Юбилей нашего автора

«70 – ЭТО ПРОСТО ЦИФРА» – считает Григорий КРОШИН 

– Григорий, вы достаточно известны в читательских и профессиональных кругах бывшего СССР, а теперь уже и за границей: журналист, писатель-сатирик, парламентский корреспондент журнала «Крокодил», обозреватель еженедельников «Столица», «Итоги», участник и автор радио- и телепередач, лауреат литературных премий, член союзов журналистов и писателей России и Германии, член международного ПЕН-Центра, экс-редактор газеты «Ведомости» (которую вы в свое время сделали одним из лучших изданий в русскоязычной прессе Германии), корреспондент многих российских и зарубежных газет, радио «Свобода», русского радио в Берлине... и проч., и проч.

В июне у вас юбилей. Чем встречаете? Да и семидесятый день рождения – это своего рода рубеж, время осмысления прожитого, подведения итогов…

– Нет, 70 – это просто цифра, очередной год жизни. Не рубеж и не итоги. И не доблесть, от меня не зависящая: спасибо, что дожил… и всё. Для меня-то важнее другая дата – 50 лет журналистской и литературной работы. Вот тут кое-что от меня зависело и что-то, думаю, удалось. А временем осмысления, по-моему, должна быть вся сознательная жизнь. Если, конечно, она сознательная… Чем встречаю эту дату? Ничем специальным: продолжаю работать в журналистике, как и прежде, на 4 страны, пишу рассказы, рисую карикатуры... Все как всегда. На подходе две книжки: «С большим приветом, или Письма со свободы» (иронические рассказы) и «Товар – лицом» (дружеские шаржи на известных людей). Кстати, 4 последние книги вышли с моими карикатурами.

– Но все же, Григорий,  оглядываясь назад, чувствуете ли вы удовлетворение от того, что удалось сделать?

– Самым, пожалуй, весомым промежуточным результатом моей журналистской работы я числю… не фельетоны, не книги, не статьи, не фильмы, а, например, – совместный проект журнала «Крокодил», где мне довелось в разном качестве и на тех или иных должностях трудиться три десятка лет, со всемирно знаменитым немецким фармацевтическим и хи­мическим концерном «Вауеr», изготовителем аспирина и других лекарств. Наша профессиональная дружба началась в России с приходом «перестройки» на одной из пресс-конферен­ций в Москве. Выслушав мои вопросы на немецком, «байеровцы» почему-то захотели со мной познакомиться, а познакомившись, неожиданно предложили опубликовать в нашем – сати­рическом!? – журнале статью о своей фирме. А потом, в качест­ве следующего шага, немецкие фирмачи поддержали затеянную к тому времени «Крокодилом» журналистскую благотворительную акцию «Лекарство»: редакция обра­тилась ко всем желающим в нашей стране и имеющим возможность пожертвовать «кто сколько может» на приобрете­ние за границей необходимых лекарств, которых, если помни­те, в те годы, как и продуктов питания, не было в стране и в помине. Они подарили Совет­скому Союзу аспирина и других медикаментов аж на 5 млн. тогдашних дойчмарок! Редакция и я лично вместе с Минздравом проследили за тем, чтобы эти лекарства дошли по назначению до больных детей, а не попали, как обычно, в ЦКовские спецклиники. Эта наша совместная акция проводилась в течение двух лет. А еще, скажем, мне приятно сознавать, что несколько лет назад я, через свои контакты с депутатами российской Думы, способствовал принятию решения парламента о возможности получения пенсий теми, кто сейчас живет здесь на ПМЖ… Именно эти дела теперь являются предметом моей жур­налистской гордости. А вовсе не снятые с должностей или отданные под суд герои мо­их фельетонов. Хотя это, конечно, тоже неплохо. Ведь в результате моих выступлений в «Крокодиле» были сняты с работы (а иные и сели за решетку) несколько крупных проходим­цев, влиятельных в  своей об­ласти негодяев, высокопостав­ленных бездельников, неумех, бюрократов. Жаль только, что на их место приходили, как правило, такие же новые...

– Сколько лет вы живете в Германии? Почему в свое время приняли решение уехать?

