Глазами психолога

ЗИГМУНД ФРЕЙД ПРОТИВ ИСТОРИЧЕСКИХ ФАНТАЗИЙ

Как свидетельствует история, «великий Вождь» и «Отец народов» И.В. Сталин, хоть и был «корифеем науки», однако отечественную психологию (впрочем, и зарубежную – тоже) не жаловал: в разные годы инициировал погромные кампании против отдельных ее представителей и научных школ, а Зигмунда Фрейда и его психоаналитическую теорию советские идеологи просто шельмовали.

И ведь действительно, было за что.

Вряд ли кремлевским вождям пришлась бы по вкусу мысль о том, что психоанализ способен высвечивать темные «закоулки» человеческой души и, основательно там покопавшись, подбирать «ключи» к таинственным «шифрам» психики людей, выводя на свет божий глубоко запрятанные патологии того или иного характера.

Впрочем, все это – времена давно ушедшие.

Сегодня роль профессиональных психоаналитиков не прочь иногда взять на себя и писатели, чтобы пофантазировать на тему о том, чем же на самом деле было мотивировано то или иное политическое решение власти. Точнее, в какой мере соотносилось оно с психологическими установками национального лидера или другой исторической персоны. Было ли оно вызвано необходимостью момента, либо это игра тех самых стихийных сил, которые надежно скрывает человеческая природа.

Взять, к примеру, массовый террор 1937-1938 годов, учиненный И. Сталиным по отношению к собственному народу. Уже не одно десятилетие исследователи (а параллельно и люди искусства – писатели, драматурги) пытаются найти ему сколь-нибудь рациональное объяснение. Материалов, да и художественных книг на эту тему появилось в России за последние четверть века немало. Хотя, разумеется, намного меньше, чем  на Западе, где феномен сталинизма, пожалуй, более полувека служит предметом тщательного исследования.

Каждая из них по-своему познавательна. Однако вот что характерно: большинство российских авторов, пишущих на эту тему, отдавая предпочтение конкретному историческому факту, событию или обстоятельству того времени, почти не оставляют места для характеристики состояния умов инициаторов террора и его главного «затейника» – И. Сталина.

Между тем, без опоры на психологическую составляющую трудно понять все безумные, порой просто абсурдные, сценарии Большого Террора. Ведь не случайно еще Н. Бердяев в свое время писал: «Режим террора – есть не только материальные действия – аресты, пытки, казни, но и прежде всего, действие психическое».

В пользу отсутствия рационального объяснения массовых убийств и посадок людей 1937-1938 гг. говорит, к примеру, такой запредельно абсурдный, но в то же время реальный факт, приводимый известным исследователем этого отрезка советской истории Робертом Конквестом: «К 1938 году в НКВД скопился материал, достаточный, чтобы арестовать все население СССР».

Не потому ли там, где обычная человеческая логика просто пасует, столь часто идут в ход изощренные фантастические версии прошлого?

Роман известного российского журналиста, писателя и ведущего ряда телепрограмм Дмитрия Быкова «Оправдание» (Дмитрий Быков «Оправдание./ Эвакуатор» – М. : Вагриус, 2007), не так давно мной прочитанный, из их числа. Неискушенный читатель наверняка будет просто ошарашен, столкнувшись на его страницах с совершенно невероятной гипотезой писателя о смысле эпохи Большого Террора.

В общих чертах сюжет, разработанный автором и, прямо скажем, воплощенный им с большой художественной силой, выглядит следующим образом.

