Актуальное интервью

Спасение утопающих – есть дело рук… службы доверия

Моя собеседница просила сохранить её инкогнито. Такая у неё «должность»…

– Итак, вы не представляетесь.

– Анонимность – один из основных принципов работы нашей службы. Телефоны доверия, уже лет, как минимум, сорок  существуют повсюду в мире. Даже здесь, в Аугсбурге,  немецкий  телефон доверия работает уже тридцать лет. Человек, рассказывающий о каких-то своих сложных проблемах, не всегда может открыться даже очень хорошему своему другу,  родственнику или родителям… Даже врачу-психотерапевту рассказать всё до конца бывает непросто. А вот совершенно незнакомому человеку, лицо и имя которого скрыты, открыться иногда проще. Тут есть два достоинства. Человек высказывает свои мысли и чувства, как бы в пустоту, но всё же знает, что там – не вакуум, а собеседник, способный понять. В какой-то мере, если позволительно, это можно сравнить с исповедью. На исповеди человек совершенно точно уверен, что он не получит осуждения, что его поймут и поддержат, а совет будет высказан в очень тактичной и доброжелательной форме.

– Пришлось ли вам что-то менять в себе, чтобы соответствовать на самом деле роли  «духовника»? И, если «да», то каким образом?

– Конечно. У нас были очень серьёзные занятия – психологические тренинги, целью которых было развитие способности не только понимать других людей, но, прежде всего, способности понимать самих себя.

– Есть ли какой-то ключ, с помощью которого можно открывать если не все сложные внутренние замки и засовы, но хотя бы наиболее часто встречающиеся?

– Универсального ключа нет, потому что каждый человек это эксклюзивная, неповторимая  личность. Каждый человек достоин обожания, признания, любви, и поэтому уровень разговора  никогда не должен опускаться ниже уважения к собеседнику и ниже сочувствия ему, даже когда человек глубоко, как мне кажется, не прав.

– А бывает так, что тот, кто звонит, вам  резко антипатичен?

– Да, конечно, но эту антипатию необходимо в себе как можно скорее побороть. Потому что раз человек обращается, значит, он нуждается в поддержке, в сиюминутном лекарстве. И я в этой ситуации, как доктор. Я не имею права только по той причине, что человек мне не нравится, «не выписать лекарства или отказать в лечении». Я пришла сегодня на дежурство, значит, и свои проблемы, и свои симпатии-антипатии я оставила за дверью.

– Телефон «раскаляется» или часто молчит?

– По-разному. Может пройти дежурство без звонка, а может телефон звонить, не переставая. Часть вопросов – сугубо информационных. То есть людям просто требуется информация – куда  и по какому вопросу обращаться – это тоже входит в нашу компетенцию. Мы же служба для выходцев из бывшего Советского Союза, которые приехали в Германию из совсем другого мира, и они не совсем уверенно чувствуют себя в новой жизненной обстановке. А уже, как следствие, могут быть и какие-то душевные проблемы, включающие в себя и одиночество, и  беспомощность, и дезориентированность – всё то, с чем в той или иной степени сталкиваются почти что все переехавшие «на постоянное место жительства.»

– Звонят только наши?

– Как ни странно – не только. Иногда обращаются и немцы, причём, иногда по весьма курьёзным поводам. К примеру, по причине невозможности найти общий язык с русскими соседями. Цель их звонков – разобраться в особенностях нашего менталитета, а, поняв с нашей помощью «загадочную русскую душу», придти к «консенсусу». К таким очень часто встречающимся разногласиям с русскими соседями относится их привычка шумно веселиться и вообще не беспокоиться о покое соседей.

– Тут сразу почему-то на память приходит «Окно в Париж»…

– Ну, да. В большей или меньшей степени мы все вылезли из того «окна»… Из того «окна» – вообще очень многое в нас…

– И что вы обычно советуете? Что нужно учитывать в русской ментальности тем немцам, кто с нами как-то вынужден взаимодействовать и готов искать взаимопонимание?

