Кто фальсифицирует военную историю

Никто не забыт, ничто не забыто...

Родина слышит, Родина знает,

Где в облаках ее сын пролетает.

С дружеской лаской, нежной любовью

Алыми звездами башен московских,

Башен кремлевских,

Смотрит она за тобою.

Евгений Долматовский, 1950 г.

В мае мы отметили 64 годовщину окончания Второй мировой войны. Но тема войны не отпускает – 22 июня исполняется 68 лет нападения Германии на Советский Союз, начало того, что в СССР получило название Великой Отечественной войны. Возвращаясь к этой теме, сегодня мы даем слово тем, кто познал войну на собственной шкуре, кто вынес ее на своих плечах, а также историкам, изучающим или фальсифицирующим (их тоже надо знать) некоторые ее аспекты. Все материалы печатаются со значительными сокращениями (выделенные в текстах слова выделены мной – И. З.)

«Только преступники могли так сорить своим народом!»

Виктор Астафьев, письма о войне. «Новая газета», 6 мая.

28 декабря 1987 г., Красноярск. В. Кондратьеву

Дорогой Вячеслав!

Прочитал в «Неделе» твой отлуп «наследникам». Зря ты их и себя утешаешь – все мы его «наследники», и, если бы не были таковыми, у него и у его сторожевых псов основы не было бы. Мы и жертвы, и претворители его. Все мы, все наши гены, косточки, кровь, даже говно наше пропитаны были временем и воздухом, сотворенным Сталиным. Мы и сейчас еще во многом его дети, хотя и стыдно даже себе в этом признаться. Слава богу, что уже не боимся, а лишь стыдимся.

Я совершенно сознательно не вступил на фронте в партию, хотя во время нашего стояния 1944 года политотделы, охваченные бурной деятельностью, махали после боя руками, клацали зубами и болтали своими языками, загоняя всех в партию, даже целые взводы делая коммунистическими. Но видевший расстрел людей в Игарке, знавший о переселении «кулаков» такое, что и во сне увидеть не дай бог, ведавший о строительстве Норильска и не всё, но достаточно много получивший объяснений о книге «Поднятая целина» в пятнадцать лет от очень «осведомленных» бывших крестьян, с которыми лежал долго в больнице… я созрел, чтоб не иметь дел с той, которая поименовала себя сама – «умом, совестью и честью эпохи»! Как я увернулся, одному богу известно!..

…Нам не до Сталина и не до «ура» было – ткнуться, упасть, уснуть. От усталости, недохватов, от куриной слепоты много погибло, выходило из строя бойцов. Не тебе говорить, когда отупеешь и обессилишь до того, что одна-единственная мысль в голове шевелится: «Скорей бы убило. Отмучился бы»…

«На святое замахиваетесь! Мало вам Сталина! Так и до Жукова доберетесь!..» А между прочим, тот, кто «до Жукова доберется», и будет истинным русским писателем, а не «наследником». Ох, какой это выкормыш «отца и учителя»! Какой браконьер русского народа. Он, он и товарищ Сталин сожгли в огне войны русский народ и Россию. Вот с этого тяжелого обвинения надо начинать разговор о войне, тогда и будет правда, но нам до нее не дожить. Сил наших, ума нашего и мужества не хватит говорить о трагедии нашего народа, в том числе о войне, всю правду, а если не всю, то хотя бы главную часть ее.

Черчилль говорит в своей книге публицистики, что победители в войнах непременно оставались побежденными, и ни одна страна, ни один народ не терпел такого поражения в войне, как Россия и русский народ. Ее, России, попросту не стало. Страшно произносить, но страна-победительница исчезла, самоуничтожилась, и этому исчезновению и самоуничтожению и продолжающемуся неумолимому самоистреблению шибко помогли наши блистательные вожди, начиная со Сталина, и однопартийная система, спохватившаяся спасать страну и народ во время уже начавшейся агонии.

1 апреля 1990 г., Красноярск. Адресат не установлен.

Уважаемый Александр Сергеевич!

Ах, как жалко мне Вас огорчать на старости-то лет, да никуда от жизни не денешься… И Вы, и полководцы, Вами руководившие, были очень плохие вояки, да и быть иными не могли, ибо находились и воевали в самой бездарной армии со времен сотворения рода человеческого. Та армия, как и нынешняя, вышла из самого подлейшего общества – это и в доказательствах уже не нуждается. Теперь всем уже известно, кроме Вас, конечно, что потери наши на войне составляют 40 – 50 миллионов, и я повторял и повторяю Вам и на этот раз: не Вы, не я и не армия победили фашизм, а народ наш многострадальный. Это в его крови утопили фашизм, забросали врага трупами. Первая и единственная пока война из 15 тысяч войн, происшедших на земле, в которой потери в тылу превышают потери на фронте – они равны 26 миллионам, в основном русских женщин и инвалидов, детей и стариков. Только преступники могли так сорить своим народом! Только недруги могли так руководить армией во время боевых действий, только подонки могли держать армию в страхе и подозрении – все особые отделы, смерши, 1-е, 2-е… -надцатые отделы, штабы, напоминающие цыганские таборы. А штрафные роты, а заградотряды? А приказ 227? Да за одно за это надо было всю кремлевскую камарилью разогнать после войны…

