисту в одном из аналогичных случаев, когда речь шла о партизане-подпольщике из Минска Герое Советского Союза Исайе Пинсуховиче Казинце (1910-1942)… Фамилия-то – Казинец – ничего, годится, а из Пинсуховича сделали Павловича, из еврея – белоруса – „так ему же лучше“». Это погибшим лучше – когда «улучшают» их имена, отчества, а главное – национальность. Большего издевательства над памятью людей трудно придумать…

Замалчивание участия евреев в войне продолжалось и после войны. Буровский пишет: «В книгах, которые выходили в СССР после войны, в мемуарной литературе – тоже никакого упоминания. В воспоминаниях Вершигоры и Ковпака вы не найдете никакого упоминания еврейской проблемы, а партизаны с еврейскими именами упоминаются эпизодически. „Я много беседовал с Колькой Мудрым… Но я никогда не знал, что самый смелый автоматчик третьей роты Колька Мудрый был еврей“. Из всех последующих изданий мемуаров (П. Вершигоры) этот фрагмент был  изъят».

Правда, это уже сообщает Меляховецкий, «было несколько еврейских фамилий, разрешенных к упоминанию в массовых материалах,.. например, последний кавалерийский генерал Л.М. Доватор, а также дважды Герой Советского Союза танкист генерал Д. А. Драгунский – активный участник советских кампаний против сионизма. Хрущев мог указывать на генерала Я. Г. Крейзера, в то время командующего Дальневосточным военным округом, как на пример того, что „у нас нет и не может быть никакого антисемитизма“».

Но этим узким «показушным» кругом дело и ограничивалось (там же): «Начиная, по крайней мере, с разгромных статей по поводу повести Юрия Германа (1949 год), для всей литературной, окололитературной, кинематографической общественности стало ясно, что изображать евреев, участвующих в войне, в художественных произведениях, кинофильмах и тому подобном ни под каким видом не следует. Это относилось даже и к второстепенным, и к эпизодическим персонажам».

А теперь – почти анекдот от Кара-Мурзы, из его книги «Евреи, диссиденты и еврокоммунизм»: «Недавно в стремлении вбить клин между русскими и евреями пресса раздула совсем уж неприличную кампанию вокруг посредственного фильма Спилберга „Список Шиндлера“ (в философском смысле фильм просто убогий). Смысл кампании был в том, чтобы вытеснить из нашей исторической памяти тех советских людей, которые прятали в подполье евреев и шли за это на виселицу. Фигурой спасителя сделан не белорусский колхозник, а Шиндлер, сколотивший на труде евреев крупный капитал и живший среди заключенных евреек, как петух в курятнике. Напор, с которым подавался этот фильм во всем мире, перешел все границы, и в западной прессе было сделано уточнение: Шиндлер был агентом гестапо и все делал в рамках согласованной акции. Так что не он спас сотню евреев, а гестапо…»

Если не отнестись к этому тексту, как к анекдоту, тогда остается признать его автора, прошу извинить, идиотом. Выходит, по всему миру показывали фильм с целью «вытеснить из нашей памяти советских людей…»? А вот по случаю 60-летия высадки войск союзников в Нормандии по всему миру показывали документальные кадры этого события. Понятно, хотят вытеснить из памяти человечества подвиг советского народа в войне против фашизма. Или в июле 2006 года все телеканалы мира подробно освещали полет американского «челнока» «Дискавери». Ясно, хотят, чтобы люди забыли, что первым в космосе был Юрий Гагарин. А что, логично!

Но какой негодяй этот Спилберг: нет, чтобы фигурой спасителя евреев сделать белорусского колхозника! Но у меня как-то сам собой возник вопрос: а почему об этом белорусском спасителе не сняли картину на «Беларусьфильме» или «Мосфильме»? Решительно никакой необходимости «вытеснять из нашей исторической памяти тех советских людей, которые прятали в подполе евреев», не было: в нашей памяти – хоть исторической, хоть доисторической – никаких таких людей не было и в помине, ибо в СССР информация о людях, спасавших во время войны евреев, была таким же табу, как и информация об уничтожении евреев нацистами и их пособниками.