– Им надо воспринимать, как данность, и нашу не немецкую «пунктуальность», и нашу не совсем немецкую «законопослушность». Вот тот человек, который жаловался на шумных русских соседей, для него, к примеру, было не понятно, как это можно игнорировать просьбы о соблюдении тишины и даже оговоренные законом ограничения по времени суток, когда шуметь запрещено. Звонивший человек сказал, что позвонить в полицию он всегда может, но ему бы хотелось обойтись без открытой войны. Как минимум, тому немцу нужно было помочь  элементарно найти переводчика, чтобы он мог нормально поговорить со своими соседями. Мы подсказали ему, куда обратиться и объяснили ещё какие-то простые, на наш взгляд, вещи, которые до разговора с нами его ставили просто в тупик.

– А с какими проблемами в основном обращаются наши люди?

– Одиночество, проблемы в школе с детьми и проблемы в семье. В конечном итоге, как можно понять из большинства рассказов тех, кто нам звонит, проблема состоит в непонимании новой для всех нас истины, что каждый человек за себя отвечает сам. Советская жизнь с её укладом не способствовала развитию в людях самостоятельности и ответственности.

Даже в немецкой системе обучения наших родителей убивает как раз это. Они помнят наши школы, где учителя дрожали над своими учениками, старались, как могли, разжёвывали, оставались дополнительно заниматься после уроков. Здесь совсем другой подход: кто хочет, тот учится, кто не хочет – не надо… И так во всём. Немецким учителям совершенно непонятнa повышенная опека наших родителей над детьми, родительское вмешательство в школьные дела. Когда наши родители звонят и жалуются на невнимание, как им кажется, учителей, то мы стремимся объяснить им эту разницу в подходах. И очень часто даже такого простого разговора человеку достаточно, чтобы немножко иначе посмотреть на происходящее.

– Однако главная проблема эмиграции – одиночество?

– Судя по нашим  клиентам – именно оно. Одиночество каким-то странным образом настигает даже тех, кого по формальным признакам одинокими не назовёшь, то есть, тех людей, у кого есть и семья, и друзья, и дети. Одиночество образуется по причине отрыва от привычной обстановки, привычного социума. К тому же для многих людей – проблема создать вокруг себя свой мир, в котором душе было бы легко и уютно. По-настоящему одинокие люди одиноки именно ввиду неспособности к коммуникации. Те люди, которые звонят, это, как правило, совсем одинокие души. Но всех их объединяет одна общая черта – негативное отношение к жизни. Им всё не нравится. Не нравятся условия, собственное положение, перспектива, окружение и так далее. Но, если из этого выделить что-то основополагающее, то я бы назвала это неумением радоваться, замечать что-то положительное вокруг. А положительное, как это ни странно, есть в  любой ситуации.

– Негативное мироощущение – оно может быть следствием той самой ностальгии?

– Нет, я думаю, это нечто более глубинное. Но люди, которых мучает как раз та самая ностальгия, тоже звонят. Иногда советуются относительно возвращения обратно на родину. Если звонит такой человек, он, как правило, спрашивает какие-то чисто информационные  вещи: куда обратиться, с чего начать процедуру, так сказать, репатриации. 

– Какие причины толкают людей сделать шаг назад?

– В первую очередь невозможность самореализации, утрата былого социального статуса. Но мы никогда не докапываемся до внутренних мотивов, не лезем, как говорится, в душу. Человек раскрывается перед нами лишь в той мере, в которой он сам этого желает. Но это сложное искусство удержаться на той грани, когда ты ведёшь с человеком  душеспасительные беседы и, в то же время, избегаешь лезть в душу. Границу посягательства на заповедную территорию сугубо личного переходить строго запрещается. Всегда слышно по тону: здесь – стоп.

У нас есть ещё принцип: мы не даём готовых решений и советов. Мы помогаем человеку лишь получше понять самого себя. Посмотреть на себя, как в зеркало, и увидеть что-то, о чём человек и не подозревал. Мы, ведя любой разговор, рассматриваем ситуацию с разных сторон. Мы задаём человеку вопрос: «А как вы сами думаете, что можно было бы в такой ситуации сделать, что предпринять?» И человек сам начинает думать, сам выходит из психологического тупика.