Побивши шестую армию немцев, что ж Вы не похвалитесь, что немцы тут же разбили под Харьковом (заманив в явный мешок) шесть наших армий? Только одних Ваших доблестных сотоварищей-лампасников под Харьковом одновременно было взято в плен 19 штук, потому что они привыкли наступать сзади и отступать спереди, вот и угодили в полосу сомкнутого кольца сами. В 1943 году! Или о таком позоре: любимец Сталина Мехлис взялся командовать тремя армиями в Крыму, забыв, что редактировать «Правду» и подхалимничать перед Сталиным, писать доносы – одно, а воевать – совсем другое. Манштейн «танковым кулаком», из двух танковых корпусов состоявшим, подчинив себе по пути на Керчь несколько полевых дивизий, не побоявшись бросить в тылу осажденный Севастополь, так дал товарищу Мехлису, что от трех наших армий «каблуков не осталось», как пишут мне участники этой позорной и кровавой бойни. Мехлис-то ничего, облизался и жив остался. Удрапал, сука!..

Ах, как мне тоже хотелось бы похвалиться и похвалить Вас! Да за что? За то, что, борясь за свою «генеральскую» правду, Вы забыли похоронить павших бойцов, и косточки их по сию пору валяются по русским лесам, полям и болотам (за границей-то все они прибраны, и я видел не в ГДР, а в ФРГ бережно хранимые могилы наших солдат), или хвалить за то, что, жируя в послевоенные годы, наши мудрые старшие товарищи вспомнили о вояках через двадцать лет, когда их большая часть уже отстрадалась и лежала в земле?

Лето 1995 года

Товарищ Куликовский!

Я благодарю Вас за письмо и прежде всего за то, что Вы подписали его, а то ведь эти храбрые коммунисты подписываются словами – «участник ВОВ и труда», боясь за свою шкуру и здесь, в мирной жизни, где писатель, ими отчитываемый или обматерённый, в лучшем случае может наплевать оскорбителю и поучителю в глаза. Благодарю за то, что не унизили звание фронтовика и седины свои каким-нибудь псевдонимом или подписью – «ветераны»…

Я пишу книгу о войне, чтобы показать людям, и прежде всего русским, что война – это чудовищное преступление против человека и человеческой морали, пишу для того, чтобы если не обуздать, так хоть немножко утишить в человеке агрессивное начало. А Вам надо, чтобы воспевалась доблесть на войне и многотерпение, забыв при этом, что, чем более наврёшь про войну прошлую, тем скорее приблизишь войну будущую. И те писатели, которых Вы перечислили, продукцию, Вам потребную, поставляли для души Вашей, жаждущей победных радостей, эту радость и преподносили. И… постепенно, победно шествуя, сочинили угодную таким, как Вы, героическую войну. А я и сотоварищи мои, настоящие-то писатели и страдальцы, восприняли войну как отвратительную, подлую, в человеке человеческое убивающую. Список Ваших любимых писателей потрясающ, эти покойнички, за исключением Симонова, ничего уже, кроме вздоха сожаления, часто и насмешки, не вызывают. В Вашем списке нет мной уважаемых писателей, есть беспомощные приспособленцы, елеем мазавшие губы советскому читателю. Константин Воробьёв, покойный мой друг, Александр Твардовский, Виктор Некрасов, Василий Гроссман, Василь Быков, Иван Акулов, Виктор Курочкин, Эммануил Казакевич, Светлана Алексиевич – вот далеко не полный перечень тех, кто пытался и ещё пытается сказать правду о войне и кого за это согнали в ранние могилы такие вот, как Вы, моралисты, присвоившие себе право поучать всех и объяснять «неразумным» правду да выгонять их за границу, как Солженицына иль того же прекрасного писателя – Георгия Владимова…

Есть закон у Вашей любимой партии, согласно которому за войну расстреляно миллион человек на фронте, так необходимых в окопах, да ещё двенадцать миллионов в лагерях медленно умерщвлялись и столько же их охраняло в ту пору, о которой всуе упомянутый Вами писатель Богомолов писал, что «на фронте был катастрофический недокомплект»…

Степень нашего одичания столь велика и губительна, что говорить о правомерности того или иного суждения уже и не приходится, и я, говоря «нашего одичания», имею в виду не только своё и соседа моего пьяницы и разгильдяя, но и Ваше тоже. Я свое «одичание» сознавал и сознаю постоянно и стыжусь его. Вам и этого не дано. Вы так здорово и правильно прожили жизнь (живя семьдесят лет в бардаке, остались целками, как ехидно заметил один современный поэт), что и каяться-то Вам не в чем. Иисусу Христу было в чём покаяться, а владимирскому обывателю Куликовскому не в чем! Один отставной полковник-графоман, осаждавший редакции, написал в своё время бессмертный стих. Дарю Вам его на прощанье, потому как он наиболее других произведений соответствует Вашей бодрой морали и нравственным критериям:

Наша родина прекрасна
И цветёт, как маков цвет,
Акромя явлений счастья,
Никаких явлений нет!

