8 марта

Праздник, которого мы себя лишили

Само понятие праздника, как дня радости и красоты, органически неотделимо от женщин. Эту великую истину мы постигали ещё в школе, за что им обеим спасибо: и школе, и женщине. Для меня женская красота имела конкретное воплощение в лице нашей классной руководительницы, и не только в лице, но и в фигуре. И не только для меня, хотя мы, школьники,  радовались, когда наша классная иногда не приходила. Еще бы! Её некому было заменить, и нас отпускали с уроков. Но мы и радовались, когда она возвращалась или просто приходила каждый день, потому что заменить ее не мог никто. Я до сих пор помню не только её улыбку и голос, но и линии фигуры – природа наделила ее так щедро, что это замечали даже дети. Может быть, благодаря ей, нашей классной, а не природе, и развилась во мне эта неодолимая тяга к противоположному полу. Но человек за это время стал намного успешней справляться как раз с природой. Особенно со своей собственной. Тяга к женщине как к объекту красоты и источнику радости, встреча с ней как праздник стали уделом вымирающих романтиков и фантазеров. В мире, вообще, происходит что-то малопраздничное. Мы расползаемся не только по национальным отсекам, но и по половым. После принятия закона об однополой семье не знаешь, чего ждать дальше. Если приоритетом семьи – ячейки общества становится не её воспроизводство, а узаконенное удовлетворение сексуальных потребностей в любой форме, то в каком направлении ориентировать детей?! Не пора ли и мужчинам, мающимся от одиночества и неспособности завести себе подругу, дать статус отцов-одиночек? Несостоявшихся. И не драть с них подоходного налога, ведь им и без того тошно. Да и зачем вообще человеку двуполость, создающая столько проблем? Впереди все равно матриархат. Переделать сразу всех мужиков в женщин, да и вся недолга! Какая будет сплошная красота вокруг! Тем более, что многие мужики уже и так на баб похожи, а многие хотят походить. Вот обрадуются ли этому сами женщины? Но кто же их будет спрашивать? Для таких решений существуют правительства. А в них женщин до сих пор меньшинство. На худой конец можно будет решить дело полюбовно – референдумом, но подсчет вести вручную, с участием представителей внеземных цивилизаций. Потому что людям земным вопросы контроля доверять полностью нельзя! Интересно, а что там у Нострадамуса? Кто победит, кто останется на Земле? Одни только женщины, или все-таки и мужики?! Или опять победит дружба? Или всё же жизнь действительно настолько мудра, что всё периодически возвращается на круги своя, но на более высоком, как принято думать, витке спирали, и всё  непременно возрождается, как живая природа весной? Такая перспектива утешает.

В прошлой  нашей заорганизованной жизни для старта весеннего психофизиологического возрождения была даже отведена конкретная дата – 8  марта. Но иронический тон, как это принято на Западе по поводу превращения этого дня в Международный женский, мне не кажется ни уместным, ни правомочным. Известно, что праздник этот только расцвёл на просторах родины чудесной, а возник на немецкой земле, что инкриминируется то ли Розе Люксембург, то ли Кларе Цеткин, а немецкие сдержанные фрау на поверку точно так же нуждаются в зримых и регулярных проявлениях повышенного мужского внимания, как и все другие. Недавно один мой знакомый и хороший врач, очень хороший врач, потому  что сумел в пятидесятилетнем возрасте и язык осилить и работу в Йене найти, поведал мне, что как-то на 8 марта принёс своим немецким коллегам-дамам торт, поздравил и подарил каждой по цветочку. Только по одному цветочку. «Ты не поверишь, – сказал он мне, – они все прослезились. Признались, что давно перестали себя чувствовать женщинами на работе.» У меня тоже горло перехватило от такой издержки капитализма. Женские слёзы всегда тяжелы мужскому сердцу, хоть такая печаль и светла.

