«Дело Демьянюка»

По следам «последнего нациста»

Новые доказательства, которые обнаружили немецкие следователи в долгом и сложном деле Ивана Демьянюка, вызывают несомненный интерес в Европе. Разумеется, усложнилось и без того трудное положение Украины. Хотя никто, конечно, не говорит об ухудшении отношения к украинцам, но на фоне суда над этим палачом, пусть опосредованно, это влияет. Оживились и СМИ России – бросить тень на украинцев, а особенно на нынешнее руководство Украины, крайне приятно. Тем более в свете американского гражданства Демьянюка и безупречного имиджа немецкого суда.

В конце 80-х, когда шел первый процесс против Демьянюка в Израиле, и украинская община Америки пыталась отстоять «своего», адвокату удалось доказать явную провокацию КГБ в этом деле. Украинская община, вместе с израильским адвокатом, раскопала интересные подробности. Оказывается, этот Демьянюк служил не в Треблинке, где свирепствовал тот, кого узники лагеря прозвали Иваном Грозным, а в Собиборе, который был, как бы это выразиться, – «помягче» лагеря уничтожения Треблинки. После известного восстания евреев Собибора, во время которого часть узников сумела скрыться, Демьянюка перевели в лагерь Флоссенбург, после чего он даже сумел побыть в армии Власова (тут впору русскому обществу задуматься – а не считал ли себя тогда Иван русским?). После он оставался на Западе Германии и в 1952 году перебрался в Штаты.

В отличие от истинного «Ивана Грозного» (Марченко), который зверски издевался над жертвами Треблинки, а после восстания и уничтожения лагеря эсэсовцами перебрался в Аушвиц, где служил нацистам всеми силами садистской души, а после – якобы попал в Югославию, где чуть ли не работал на НКВД, был замешан в попытке покушения на Тито, вывезен в Союз и расстрелян в Киеве доблестными чекистами. Так излагал мне приятель, работавший на Радио Свобода. Он подчеркивал – КГБ прекрасно знало об истинном «Грозном». По его словам, сестра «Грозного» якобы даже получала на него персональную пенсию в СССР.

Я в то время по поручению фонда Спилберга встречался с евреями, бывшими узниками лагерей и гетто, выжившими в условиях оккупации, интервьюировал их. Приятель и предложил мне проверить все версии у свидетелей, знавших «Грозного» лично. Бабушек, которые работали в обслуге Треблинки, в Днепропетровской области было известно трое. Все три, когда-то дивчины, были вывезены немцами из Бабайковки в Треблинку. Для тех, кто любит поговорить о «коллаборационизме западэнцев», подчеркну еще раз – Бабайковка в Днепропетровской области. Дело было в 1997 году.

Первая из бабулек даже жила в Днепропетровске. При встрече она произвела впечатление человека в здравом уме и твердой памяти. Она с удовольствием рассказывала мне о жизни до войны, проблемах семьи, современности. Но как только я спрашивал о временах Треблинки, бабушка менялась в лице. Она, по ее словам, помнила только одно – неожиданно немцы забрали молодых дивчат из глухого украинского села, отвезли далеко-далеко, а там строго-настрого запретили что-либо видеть и помнить. В лагере к ним присоединились еще несколько дивчат из разных глухих мест Украины. В их задачу входило приготовление еды, стирка белья и формы украинских вахманов.

Название «украинские» я упоминаю не потому, что они якобы носили сине-желтые повязки, как утверждают российские СМИ. Больше того – часть этих вахманов были русскими, а то и азербайджанцами. Просто большинство из них были набраны на территории оккупированной Украины. Это были советские солдаты, попавшие в плен. После голода в плену согласные на что угодно, затем прошедшие соответствующую подготовку в Травниках. Так об этом мне рассказывали в музее Треблинки, так передает дело и журнал «Spigel».

Итак – первая свидетельница себя не оправдала. Больше того – говоря о современности, она явно испытывала к евреям далеко не дружеские чувства. Муж ее, показываясь из другой комнаты, и вовсе смотрел на меня и оператора крайне подозрительно. Тогда-то историки из Лос-Анджелеса и призвали меня прекратить «опасную» деятельность вокруг Ивана Демьянюка. Я их успокаивал – мне было очень интересно. Я не верил приятелю, который тоже пугал участием в этом деле не только КГБ, но и представителей Моссад и ЦРУ. Якобы спецслужбы схлестнулись тогда, одни рассчитывая на дивиденды от громкого процесса над «украинским национализмом», другие – пытаясь вытащить на свет сведения о причастности советских служб к послевоенной «разработке» коллаборантов. Меня, как и американских историков, волновал кошмар Треблинки. Маленького лагерька, затерянного в лесах Польши, совершенно секретного места, где нацисты зверски и методично убивали евреев.