Ну, а если всерьёз, то запомните слова поэта Виктора Авдеева, бывшего пулемётчика, умершего от ран ещё в сороковые годы: «Победой не окуплены потери. Победой лишь оправданы они». Почаще их вспоминайте, когда упоения от победных маршей и блудословия победного Вас снова посетят.

Кланяюсь. В. Астафьев

Непраздничные мысли накануне Дня Великой Победы   

Даниил Гранин, «Известия», 8 мая

Мой друг Вадим Пушкарев отправился на войну артиллеристом в июне 41-го. Он был в числе тех тысяч ленинградцев, которые пошли в армию, в ополчение и начали пропадать в первые же дни войны. Что значит «пропадать»? «Пропавшие» – это люди, которых постигла судьба, вершившаяся на моих глазах, когда мы отступали (а грубо говоря – драпали) от эстонских рубежей вглубь Ленинградской области и когда весь Северо-Западный фронт начал отодвигаться с совершенно непредвиденной скоростью в направлении к Ленинграду.

Вадим пропал в боях, кажется, под Урицком. Его семье, как семьям всех без вести пропавших, не полагалось ничего – ни пенсий, ни льгот. Их лишали аттестатов так же, как семьи военнопленных. Эти вообще становились второсортными людьми. Один из наших вождей предлагал семьи военнопленных подвергать репрессиям. Между тем в плен попадали в 1941 году целые дивизии, более того – армии. В 41-м попали в плен и пропали без вести почти 2,5 миллиона человек. Плен по тогдашним советским понятиям становился позором: попал в плен – трус и изменник, по всем требованиям того времени ты должен был покончить с собой – только не плен.

Уже после войны нас убеждали, что среди без вести пропавших могли быть перебежчики, уходившие к немцам. Сама возможность такого подозрения уже зачисляла исчезнувших в изменники и предполагала наказание задним числом, даже после войны.

Недавно в одной из наших газет я увидел фотографию: родные и близкие встречают вернувшегося из плена солдата. С какой радостью и восторгом бегут они ему навстречу! Бегут навстречу американскому солдату: снимок сделан в Америке. В США к военнопленным относятся как к людям, которые пострадали, претерпели лишения и невзгоды во вражеском плену. На родине их встречают торжественно, с почетом – все, вплоть до президента. В США бывших военнопленных награждают орденами, есть специальная медаль военнопленным. И во Франции плен засчитывается как время, «проведенное в условиях войны». Бывшие военнопленные могут выйти на пенсию раньше положенных 65 лет, имеют надбавки к ней, скидки на проезд по железной дороге, усиленное медицинское обслуживание, комфорт в пенсионных домах и тому подобное.

Но что интересно! Нечто подобное было и у нас в России, в царской армии. Цитирую дореволюционное «Положение о военнопленных»: «Воинские чины, взятые в плен, по прибытии из плена получают... жалованье со дня последнего довольствия на службе за все время нахождения в плену... Семейство их получает половину того содержания, какое их главы получали на службе в день взятия в плен, вплоть до возвращения из плена, или назначение пенсии в случае смерти в плену».

У нас же семьи военнопленных становились бесправными. Ужасна наша неблагодарность по отношению к сотням тысяч безвинно попавших в плен солдат, неблагодарность, которая длится до сих пор. Мы никак не можем отдать должное им, участникам Великой Отечественной войны, даже спустя столько лет отказываем им в праве на это звание...

И вот мы победителями вошли в Европу. Нас встречали действительно с радостью, как освободителей. И вот я до сих пор не знаю, откровенно говоря, нужно ли было нам, например, входить в Польшу. Для меня, как для солдата, беда и боль состояла в том, что, перейдя границу, по-прежнему продолжали гибнуть мои однополчане. А ведь главное было сделано – мы защитили отечество и Отечественная война закончилась. Немец уже был сломлен. Почему же мы не дали народам самим решать свою судьбу?

Но какая стратегия стояла за 300 тысячами солдатских жизней, беспощадно и неоправданно положенных под Берлином за неделю до окончательного падения врага? Наши солдаты бессмысленно погибли накануне Победы. С момента перехода границы все должно было измеряться возможными потерями живой силы. Одно дело, когда мы спасали свою страну, а дальше наши действия решала цена человеческой жизни, и только она.

Особая тема для разговора в годовщину Победы – воинские кладбища и памятники. Эти кладбища незаметно исчезают с нашей земли. Так, снесено кладбище нашего батальона под Пулковом. В каждом нашем малом городке, в каждой деревне были ушедшие на войну и погибшие там солдаты. Теперь уже имена не всех земляков можно восстановить. И все же необходимо поставить даже в небольших населенных пунктах не безымянные мемориалы, а со списками всех, кто не вернулся с фронта. Включая и без вести пропавших. Иначе наши праздники с фейерверками и салютами выглядят ущербно, фальшиво.