«Однако, – подумал я, – мнение, что в западных женщинах осталась только одна загадка – где на них взять денег, придётся брать обратно.» Мнение это сложилось у меня всё в той же прошлой жизни, где у нас не было никакой возможности составить иное, потому что ни западных женщин к нам, ни нас к ним близко не подпускали. Но у западных мужчин рамки общения с нашими женщинами были несколько пошире. Мне кажется, что нашим читателям и читательницам небезынтересно сделать небольшой экскурс в историю этих взаимоотношений. В одну небольшую историю.

В самые застольные времена брежневщины поставили нам японцы в город Нижнекамск этиленовый комплекс. Драматургия наших взаимоотношений с ними достойна не то что пьесы, но романа. Увы, не по силам… И всё же один день, как раз 8 марта, описать попытаюсь… Тогда ещё резонность празднования женского дня под сомнение не ставилась. Это западные мужики под тем предлогом, что женщин надо любить каждый день, а не раз в год, праздник этот осмеивают. На самом деле, как мне теперь кажется, им просто жаль дополнительных расходов, неизбежных при празднике, пусть и на своих же любимых, но ведь расходы эти без навара. В России это называется жлобством, но Запад этого слова не понимает. Ещё удивляются, что в России женщины добрей и покладистей.

Японцы по образу жизни почти западные люди, но не такие прижимистые. Женщин у них своих не было, мучались они от сексуальной своей невостребованности так, что и говорить об этом не стеснялись, и празднику были искренне рады. Один из них даже попросил меня как-то познакомить его с какой-нибудь «вумэн». Я честно разобъяснил,  что нашим девушкам контакт с японцами сулит одни неприятности. «Неправда, – обиделся он, – я только ростом маленький!» И только, когда понял, что я имел в виду, презрительно бросил: «Варварская страна. Единственная, где женщин не допускают к мужчинам!» Вскоре он куда-то исчез.

По причине отсутствия своих, японцы пригласили наших жён, ну и нас, конечно, куда ж им было от нас деться? За соперников в амурных делах никто японцев не держал, поэтому и мы приглашение благосклонно приняли.

В урочный день, в урочный час мы заявились к ним, в гостиницу иностранных специалистов.

Представьте себе богато обставленную четырехкомнатную квартиру с высокими потолками, настоящим баром в центральном зале, с опять-таки высокими кожаными табуретками, перемигивающимися фонариками в такт музыке и огромной картиной на стене у входа в зал с бросающимся в глаза  названием «Экстаз». Это была даже не картина, а фотография обнаженной негритянки, снятой действительно в состоянии экстаза. Я по сей день с трудом отличаю обнаженную женщину от голой. Пожалуй, негритянка все-таки фотографировалась голой, потому что партнер явно угадывался и был просто искусно заретуширован. Это было время, когда журналы и экраны не были еще забиты голыми задницами, и картина впечатляла, во всяком случае, настраивала на определённый лад. Над картиной висел плакат на русском языке «Женщины – да, мужчины – не надо!». Этот ребус разгадывался просто: мужчинам деликатно давали понять, что им лучше остаться за дверью, но мы сделали вид, что эту долю правды в этой милой шутке не поняли.

В соседней комнате стояли два длинных стола, уставленных диковинными закусками, источавшими нездешний аромат. Поясню, что гастрономическую часть праздника тоже обеспечили сами японцы. Для этого их шеф, господин Исэки-сан, освободил от работы двух инженеров на целый день. Случай из ряда вон для супердисциплинированных японцев. Продукты они использовали только привезенные из Японии. Шедевры национального кулинарного искусства должны были окончательно покорить и сломить наших женщин. Это и произошло. Не только они, наши дамы, но и мы, вдохнув ароматы японской кухни, просто не смогли выдохнуть, как человек, хватанувший спирта. Я никогда не предполагал, что употребляемое человеком в пищу может иметь такой жуткий запах. А вкус! Когда мы уселись за столы и стали пробовать то ли рыбьи доспехи, то ли змеиные шкурки, то ли какие-то рыбные чешуйки, нафаршированные черт-те чем и набитые какой-то коричневой пастой, аппетит у нас сразу пропал. В стаканах тонкого стекла стояла бурая жидкость, которую японцы, гостеприимно улыбаясь, по-русски называли суп.

