Кто виноват? Что делать?

Кто виноват?

Кто виноват в том, что Россия – страна с богатейшими природными ресурсами и образованным населением – оказалась ныне в столь бедственном положении, когда население ее стремительно вымирает, и большим достижением считается то, что страну зачислили в БРИК – группу развивающихся стран, где она тоже плетется в хвосте? Ну, понятно кто: Владимир Путин и силовики, которые то ли его привели к власти, то ли он их привел за собой.

Сегодня, однако, далеко не все противники режима согласны с этой точкой зрения. В № 9 «Рубежа» в статье «10 лет путины» были приведены мнения Гарри Каспарова и Александра Скобова, которые считают, что «путинизм» начался в «демократические» ельцинские годы, с разгона в октябре 1993 года парламента. Нам нет необходимости сейчас пересказывать те статьи, ибо эта точка зрения более рельефно изложена в новой статье Скобова, которую мы вам и предлагаем.

Статья эта, печатаемая нами с сокращениями, написана Скобовым в полемике с доверенным лицом Бориса Березовского Александром Гольдфарбом, пытающимся доказать, что его патрон на Путине «лоханулся», предполагая, что тот будет верой и правдой служить «либеральным ценностям», то есть на деле кремлевской («ельцинской») семье, а, значит, и лично Березовскому.

Ваш сукин сын

Пытаясь отвести от Бориса Березовского подозрения в причастности к антигосударственному заговору, составленному кремлевской кликой с целью развязать новую войну в Чечне путем ряда кровавых провокаций, Гольдфарб задается поистине сакраментальным вопросом. Этот вопрос до сих пор ставит в тупик изрядную часть демократической общественности. Как получилось, что «бессловесный, застенчивый дебютант вдруг превратился в монстра Франкенштейна, уничтожившего своего создателя, а заодно и российскую демократию»? В чем пружины метаморфозы Путина?

Гольдфарбу представляется «вполне очевидной истиной», что Березовский «не мог... сознательно способствовать приходу ФСБ к власти», что спецслужбы – его исконный враг… Я бы не поверил, что Александр Гольдфарб столь наивен, если бы подобная «наивность» не была характерна для нашей либеральной публицистики в целом. Она до сих пор объясняет авторитарную эволюцию постперестроечного режима тем, что к власти тихой сапой пробрались «чекисты». А ведь все ровно наоборот. «Кровавая гебня» была востребована правящей группой, сознательно вставшей на путь отказа от характерных для ельцинской эпохи «либеральных» методов властвования, на путь перехода к авторитарным методам.

Постперестроечная господствующая элита никогда не была привержена демократическим идеалам. Ее «вера» сводилась к тому, что по сравнению с прежней партноменклатурной олигархией она –  «более эффективный менеджер». Доказательством эффективности считалась успешность в развернувшейся в 90-е годы «прихватизации». Умение ловчее советской геронтократии производить всего два арифметических действия: отнимать и делить. Это и делало ее в собственных глазах обладательницей исторического права на руководящую и направляющую роль в новых условиях. В народе же новорусская элита всегда видела не более чем объект манипуляций со стороны «избранных».

Что же касается методов и форм манипулирования, то тут все зависело от ситуации. «Прихватизация» прошла столь «успешно», что к концу 90-х стало ясно: если продолжать играть по либеральным правилам, никаких гарантий сохранения «нажитого непосильным трудом» не будет. Проведенный раздел собственности был не только незаконным юридически и болезненным социально. Он был глубоко оскорбительным для элементарного чувства справедливости. Результаты его могли быть в любой момент оспорены обществом. Поэтому олигархи были кровно заинтересованы в формировании такого политического режима, при котором власть не зависела бы вовсе от «случайных настроений капризной черни». Олигархам была нужна диктатура, защищающая их «от ярости народной», про которую сам народ бы думал, что она его защищает от олигархов (здесь и далее слова выделены нами. – Ред.)

Уже с середины 90-х в прессе широко пропагандировалась идея «авторитарной модернизации», возник настоящий культ Столыпина и Пиночета. Раздавались утверждения, что многопартийность по-западному, основанная на свободной политической конкуренции, не соответствует стоящим перед страной задачам. Чуть позже вспомнили, что и национальным традициям не соответствует. Уже тогда пошло гулять выражение «управляемая демократия». И исходило все это не от «кровавой гебни», а от вчерашних либералов и людей бизнеса.

«Чекисты» конца 90-х были вполне социально близки «олигархам». И более чем близки идеологически. Такое же убеждение в том, что «пипл» везде и всегда – объект манипуляций со стороны элит, что именно они и должны быть этой элитой. Расходились они лишь в том, кто из них «более эффективный менеджер». И ныне они органично слились в единый класс правящей клептократии, или в «силовую олигархию», как ее называет Михаил Делягин. А то, что кому-то в ней не нашлось места, – так это все в пределах допустимых издержек.