Кровавые сталинские чистки лишь на первый взгляд были абсолютно  безумными и бессмысленными, на самом же деле в них таился скрытый смысл. Сталин провел жестокий и коварный эксперимент над собственным народом, осуществил своего рода «рентгеноскопию» населения, для того, чтобы в условиях приближавшейся  войны с Германией разделить его, образно выражаясь, на «сталь и шлак». А, точнее – выковать новую породу людей, которые смогли бы отстоять страну и победить в этой войне. Тех, из арестованных, кто, не взирая на пытки, угрозы и страшные унижения, выстоял на допросах, не оговорил себя самого и знакомых или, наоборот, сразу «принял правила игры» и полностью во всем «сознался», на самом деле не расстреливали и не сажали в обычные тюрьмы. С формулировкой «десять лет без права переписки» их отправляли в специальные лагеря, где они жили по особому кодексу чести и где из них воспитывали жестоких и беспощадных к врагу бойцов. Именно эти люди и отстояли страну в 1941-1945 годах. И именно эти «отфильтрованные», по мысли Верховного,  люди должны были в будущем стать основателями новой «чистой» нации.

После смерти тирана они вдруг начинают возникать из небытия.

Правдоподобия  ради, автор даже вводит в повествование фигуру писателя Исаака Бабеля, в свое время якобы не расстрелянного, а проведшего десять лет в одном из таких лагерей. Он приезжает в Москву, чтобы встретиться с Ильей Эренбургом и предупредить его, как тому следует держаться на допросах в случае, если его возьмут.

«Иногда Бабель жалел тех, кто эти десять лет прожил на свободе. Их беспрерывное и бессмысленное ожидание было страшнее всякой пытки» (с. 116)

К концу повествования, правда, живописуя одно из затерянных в Сибири поселений людей, живущих на месте некогда существовавших лагерей, и показывая царивший там культ взаимного насилия и полный распад, автор полностью развенчивает саму идею «чистоты». Но, как говорится, «поезд уже ушел»: оправдание цели, какой бы ужасной она ни казалась,  все же  состоялось. Ибо появляется, пусть чудовищный, но смысл – во имя чего.

Такой, поистине сногсшибательный, сюжет мог родиться в голове исключительно талантливого писателя, каковым Д. Быков несомненно является.

Читатель незаметно для себя даже «покупается» на провокационное название романа. И лишь только к концу, как мне представляется, становится ясен его основной пафос: чтобы отразить безумие сталинской эпохи, нужно заставить читателя поверить в саму возможность подобного эксперимента как рационального объяснения чисток.

Хотя столь ли уж безумным мог бы он, этот сталинский эксперимент, быть на самом деле?

Разве не были безумны все остальные сценарии, которые «разыгрывавал» диктатор за период своего правления?

Вот  мнение доктора медицины, психиатра с многолетним стажем Марка Рыбальского: «…Сталин был не только выдающимся артистом, но и талантливым сценаристом. Свои сценарии  он, по-видимому, предварительно неоднократно репетировал и только тогда реализовывал. В сценарии всегда включался момент витального (жизненного) страха. Несмотря на свою осторожность, он не скрывал любви к мщению и способность получать удовлетворение, даже наслаждение в процессе мщения». (Марк Рыбальский, «Загадки и тайны психики Сталина»; «Спектр» № 9, 2000)

А разве не был безумием известный Бутовский полигон под Москвой, где с августа 1937 по октябрь 1938 года было расстреляно 20 800 человек, в основном жители Москвы и области, представители более 60 национальностей! Проведенный позднее тщательный анализ жертв массового расстрела просто обескураживает: на вопрос, кто же мог стать жертвой подобной акции, напрашивается единственно возможный ответ – да кто угодно!

Знал ли об этом человек, запустивший маховик репрессий на полные обороты? Безусловно, знал. И более того, даже регулировал сам процесс. Вот что говорит об этом специализирующийся на русской истории британский публицист Саймон Монтефиоре, лучший специалист по сталинским архивным документам: «Мы нашли сотни записок, сделанных рукой Сталина, в которых он требовал от чекистов убивать все больше и больше. Во время великого террора 1937-1938 годов Сталину представляли на рассмотрение «альбомы», иначе говоря, списки потенциальных жертв, где кроме фамилий были также фотографии. Сталин лично решал судьбу каждого. Этих альбомов, содержащих 44 000 имен, было 383! Он просмотрел их все. Приговор он выносил красным карандашом. Напротив некоторых имен писал: «Бейте еще». Внизу многочисленных страниц стояло: «Всех расстрелять». В некоторые дни Сталин приговаривал к казни более 3000 так называемых «врагов народа» (В.Жовер «Секреты жизни и смерти Сталина». ИноСми от 28 июля 2006г.)