Надо признать, что наше беспамятство, а то и сознательная забывчивость давно перешагнули государственные границы. Мы уже за годы новой жизни не признали никаких ошибок. Ни ошибок, связанных с Чечней, ни ошибок, связанных с Чехословакией 1968 года, Венгрией 56-го, Германией 53-го. Никаких ошибок мы не признали. Это очень трудно сделать, но надо.

Мы не находим в себе мужества быть честными. В том числе, между прочим, и по отношению к военнопленным и пропавшим без вести. А ведь именно к честности и чести призывает нас память о жертвах войны.

Непокоренные или незащищенные?

Галина Аграновская. «Известия»,  13 мая

Все, о чем размышляет Гранин, касается и меня лично. И я решила откликнуться. Расскажу о личном, но из таких судеб складывается общее, общественное. Это та общая судьба, которую во времени точно и горько определил Николай Глазков: «Век двадцатый, век необычайный.../ Чем столетье интересней для историка,/ Тем для современника печальней»...

 

...В этом году я получила медаль «Непокоренные». Если говорить о судьбах, подобных моей, то медаль должна называться «Незащищенные». Я родилась 5 мая. В 1937-м на торжественной линейке, посвященной рождению Карла Маркса (5 мая), я была исключена из пионеров как дочь врага народа.

А дальше приведу справку, выданную мне в управлении Министерства безопасности РФ по г. Москве и Московской области: «Дана Аграновской (дев. Каманиной) Галине Федоровне 1928 г.р., урожд. в г. Москве, о том, что она 15 августа 1942 года из Брянской области была насильно угнана в Германию, где находилась в городе Франкфурте-на-Майне и работала рабочей. Освобождена в марте 1945 года. Фильтрацию прошла в лагере N 240 города Кенигсберга 19 сентября 1945 года, после чего возвратилась на Родину. Другими сведениями, в т.ч. о совершении ею преступлений против Родины в указанный период, не располагаем. Основание: архивная справка УБ РФ по Брянской области. 06.07.1993 г. N 459-143».

...Освободили меня американские части. Отправили в Кельн под защиту Красного Креста. Меня и таких, как я, лечили, кормили. Одели-обули. Чернокожая медсестра, смазывая лекарством голову (у меня был фурункулез), говорила: «Пуэ герл, пуэ герл» («бедная девочка»). Усиленное питание, витамины, шоколад за пять месяцев под крылом Красного Креста превратили меня в почти цветущую девушку, что раздражило особиста отдела фильтрации в Кенигсберге. Туда мы были переданы американским Красным Крестом под «защиту» особого отдела Советской Армии. Вот тут-то особист и сказал: «Какая краля, на немцев работала, американцы освободили. Ничего, дома увидишь небо в алмазах...». И увидела...

…Регулярно к 9 Мая получаю (под роспись!) в конверте «Москва-Кремль» поздравления от президента. Складываю их для сравнения. Получила поздравление и из Франкфурта-на-Майне, от мэра города: «Уважаемая Галина Федоровна! Важная задача граждан и ответственных политиков г. Франкфурта-на-Майне состоит в том, чтобы в процессе преодоления национал-социалистического периода истории адекватное внимание было уделено пребыванию и использованию принудительных работников в нашем городе. Городской парламент города принял решение выплатить каждому, кто привлекался к принудительному труду на территории Франкфурта-на-Майне, денежную помощь. Разумеется, денежная помощь не может компенсировать пережитые Вами страдания, но она служит доказательством того, что нас связывает общая история и что мы готовы нести ответственность перед нею. С уважением Франц Фрай».

На этом хотела поставить точку, но вот что надо добавить. Отливались медали, печатались поздравления, соорудили памятник жертвам фашистских лагерей, в немалую сумму обошелся парад к «некруглой» дате Дня Победы. Пощелкать бы на счетах власть имущих и подумать: а не пустить ли эту сумму на бесплатные лекарства ветеранам и узникам? (В аптеке заплатила за лекарства 488 рублей. Льготная скидка – 17 руб. 08 коп.)...

Цена победы: плен еще не поражение

Ведущий – Виталий Дымарский, гость – историк Раф Гусейнов, «Эхо Москвы», 13 апреля.

В СССР долгое время, говорит Р. Гусейнов, оставалось неизвестным даже общее число наших пленных: «Эта цифра давно была известна на Западе, а в России она была опубликована в 1988 году в журнале "Вопросы истории", и она звучит, как 5 800 000 военнопленных солдат и офицеров, которые попали в плен. 3 300 000 из этих людей погибли». Для сравнения он приводит данные о французах: «Летом 40-го года оказались в германском плену миллион 547 тысяч французских солдат и офицеров. Погибло всего 40 000».