Не будем переоценивать роль личности в истории. Даже такой несомненно колоритной личности, как Борис Абрамович Березовский. Продвигая проект «Путин», он выражал коллективную волю своего класса. А как этот класс поступает с отступниками от своей коллективной воли, известно на примере другого знаменитого олигарха. Безучастность собратьев по классу к его судьбе объясняется вовсе не их трусостью и слабостью, как принято думать у либералов. Нет, решил стать честнее нас всех – будешь сидеть.

Иного выхода у этого класса в 1999 году не было. При любом другом исходе выборов 2000 года передел собственности был бы куда более серьезным. Так что не прогадали. Наверное, как и германские промышленники 30-х, рассчитывали на более управляемую фигуру. Но когда «крыша» садится тебе на голову – это обычная практика в чисто конкретных делах. И определялось это опять-таки не личными вкусами Путина и его желанием «построить персональную диктатуру», а экономическими ресурсами окрепших «силовиков». Только бизнес, ничего больше.

И, как опять-таки многократно демонстрировала история, класс, к которому принадлежит Борис Абрамович, ради сохранения привилегий в большинстве своем всегда готов пожертвовать частью своих вольностей. Тем более – свободами своих сограждан. Он готов использовать любую идеологию и, отбросив либеральную демагогию, поднять на щит советскую державность вместе с исконно-посконными «православием, самодержавием и народностью». Именно этот класс – истинный убийца молодой российской демократии.

Александр Скобов,

«Грани.ру», 12.10.2009

* * *

Таким образом, точка зрения Скобова, отражающая взгляды заметной части нынешней оппозиции путинскому режиму, заключается в том, что дело не столько в самом Владимире Путине и его ближайшем «силовом» окружении, сколько в новой российской элите, новом правящем классе олигархов, за спинами которых толпятся сонмы нуворишей помельче, вместе с олигархами расхватавшие государственную собственность. «Либерализм» им всем только для того и надобен был, а теперь им понадобилась защита от «ярости народной», для чего ими и были призваны Путин с «силовиками». Естественно, пришлось с ними поделиться народным добром. С помощью идеологической обслуги  весь проект удалось представить, как защиту народа от алчности олигархов.

Однако, ряд наблюдателей идет еще дальше: они утверждают, что дело даже не в российской элите, а в самом российском (русском) народе. Эту точку зрения выражает, например, в своей статье Александр Браиловский. Несколько слов об авторе. Родился в 1959 году в Тбилиси, учился в Москве, окончил Литературный институт им. Горького. Переводил на русский язык грузинских авторов. С 1993 года живет и работает во Франции. Приводим его статью с большими сокращениями.

Страна подкованных блох

Во второй половине 80-х интеллигенция зачитывалась «Новым миром» и «Огоньком». И, как это часто бывало, полагала, что и вся страна зачитывается этими же журналами и радуется наступившей свободе и гласности. Хотя некоторые письма читателей, публикуемые в этих же журналах, говорили о том, что радуются далеко не все читатели. А как-то раз, в очередном разговоре на московской кухне о судьбах всего на свете, мой друг, раздраженный моей наивностью, сказал: «Да пойми ты, наконец: кто читает твой „Огонек“? Тираж сколько – миллион, два миллиона? Ну, пусть каждый даст прочитать еще двум своим друзьям, – сколько получится, шесть миллионов? А в стране, знаешь, сколько живет? Триста этих самых миллионов! Представь себе огромный котел воды – и на поверхности пленочку масла. Пленочка – это читатели „Огонька“. А полный воды котел – это все остальные. Теперь понял?!»

Я понял. И вскоре уехал. Когда стало очевидно, что гласность вовсе не раскрыла народу глаза, что народ и так все знал, и, хуже всего, что народ все это, в общем, устраивало. Только раньше этому народу говорили, что он живет хорошо, что он – самый лучший, самый умный, самый добрый, самый трудолюбивый и самый справедливый, что он всех кормит и защищает. И народ этот подтвердил высказывания некоторых своих философов о «женственности» его натуры: он, как женщина, любил ушами и обожал тех, кто ему все это говорил. Женственность эта оказалась с изрядной примесью мазохизма: на протяжении всей своей истории русский народ более всего почитал и любил тех своих правителей, которые обращались с ним наиболее грубо и жестоко – Ивана Грозного («Грозный» – это ведь все-таки не «Ужасный», как называют этого царя европейцы, «Грозный» – это уважительно...), Петра Первого, Иосифа Сталина.. А тех, кто пытался обращаться иначе, в грош не ставил, и, если не убивал, как Александра II (отменившего, между прочим, крепостное право и затеявшего серьезные и необходимые реформы), то ненавидел, презирал и прогонял, как Горбачева…

