На концерте Нателлы Болтянской
ДЕРЖАВЧИНА
Ни снегопад, ни суховей
Беды нам не наделал,
Но вот уже который год
Не пахано жнивье.
Опять поля страны моей
Державчиной разъело,
А всем известно, что растет
Потом – после нее.
Винить ли тех, кто дал нам днесь
Побеги молодые?
Оборвала их на лету
Лихая гопота...
Растет безудержная спесь
И дутая гордыня,
И брылья чванные растут
По складкам возле рта.
Несут хоругви и кресты,
И матки плодовиты...
Пусть будет мясо для войны,
И сливки для вельмож.
Коль есть покорные скоты,
То как их не доить-то,
Хоть им наградой суждены –
Загон, ярмо и нож.
Вот хорошо бы навсегда
Не пешим стать, а конным.
Но отойдет, повременив
Иллюзий дивный плен.
Покуда тучные года
По Древнему Закону,
Куда ни плюнь, везде они –
Встающие с колен.
Эта история началась в 1940 году в городе Каунас. Именно тогда у ворот японского консульства собралось огромное количество страждущих. Это были евреи, которые бежали на территорию Советского Союза. В результате пакта Молотова – Риббентропа Европа была поделена, эти люди бежали от наступающих гитлеровцев. Как ни ужасно, согласно действовавшим советским законам, их должны были выслать обратно. Единственный шанс избежать неминуемого кошмара была возможность получить некую транзитную визу. И они ходили, бедолаги, от посольства к посольству, причем, даже те посольства, которые имели такую возможность штатную, например, Соединенных Штатов Америки, совсем не торопились выдавать эти визы, потому что и не хотели отношений портить с гитлеровцами, и вообще – великая депрессия, Соединенные Штаты колебались вокруг закона, а не прекратить ли вообще эту эмиграцию.
И вот, один из этих беженцев, его фамилия была Варгавтик, он встретился с японским консулом Симпой Сугихарой, объяснил ему ситуацию и попросил его помочь. Сугихара сказал, что он должен будет запросить министерство иностранных дел, поскольку Япония являлась союзницей Германии во Второй мировой войне. Японский МИД, как вы сами понимаете, отказал, тогда Сугихара принял решение выдавать эти визы на собственный страх и риск.
Несколько дней, не разгибаясь, он выписывал эти визы, причем, виза выписывалась на семью, а в семье – от двух и больше человек, более того, своим невольным клиентам он говорил такие слова: «Когда вы въедете на территорию Японии, обязательно скажите властям „Да здравствует Япония!“, чтобы они знали о вашей лояльности». Потом консульство закрыли, он продолжил свои благие дела в гостинице и, в конце концов, уже из окна поезда, который увозил его из Литвы, выбрасывал просто чистые бланки с печатями и штампелями. А вслед ему с вокзала кричали: «Банзай Ниппон!»
Путь самурая
С ними просто, с ними все предельно просто,
Им и правда, больше некуда бежать.
На земле уже бывали холокосты,
Только слова не успели подобрать.
Вся Европа в ожидании пожара
Безответна, нет спасения нигде.
А японский консул Симпо Сугихара,
Что ему до этих плачущих людей?!
Вот застыли они, будто и не дышат...
Там, в окне, не поднимая головы,
Ах, как медленно он пишет, ах, как медленно он пишет,
Ах, как в сутках мало времени, увы!
Это дело, а не подвиг и не вызов.
Двадцать строк и три печати на листок.
Консул только лишь выписывает визы
На транзит в советский порт Владивосток.
И, когда уже листок проштемпелеван,
Он советует непрошенным гостям:
Как пароль – Банзай Ниппон – всего два слова –
Не забудьте их сказать моим властям.
Солнце входит в красный круг над белым флагом,
И надежда просыпается в глазах.
Вот еще одна бумага. И еще одна бумага.
Право – выжить. Он не в силах отказать.
Как пирог, Литву и Польшу нарезают.