– В Германии мы с 1996-го. Помог (как парламентский журналист) избраться Ельцину в Президенты и… отчалил. Не жалею ни о первом, ни о втором. Ельцин тогда был для страны единственным вариантом, да и мой отъезд – тоже… Уехали мы уж точно не из материальных соображений: я трудился в то время в весьма элитной журналистской сфере – парламентским корреспондентом резко оппозиционных журналов «Столица» и «Итоги», да и «Радио Свобода», был вполне востребован и, естественно, хорошо зарабатывал. Но… с какого-то времени моей семье стало в Москве неуютно и даже страшновато: двери моей квартиры регулярно размалевывали угрозами, по телефону то и дело звонили дурными голосами с матом и проклятьями («А вы, суки-жиды, еще не в Израиле? Учтите, мы знаем, где работают и живут ваши дети…»), потом у сына угнали машину… Это развлекались, как потом стало известно, герои моих фельетонов и критических заметок – коммунисты, «Память», жириновцы… На одной из пресс-конференций в Белом доме, например, небезызвестный генерал Филатов, тогдашний пресс-секретарь Жириновского, одиозная личность (скандально известный тем, что в своем «Военно-историческом журнале» опубликовал гитлеровский «Майн камф»), сказал, глядя на меня (было это, кстати, вскоре после награждения Президентом Ельциным группы журналистов, меня в их числе, медалью «Защитнику свободной России» за нашу работу во время августовского путча 1991-го): «Когда мы придем к власти, мы разберемся с такими журналистами, как Крошин»… Я вовсе не считаю себя каким-то героем, оппозиционером, диссидентом, отнюдь. Но… на всей этой нервной почве не выдержало здоровье у моей жены, и врачи срочно рекомендовали лечение за границей. Так я оказался в Германии. Но все эти годы продолжаю работать и для России. И даже до последнего времени публиковался в родном «Крокодиле» (пока и он, увы, не «почил в бозе»), будучи сегодня единственным из живущих в Германии его бывшим штатным сотрудником…

– Итак, вы с 1996 года в  Германии. Как оцениваете этот новый этап в вашей жизни и работе?

– Этот этап не такой уж новый. Мне в последние годы довелось бывать и работать в Германии довольно часто, я неплохо знаю эту страну, с языком проблем тоже нет, у меня здесь много хороших знакомых, людей, которые при­ятны мне и у которых я тоже не вызываю изжоги. Я работаю здесь довольно интенсивно: пи­шу книги, рассказы, занят публицистикой, повседневной газетной работой. Выступаю, когда приглашают, со своими вечерами перед читателями в разных городах. Это, кстати, одно из самых больших для меня удовольствий. Мой тридцати­летний «крокодильский» стаж, работа в «цехе юмора» и «служба» в качестве парламентского корреспондента сначала в союзном Верховном Совете, потом – в российском, наконец, – в нынешних Думе и Совете Фе­дерации, дали мне огромный профессиональный опыт, способность находить, усваивать и перера­батывать большой объем цен­ной информации. Я, повторюсь, не могу, как кто-нибудь другой, сказать, что в России я был гонимым диссидентом, борцом с режимом и так далее. Правда, были периоды, когда меня долго не печатали, и до перестройки я практически был невыездным – мог ездить иногда по частному приглашению лишь в соцстраны, так как имел «недостатки» в анкете: кроме всего прочего, еще и беспартийность накладывала на меня штамп непроходимости.

– Но с началом «эпохи Горбачева» ситуация, конечно, изменилась и для вас? В чем конкретно?

– Самым большим и, может быть, до сего дня, к сожалению, единственным достижением перестройки, касавшемся меня впрямую, я считаю принятый Верховным Советом тогдашнего СССР Закон о печати, который тут же чуть-чуть не был похо­ронен... самим же Горбачевым. Я присутствовал на том драматическом заседании Верховного Совета и был свидетелем, как «демократы первой волны» дружно возмутились, и первый «прораб перестройки» понял, что «хватил лишку», что нельзя, уже просто даже неприлично так явно и вслух, на глазах у всего  мира, перед телекамерами, отступаться от своих же принципов.