Мне известен ряд случаев, когда те, кто спасал евреев во время оккупации, опасался после войны говорить об этом и просил спасенных ими евреев не афишировать их подвиг. По этой причине в Белоруссии, Украине, России эти спасители удостоились звания «Праведник мира» уже после падения коммунистического режима. Я лично помогал одной семье в этом. Многие, видимо, так и остались безвестными.

«Матрица» крепчает

Значительно усилился в годы войны бытовой антисемитизм в советском тылу, и заслуга в этом была как нацистской, так и советской пропаганды. Нацистская пропаганда воздействовала непосредственно на фронтовиков, а уже через раненых солдат, демобилизованных или проходящих лечение в госпиталях, – на население в тылу. Искалеченные люди искали, на ком выместить злость за свою судьбу. Как обычно в России, евреи оказывались наиболее удобным объектом. А советская пропаганда прославляла подвиги на фронте русских, украинцев, белорусов, а представителей нацменьшинств – с удвоенным пылом, дабы показать дружбу народов в действии, но только не евреев. Этим замалчиванием участия евреев в военных действиях, а также нацистского геноцида евреев советская пропаганда вносила свой вклад в рост антисемитских настроений среди населения. Дело нередко доходило до хулиганских выходок в отношении эвакуированных евреев. Иногда виновных наказывали, но, как говорит Костырченко, «кое-где местное начальство, явно пользуясь попустительством центра, предпочитало „не замечать“ проявлений юдофобии».

Параллельно крепчал государственный антисемитизм. Главным его генератором было управление пропаганды и агитации (УПиА) ЦК во главе с Александровым. В докладной записке под названием «О подборе и выдвижении кадров в искусстве», направленной в августе 1942 года Александровым секретарям ЦК, были такие строки: «Отсутствие правильной и твердой партийной линии в деле развития советского искусства в Комитете по делам искусств при СНК СССР и имеющийся самотек в работе учреждений искусств привели к извращению политики партии в деле подбора, выдвижения и воспитания руководящего состава учреждений искусства, а также вокалистов, музыкантов, режиссеров, критиков и поставили наши театры и музыкальные учреждения в крайне тяжелое положение». Делался вывод о том, что в Большом и Малом театрах, в Московской и Ленинградской Государственных консерваториях и т.д. правят бал «нерусские люди (преимущественно евреи)», а «русские люди оказались в нацменьшинстве».

Ладно, когда речь идет о «руководящем составе учреждений искусства» (хотя поставь во главе Большого театра «патриота» вроде того же Александрова, результатов долго ждать не придется), но интересно было бы узнать, как этот деятель собирался организовать «дело подбора, выдвижения и воспитания… вокалистов, музыкантов, режиссеров». Не иначе, методом зав. клуба Огурцова из «Карнавальной ночи»? А главное, чем озабочено было партийное руководство в момент, когда немецкие войска рвались к Сталинграду и Кавказу. Какая мразь…

Документ обсуждался на самом высоком уровне, включая самого вождя. Правда, больших успехов на этот раз Александров не достиг, ибо на защиту искусства стали выдающиеся русские музыканты, например, композиторы Н.Я. Мясковский, Д.Д. Шостакович, Ю.А. Шапорин. Но Агитпроп на этом не успокоился и продолжал свои наскоки на театры и консерватории все годы войны. А уж после нее… 

Евреев начали «вычищать» из кинематографии, в связи с чем кинорежиссер Михаил Ромм обратился с письмом к Сталину, и дело тогда было замято. Сергею Эйзенштейну не позволили снять в фильме «Иван Грозный» Фаину Раневскую из-за ее «семитских черт». Кстати, Солженицын зачислил и самого Эйзенштейна в евреи, но он был из прибалтийских немцев.