Очерк В. Гроссмана о Треблинке – вот все, что я тогда о ней знал. Историки знали больше, но не намного. Дело в том, что после восстания еврейской зондеркоманды спецвойска СС распахали территорию лагеря, постарались сжечь все признаки и доказательства массового убийства людей. Это было весной 1943 года, тогда Г. Гиммлер, посетивший Треблинку, отдал приказ о ее закрытии. В августе вспыхнуло восстание.

Интересовало и интересует меня вот что – советская армия была еще далеко, почему же эсэсовцы решили уничтожить фабрику смерти и перенести всю «тяжесть» Endlоеsung-а на Аушвиц? Куда подевалась обслуга лагеря? Почему после войны осталось так мало свидетелей Треблинки, хотя музей в Польше существовал уже в 60-ых, и часть вахманов, как и обслуживавших их женщин, безусловно, выжила? Единственное, чего я добился от первой свидетельницы – признания в регулярных допросах ее в КГБ, после войны. И регулярного же предупреждения – никому и никогда о том не говорить.

Почему кошмар лагеря Треблинки КГБ решил засекретить? Почему не вытащить бабушек на экран ТВ, чтобы они поведали детям о фабрике смерти, как в те годы рассказывали о Бухенвальде, Саласпилсе, Освенциме? Слишком уж в Треблинке светила «еврейская» тема? Так могли бы тему упрятать, как и в других местах тогда. Ведь и в Бабьем Яру проводили церемонии, и памятник стоял (как и стоит) с моряками и солдатами – удавалось же там замалчивать убийство евреев, хотя в Киеве, как нигде была известна истина…

Вторая свидетельница находилась в доме для престарелых. Ехал на автобусе, потом еще шел пешком пару километров – интересно было посмотреть на весеннюю степь, не люблю машин, вони бензина, шоферских анекдотов. Жаль, что не было со мной оператора. Ужас колхозного дома для стариков не забыть мне никогда. Здание было сырое, холодное. На улице сиял апрель, а здесь сумрачно смотрели глаза голодных стариков и старух. Недоверчиво смотрели глаза кухонной обслуги, крайне крепкого телосложения. Нужно сказать, я видел, что старики ели. Гречневую кашу с мясом. Это было довольно неплохо, на фоне тогдашнего полуголодного существования стариков в городах. Но пахло это все прелью, смертью, бедностью…

Нужная мне бабушка ничего не соображала. Она лежала на кровати, закутанная в платки, глаза ее светились старческим безумием, обслуга рассказала о визите каких-то «американцiв з долярами», которые тыкали старушке чье-то фото. Было это где-то лет за пять до меня, старуха тогда чего-то подтвердила и «мериканцi пiшли довольнi». Вид у меня тоже был явно не колхозный, не местный, было мне неудобно чрезвычайно. Таким образом, второй свидетель тоже делу не помог.

Третья так и жила в Бабайковке, одном из самых отдаленных от Днепропетровска сел. Представляю, какая глухомань была там в 1942 году. Когда вдруг приехали «особые» немцы, бритые, чистые, и потребовали от старосты «неженатых девственниц», особого роста и крепкого сложения. Отобрав трех дивчат, погрузили их в машины, привезли в город. Там внимательно осмотрели, предложили приготовить пищу, погладить, постирать нечто. Тоже внимательно проверили. А потом повезли на поезде, далеко-далеко. И выгрузили почти в лесу. По прибытии в Треблинку предупредили: «Никому, никогда и нигде вы не должны рассказывать о том, что вы здесь увидите. Никому и никогда». Они и не любопытствовали. Но быстро узнали. Потому что вечером, когда вахманы поужинали в столовой и разошлись кто куда, некий огромный Иван появился вдруг на кухне довольно нетрезвый, предложил дивчатам водки, и налив по стакану, сказал: «Пейте. Попали вы, дивчата, в чертово место. Жалко вас. Ах, ладно!»