Впрочем, пора, как говорится, отделить «зерна от плевел»: побудительные причины Большого Террора невозможно понять до конца, опираясь даже (или исключительно) на тщательно выверенные исторические факты. Для понимания истоков необходимо еще и проникновение в другую, так сказать, «параллельную» реальность, связанную с психической организацией личности самого И. Сталина.

В существующей на сегодня литературе, посвященной диктатору, тема эта – существенный пробел, который заполняется крайне медленно (о характере Гитлера, к примеру, написано гораздо больше – стоит сослаться хотя бы на работы Э. Фромма).

Тем отраднее появление книги современного американского психоаналитика Д. Ранкур-Лефельера «Психика Сталина: психоаналитическое исследование» (М.: Прогресс-Академия, 1996).

Читателя, ранее знакомого лишь с известным определением акад. Бехтерева, осматривавшего в 1927 г. И. Сталина и охарактеризовавшего его как «сухорукого параноика», ждет на страницах книги масса ранее неизвестных и никогда не подвергавшихся психоанализу фактов.

Все они  призваны  ответить на один из, пожалуй, самых существенных вопросов: что породило тягу Иосифа Джугашвили к злодейским преступлениям против даже самых близких ему людей и превратило его в конечном итоге в массового убийцу – злонамеренный характер его натуры или психическое заболевание, которым он, возможно, страдал?

Марк Рыбальский на этот вопрос отвечает категорически: «…все, что известно о Сталине дает достаточно оснований считать, что психическим заболеванием он никогда не страдал и что все его злодеяния были продиктованы не расстроенной психикой, а врожденными качествами злонамеренного убийцы». («Спектр», № 9, 2000). Правда, далее автор вносит существенную оговорку, при которой медицина явно уступает место психоанализу: «..тем не менее, отсутствие у Сталина каких-либо признаков психического заболевания не исключает у него развитие с детства и особенно в зрелом возрасте психопатических черт» (там же).

Исследование Д. Ранкур-Лефельера базируется на тонком инструментальном анализе душевной структуры личности Сталина и тех его комплексов, которые в совокупности и сформировали патологии характера диктатора. Об этом наглядно свидетельствуют и наименования глав («Поверхностная структура души диктатора», «Защищая идеализированное „я“», «Его лучшая защита», «Взаимодействие механизмов защиты» и др.), в которых автор ненавязчиво подводит читателя к мысли о том, что вся сознательная деятельность И. Сталина, в том числе на высоком кремлевском посту, была способом преодоления тех психических комплексов, которые он приобрел в детстве.

В то же время, избавляясь (причем, самым чудовищным образом!) от одних комплексов, Сталин постепенно приобретал другие. 

Унаследованные физические недостатки и стремление отомстить всему миру за унизительные эпизоды своего детства, когда маленького Иосифа неоднократно избивал пьяный отец, по мере взросления вытеснялись мегаломанией (манией величия) и нарциссизмом как средствами самоутверждения.

Как пишет автор, «специфический мстительный аспект агрессии Сталина был детерминирован потребностью вспомнить психологическую травму, нанесенную тем самым агрессором, с которым он поначалу отождествлял себя, т.е. с жестоким родителем. Совершая акты мести, Сталин платил Виссариону Джугашвили за побои, калечившие его фундаментальный нарциссизм так же, как и его тело» (гл. 6).