– Вы сказали, что очень часто одиночество испытывают люди с негативным мироощущением, но ведь с этим  ничего не поделаешь. Это органика.

– Я с вами не соглашусь – поделаешь. Было несколько случаев, когда человек отвечал на все вопросы «нет»: то не нравится, это не нравится и так далее. Тогда я спрашиваю, например, «а солнце вам нравится»? И шаг за шагом, вопрос за вопросом подвожу человека к мысли, что  есть в жизни и другие цвета и оттенки, кроме чёрного. Был случай, когда человек спустя какое-то время позвонил и поблагодарил за то, что я удержала его от непоправимого шага.

– Остановить от суицида это, наверное, самое трудное, что на вас теоретически тоже возложено?

– Да, и к подобным разговорам нас готовили на занятиях особенно серьёзно.

– Вообще есть секреты счастья, что «вам говорили на занятиях»?

– Есть. И главный из них: «Положительное имеется во всём».

– Так уж и во всём? Вот, например, умер близкий человек, и что же тут положительного?

– Однажды я видела здесь в Германии на фронтоне церкви при кладбище большую надпись: «Не плачьте, что их нет, радуйтесь, что они были с вами.» Есть такая книга одного американского автора: «Десять секретов счастья». Так вот автор там приводит такой пример. Он приходит к своему другу, который обречён, болен раком и видит его в прекрасном расположении духа. Автор спрашивает у друга, в чём причина такой радости. «Ты видишь, я ещё жив!» – отвечает человек. Очень важна эта положительная установка, позитивное мышление. Его надо воспитывать в себе.

– Вам звонят верующие люди или атеисты?

– Разные. Ещё один наш следующий принцип – внеконфессиональность. Но с верующими людьми легче. Есть люди, которые сами делятся с нами тем, как они пришли к вере. Это очень интересно, и у каждого человека – свой путь.

– Третья из наиболее часто встречающихся тем – вы сказали – проблемы в семье…

– Да, очень часто сложности, которые имелись в зародыше до отъезда сюда, здесь, «на чужбине» обостряются предельно. Потому что человек попадает в чужую среду, тяжело адаптируется, теряет работу, и эта утраченная почва под ногами не может не сказываться на семейных отношениях… К тому же, ещё Довлатов подмечал, что при переезде за границу женщины легче приспосабливаются к новой ситуации, нежели мужчины. Хотя женщины и звонят нам чаще. Мужчинам труднее раскрыться, труднее обратиться за советом. Однако бывали случаи, когда звонили не просто мужчины, а, к тому же, мужчины из других стран – из Ирландии, из Голландии. Для нас загадка, как они про нас прознали, но факт остаётся фактом.

– А проблема несчастной любви, вообще трансконтинентальная проблема, тоже в какой-то степени поддаётся телефонному врачеванию?

– Когда, рассказывая свою историю, человек ждёт ответа на вопрос «расстаться или продолжать эти отношения», ответа мы не даём – слишком опрометчиво лезть в чужую судьбу и жизнь, но подтолкнуть человека к размышлениям на тему, что дают ему эти отношения – радость или страдания, так ли они ему нужны, что в этих отношениях важно – это то, что мы можем.

– Проблема отцов и детей здесь, в эмиграции, вероятно, обретает какие-то особые черты?

– Да, конечно, ведь российская традиция взаимоотношений родителей и детей, она другая, нежели в Германии, да и вообще на Западе. Здесь больше отстранённости, атомарности, что называется. Мы, российские родители, по привычке тянемся к своим чадам, а наши чада это уже воспринимают в лучшем случае снисходительно. К тому же, мы привезли сюда с собой даже на совершенно бессознательном уровне некоторую авторитарность. «Я – родитель, и уже поэтому я всегда прав.» Здесь эта аксиома не работает. Зачастую накладывается ещё и потеря родителями собственного стасуса. Масса нюансов. К примеру, очень часто наши дети стесняются нас. Мы – «неправильные немцы». Мы плохо говорим, мы зачастую малообеспечены. То есть нам, как родителям, здесь намного труднее выполнять свою функцию и сохранять своё влияние на детей.