Августовские события 2008 года – военное вторжение России в Грузию, якобы с целью защитить находящихся в Южной Осетии российских граждан, снова поставили старые вопросы о том, что такое Россия и что она означает для планеты. Чтобы это не звучало слишком высокопарно, поставим вопрос иначе: почему во все времена далеко не самые плохие люди, как только представлялась возможность, стремились убежать из этой страны, а те, кто не стремился или те, у кого это не получалось, жили там плохо, страдали и нередко были замучены и убиты? Собственно, вторая половина вопроса содержит ответ на первую. Об этом задумываешься, бывая на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, – ведь нет же подобных кладбищ, скажем, за пределами Франции, где были бы массово похоронены французы, вынужденные покинуть родину, чтобы их там не убили и не замучили…

Да что там отдельные, пусть даже очень многочисленные, люди! Целые народы, целые государства, входившие в состав Российской империи, мечтали оторваться от России. И тех, кому это удалось, Россия не оставляет в покое по сей день…

Страна – это и есть народ. Не бывает так, чтобы жизнь в стране была нормально налажена, а народ при этом был ленивый, злобный и подлый. Но не бывает и так, чтобы народ был умный, работящий, добрый и справедливый, а жизнь в стране, где этот замечательный народ обитает, была тяжелой, грязной и невыносимой.

Что мешало России создать у себя человеческий образ жизни?..  Кто-то мешает русским зажить нормально и достойно? Кто бы это мог быть? Евреи? Кавказцы, или, как давно вошло в российскую лексику, «лица кавказской национальности»? Маловато их всех, вместе взятых, чтобы отравлять существование 140-миллионному русскому народу. А если им это все-таки удается, то русский народ не вызывает уважения, позволяя этой горстке «негодяев» отравлять себе жизнь до такой степени. Да и зачем всем этим «нацменам» было бы отравлять жизнь в стране, в которой они сами живут?.. Тогда, может, какие-нибудь заграничные злодеи? Да и им незачем. Все заинтересованы в том, чтобы Россия была мирной, процветающей страной, с которой можно было бы выгодно торговать. И выходит, что во всех бедах русского народа виноват только сам русский народ, и никто другой.

Может быть, коммунисты так извратили образ мышления и жизни этого несчастного народа, что он до сих пор не может от этого оправиться? Боюсь, что нет. Потому что любой грамотный историк знает, что не может банда мерзавцев удерживаться у власти 70 лет, если народ – то есть большинство населения страны – это не устраивает. Коммунисты долго правили Россией именно потому, что их режим соответствовал чаяниям русского народа. Потому что минимум свободы – это и минимум ответственности. Пусть за тебя все решает кто-то другой. Такая позиция тоже не внушает к этому народу особого уважения.

Ну, хорошо, а до советской власти? До 1917 года? Были, помнится, стенания на тему: «Какую Россию мы потеряли». Мол, до революции такая славная жизнь была, а потом пришли большевики и, как поручик Ржевский в анекдоте, все опошлили… В стране, где все хорошо, революций не бывает. Судя, опять-таки, по классической русской литературе, воровство, взяточничество, лень, пьянство, грубость и презрение к себе подобным существовали в этой стране всегда…

Говоря о народе и его образе жизни, мы вправе говорить о господствующих тенденциях, которые эту самую жизнь определяют. Да, не все немцы были фашистами и нацистами. Но Гитлер, тем не менее, был избран большинством голосов, и подтасовки и жульничества с подсчетом голосов там вроде бы не было. И это означает, что немецкий народ ответствен за все, что произошло в результате этого избрания. И ответственность свою немцы признали.

Признал ли русский народ свою ответственность за что-либо? Нет. Виноваты всегда и во всем были другие. Перефразируя дедушку Крылова, «у русского всегда нерусский виноват»…

Россия на протяжении всей своей истории не только никогда не умела жить по-человечески, но и навязывала это свое неумение другим народам. Она завоевывала новые территории, вместе с их населением, и навязывала этому населению свой образ жизни. В прежних учебниках истории говорилось, что все это Россия делала исключительно по доброте душевной. В одном из советских учебников истории была даже такая фраза: «Россия никогда не вела захватнических войн». Но в чем огромное удобство – для правителей России, – так это в том, что у русского народа напрочь отсутствует критическое мышление. Когда началась перестройка и выяснилось, что в СССР тоже бьются самолеты, существуют организованная преступность, наркомания, проституция, и случаются стихийные бедствия (до горбачевской гласности все это имело место исключительно в капиталистических странах), многие россияне стали обвинять во всем этом Горбачева, потому что до него ничего такого в стране вроде бы не было…