Первая причина массовой гибели советских пленных была в том, что немцы были ошарашены их количеством: «немецкая машина к этому готова не была». Люди гибли от голода и болезней. Потом немцы это дело упорядочили, стали отправлять пленных в лагеря в Германии. Нот тут сказалось другое обстоятельство: «Известно заявление Сталина о том, что у нас нет пленных, а есть изменники родины. 16 августа 41 года был издан приказ ставки Верховного главнокомандования. И здесь военнопленные характеризовались, как неустойчивые, малодушные, и трусливые элементы. Семьи рядовых солдат, попавших в плен, лишались продовольственной помощи, государственного пособия. Для немалого числа людей это было практически смертным приговором. Что касается офицерского состава, то их семьи подлежали аресту, как семьи нарушивших присягу и предавших родину дезертиров… Советский Союз не подписал Женевскую конвенцию 1929 года об отношении к военнопленным, которая налагала определенные обязательства на воюющие стороны. Это не давало возможность Международному Красному Кресту помогать советским военнопленным так, как помогали военнопленным союзникам».

По ходу передачи один из слушателей позвонил в студию и дополнил картину: «Кроме того, что Советский Союз не подписал Женевскую конвенцию, он еще и не был членом Международного Красного креста, который занимался пленными».

Далее Гусейнов описывает, какие продовольственные посылки получали американцы, англичане, французы из своих стран через Красный крест (и делились с нашими, если оказывались в одном лагере), они могли посылать домой и получать из дому письма, в одном из лагерей был даже бассейн, где они могли плавать. Наши пленные оставались вне закона: их использовали для рабского труда, на них ставили, как на животных, смертельные медицинские опыты. Тут, видимо, сказалось еще отношение нацистов к славянам, как к людям низшей расы, но все же, будь наши пленные под защитой Красного Креста, они бы так не распоясались.

А в довершение всего те из пленных солдат и офицеров, кому посчастливилось уцелеть в немецких лагерях, после освобождения проходили через фильтрационные пункты и часть из них оказывалась в советском ГУЛАГе. Далеко не все из них, говорит Гусейнов, были предателями родины. Сколько их было, сколько выжило, неизвестно: «До сих пор не раскрыты миллионы единиц хранений. Очень многие вещи нам не известны».

Историк Юрий Жуков: «Нашу Победу пора спасать».

Почему правда о Великой Отечественной войне

зачастую беспомощна перед ложью о ней?

Виктор БАРАНЕЦ, интервью с историком Юрием Жуковым. «Комсомольская правда», 8 мая.

Чем дальше время отдаляет нас от событий 1941 – 1945 годов, тем больше появляется мифов, а то и просто лжи. Клевета на нашу Победу уже достигла таких масштабов, что российские власти серьезно задумались, как этому противодействовать. С этого военный обозреватель «КП» Виктор Баранец и начал беседу с нашим гостем.

– Юрий Николаевич, недавно глава МЧС Шойгу предложил привлекать к уголовной ответственности тех, кто отрицает Победу СССР в Великой Отечественной войне. Как вы к этому относитесь?

– Давно пора государству вмешаться в эту проблему. Слишком далеко зашла болезнь.

– За ложью о войне стоят какие-то идейные соображения? Или тут иные причины?

– Вот почти свежая книжка бывшего мэра Москвы Гавриила Попова – «41 – 45 – одна война или три». Попов пытается доказать, что была на самом деле не одна война, а целых три! Одну мы проиграли. Ту, которая была в самом начале. Мол, не готовы были, Сталин виноват. Вторая война – это Отечественная, когда поднялся весь народ. И, наконец, третья война, это уже 44 – 45-й годы. Ее автор называет «экспансией социализма». Значит, по Гавриилу Попову, освобождение от нацистских захватчиков Польши, Балкан, Венгрии, Чехословакии – это все «экспансия социализма». А почему тогда не экспансия капитализма – высадка союзников в Нормандии? И какие же делает выводы Гавриил Попов? Он предлагает поставить в России много военных памятников.

 Юрий Жуков. Фото: «Комсомольская правда»

– Кому же?

– Нашим пленным, солдатам и офицерам. Но пленные были разные: кто-то из них мужественно вынес все страшные условия концлагерей, а кто-то пошел работать на немецкие заводы, чтобы делать пушки и танки, самолеты и «Фау»... Затем – памятник холокосту. Но при чем тут холокост? Какое отношение Россия имеет к холокосту? Дальше – памятник репрессированным народам. Но Гавриил не говорит о том, что крымские татары помогли немцам захватить Севастополь. Создали охранные полицейские отряды, которые боролись с партизанами. Не говорит о том, что некоторые народы Северного Кавказа, не все целиком, но частично, надели немецкую форму и воевали против Красной Армии.

– И кого же еще Попов предлагает увековечить?

– Он предлагает поставить памятники узникам ГУЛАГа. Гавриил, видимо, не желает знать, что 90 процентов ГУЛАГа – это были бандиты, убийцы, насильники, казнокрады, воры, вредители. А ведь серьезно доказано нашей исторической наукой, в частности монографией Галины Ивановой, доктора исторических наук, что профессиональные уголовники не желали работать. Тогда в лагерь приезжал суд, их судили и сажали по 58-й статье. Иными словами, многие из тех, кого представляли борцами с диктатурой Сталина, на самом деле – самые заурядные уголовники… Еще Попов предлагает поставить памятник... немецким солдатам. Каково, а? Я прямо сейчас вижу, как стоит Гавриил со слезами на глазах на открытии памятника и высказывает соболезнование германским солдатам, которые, к сожалению, не сумели взять Москву или Ленинград...