И в затылок дышит порохом война.
Он выписывает визы на вокзале
И бросает из вагонного окна.
Вон торопятся носильщики с вещами,
И назад тихонько двинулся перрон...
И кричат ему вдогонку на прощанье
Эти самые слова «Банзай Ниппон».
Он познает и забвенье, и опалу,
Но скажите кто-нибудь со стороны:
Это много или мало, это – много или мало –
Пара тысяч, не изведавших войны.
Надо сказать, что количество виз, выписанных Симпой Сугихарой, неизвестно до сих пор. Но когда его вдова приезжала в Израиль, ей сказали: количество людей, живущих сегодня на земле благодаря вашему мужу, приближается к 50 тысячам человек.
Голос из зала: Я сама приехалa из Литвы, из Каунаса, и должна сказать, что еврейская община Каунаса проделала очень большую работу по сбору материалов о Сугихаре, и в Каунасе, в здании посольства бывшего, открыта комната-музей этого замечательного праведника мира. И мне очень приятно, что я услышала эту песню.
Голос из зала: Вопрос провокационно прозвучит, но что касается японского консула, то я слышал, что он делал это за деньги, выдавал эти визы. Как вы считаете, в таком случае достоин ли он звания праведник мира?
– Вы знаете что, во-первых, все равно достоин. Во-вторых, честно говоря, мне кажется, что мемориал Яд Вашем, который очень пристально подходит к исследованию таких вопросов, эту тему бы поднял. Я более чем уверена, что в данной ситуации речь шла о праведнике мира. Вы знаете, на самом деле, к сожалению, история такова, что иногда не определишь, что к чему. Вот я сейчас вам расскажу еще одну историю на эту тему. Западная Украина, Буковина. Именно там Яд Вашем надумал ставить памятник украинским крестьянам, жителям села Испас, которые спасали евреев во время Великой Отечественной войны, отгоняя румынских полицаев. И вот была найдена 86-летняя жительница этого села Василина Гулюк, которая сказала – да, мы спасали, мы отогнали полицаев, я помню своих одноклассниц, которых мы спасали – называет такое имя, как Ривка Герцен, по-моему. После чего в Тель-Авиве находится Ривка Герцен и говорит: угу, отогнали полицаев, а потом пришли и разграбили наши дома. Потом находится еще один свидетель, который стоит на стороне Василины Гулюк, который живет в Хайфе... Песня называется
Испас
В кровавой густой лавине,
Как щепки, они вились...
И раны не откровили...
И раны не откровили,
И слезы не отлились.
Судьба – не проснись, но выспись
В культурных слоях земли.
А знаешь деревню Испас,
Ты знаешь деревню Испас,
Там помнят, как их спасли.
Для огненного крещенья
Готов был уже венец,
Босым подбежал священник,
Босой подбежал священник:
Да стойте ж вы, наконец!
Углы, погреба и щели –
Не спрячешься далеко...
А был ли такой священник?...
Да был там такой священник,
Наверное, был такой.
И полночь сменялась полднем,
И правнуки подросли...
Но только никто не помнит,
Сегодня никто не помнит,
Спасали – или спасли.
Божественными весами
Замера не провели –
Громили или спасали,
Громили или спасали,
Убили или спасли.
И кости сжигала известь,
И каялись палачи.
А был или не был Испас,
А был или не был Испас,
История промолчит.
– Ваша личная точка зрения на газовую войну.
– Честно говоря, это позор, с моей точки зрения. Знаете, я недавно в какой-то мусорной газетке вычитала замечательный анекдот: интересно, а Новгородская Русь тоже обвиняла Киевскую в том, что она ворует дрова, которые везут галлам?
– Как вы относитесь к созданию комиссии по фальсификации истории? (Автор записки, сам того не ведая, определил истинную задачу деятельности этой комиссии. – Ред.)