Японская водка «Саке» по запаху напоминала мне самую хреновую бурячиху, которую я когда-либо пробовал – самогонку «Мария Демченко».

– Вот что,  Реджинальд, – сказала моя жена Марина сидевшему рядом англичанину, шеф-механику фирмы «Элиот» мистеру Челакомбу, – если вы джентльмен, вы должны выпить этот суп за меня.

– Для вас, Марина, – галантно тряхнул рыжими кудрями шеф-механик, – я готов на все, но попросите, пожалуйста, принести пустой тазик и поставить рядом.

Спасли праздник огорченные, но сообразительные японцы. Увидев, что гостьи ничего не едят и «Саке» не пьют, они быстро поджарили картошки, подрезали сыра и колбасы, а не менее сообразительные русские, притащившее с собой в качестве презента по бутылке «Столичной», тут же их и раскупорили. Пили за русско-японскую дружбу и, наоборот, за японско-русскую. За русских и японских красавиц, за этилен и за множество других органических соединений, за возможность в обозримом будущем и русским ездить в Японию, что воспринималось тогда как откровенная издёвка. И в конце концов – за мир. Тост этот предложил мистер Челакомб после того, как сходив в туалет, увидел литографию на стене – командир советской подводной лодки у перископа. С какой целью повесили иностранцам около туалета эту угрожающую картинку можно было только догадываться.

– Можете себе представать, Борис, – с ударением на «о» спросил Челакомб, – что это вы, и целитесь в меня? – он ткнул пальцем себе в сердце.

– Не могу, я танкист, – раскрыл я ему по-пьяне военную тайну.

– Вы не танкист, вы счастливчик, – сказал он, – у вас такая жена! Почему у вас всего один ребенок?

– И одного-то прокормить трудно. А сколько должно быть? – поинтересовался я.

– Пять! – закричал он, – пять! Ведь с одним она может уйти к другому… В Англии ее у вас бы уже увели.

– Поэтому меня и не пускают в Англию, – сказал я.

Он засмеялся. Я тоже попытался, но у меня не получилось.

Вечер закончился великолепно. На прощанье нашим дамам, а заодно и нам надарили кучу подарков, а наши робкие попытки отказаться нейтрализовали тем, что у японцев это традиция, и её нельзя нарушать. Мы сказали, что она нам очень нравится, эта традиция, и пообещали внедрить её у себя! Но у нас это не привилось.

Прощаясь, мистер Челакомб пригласил меня на очередной банкет в честь отъезда его коллеги.

– У меня такое впечатление, что вы приглашаете меня на все ваши банкеты исключительно из-за Марины, – с нетрезвой прямотой сказал я.

– Ну, Борис, – засмеялся он, – я полагал, что вы умный, но чтобы настолько…

Я тоже попытался засмеяться, у меня опять не получилось. Однако день этот запомнился, как один из самых лучших и ярких за всю жизнь. К сожалению, два раза войти в одно и то же восьмимартовское состояние не дано никому, а в чужой монастырь со своим праздником соваться считается неприличным, но «Международного женского дня»  всё же жаль. Может быть потому, что он требовал адекватного мужского, о котором уже как бы и речи быть не может, и что тоже восторга не вызывает, а может потому, что он был из разряда живых праздников, таких, как новый год или масленица, и не приурочен ни к победе революции, ни к рождению Христа, а потому и радовал всех без исключения. А много ли у нас осталось общих радостей для всех? И уж коли мы привезли с собой два признанных во всём мире богатства: язык и женщин, так, может быть, и будем воздавать им должное, а то ведь, не дай бог, порастеряем и первое, и вторых.

г. Берлин