– Как понимать все это? Заблуждение? Вольное обращение с фактами? «Новый взгляд» на историю? Диверсия?

– Это яркое выражение проамериканского, антироссийского взгляда на то, что мы по праву называем Великой Отечественной. Кто-то делает это сознательно, кто-то – по недомыслию.

– Уже долгое время считается, что Сталин прозевал нападение Гитлера на СССР, ошибся в сроках...

– Да не было никакой ошибки Сталина в определении сроков нападения! Суть в другом: наша военная экономика к отражению агрессии была бы готова только к концу 42-го года. Вспомните, сколько у нас было выпущено танков Т-34 к началу войны. Всего десятки. Все было рассчитано на полтора года вперед. Почему? Германская промышленность, несмотря на разгром Германии в 1918 году, продолжала существовать, оставалась самой мощной в Европе. У нас ее почти не было. Мы начали создавать нашу промышленность только в первую пятилетку, в 29-м году. Вот что являлось сутью якобы неподготовленности. Мы готовились. Но за 10 лет сделать то, что Германия сделала за 100 лет, невозможно… И до лета 1944 года мы одни несли всю тяжесть войны.

– Некоторые историки, писатели говорят, что это при тоталитаризме была история ВКП(б), энциклопедия Великой Отечественной, утвержденные ЦК КПСС. И от них нельзя было отступать. А сейчас мы живем при демократии, и потому допускается «свободное» понимание войны. Может, они правы?

– Тогда давайте договоримся, что есть разные взгляды на то, сколько будет два плюс два. Пусть один доказывает, что 4, а другой – что 10. Пусть на этих «свободных взглядах» строят дома, автомобили, самолеты. Я посмотрю, что у них получится. Правда истории – она как таблица умножения, одна для всех.

– Если даже историки не находят общего языка, то что тогда говорить о школьниках и студентах? Кто им расскажет правду?

– Это важная проблема. Я считаю, нужно создать единый государственный учебник истории. Пропустить его через ведущих ученых. Опубликовать их мнение, чтобы все знали, что они думают по поводу текста. И только когда все будет согласовано, этот учебник выпустить как стандартный. Не должно быть пять, десять учебников, от которых у школьников и студентов мозги встают врастопырку.

– Еще одна очень щекотливая военно-историческая тема – катынская трагедия. Когда же поставим в ней точку?

– Над катынской историей мы поставим точку тогда, когда поляки ответят за уничтожение наших пленных, захваченных в 20-м году. Порядка 10 тысяч человек. Сколько я ни работал в архивах, ни одного документа, где прямо указывалось бы, расстрелять и уничтожить этих поляков, не найдено. И ни один защитник поляков в катынском деле таких документов предъявить не может.

– А вы видите хоть какой-нибудь разумный выход из катынского тупика?

– Только один: и полякам, и нам нужно прекратить спекулировать на этой теме. Открыть документы и польские о 20-м годе, и наши. И чтобы историки с нашей стороны и с польской сели вместе и спокойно разобрались. А потом уже делать выводы. Ибо чем больше спекуляций, тем меньше правды...

Страна без государственного стыда

Обзор я начал с писем Виктора Астафьева (1924 – 2001). Уже лет 30 он является одним из самых уважаемых и любимых мной русских писателей – моих современников. Это мое отношение к нему не смогли поколебать даже то и дело прорывающиеся в его творчестве неприязнь к интеллигенции, столичным жителям и особенно – инородцам, включая, разумеется, и евреев. Первые публикаторы (в открытой печати) его скандальной переписки с Натаном Эйдельманом назвали высказанные им в ней взгляды шовинистическими и черносотенными. К сожалению, это правда. Но, к еще большему сожалению, мировая литература и даже философия пестрят антисемитами. Достаточно назвать имена Достоевского и Вольтера. Человек сложен. И разве мы, евреи, всегда справедливы по отношению к представителям других народов?

Некоторым извинением Астафьеву может служить его очень тяжелые детство, юность, вся первая половина его жизни. Ему казалось, что москвичам, евреям или грузинам живется легче… Но заметим, когда дело доходит до конкретики, честность ему не изменяет: из 9 названных им писателей, которых он считает своими соратниками в правдивом описании войны, он называет двоих евреев – Василия Гроссмана и Эмиля Казакевича. Сравните это с подлейшим изображением того же Гроссмана у господина Буровского (см. на стр. 6 – 7 статью «Евреи недодали России»).

Я не стану сейчас устраивать разбор всех положительных сторон творчества Астафьева, отмечу лишь его бескомпромиссное стремление к правдивому освещению войны, подлинный патриотизм, неподдельную боль за судьбу России. Подборку его писем редакция «Новой газеты» удачно озаглавила цитатой из одного из этих писем: «Только преступники могли так сорить своим народом!» Обвинение Астафьева в адрес Сталина и Жукова, что они «сожгли в огне войны русский народ и Россию», – это отнюдь не метафора.