Имели место аналогичные наскоки в сфере образования, и, конечно, в прессе. Когда летом 1943 года многолетний главный редактор «Красной звезды» Д.И. Ортенберг, к которому информация об этих проявлениях стекалась от его корреспондентов, направил соответствующую информацию в ЦК для принятия мер, меры были приняты к нему самому: он был освобожден от занимаемой должности. Объявивший ему об этом Щербаков даже не счел нужным объяснить ему причины. Позднее Ортенберг вспоминал, что еще за несколько месяцев до его отставки, тот же Щербаков вызвал его к себе и потребовал очистить редакцию от евреев, и тоже без объяснения причин.

А Кожинов в своем труде «Россия. Век ХХ» пытается нас убедить, что «является… полностью абсурдной версия об „антисемитизме“ Иосифа Виссарионовича» и что «Сталин до конца 1940-х годов, как говорится, не имел ровно ничего против евреев». Выходит, все, что мы только что описали: замалчивание гитлеровского геноцида евреев и подвигов еврейских солдат и офицеров на фронте, стремление ограничить их награждение и, наконец, начавшееся вытеснение евреев из сферы искусства, из прессы и пр. – все это делалось в обход Сталина? Смешно…

А как доказывает почвенник эти свои утверждения? О, арсенал у него очень богатый. Для начала он… солидаризуется с антисемитами. Вот он оценивает обращения в Секретариат ЦК по поводу «„еврейского засилья“ во многих областях жизни страны»: «Если подойти к ним с истинной беспристрастностью, их нельзя не признать констатацией явно „ненормального“ положения вещей… Дело шло, говоря попросту, не о том, что евреи – это „плохо“, а о том, что их слишком „много“». Прошу извинить, но мне помнится, что и у Гитлера поначалу речь шла именно о том, что их, то есть нас – «слишком много».

Или вот Кожинов сообщает, что «в 1943 году секретарь парткома МГУ В.Ф. Ноздрев направил в ЦК письмо, в котором сообщал, что в предшествующем, 1942-м, „пропорция" окончивших физический факультет Университета евреев и русских составила 98 и 2%». Ну, зачем же так примитивно передергивать данные?! Они заимствованы Кожиновым у Костырченко, но у того сказано нечто иное: на 100 русских, окончивших факультет, приходилось 98 евреев. Костырченко отмечает, что и эти данные вызывают сомнения.

Кожинов пишет, что «Ноздрев продолжал „бить тревогу“ и далее, в 1944-1945 годах, и в мае 1946-го был за это снят с поста секретаря парткома». Вероятно, евреи постарались убрать стоявшего на их пути русского патриота? Да нет, сообщает Костырченко, это министр высшего образования Кафтанов потребовал убрать его, ибо он «приспособил работу парткома в угоду групповым интересам» ретроградов от науки, а в области подготовки кадров физиков в стране и без того дело было не благополучно. Кожинов пытается создать впечатление, что усилия Ноздрева тоже окончились безрезультатно. И с этой целью он не до конца воспроизвел текст Костырченко, который далее сообщает, что секретарь ЦК Щербаков (тоже патриот из патриотов) «отнесся к его предостережениям серьезно, и уже в 1944-1945 годах в числе вновь принятых в МГУ студентов и аспирантов евреев почти не было». Как вы думаете, это сильно укрепило советскую физику?

Но, конечно, развернуться вовсю шовинисты во время войны не могли. В условиях борьбы с фашизмом проявить свое антисемитское нутро смертельно опасно. Режим очень нуждался в поддержке извне, которую можно было получить от западных демократий. Прежде всего, нужно было втянуть в борьбу с державами оси США, чему мешали сильные позиции изоляционистов в этой стране. Но в США были также сильны еврейские организации, которые надо было противопоставить изоляционистам. Кроме того, СССР очень нуждался в военных поставках, а также в финансовой помощи.

Поэтому, если внутри страны зверства нацистов в отношении советских евреев всячески замалчивались, то на заграницу информация о них широко распространялась. Очень быстро советские власти смекнули, что пропаганда будет гораздо эффективнее, если она будет исходить непосредственно от самих евреев. Вначале их использовали в этих целях периодически, затем было решено учредить Еврейский антифашистский комитет (ЕАК).