Просто удивительно, как русские считают грузина Сталина своим! Есть, правда, люди, которые признали его преступником, но объяснили это его происхождением. Когда началась перестройка и стали публиковаться основанные на документах материалы о Сталине и преступлениях советской власти, некоторые русские писатели – например, Виктор Астафьев, Василий Белов – стали писать обо всем этом, подчеркивая, что в руководстве партии большевиков было много евреев, а также напирая на грузинский акцент Сталина, – дескать, он не русский, грузин, отсюда и все несчастья. На это грузинский режиссер Гига Лордкипанидзе справедливо возразил, что из Грузии Сталин вообще-то уехал мелким уголовником, а великим вождем он стал уже в России…

…Русские писатели, действительно, во многом виноваты. Это они создали легенду о Святой Руси, о народе-богоносце, о великой духовности русского народа, исходя, вероятно, из того, что только особая духовность может породить такое презрение к быту и объяснить стремление и способность жить в грязи и вони. Этот миф оказался необычайно удобен: оказывается, мы живем в дерьме не потому, что лодыри и пьяницы, а потому что ужасно духовные!

Впрочем, русская литература не только создавала мифы. Она и очень точно диагностировала многие явления. Вспомним «Левшу» Лескова: только ради того, чтобы удивить англичан, гениальный народный умелец сумел подковать блоху. Англичане, действительно, удивились такому мастерству. А также, вероятно, тому, зачем было подковывать блоху. Она ведь, подкованная, даже скакать перестала… Но вот чинить сломанные заборы, выносить мусор и сажать цветы вокруг своего дома в России не принято: очевидно, потому, что этим ни англичан, ни кого-либо другого совершенно не удивить.

А Обломов, которого считают одним из обаятельнейших героев русской литературы? Да, он – душка. Всю жизнь валяется на диване, с которого не встает даже тогда, когда любимая женщина ждет его на другом берегу Невы (ведь обещал же приехать, жениться!)… А друг его Штольц – деловой человек, хлопотун, который пытается спасти Обломова, стащить его с дивана, – в глазах слуг Обломова (то есть – народа!), просто черт какой-то, все ему неймется! Да еще в итоге и женится на обломовской невесте. Лежал бы себе тоже на диване, – как бы всем было хорошо!

А все эти бесконечные «лишние люди», не находящие себе применения в России? Что, в конце концов, происходит в произведениях Чехова? Умные, образованные, вполне обеспеченные люди, которые и должны вести куда-то свой народ, свою страну, – маются от безделья и не выполняют свой прямой долг: врач отказывается ехать к хворой бабе, потому что поздно, и погода плохая, да и неохота ему…

Люди, клянущиеся в любви к своему вишневому саду, не хотят ударить пальцем о палец, чтобы спасти имение, хотя им предлагают выход, только этот выход требует от них каких-то действий, каких-то усилий. Нет, это не годится. Лучше уж продавайте наш сад, выручите за него побольше денег, и мы на эти деньги поедем в Ниццу. Или в Париж. Там живется лучше. И ведь именно эти люди довели страну до того, что произошло в 1917 году. Это вроде бы интеллигенция, дворянство. А что же народ? Старый верный Фирс из «Вишневого сада» постоянно поминает какое-то несчастье – и выясняется, что под «несчастьем» он подразумевает отмену крепостного права: «когда волю дали». Может, действительно, этому народу воля ни к чему?..

Говоря о том, что в России недостает демократии, Запад глубоко заблуждается. Россия, возможно, самая демократическая страна в мире, и я говорю это без тени иронии. Потому что демократия – это власть народа. Это когда у власти оказываются те, кого избирает большинство этого самого народа. Так вот, я глубоко убежден, что, если бы в 1938 году в России проходили обычные, честные выборы, подавляющее большинство населения этой страны бесстрашно и добровольно проголосовало бы за Сталина. И в 2008 году положение не изменилось. И беда не в том, что Сталина боялись, а в том, что его любили. И любят до сих пор. Совершенно реальная, неподдельная популярность в России Владимира Путина говорит именно об этом. И не надо строить иллюзий: как только Россия почувствует себя достаточно сильной, она опять попытается задавить всех, кого сможет. Русский народ всегда поддерживал и будет поддерживать свое правительство в любой войне, которую это правительство затеет. И если Запад не хочет, чтобы русские танки в один прекрасный день оказались на Елисейских Полях, он должен очень серьезно готовиться к тому, чтобы как-нибудь обходиться без российского топлива и быть в состоянии говорить с Россией с позиции силы. Ибо другого языка эта страна не признает.

…А сценарий уже отработан: например, Россия может начать подзуживать недовольную своей участью «обездоленную молодежь из неблагополучных предместий» Парижа требовать создания независимой исламской республики на территории этих самых предместий, пообещает им свою поддержку и раздаст российские паспорта ребятам северо- и центральноафриканского происхождения. Когда же французские полицейские заявятся туда гасить сжигаемые машины и наводить порядок, Россия введет свои танки во Францию для защиты российских граждан.