Сталин во имя победы в грядущей войне уничтожил десятки миллионов советских людей – в ходе безумной коллективизации, бешеной индустриализации, колоссальных репрессий. В итоге страна к началу войны пришла с вооруженной до зубов, но небоеспособной армией: запуганным и неспособным руководить командованием и не желающим в большинстве своем класть головы за эту власть составом. И даже после перелома в войне Жуков и ему подобные «полководцы» воевали по принципу «мы за ценой не постоим». Результат – новые десятки миллионов потерь. 

Но и после войны сохранение людских жизней не стало для советской власти приоритетом. Вспомним отказ от плана Маршалла, голод 1946 – 1947 годов, да и всю нашу жизнь, вплоть до краха СССР. К этому моменту Россия подошла с населением, раза в два меньшим, чем его могло быть при нормальном развитии страны.

Астафьев умер в 2001 году и не увидел, что Россия продолжает идти по тому же гибельному пути. Вот о чем писал Джордж Ф. Уилл 20 апреля в «The Washington Post» в статье под заголовком «Потемкинская страна»: «Россия страдает от постоянной и, возможно, неостановимой депопуляции. В стране слишком низкая рождаемость, более 7% детей живут в детдомах или являются беспризорниками, а запойное пьянство, в том числе употребление токсичного самогона, считается социальной нормой и резко усиливает риск гибели от несчастных случаев, убийств и самоубийств. По данным ООН, через десять с небольшим лет численность трудоспособных россиян будет ежегодно сокращаться на 1 млн. человек, а общая численность населения в 2030 году составит всего 115 млн. человек».

А знаете, зачем автор написал эту статью? Он советует Бараку Обаме не заводиться с Россией никакими переговорами о разоружении. Дескать, при таком ходе дел у нее наличное оружие заржавеет, а создавать новое ей станет не под силу. Если он и преувеличивает, то не очень. Природа не терпит пустоты. И человечество не потерпит, чтобы при растущем населении планеты, все возрастающем дефиците ресурсов, в том числе земельных, одна седьмая земной суши оставалась пустой. России, в конце концов, не станет хватать солдат для охраны ее бесконечных границ.

Не забудем: основы этой национальной драмы были заложены при «успешном менеджере» Сталине и продолжены при его достойном наследнике Путине.

Статья Даниила Гранина в «Известиях» и выступление Рафа Гусейнова на «Эхо Москвы» дополняют и детализируют картину, нарисованную Виктором Астафьевым. Требование к советским солдатам и командирам застрелиться, чтобы не попасть в плен – это безумие, не известное ни одной армии мира. Это требование, а также оставление наших пленных на произвол врага (неподписанием Женевской конвенции об отношении к военнопленным) – все это проистекает из наплевательского отношения власти к сохранению жизней ее подданных. Человек, вернувшийся из плена, в отличие от покончившего с собой, будет работать на страну, оставит потомство.

Сталин, оставив без защиты своих пленных, и прямо работал против себя. Ефим Барбан в статье «Русский союзник немцев», напечатанной в №21 журнала «Огонек» 2008 г. и посвященной царскому генералу Смысловскому, который в эту войну воевал на стороне немцев, сообщает: «Осенью 1942 года в немецкой армии насчитывалось 1 миллион 80 тысяч русских людей в немецких шинелях. К 1944 году их число достигло уже 2 миллионов. Цифра слишком внушительная, чтобы объяснять ее элементарным предательством или нравственной ущербностью нации».

Одни сознательно переходили на сторону немцев из лютой ненависти к сталинскому режиму, и было за что. Но таких было, очевидно, все же меньшинство. Большинство надевало немецкие шинели, спасаясь от смерти в лагерях. Между прочим, во время Первой мировой войны тоже много русских солдат и офицеров оказалось в немецком и австрийском плену (по разным источникам – от 3 до 4 млн. человек), но ни один из них не воевал против своей родины на стороне врага.

Мысль Гранина, что нашей армии следовало остановиться на польской границе, конечно, не серьезна. Другое дело, что людей следовало поберечь и, в частности, совершенно незачем было в самом конце войны уложить 300 тысяч солдат и офицеров ради того, чтобы первыми войти в Берлин: раздел между победителями оккупационных зон был оговорен заранее и потому это, в принципе, ничего не меняло. Нечего и говорить о справедливости его мысли о том, что надо было дать народам Восточной Европы самим решать свою судьбу. И нам бы в этом случае легче было пережить послевоенное время.

Отдельный интерес представляет письмо в «Известия» Галины Аграновской (кстати, вдовы весьма известного в свое время журналиста Анатолия Аграновского). Впечатляет контраст отношения к ней после освобождения американцев и родных военных властей. Но еще больше – контраст сегодняшнего внимания к ней со стороны российского президента и городского парламента Франкфурта-на-Майне, где она во время войны была на положении остарбайтера. Ведь формально Германия рассчиталась с остарбайтерами, и никто не неволил власти города оказывать еще какую-то финансовую помощь тем из них, кто тогда был на подневольном труде у них.