В тот же вечер он голый прыгал во дворе, немцы его побаивались и прятались, а он прыгал под дождем, стрелял из пистолета, матерился, пел… Через короткое время они поняли, что тут происходит. Приходили составы с людьми. Людей быстро гнали к бане. А там убивали. Всех подряд. Детей, женщин, мужчин, стариков, старух. Потом сжигали. Дым шел из-за забора, летом часто дышать было невозможно. Иногда некоторых оставляли работать. Перебирать вещи. Драгоценности. Убирать. Был мальчик Абраша, который убирал у немцев. Он подарил нашей героине красивый польский платок. «Чей?» «Еврейский, конечно. Мы же все уйдем в небо», – мальчик даже показал своим маленьким пальчиком. Лет десяти мальчик. Его почему-то оставили жить. «Хто мiг знати, чому», – говорила мне одинокая бабушка, сидя во дворе возле хаты. В хате не было даже лампочки, потому мы записывали интервью во дворе. Телевизора и радио у нее не было никогда. Она не хотела знать, что происходило в мире. Она не хотела проводить «электрику». Потому что все равно соседи считали ее прокаженной или ведьмой. Она никому ничего не рассказывала. Так ей немцы велели. После войны ее, также как и других, часто увозили допрашивать в КГБ. «От як ви, тiльки тi строгi…» Где протоколы тех допросов, в 40-ых, в 50-ых, 60-ых, 80-ых? Сегодня украинское СБУ обещало архивы открыть. Может, разыщется хоть что-то?...

Она жила всегда одна. Потому что там, в Треблинке, у нее был друг, он возил почту. Такой же вахман, как другие, украинец. После восстания его убили. Немцы. Они тогда расстреляли каждого пятого из вахманов, потому что подозревали, что те продали оружие восставшей зондеркоманде. Возможно, оно так и было. Среди евреев плотников, врачей, парикмахеров, каменщиков возникла подпольная организация, впоследствии она выработала план восстания. Во главе подпольной организации стояли врач эсэсовского персонала Ю. Хоронжицкий и главный капо инженер Галевский, в секторе уничтожения подпольем руководил бывший офицер чехословацкой армии З. Блох. Среди руководства были и другие евреи-капо и старшие рабочих групп. При попытке купить оружие у охранника-украинца доктор Хоронжицкий попал в руки СС и погиб. Так говорит «Еврейская энциклопедия».

Во всяком случае, мальчик Абраша посоветовал доброй тете, которая давала ему иногда хлеб и сахар: «Когда начнут стрелять, падай на пол, чтобы не убили. Мы решили отомстить немцам, все равно мы все умрем…» Она так и сделала. Потому ничего не видела. Только слышала. Только видела потом отрезанные у немцев уши. Якобы восставшие евреи так надругались. Не убегали в лес – не видели в этом смысла. Отмечу, что в реальности около 70 узников смогли скрыться. Рядом было польское село, там люди давно пользовались транспортами – шла оживленная торговля еврейскими вещами. Кофточками, шубами, пальто, перчатками, свитерами… Ношеными вещами, но ведь хорошими! Нужно же людям во время войны хотя бы одеться во что-то приличное! «В євреїв було багато добрих речей…»

Невозможно, да и не нужно пересказывать все интервью. Да и память у меня далеко не Б-жественная. Хочется мне только передать тот ужас, тот холодок, который шел у меня по спине. Три дня, особенно к вечеру, когда начинало сумерничать, оператор говорил: «Я больше не могу», мы собирали технику, усаживались в «жигуль», но не ехали домой, мы подъезжали к сельскому буфету, заказывали там выпить и молча пили с оператором. Шофер зло смотрел на нас. «Это п…ц», – лишь иногда высказывался оператор. Он потом сильно запил, но, слава Б-гу, излечился. Шофера я знал хорошо, он пытался нас расспрашивать. Хотя бы по дороге. Кроме каких-то обрывков из ее рассказов, после которых мы начинали или смеяться, или курить, а то и чуть не плакать (двое взрослых мужчин, мы сдерживались, слезы просто сами наворачивались нам на глаза), шофер ничего из нас достать не мог. Сам он никак не мог понять, что нас смешит и что печалит. И что такого особенного в этой тихой бабке. В буфете тетка поглядывала на нас косо. Потом таки подошла: «Это вы до той ездите?» «Да». «Ворожка вона. Шо вона зробила страшного?» «Ничего. Просто во время войны ей не повезло». «На нiмцiв вона працювала, от i все! – крикнула буфетчица. – Її посадить треба було, й бiльше в село не пускати!»