Мегаломания, по утверждению автора, была не только средством самоутверждения диктатора, но и той призмой, сквозь которую он «разглядывал» людей, вызывая у одних страх, у других – преклонение. Ссылаясь на достоверные свидетельства, Д. Ранкур-Лефельер приводит такой пример: «Разговаривая с Католикосом Грузинской Православной Церкви в середине 40-х годов, Сталин спросил его: „И кого же вы больше боитесь – меня или Бога?“ Слушатель был в замешательстве и не смог ответить. Тогда Сталин высказал следующее наблюдение: „Я знаю, что вы больше боитесь меня, иначе вы не пришли бы на встречу со мной в обычной гражданской одежде“. В этом контексте отождествление Сталиным себя с Господом Богом  полностью подтвердилось. Католикос действительно боялся Сталина больше, чем Бога» (гл. 2).

Рассматривая в психобиографии Сталина структурные наслоения его психики, Д. Ранкур-Лефельер дает понять читателю, что «психоанализ не эквивалентен психиатрии как психобиография не эквивалентна патографии». Ссылаясь на З. Фрейда, который использовал ряд психиатрических терминов вне клинического контекста, автор пишет: «применение таких терминов, как „паранойя“, „мегаломания“, „садизм“ etc., к Сталину не означает обязательного  утверждения его психопатологии».

Характеризуя объект своего исследования с ссылкой на такие авторитетные имена, как Р. Такер, Э. Фромм, Гольдсмит, Д. Ранкур утверждает, что Сталин страдал так называемым «характерологическим» садизмом, при котором он испытывал наслаждение при виде страданий жертвы. Только таким образом, очевидно, он имел возможность избавляться от мучивших его комплексов:

«Например, он лично уверял людей, что они находятся в безопасности, а непродолжительное время спустя их забирали. В тот самый день, когда был арестован Николай Вознесенский, Сталин пригласил его на свою дачу и даже предложил тост за его здоровье. Сталин также арестовывал членов семей высокопоставленных работников (жену Калинина, брата Кагановича и пр.) и наслаждался, наблюдая отчаяние этих функционеров, которые не осмеливались протестовать» (гл.2).

Вот еще ряд примеров, приводимых автором и основанных на свидетельствах близко знавших Сталина людей.

«Одной из излюбленных жертв Сталина был его личный секретарь А. Поскребышев: однажды под Новый год Сталин решил развлечься таким образом: сидя за столом, он начал сворачивать бумажки в маленькие трубочки и надевать их на пальцы Поскребышева. Потом он зажег эти трубочки вместо новогодних свечей. Поскребышев извивался и корчился от боли, но не смог сбросить эти колпачки» (гл.2).

Ничего не стоило тирану удовольствия ради одним росчерком пера разрушить и личную жизнь своего секретаря: «Говорят, что Поскребышев сам был вынужден представить на подпись Сталину ордер на арест своей жены. При этом он попытался стать на ее защиту. «Так как органы НКВД считают необходимым арест вашей жены, – сказал Сталин, – так и должно быть». И он подписал ордер. Увидев выражение лица Поскребышева, Сталин засмеялся: «В чем дело? Тебе нужна баба? Мы тебе найдем». И действительно, вскоре в квартире Поскребышева появилась молодая женщина и сказала, что ей было предписано вести его хозяйство» (гл.2).

На фоне мелких садистских забав диктатора развивалась и маниакальная составляющая его характера. Каждая свободная, недогматическая мысль другого расценивалась им как вызов собственной мегаломании и нарциссизму. При всем внешнем спокойствии и кажущейся самоуверенности амбивалентность (т.е. двойственность) была его характерной чертой: давая выход своей мегаломании, вождь тем не менее внутренне остро ощущал свое интеллектуальное ничтожество в сравнении с такими яркими публичными фигурами, как, например, Н. Бухарин или Л. Троцкий.

Не исключено, что именно это обстоятельство взяло власть над его воображением, при котором  Сталину рисовались картины интриг, заговоров против него, что усиливало его недоверчивость и подозрительность. Как считает автор исследования, все это наслоилось на унизительные эпизоды детства: «Ранее испытанное им желание смерти отца исполнилось буквально. Мысль о том, что можно фактически уничтожать своих противников, должно быть, закралась в подсознание Сталина задолго до того, как он начал осуждать, ссылать, сажать в тюрьму, казнить и другими способами  уничтожать настоящих и воображаемых врагов, уже будучи взрослым человеком» (гл.4).