Берию осенило, что лучше всего использовать в руководстве комитета двух руководителей польского Бунда – Генриха Эрлиха и Виктора Альтера, тем более, что они находились у него под рукой: ждали исполнения смертного приговора, вынесенного им в конце июля – начале августа как польским шпионам, руководителям националистического подполья и т.п. Те, естественно, не возражали против чудесной перемены в своей судьбе, но, не зная советских правил игры, проявили излишнюю самостоятельность. Берии пришлось таки приговор привести в исполнение. Новая перемена в их судьбе подняла волну протестов на Западе, но Западу объяснили, что они, оказывается, действовали на руку фашистам. Ну, Запад еще не такое проглатывал…

И соорудили руководство комитета из своих, советских, все понимающих евреев. 15 декабря 1941 года на пост председателя комитета по предложению Щербакова (!) был назначен хорошо известный за границей выдающийся артист, руководитель Государственного еврейского театра (ГОСЕТ), еще и беспартийный, Соломон Михоэлс. В президиум комитета вошли другие видные деятели советской еврейской общественности.

С июня по декабрь 1943 года Михоэлс вместе с секретарем комитета И.С. Фефером провели триумфальное турне по городам США, Мексики, Канады, Англии. Везде они собирали многотысячные митинги, их приветствовали выдающиеся представители культуры и общественности этих стран, не только еврейского происхождения. Они неизменно рассказывали о нацистских зверствах в отношении евреев и неизменно же свидетельствовали о полной ликвидации антисемитизма в СССР, чем немало способствовали росту авторитета Страны Советов в глазах западной общественности. Попутно были собраны значительные средства в фонд Красной Армии.

Сионистские организации западных стран, особенно левого толка, воспылали надеждой, что совместная борьба против общего врага изменит ранее враждебную к сионистам позицию СССР. Иллюзии, однако, были обоюдными, что позднее сыграло, очевидно, свою роль в очень важной поддержке со стороны СССР в ООН права евреев на образование своего государства.

Возвратившись в декабре 1943 года в Москву после триумфального турне по западным странам, где они рассказывали, что в СССР нет уже и следов антисемитизма, Михоэлс и Фефер обнаружили, что за полгода их отсутствия его изрядно прибавилось. И на втором пленуме ЕАК, открывшемся 18 февраля 1944 года в Москве, впервые во всеуслышание было сказано об этом. Руководители ЕАК не поняли, что их комитет создан для пропаганды за границей, а не для представления еврейских интересов внутри страны. Успеха их демарш не имел, но после войны, когда их будут судить, им все припомнят…

Костырченко отмечает, что уже во время войны в идеологическом аппарате наряду с антисемитскими тенденциями закономерно набирали силу тенденции антизападные: «С середины 1942 года благодаря усилиям Щербакова и стоявшего за ним Александрова стала набирать обороты ура-патриотическая идеологическая кампания, отличительными особенностями которой явились, с одной стороны, безудержное (порой даже, что называется, с усердием сверх разума) восхваление всего русского – в истории, науке, культуре и т. д., а с другой – насаждение исподволь антизападных настроений, подпитывавших идиосинкразию ко всему иноземному и породивших после войны яростную пропагандистскую атаку против „космополитов“».

Костырченко напомнил, что в годы Первой мировой войны наблюдалось нечто подобное. Тогда черносотенная газета «Русское знамя» взывала: «Нынешние дни надлежит считать временем могучего пробуждения национальной гордости и самосознания русского народа. Немец – это только повод. России пора освободиться от всякой иноземщины». Подобные призывы не редкость и в нынешней российской прессе. А некоторые русские авторы еще обижаются, когда говорят о неизменности российской культурно-исторической матрицы. Антисемитизм и антизападничество в ней – близнецы-братья.

Итак, поворот к государственному антисемитизму, наметившийся в СССР в последние предвоенные годы, получил свое развитие даже в годы войны против фашизма.