Мы присутствовали как-то на заседании городского совета, где обсуждались проблемы иностранцев, и была представительница отдела образования. И вот она с таким недоумением говорила, что для них абсолютно непонятна эта родительская гиперопека, желание влезть во все мелочи, и  поэтому учителям очень трудно находить с нашими родителями какой-то контакт. Родители же наши не желают принимать такое положение вещей, они настаивают на привычном стереотипе.

– Но детям нашим тоже ведь сложно. Они находятся на стыке этих двух традиций и культур…

– Конечно, ведь дети немецкий уклад восприняли гораздо быстрее взрослых.

– Как вы и ваши коллеги, будучи тоже выходцами из тех же мест, что и ваши абоненты, советуете многое уже с точки зрения людей с немецкой ментальностью?

– Нам посчастливилось познакомиться с немецким психологом, который уже много лет работает в этой области, господином Райнхардом Магирой. Он любезно согласился проводить с нами занятия. Мы с ним встречаемся регулярно. И это крайне полезно для нас, и, как он говорит, для него, как для психолога, тоже. Иногда он нам даёт какие-то контрольные задания, и для него многое в наших решениях оказывается совершенно неожиданным и даже полезным в понимании совершенно другой ментальности.

– При таком обычном и популярном для Германии явлении, как обращение к психотерапевту, зачем нужна служба доверия, которая, в общем-то, является, по сути, самодеятельностью?

– В том-то и дело, что для немецкого населения обращение к психотерапевту (и даже к психиатру) – дело обыденное. Для  русских – это ужасный барьер. Для нас пойти к психотерапевту всё равно, что признаться в своей психической неполноценности. К тому же, присутствует боязнь, неготовность раскрыться. А при отсутствии психологического выхода появляются такие «выходы», как алкоголь и наркотики. Но что положительно: к нам на службу звонят родственники этих людей, и мы им подсказываем конкретные адреса, куда можно обратиться с подобными проблемами. Также звонят врачи-наркологи, оставляя свои координаты для тех, кто в таком лечении нуждается. Естественно, мы не делаем никому рекламы, мы всегда одновременно сообщаем несколько адресов специалистов на выбор.

– Сколько человек в вашей группе? Каков образовательный ценз? Все ли допущены к этой работе или кто-то не справился, не прошёл отсев?

– Несколько человек ушли сами, может быть, потому, что, придя сюда, они думали, что получат оплачиваемую работу. Кто-то нашёл постоянную работу. И в тоже время есть люди, кто имея постоянную работу, не бросают эти дежурства. Мы работаем каждый день, но нет никакого принуждения. Все люди с высшим образованием. Всего нас восемнадцать человек.  Сложился очень хороший климат, и он не может не влиять благотворно и на наших клиентов.

– Сколько существует ваша служба?

– Три с половиной года.

– Ну и, отбросив ложную скромность, за три с половиной года, как вам кажется, вы принесли реальную пользу?

– Думаю, что да. Многие люди звонят повторно, благодарят, говорят, что мы помогли снять  внутренний «раздрай».

– Как  называется ваша служба и как вас можно найти?

– Называемся мы по-немецки «Sorgen Telefon», по-русски «Телефон доверия». Позвонить нам можно из любого уголка Германии и даже из-за границы. Номер: 0821 – 4508000. Никакого специального тарифа у нашего телефона не существует. Эта наша помощь – дело абсолютно бескорыстное. И ещё я хотела сказать, что если есть люди, которые чувствуют в себе этот потенциал доброты, они могут придти помочь нам или организовать в своих городах такие же службы. Возможность помогать людям в трудной жизненной ситуации – это помощь и в реализации самого себя. Вот единственная наша «корысть»…

г. Аугсбург