Во всяком случае, когда, вопреки Тютчеву, все-таки пытаешься понять Россию умом, – невозможно верить в то, что от этой страны можно ожидать чего-то хорошего. А вот плохого – сколько угодно.

Александр Браиловский,

интернет-альманах «Лебедь», №581, 29.12.2008.

* * *

В «Новой газете» на ту же тему была опубликована большая статья Юрия Афанасьева. Возможно, не все помнят, а молодые и не знают, кто это такой. Обрисуем очень коротко основные вехи его биографии. Родился в 1934 году в поселке Майна Ульяновской области. Доктор исторических наук, профессор, академик РАЕН. Работал старшим научным сотрудником, завсектором истории культуры зарубежных стран Института всеобщей истории АН СССР; редактором отдела истории, членом редколлегии журнала «Коммунист». В 1989 году избран народным депутатом СССР. Член Межрегиональной депутатской группы, сопредседатель партии «Демократическая Россия». Бывший ректор Московского государственного историко-архивного института, основатель, бывший ректор и президент Российского государственного гуманитарного университета. Ему принадлежит ставшее знаменитым выражение «агрессивно-послушное большинство», употребленное им в отношении большей части депутатов 1-го Съезда Народных депутатов СССР в 1989 году. Статью, по необходимости, даем с большими сокращениями.

Мы – не рабы? Исторический бег на месте: «особый путь» России

Если посмотреть на происходящее у нас на глазах: а) реалистически, б) рационально, в) ретроспективно – и не просто с оглядкой назад, но с обозрением очень большой временной продолжительности, то открывается такое…

Такое, что невольно начнешь задумываться прежде всего о себе самом: то ли ты уже сошел с ума, то ли все еще на пути к безумию. Если же эти мысли покажутся слишком страшными или странными и удастся благодаря уверенности в своей психике их как-то отбросить, тогда ощутишь нечто не менее ужасное – почувствуешь вокруг себя пустоту.

Не абсолютную пустоту, конечно же. Хотя и очень редко, но все-таки встречаются отдельные люди, которые видят происходящее примерно так же, как ты. Они для меня как светлячки. По ним я пытаюсь ориентироваться в нашем мраке.

Но и тогда ощущение пустоты не покидает, потому что исходит оно, это ощущение, не откуда-то из одного источника – например, со стороны власти… Но ощущение пустоты исходит и от самых широких «народных масс», против которых направлены мрачные действия властей. Они, «массы», не просто молчаливо переносят действия властей, а начинают в последнее время с энтузиазмом поддерживать их, как было уже, например, в 30-х годах прошлого века.

Ко всему прочему, мы знаем, что тот же самый феномен энтузиазма народных масс – когда ими вовсю манипулируют и над ними же издеваются – неоднократно случался у нас и еще раньше: например, накануне Первой мировой войны и сразу после нее. Тогда народ и большевики тоже оказались вместе настолько, что до сих пор не вполне ясно, кто из них кого тогда больше поддерживал и кто кого куда-то двигал. Зато хорошо известен итог (пока еще промежуточный) этого продолжительного и смертоносного для обеих сторон единения – 91-й год.

При всем том мы знаем также, что русский народ никогда не воспринимал государство как нечто «свое» и нормальным ответом на государственное принуждение с его (народа) стороны всегда были хитрость, уловка, обход закона. Внешне смиряясь, демонстрируя власти покорность, народ всегда держал дулю в кармане. Подобные внешние признаки смирения и покорности воспринимались (и воспринимаются) как привычка к терпению, а такую привычку можно, при желании, истолковать и как поддержку власти с его (народа) стороны.

Сейчас тоже налицо вроде бы всенародная поддержка Путина и его президента. Упорно и прискорбно повторяющийся на русской почве феномен «Народ и власть – едины» означает, что никакие они не власть и не народ в современном рациональном понимании данных категорий. Народ наш по-прежнему не стал народом – субъектом истории, но остается народом – ее массой, толпой истории. Лишь в последние 18–20 лет аморфная, атомизированная русско-советская масса начала структурироваться, но, увы, не на гражданской, а на кланово-преступной основе. Кому-то такое понимание обидно, кто-то спекулирует на откровениях подобного рода о своем народе: дескать, «ты никогда не достучишься к нему с такими своими мыслями о нем». Я и это понимаю, и потому говорю об исходящей отсюда тоже пустоте.