– Мы заговорили о политиках, вы много с ними сталкивались. Можете ли дать некоторое сопоставление политиков в России и здесь, на Западе?

– К моему сожалению, я многих наших политиков знаю лично: годами ходил во все парламенты, в ту же Думу ежедневно, как на работу. Я наших избранни­ков очень близко наблюдал и в сумасшедшем августе 1991 года, и во время второго путча в «расстрельном» октябре 1993 года. Мое знакомство не панибрат­ское, а именно профессиональ­ное, оно дает возможность сде­лать вывод, что люди, которые вершат политику в России, – я придумал для них название «мандатоносцы» – заняты вовсе не судьбами страны и ее людей, а элементарно преследуют свои бытовые цели, примитивно сво­дят друг с другом личные счеты.

Здесь, в Германии, мне тоже довелось, и не раз, побывать и в федеральном парламенте, и в местных ландтагах. Что я могу сказать? Политики есть политики, во всем мире они чем-то похожи... Но здесь, на Западе, они все же отличаются от россий­ских тем, что хотя бы примерно в курсе, зачем их избрали и по­сему чувствуют свою ответст­венность. Здесь скандал вокруг депутата – это драма, иногда трагедия всей его жизни, а там, на нашей родине, – нет. Как мертвому припарки. Больше того, там скандалы они даже ищут, чтоб стать более извест­ными, слыть этакими стра­дальцами, гонимыми властью, а стало быть – более привлека­тельными для избирателя. Там «слуги народа», я специально беру эти слова в кавычки, пото­му что никакие они не слуги, во всяком случае, – не народа, четко ориентируют себя на то, что их избрали всего на четыре года, и они должны за это время успеть, кровь из носа, «обтяпать» все свои личные и семейные дела: устроить сына в престижный Кембридж, построить по дешевке дачу, получить достойные апартаменты как можно побесплатнее, «застол­бить» для себя тепленькое местечко в высокооплачи­ваемых структурах на случай своего неизбрания в следую­щий состав парламента. И конечно, самое алкаемое преимущество для нашего «мандатоносца» – иммунитет, депутатская неприкосновенность, позволяющая не думать о Законе. За это право борются многие охот­ники за мандатом, находящиеся не в ладах с этим Законом.

– В Германии у вас вышло несколько книг. На какого читателя вы рассчитывали, выпуская их? Нашли ли вы его? Какую из ваших книг считаете самой важной для себя? Быть может, даже любимой?

– В собственно Германии вышло две книги: «Контора пишет» (фельетоны о нас, здешних) и на немецком – «Maulhelden an der Macht» («Болтуны у власти»). Последняя – перевод книги «Власти-мордасти», вышедшей в 1999-м в Москве. И еще за это время в Москве вышли 2 книги – «Знай наших!» (рассказы о нас на Западе и о Западе вокруг нас) и «…С звездою говорит» (беседы со знаковыми личностями). Нашел ли я читателя? Судите сами: все три последние московские книги давно распроданы двумя-тремя тиражами. И, что для меня, автора, самое ценное: например, в Городской библиотеке Дюссельдорфа все они вот уже не один год постоянно (это фиксируется справочным компьютером) выданы читателям, не пылятся на полке. А какая из книг для меня самая важная?.. Не знаю. Каждая по-разному. Самая многострадальная – «Власти-мордасти», сатира на российских политиков, которая пролежала в московских издательствах несколько лет (то одного персонажа редакторы просили выбросить, а то денег не даст на издание, то другого, чтоб не обиделся, то интонацию про третьего «смягчить», то шарж на четвертого перерисовать, сделать нос покороче и попрямее…). А самая «премированная» (и одобренная самим Владимиром Войновичем, написавшим к ней предисловие) – смешная книга «Знай наших!», читаемая теперь нашими соотечественниками и в Израиле, и в России, и в Америке, и в Европе. А самая содержательная, на мой взгляд, последняя по времени – «…С звездою говорит»: в ней столько потрясающих персонажей, с которыми меня свела журналистская судьба, и их мудрых мыслей!