– Вы знаете, если смотреть на вещи с точки зрения абсолютной истины, – я за. Только я не за ту комиссию, которая создается министром по стихийным бедствиям России. И каждый раз возникает один очень простой вопрос: а если фальсификации в пользу России, то это можно? Вот у меня создается такое впечатление, что они именно это сейчас пытаются сделать. При всем при том, что есть такое мнение – вполне, мне кажется, аргументированное, его впервые выразил Президент международного «Мемориала» Арсений Борисович Рогинский на декабрьской конференции антисталинской – что им, в общем-то, глубоко наплевать на Сталина. Они просто с его помощью хотят выписать себе индульгенцию.
– Что ждет еретиков?
– Сами знаете...
– Каково проявление кризиса в России?
– Вы знаете, я когда выпускала новый альбом, у меня сложилось впечатление, что главное проявление кризиса такое: все берут деньги, как будто никогда больше их не будет. У меня возникло острое желание не работать с половиной из тех, с кем я работала над созданием этого альбома. В общем, довольно страшно. Понимаете как? У нас у всех бывают тучные года и тощие года. Но сейчас ощущение безнадежности и ощущение наплевательства на судьбу конкретного человека... Я понимаю, что идеальных режимов, наверное, нет нигде. Но я четко знаю, что у людей, которые являются народными избранниками в других странах, болит голова о том, что будет с теми, кто их избирал. В России ситуация совершенно обратная. И каждый раз, когда сталкиваешься с проявлениями наплевательства, ужасно обидно. И у меня всегда вызывает глубочайшее возмущение такой тезис, что вот, мол, народ у нас такой. Да не такой у нас народ. Народ такой, каким ему позволяют быть законы. И понимаете, среди, допустим, бюргеров, которые вчера здоровались со своими соседями по дому, а сегодня тыкали в них пальцем и требовали, чтобы они перешли на другую сторону улицы, в них, наверное, тоже что-то сидело, и их успешно к этому подтолкнули. И знаете, я достаточно часто общаюсь в России с людьми, которые говорят: вот очень хорошо мы живем, потому что за границей, например, в правовых государствах, ни о чем нельзя договориться, а здесь у нас пошел, дал взятку – всё нормально. Это всё безобразно, это всё омерзительно. Эти люди сами не понимают, насколько они ущербны. К сожалению, нужно какое-то время, чтобы сообразили, что правильнее жить в правовом государстве. Потому что сегодня ты даешь взятку и закрывают уголовное дело против тебя, а завтра кто-то даст взятку и закроют уголовное дело, в котором ты являешься пострадавшей стороной.
Дни Турбиных
Никого не спросить, отчего, почему
Грянет в небе за выстрелом выстрел.
Это прежняя жизнь убегает во тьму
Так обыденно, страшно и быстро.
А в турбинской гостиной забытый уют,
И сервиз в золотистой каемке...
И, назло канонаде опять запоют
Там про дачников, дачниц и съемки.
И, конечно, нельзя никому умирать,
Хоть торопится горестный вестник,
И пока не приходят еще отбирать
Ни посуду, ни жизни, ни песни...
Все, что будет потом, это будет потом.
Но уже не боюсь ощущать я,
Как теряет тепло мой безропотный дом,
Как ветшают слова и объятья.
Все, что будет потом – в тараканьем бегу
По планете, к себе, от себя ли...
Все, что в кремовых шторах на том берегу
Так бессмысленно мы потеряли...
Сколько мыкаться нам по далеким морям,
сколько встреч берегами чужими.
Золотая Елена уйдет в лагеря,
Не склонив головы перед ними...
Сколько гордых и сильных на том рубеже
Изломает лихой непогодой...
Сколько светлых умов из России уже
Философские ждут пароходы...
И последний куплет отпоют юнкера –
Эпитафию бывшей отчизне...
А в театре потом будет хлопать тиран
Нашей пьесе загубленной жизни...
...Здравствуйте, дачники, здравствуйте, дачницы,
съемки у нас уж давно начались...