Когда же с настоящими и воображаемыми противниками было покончено, это совсем не означало завершения террора: машина репрессий продолжала по инерции работать безостановочно и безжалостно, и объектом ее стал фактически весь народ. Вот как это характеризует  автор исследования:

«Мир Большой Чистки и процессов, с ней связанных, заполненный множеством замаскированных врагов, плетущих заговор с целью уничтожения сталинского режима и самого Сталина, был образным миром самого Сталина. Под сталинским руководством НКВД с помощью Вышинского и других подтверждала реальность этого мира и заставляла его проявляться еще более конкретно и убедительно, используя для этого аресты большого числа советских граждан, вынуждая их сознаваться, что они были замаскированными врагами, и выставляя их на показательные процессы..» Стенограммы процессов Д. Ранкур-Лефельер характеризует как документы «из истории человеческой психопатологии» (гл. 7).

Нет сомнений, что главным и, пожалуй, единственным средством психического самоудовлетворения И. Сталина (гораздо более сильным, чем половое) являлась сама власть. Неограниченная власть над жизнью и смертью людей, над страной и над народом  (в этом принципиально сходятся и психоаналитик и врач-психиатр). И не только. Как отмечает М. Рыбальский, в параноидальном сознании Сталина вызревала «свехценная» идея всемирного диктаторства. Она, эта идея, «содержала намерение постепенно возглавить Всемирную коммунистическую партию, одновременно становясь диктатором Советского Союза, затем государств Европы, и затем Северной Америки (включая Соединенные Штаты)». (http://www.spectr.org/2000/028/rybalsky.htm).

Наверняка, сегодняшним российским «патриотам»», поднимающим своего кумира на щит, «сверхценная» идея Вождя вполне пришлось бы по душе! А что? Существуй хоть малейший шанс на ее реализацию, диктатор, я думаю, ни в коем случае его бы не упустил!

Залог тому психологическая характеристика Вождя, которую дает ему автор капитального исследования «Психика Сталина»: «Представим теперь в самых общих чертах психологический портрет Сталина, возникающий при первом рассмотрении: чрезвычайно сдержанный, мстительный, параноидальный мегаломаник с садистскими наклонностями, который не делал попыток приспособиться к обществу, но, напротив, в конечном  счете  заставил общество в некоторых отношениях приспособиться к себе» (гл. 3).

И ведь действительно приспособил! Начиная с дела врачей, страна при стареющем диктаторе неуклонно погружалась в пучину бреда. Лишь  смерть Сталина спасла СССР от новых погромов и «чисток», а власть – от окончательного перерождения.

Так что, если и была у сталинской Большой «чистки» некая замаскированная «сверхзадача», кроме массового уничтожения мифических врагов народа, то уж во всяком случае без какой-либо примеси идеализма: не о стойкости и крепости духа народа пекся тиран, заточая людей в лагеря «без права переписки». Порода «чистых», а точнее, сильных духом явно не отвечала его потребностям. Сталину нужны были рабы, обожествляющие своего хозяина, а не свободные граждане. И своей цели он частично добился, раскулачивая, расчеловечивая, расстреливая, делая народу массированную прививку от свободы. Многие с этим «клеймом» дожили и до сегодняшнего дня. История с журналистом А. Подрабинеком – наглядный тому пример.

Прав писатель В. Ерофеев, характеризуя результат этой «прививки» народу: «Сталин – это смердящий сосуд, булькающий нашими пороками».

Любителям же исторической «фантастики» на сталинскую тему, могущим принять роман «Оправдание» за чистую монету, я бы порекомендовал почитать на досуге цитировавшееся здесь капитальное исследование. Занятие, прямо скажем, не из легких, зато от нелепых фантазий избавляет начисто!