– Да, вы много встречались со «звездами». Встреча с кем из них запомнилась вам более всего?

– Встречался действительно много, у меня опубликовано более 300 интервью, и, как правило, с теми, кто мне самому был интересен. За исключением, естественно, тех случаев, когда по прямому заданию редакции. Там уж не выбираешь, надо так надо. В упомянутой книге «…С звездою говорит» я отобрал 18 самых мне дорогих (не все, к сожалению, вошли по чисто техническим причинам: например, удивительный человек и преждевременный политик Анатолий Собчак, отважная умница Галина Старовойтова, полный юмора бессребреник Сережа Юшенков, ушедшие, увы, от нас). Незабываемо для меня общение с гениальным Роланом Быковым, с авторитетнейшим немецким славистом доктором Вольфгангом Казаком, тоже уже не живущими на этом свете… Невероятная история жизни последнего подробно описана в книге: в последние дни войны попал в советский плен, чудом – благодаря нашему офицеру – выжил, вернулся в Германию и поклялся, в благодарность за человеческое к себе отношение в плену, связать свою жизнь с русским языком. Стал лучшим славистом в ФРГ, издал первый «Лексикон русских писателей» (запрещенный в СССР и вышедший на русском языке лишь при Горбачеве), дававший у себя под Кёльном кров многим преследуемым советским писателям и проч., и проч.    

– Вы общались, знакомы или дружны со многими известными мира сего. Вы счастливый  человек? Считаете ли вы, что ваша жизнь состоялась?

– Сами по себе эти знакомства не делают счастливым. Но мне, конечно, повезло с профессией: когда бы я еще мог иметь возможность лично поговорить с великим Андреем Дмитриевичем Сахаровым или с тем же Роланом Быковым, с выдающимися Арменом Джигарханяном и Юрием Башметом, с уникальными Владимиром Войновичем и Михаилом Жванецким, с неординарными лидерами страны Михаилом Горбачевым и Борисом Ельциным, с популярнейшими Дарьей Донцовой и Ларисой Долиной, Александром Розенбаумом и Эдвардом Радзинским… А состоялась ли моя жизнь? Еще не до конца. Она же, надеюсь, еще идет.  

– В вашем творчестве много грусти. За строками. Почему? И вот такой странный вопрос: вы когда-нибудь смеялись взахлеб над какой-нибудь книгой?

– Спасибо, про грусть – это мне комплимент. Может, в этом и состоит задача пишущего: чтоб сквозь смех проступала грусть, а в печальном был просвет в виде юмора. Это жизнь, а в ней все перемешано. А взахлеб, конечно, смеялся: сначала, читая Зощенко, Аверченко, Джером Джерома, сегодня – Бабеля, Искандера, Жванецкого… Но эта реакция тоже не такая уж однозначная: в конце, казалось бы, уморительных текстов – такая вдруг щемящая грусть… Вспомните «Одесские рассказы» Бабеля.

– Ваш читатель – русскоязычный. И в Германии читает в общем и целом русскую литературу. На кого ориентируетесь в современной литературе? Есть столпы? Вообще жива ли классическая русская литература? Вообще литература – это всерьез? Смертельно?

– Для меня это всерьез, иначе – зачем каждодневное упорное бумагомарание? Но – не смертельно, боже упаси. Жизнь важнее литературы. Тем более – жизнь твоих близких. А ориентируюсь, в основном, на читателя, но писать стараюсь так, чтобы прежде всего устраивало меня самого. Тогда, может, и еще кому-то придется по душе. Классическая русская литература жива. Достаточно перечитать сегодня Гоголя, Бунина, Паустовского, того же Зощенко, который тоже классик.

– Когда  вам печаталось  лучше – тогда  или сейчас? Не тоскуете  ли  вы  по прежним  временам, когда писателю создавались почти идеальные условия для жизни и творчества?