Как написал мэр Франкфурта Франц Фрай: «Мы готовы нести ответственность перед историей» за страдания, причиненные другим. Я возвращаюсь к Даниилу Гранину, который в завершении своей статьи написал: «Никаких ошибок мы не признали… Мы уже за годы новой жизни не признали никаких ошибок… Мы не находим в себе мужества быть честными». Добавим: ни по отношению к собственным военнопленным, ни по отношению к другим странам и народам.

21 июня 2007 года, выступая на специальной конференции в Кремле, на которую были приглашены учителя истории, Путин заявил: «Да, у нас были страшные страницы: давайте вспомним события начиная с 1937 года, давайте не будем об этом забывать. Но и в других странах было не менее, пострашнее еще было… У нас не было других черных страниц, таких как нацизм, например… И нельзя позволить, чтобы нам навязывали чувство вины, – о себе пускай подумают».

В том-то и дело, что другие «о себе подумали», свою вину осознали, в итоге и себе человеческие условия жизни создали, и для других угрозой быть перестали…

Завершают наш обзор выдержки из интервью военного обозревателя «Комсомольской правды» Виктора Баранца с историком Юрием Жуковым. Каждое слово в этом интервью – наглая, неприкрытая ложь. Газета дает фотографию «историка». По лицу видно: человек врет и знает, что врет. Все его вранье, все передергивания мы анализировать не будем, места жалко. Да читатель, думаю, и сам поймет. Но некоторых наиболее ярких его пассажей мы коснемся.

Вот как он оценивает предложение Гавриила Попова поставить памятник нашим пленным солдатам и офицерам: «Но пленные были разные: кто-то из них мужественно вынес все страшные условия концлагерей, а кто-то пошел работать на немецкие заводы, чтобы делать пушки и танки, самолеты и „Фау“...» Ну да, подзаработать ребята решили. Как будто это от них зависело, работать или прохлаждаться в лагере. Но главное тут вот в чем. Вольтер считал: лучше оправдать десять преступников, чем осудить одного невиновного. Имеются в виду сомнительные случаи. На этом принципе строится вся западная юриспруденция с ее презумпцией невиновности. Сталинская, с позволения сказать, философия строились на прямо противоположном принципе. Его исповедует и историк Юрий Жуков: раз кто-то из пленных «пошел работать», какие могут быть памятники пленным вообще. По той же причине он возражает и против памятника репрессированным народам.

Памятник узникам ГУЛАГа? Вы, видимо, не знаете, что «90 процентов ГУЛАГа – это были бандиты, убийцы, насильники, казнокрады, воры, вредители. Серьезно доказано, что профессиональные уголовники не желали работать. Тогда в лагерь приезжал суд, их судили и сажали по 58-й статье. Иными словами, многие из тех, кого представляли борцами с диктатурой Сталина, на самом деле – самые заурядные уголовники…» То есть, по сути, и ГУЛАГа никакого не было, а были тюрьмы и лагеря для уголовников, так в какой стране их нет. Кому памятник?

Берется «историк» отстаивать сто раз опровергнутое объяснение страшных поражений Красной армии летом-осенью 1941 года недостаточной ее вооруженностью. Например, он сообщает, что танков Т-34 к началу войны было выпущено всего десятки. Марк Солонин в своей книге «22 июня, или когда началась Великая Отечественная война» сообщает, что только в мехкорпусах Юго-Западного фронта (одного из пяти советских фронтов) на 22 июня 1941 года имелось 555 Т-34 плюс 278 сверхтяжелых танков КВ, близких к которым у немцев вообще не было. Эти данные ныне широко известны. А военный обозреватель «Комсомольской правды» Виктор Баранец даже не пытается возразить «историку» – у него другая задача: игра в поддавки с ним…

Глубоко позорно освещение Юрием Жуковым преступления в Катыни. Он предлагает польским и российским историкам «вместе сесть и спокойно разобраться» в этой трагедии. Видно, польские историки отказываются. Как будто он не знает, что военная прокуратура РФ объявила относящиеся к этому делу документы «государственной тайной». Это ведь проще всего: любой государственный позор объявить «государственной тайной»…

5 февраля 1998 года в «Известиях» Борис Ряховский, рассказав, как Россия принимает своих же русских беженцев из республик Центральной Азии, сделал вывод: «Страна, где нет государственной совести». Оказывается, не только отдельные люди, но и страны могут иметь или не иметь совесть. Но последним чувством, сохраняющимся у совсем потерянного человека (и, очевидно, государства), бывает стыд. И тут я возвращаюсь к началу нашего обзора – к письмам Астафьева. Он несколько раз говорит о собственном стыде – за свое (наше) нравственное одичание и т. п.

По-моему, страна, в которой на щит поднимают обезлюдившего ее «успешного менеджера», страна, упорно отказывающаяся признать свои прошлые преступления, страна, в которой восхваляют полководца-мясника Георгия Жукова и в которой процветает историк-враль Юрий Жуков, – это страна без государственного стыда.

Израиль Зайдман