Народ наш за многие века перенес такие муки, какие, еще по Карамзину, «терпеть без подлости неможно». Отсюда – хитрость, уловки и двойная мораль. Но тогда, в конце XVIII века, Карамзин не мог знать, что главные муки и их развращающие нравственные последствия у русского народа еще впереди. Периодически мы возбуждались против невыносимых мук и против власти и раз в столетие справляли праздник «дикой воли» с Разиным, Пугачевым или с Лениным, а потом снова надолго погружались со своим кукишем в кармане в ставшее привычным скотское существование. Кто-то с радостью, а кто-то с цинизмом принимал наши периодические возбуждения за пробуждение. А наш народ и в муках своих, и в своих бесшабашных протестах, и в диком гневе своем оставался и остается народом-массой, толпой, достойной сочувствия и тихой горести, а иногда – страшной и омерзительной. Потому и достучаться до него в его постоянной бессознательности и перманентной готовности к бунту смогли только такие люди, как Ленин – Сталин, теперь – Ельцин – Путин, а в обозримом будущем, не исключено, смогут достучаться и такие, как Жириновский – Лимонов.

Наконец, это ощущение пустоты уже не просто замыкается в кольцо, но производит впечатление сплошного замкнутого шарообразного пространства, когда пытаешься вникнуть в совокупный современный дискурс нашей творческой и иной интеллигенции и уловить ее голос, гражданскую позицию. Здесь, конечно, много очень разного и тоже, конечно, встречаются, хотя и очень редкие, светлячки… В целом же, если воспринимать позиции наших современников-интеллектуалов не разрозненно, но попытаться услышать их как сводный голос некоего «этоса», отличный от других, то ощущение пустоты, исходящее от власти и от населения, только еще усиливаются. Говоря предельно кратко и определенно, наши интеллектуалы сегодня (не считая отдельных исключительных личностей, которых можно пересчитать по пальцам) – на стороне российской власти, а не населения России. Думаю, что и население наше до сих пор остается населением, а не стало народом главным образом именно по этой причине.

Может быть, ощущение пустоты, исходящее от нынешней нашей интеллигенции, еще больше сгущается, накладываясь на более чем вековую традицию… С той поры, когда в XV веке Москва избрала для себя дорогу построения православной империи, приоритетом страны на пять столетий вперед стала внешняя территориальная экспансия, но не обустройство внутреннего пространства. А поскольку создание империи проходило всегда на скудном экономическом основании, вектор общего движения определился в направлении от свободы к рабству: из населения надо было выжимать насилием все соки. Этот вектор не поменялся до сих пор, и такая его продолжительная неизменность, превратившаяся в своего рода гнетущее национальное задание, определила все главные особенности русского своеобразия, в том числе и приоритет государства и подавленность личности.

Определяя другими словами ту же традицию – «Интеллигенция  на стороне власти», – можно сказать и так: это традиция расщепленности русского духа между свободой и империей, между русской волей и русской властью… Сегодня просвещенная, интеллектуальная Россия, если попытаться определить ее доминирующий и повсюду звучащий голос, ее общественную позицию, она, позиция нашего «мыслящего класса», полностью совпадает с  позицией нынешней власти. Писатели, люди науки, театральные и кинорежиссеры, журналисты печатных и электронных СМИ, университетская профессура, иерархи РПЦ не просто молчаливо и страдательно переносят нашу власть – они ее оправдывают, поддерживают, пытаются обосновать ее действия теоретическими изысканиями, историческими традициями, своим пониманием нравственных ценностей.

В подтверждение можно было бы привести длинные списки книжных и газетных публикаций, почти целиком всю сетку телевещания, назвать утверждаемые в последнее время самой же властью школьные и вузовские учебники. Я сошлюсь лишь на один (специальный) номер: «Пять веков империи» журнала «Эксперт» от 31 декабря 2007 г. Этот журнал в последнее время становится своего рода барометром движения мысли правящих верхов и обслуживающей власть интеллектуальной элиты.

Редакционная статья «Непростая судьба империи» кардинально подвергает сомнению демократическую перспективу России: «Эта форма правления вообще весьма уязвима, нестабильна, и если в обществе не существует консенсуса по поводу того, что стране нужна именно демократия, то в принципе невозможна. Нереально поддерживать демократический режим, если многочисленные и влиятельные слои общества ставят своей целью его разрушение».

Оно бы все ничего – можно, конечно, усомниться и в пригодности демократии для России… Если бы то, что предлагают в качестве альтернативы, не вызывало не просто сомнения, но, по меньшей мере, настораживающее изумление.

Из статьи того же номера «Россия – пессимистам»: «Территориальная экспансия доминировала в русском взгляде на освоение мира. Но это не повод посыпать голову пеплом. То великое государство, которое построили наши предки, ничуть не меньший повод для гордости, чем швейцарские часы, французская кухня или итальянское искусство эпохи Ренессанса. И точно так же как подобные достижения других народов сегодня составляют не только предмет их гордости, но и источник дохода, российские пространства с их несметными богатствами и стратегическим положением сегодня окупаются для нас сторицей.