– А кто вам сказал, что «в прежние времена писателю создавались идеальные условия»? Кому-то, может, и создавались… А сатирикам, фельетонистам, коим я являлся, во всяком случае, не было ничего подобного. В 70-е критиковать нам разрешалось, самое большое, лишь руководителей ранга… начальника ЖЭКа. И то не всех. Например, в газете «Вечерняя Москва» у меня из фельетона  выбрасывали фамилию этого самого жэковца, если он трудился, скажем, в… Ждановском районе столицы. Основание: там жил В.В. Гришин, член Политбюро, хозяин Москвы… Да и само название района нельзя было упоминать в критическом ключе. И еще несколько подобных районов, над которыми так или иначе висело табу для критики (скажем, Бауманский район, так как депутатом именно от этого района числился сам Брежнев)… А в мою бытность корреспондентом «Крокодила» нам было строго-настрого запрещено для написания фельетона ездить в командировки в Краснодарский край: там царил закрытый от всяческой критики первый секретарь Медунов, друг Брежнева… А только лишь за содействие мне, командированному из Москвы в Башкирию по сигналу читателя о взяточничестве местного начальника милиции, собственный корреспондент «Известий» по Башкирии был изгнан со своей должности – по одной жалобе в Москву из ЦК республики… И вообще нам, занимающимся сатирой в прессе, былo известно, что есть огромный список должностных лиц, предприятий, целых регионов, которых ни при каких обстоятельствах нельзя было трогать в критическом аспекте! А мне, писавшему для радио сценарии веселой передачи «Опять 25», вычеркивали имена исполнителей, уехавших в Израиль или в Штаты… Только с началом перестройки кое-что стало меняться – с провозглашением «гласности». Да и то со скрипом. Когда я вздумал упомянуть в «Крокодиле» о первом политическом путче в Алма-Ате (названном потом в прессе «студенческими беспорядками»), вспыхнувшем в декабре 1986-го из-за назначения русского Колбина на пост первого секретаря ЦК Казахстана вместо Кунаева (а я там оказался случайным очевидцем), крокодильское начальство выразительно покрутило пальцем у виска: мол, с ума сошел… То же самое было и потом, несмотря ни на какую «гласность», с одним лишь упоминанием в прессе опального Ельцина, пока он – вопреки всему – не стал «самым народным депутатом СССР»… Так что никаких «идеальных условий» не было. Да и сейчас все не просто: цензура существует, хотя и под другим соусом. Не столько даже под политическим, сколько под экономическим. Газеты никогда не напечатают того, что идет в разрез с интересами, например, их рекламодателей, либо не нравится кому-то из сильных мира сего, дающими деньги на издание… Так же и с литературой: издатели выпустят только ту книгу, что, по их мнению, принесет доход.

– Есть мнение, что главный конкурент современного писателя – это телевидение, прельщающее своей простотой и лёгкостью восприятия информации. А еще Интернет. Ваше мнение?

– Жаль, конечно, что на современного человека так сильно действует всё это интенсивное зомбирование со стороны ТВ и Интернета. И этот навязчивый ТВ-сервис в виде юмора ниже пояса… Это не проходит бесследно: люди действительно стали меньше читать. Хотя не все и не везде. Судя по тиражам детективов, любовных романов, анекдотов и прочей массовой книгопродукции, они продаются, а значит, покупаются кем-то. И, видимо, читаются. И хотя трудно еще привыкнуть к тому, что тиражи настоящей литературы не поднимаются выше 2000-3000 экземпляров (по сравнению с прежними сотнями тысяч и миллионами), но, лично мое мнение, если тебя читает 1000 человек, то это тоже очень даже неплохо. Это, значит, те читатели, для которых ты и написал то, что написал. Радуйся. Будем принимать жизнь такой, какая она есть.

– И – два слова, если можно – о личном. Выше вы упомянули о вашей жене. Кто она, чем занимается?

– Она для  меня  –  все  в этой жизни. А, кроме того, высококвалифицированный редактор и помогает мне в моей литературной работе. Без ее по­мощи я бы не смог трудиться продуктивно.

– Если бы вы могли начать жизнь сначала, что бы вы изменили?

– Ничего.

– Остается от имени ваших читателей и почитателей пожелать вам здоровья, счастья и успехов.

– Спасибо.

Беседу вели

Ася Роках и Светлана Фельде

Карикатуры Григория Крошина

Редакция также поздравляет Г. Крошина с юбилеем