А я помню лицо старушки, когда я подарил ей коробку конфет. Большую. Она погладила коробку и странно так сказала: «Канхфети… На шо? Я їх й не їла нiколи…» Она их нам не предложила. Не думаю, что из жадности. Просто ей и в голову не приходило, что кто-то может от нее что-то взять. «Я тут як прокажена живу. Всi бояться». После того почтальона из Треблинки она уже ни с кем не могла сойтись. «Як же ж так, я ж його любила…». Мальчика Абрашу, конечно, убили. «То, шо було потiм, не розкажеш… Нiмцi швидко приїхали. Особi. Всьо почали вижигати. Все. Дим й вогонь усюди, як в аду… Пекло це i було… Нiмцi злi були дуже».

Потом ее увезли на Запад. По дороге напали партизаны, и тот красивый еврейский платок пропал. Тут она очень горевала, до сих пор помнила его красоту… Вот что значит простое мышление, простых людей. О хозяйке платка, польской еврейке, баба Надя не вспоминала никогда. Так «далеко» она не думала.

А потом мы заговорили о Демьянюке. О визитах украинских канадцев. И она сказала жестко, о фотографии, которую ей показывали. На которой Демьянюк, а не Марченко. «Вiн це, я його на все життя запам’ятала. Вони ще казали в Канаду повезуть, доляри обiцяли…». Конечно, те украинцы забыли о ней сразу, как только она подписала некие бумаги, где указывалось, что Демьянюк, которого судят в Израиле – не Иван Грозный. «Дуже знущався, страшно. Не лише над евреями. Нiмцi його боялися».

В контексте моих рассуждений о современных украинских националистах хотелось бы поинтересоваться, что это за идеология такая, которая позволяет ныне пообещать «своей» украинке помощь и ничего не сделать, а вот И. Демьянюку помогать и помогать, тогда через РУХ, сейчас через украинскую диаспору в Америке, через политиков современной Украины? То есть – продолжать считать явного коллаборанта «своим», страдальцем… Как написали авторы немецкого журнала в конце статьи: «Если Демьянюк получит срок, он будет отбывать его в доме для престарелых, в связи со своим возрастом. Там его будет охранять полицейский. Как вахман».

Перейдем к проблематике, о которой когда-то написал Д. Гилберт. Сорок немцев и сотня украинцев. Как я писал выше, в 2007 году в музее Треблинки поляки объяснили мне, что «звание» украинцев повесили на советских военнопленных только потому, что привозили их с оккупированной территории Украины. Тем не менее, многие из них говорили по-украински. По-польски говорили жители соседней деревни, устроившие бизнес вокруг лагеря смерти. После прихода советской армии те же поляки перерывали землю в районе лагеря в поисках драгоценностей, зубных коронок…

Вот это все не стоит забывать, для того, чтобы помнить, на что способны люди. Вне зависимости от национальности. Маленький лагерек. Сорок немцев. Сотня советских. Почти миллион убили они за год. С 1942 по 1943 год. Миллион. Размеренно, день за днем, тщательно. Срывался только Иван Грозный, в задачу которого входило загонять евреев в газовые камеры (работа не из легких, люди догадывались, куда их гонят), затем следить через глазок, все ли мертвы, и при «выгружении» тел в ямы, для сожжения, добивать еще живых. Подручными средствами…

Если бы прокуратура Мюнхена вышла на Фонд Спилберга, на архив фонда в Лос-Анджелесе, возможно, мое интервью с одинокой украинской старушкой из села Бабайковка Днепропетровской области помогло бы хоть немного приблизиться к истине. Почему, если израильский суд установил, что Иван Демьянюк «трудился» не в Треблинке, а в Собиборе, «моя» бабулька твердо стоит на том, что он лютовал все же в Треблинке? Или в Треблинке был свой «Грозный», а в Собиборе – свой, и они друг друга стоили? А возможно, бабульку подвела память: она видела молодого «Грозного», а ей предъявили фотографию старика…

Надеюсь, прокуратора Мюнхена сможет получить документы, которые остались в Днепропетровске. Надеюсь, украинская Служба Безопасности окажет содействие. Кажется, это нужно людям, чтобы попытаться понять то, что понять невозможно.

А как понять, почему ЭТО так тщательно скрывалось в СССР? Почему правду о том, кто такие – люди, вообще нужно скрывать?

Артур ФРЕДЕКИНД,

г. Кобленц