То же можно сказать и о нашем умении ладить с соседями, а если надо – воевать.

В этом для подданных России выражалась свобода. Если для польского шляхтича свобода выражалась в праве не подчиняться, а для английского лорда – в праве контролировать, на какие цели идут уплаченные им налоги, то для русского дворянина свобода выражалась в возможности принимать участие в великом строительстве империи».

Вот такие ценностные ориентиры, таково мировидение у нынешних наших интеллектуалов, объединяющихся на идейной основе журнала «Эксперт». Те же мотивы отчетливо прочитываются и во всей внутренней и международной политике российской власти. Для всех для них получается, что условие свободы «по большому историческому счету» – ГУЛАГ, а величайшим вкладом России в мировую цивилизацию, по сравнению со всеми другими странами, стали ее имперская сущность и результаты ее пятивековой экспансии.

Если строго следовать логике и фактам и на этой основе постигать сущее, а следовательно, и обретать смысл в истории, то надо констатировать: в готовности служить и принимать участие в строительстве империи выразилась не свобода русского дворянина, а его холопская принужденность. То есть совершенная его несвобода.

Цитируемый здесь специальный номер журнала «Эксперт» – лишь один из многочисленных индикаторов, по которым можно составить представление о замахе путинской стратегии на разворот к политике царской России и Советского Союза. Таким же индикатором, воплощением «канонической версии» нашей истории стал изданный уже массовым тиражом школьный учебник. В этом же ряду – специальный номер журнала «Профиль» №34 за 2008 г. «Собрать державу».

Если на войну России против Грузии посмотреть:

– сначала в связи с другими важнейшими событиями российской внутренней и внешней политики последних 8 – 10 лет: ликвидацией выборов, судебной системы, независимых СМИ, политических партий, оскоплением законодательной власти, превращением правоохранительных органов в репрессивные и преступные и т.д., галопирующей во главе с высшей властью коррупцией, громкими нераскрытыми убийствами, обострением отношений с сопредельными (и не только) странами;

– а потом в перспективе очень большой временной продолжительности – как на очередной эпизод нескончаемой в столетиях вереницы наших аннексионистских войн (и усугубляющейся в результате подобных войн несвободой внутри страны);

то момент пересечения этих двух линий зафиксирует очень важное явление: возврат современной России на круги своя, ее возвращение в русскую и советскую колею…

…Обычно, когда хотят сказать о самом страшном из всего, что произошло с Советским Союзом в ХХ веке, говорят о войне и о сталинских «репрессиях». Жертвами сталинских «репрессий» в этой памяти оказались те многие миллионы, которые попали в ГУЛАГ или были уничтожены, еще не дойдя до него, в ходе «мирного» «социалистического строительства». И эти жертвы – правда. Но только далеко не вся и, может быть даже, не основная правда.

Для Гитлера окончательным решением «еврейского вопроса» стало полное – поголовное – истребление евреев.

Для Сталина окончательным решением вопроса о «построении социализма» стало полное, повсеместное истребление социальности как таковой. Истребление социальности как выраставшей веками и накопившейся к ХХ столетию социальной дифференциации в российском людском сообществе, представленном на тот момент крестьянами, ремесленниками, торговцами, рабочими, людьми свободных профессий. Сталин, продолжая дело Ленина, добился окончательного решения «социального вопроса»: социальность как некий живой, очеловеченный слой земли на всей территории СССР, как некий человеческий гумус была полностью уничтожена. Крестьянин и артист, земля и театр в статусном смысле уравнивались: они в одинаковой мере перешли в полную собственность государства как «совокупные ресурсы». Различие между людьми и вещами осталось лишь в том, что они попадали в разные категории ресурсов. Если одни зачислялись в трудовые, людские, административные, то другие – в материальные, финансовые, энергетические…

Построение социализма, если все назвать своими словами, а не «коллективизацией, индустриализацией и культурной революцией», – это реализованный замысел уничтожения всего человеческого во всем общественном устройстве. И вот теперь вернемся к тому же вопросу. Что перетянет по своему значению и по удручающим последствиям: миллионы сгинувших жертв сталинского террора или еще большие миллионы, оставшиеся навсегда нравственно изуродованными?

Главным последствием, основным результатом ликвидации российского социума, который и до 1917 г. был до крайности хрупким, слабо структурированным, не обретшим своих институтов, стала еще большая его атомизация и хаотизация: каждый сделался сам по себе, на коротком поводке полной зависимости от государства.

С ликвидацией социальности в том ее виде, в каком она сформировалась в России к ХХ веку, строители социализма пробудили и вызвали к жизни все самое худшее, что есть в человеке и что составляет его природную основу, – его животные инстинкты и эгоизм…

Как ни парадоксально для начала XXI века, Россия до сих пор не обрела себя как людское сообщество. Даже выйдя из непостижимо ужасного для нас ХХ столетия, потеряв в нем насильственно вычеркнутыми из жизни десятки миллионов (по некоторым подсчетам – около ста миллионов!), мы покинули и его, не распрощавшись с ним.

Не поняли, не осознали, не ужаснулись.

И это немудрено. Поскольку уцелевшим и вновь нарождающимся миллионам на всем российском пространстве для самостоятельной жизнедеятельности к XXI веку вообще уже не осталось места. Все просторы России за пять столетий войны самодержавия с собственным населением превратились в сплошное пространство власти. В таких условиях обретать себя, осознавать себя оказалось уже некому.

Казалось, что порочность советского социума – уже была запредельна. Но то, что выросло с середины 80-х по сей день, стало очередным свидетельством: нет предела совершенству, и дальнейшее продвижение к худшему тоже возможно.

Российская власть и российский «мыслящий класс» (вместе с обслуживающей «творческой интеллигенцией»), как становится все более очевидным, сделали сегодня исторический выбор. Этот выбор – разворот (не по форме, разумеется, а по существу, как некий вектор) в русское и советское  прошлое: туда, где не было личности, где всё и вся подавлялось государством, где не было места политике, гражданскому обществу, праву, частной собственности, свободе. Такой разворот неизбежно приведет Россию к очередной и теперь, скорее всего, последней катастрофе.

Пожалуй, главное, что заслуживает особого совокупного внимания в данном типе социальной динамики, – уникальное, как мне кажется, соотношение власти и населения, сформировавшееся за всю историю русской цивилизации и доведенное до предельного состояния в его специфике именно в постсоветское время. Враждебная, взаимоубийственная нераздельность – так, мне кажется, можно в самом общем плане определить специфику русских взаимоотношений власти и населения.

Самый главный итог подобной смертельной связки – по результатам многолетних исследований Левада-центра – выработанная у населения способность адаптации к насилию в любых условиях. Аморальность населения. Это не означает, разумеется, что буквально каждый и каждодневно делает подлости. Но это значит, что практически каждый при определенных условиях готов их сделать. А власть, будучи совершенно независимой от населения и абсолютно никак не подконтрольной ему, «отвязалась» настолько, что стала уже (или осталась) вполне патримониальной. При Путине она окончательно обрела сегодняшнюю форму, основанную на частном владении и управлении государством как приватной собственностью – по примеру того, как землевладелец распоряжается своей вотчиной. Иначе говоря, власть превратилась в этакую Салтычиху во всероссийском масштабе, с триллионами в кубышке и к тому же размахивающую атомной бомбой.

Движение, как известно, – жизнь. Сегодняшние «Бог, Царь и Отечество», олицетворенные Путиным, предлагают нам согласиться с тем, что общероссийская утренняя гимнастика («вставание с колен» под барабаны и фанфары) означает движение – то есть жизнь. И все им верят. С фигой в кармане. И с готовностью добить их, когда упадут.

Но упадем – все вместе.

На самом деле продолжать такую имитацию развития означает гарантировать очень скорый конец для того культурно-исторического феномена, который пока еще известен как Россия.

Юрий Афанасьев,

«Новая газета», 5.12.2008

Обращение

(вместо заключения)

Итак, на вопрос, кто виноват в бедственном положении, в котором оказалась постсоветская Россия, имеем, по укрупненному счету, четыре варианта ответа:

Виноваты Владимир Путин и его ближайшее окружение из числа «силовиков» и членов питерского кооператива «Озеро» (вариант настолько распространенный, что мы не стали привязывать его к конкретному автору).

Виноват сам русский народ с его рабской психологией (Александр Браиловский).

Больше всех виновата новая (которая отчасти есть и старая) российская элита, в своих эгоистических интересах не позволившая России перейти к либеральной модели развития (Александр Скобов).

Виноват, конечно, народ русский, но больше всех – творческая интеллигенция (ее можно считать частью элиты и/или ее идеологической обслугой), которая вместо того, чтобы просвещать народ, привычно пошла в услужение власти (Юрий Афанасьев).

Какой из вариантов ответа ближе к истине? Свое мнение на этот счет мы пока воздержимся высказывать. А вместо этого обращаемся к читателям: что по этому поводу думаете вы?

Знаем по личному опыту: русскоязычная пресса в Германии, как огня, избегает дискуссий на своих страницах. Мы же, напротив, идеалом видим дискуссионную газету, но никак не можем раскачать читателей на участие в обсуждении тех или иных вопросов. Может, на этот раз удастся? Не стесняйтесь не очень гладкого стиля – отредактируем в случае необходимости, лишь бы мысли были.

Ждем ваших писем (по почте или интернету).

Материал подготовил

Израиль Зайдман