Пушкинские дни
ПЕРВЫЙ ПЕЧАТНЫЙ ПОРТРЕТ ПУШКИНА
У Пушкина часты странные предвидения своей судьбы, своих стихов и своих портретов. Зимой 1823 года в промозглой и дождливой Одессе, в гостиничном номере на верхнем этаже дома на углу улиц Дерибасовской и Ришельевской, он написал последние строфы второй главы «Евгения Онегина»:
XXXVIII
...Увы! на жизненых браздах
Мгновенной жатвой поколенья,
По тайной воле провиденья
Восходят, зреют и падут;
Другие им вослед идут...
Так наше ветренное племя
Растет, волнуется, кипит
И к гробу прадедов теснит.
Придёт, придёт и наше время,
И наши внуки в добрый час
Из мира вытеснят и нас!
XXXIX
Покамест упивайтесь ею,
Сей легкой жизнию, друзья!
Её ничтожность разумею
И мало к ней привязан я;
Для призраков закрыл я вежды;
Но отдаленные надежды
Тревожат сердце иногда:
Без неприметного следа
Мне было б грустно мир оставить.
Живу, пишу не для похвал;
Но я бы, кажется, желал
Печальный жребий мой прославить,
Чтоб обо мне, как верный друг,
Напомнил хоть единый звук.
XL
И чьё-нибудь он сердце тронет
И, сохранённая судьбой,
Быть может, в Лете не потонет
Строфа, слагаемая мной;
Быть может (лестная надежда!),
Укажет будущий невежда
На мой прославленный портрет
И молвит: то-то был поэт!
Прими ж мои благодаренья,
Поклонник мирных Аонид,
О ты, чья память сохранит
Мои летучие творенья,
Чья благосклонная рука
Потреплет лавры старика!
Но в то время не было ещё никакого прославленного портрета, до создания Орестом Кипренским возвышенно-романтического портрета, про изображение на котором можно было бы сказать «то-то был поэт», и гравюры по этому портрету Н.И. Уткина (по ней читатели России и узнали облик любимого поэта) должно было пройти ещё четыре года.
А в это время широкая публика знала поэта не в изображении известных русских художников Тропинина и Кипренского, русские читатели увидели портрет юного лицеиста Пушкина. Петербургская газета «Русский инвалид или военный вестник» 2 сентября 1822 года известила своих читателей о выходе в свет новой книги:
«Кавказский пленник. Повесть в стихах, соч. А.Пушкина. СПб, 1822», продаётся на Невском проспекте, в доме, принадлежащем Публичной библиотеке, в квартире Н.И. Гнедича. Цена экземпляру, с портретом сочинителя, на веленевой бумаге – 7, а на любской – 5 рублей».
Поэт, переводчик и библиотекарь Публичной библиотеки Н.И. Гнедич, который издавал уже в 1820 году «Руслана и Людмилу», вновь решил взяться за издание новой книги молодого талантливого автора. В предисловии к повести в стихах сообщалось:
«Издатели присовокупляют портрет Автора, в молодости с него рисованный. Они думают, что приятно сохранить юные черты поэта, которого первые произведения ознаменованы даром необыкновенным».
До Пушкина, находившегося в южной ссылке, книга дошла не скоро, и 27 сентября 1822 года он писал своему издателю:
«Приехали „Пленники“ – сердечно вас благодарю, милый Николай Иванович... Александр Пушкин мастерски литографирован, но не знаю, похож ли, примечание издателей очень лестно – не знаю, справедливо ли... Я писал брату, чтобы он Слёнина (книготорговец, продавававший поэму) упросил не печатать моего портрета – если на то нужно мое согласие, то я не согласен».
Действительно, неуместность изображения подростка в книге двадцатитрехлетнего поэта была понятна. Это изображение, оригиналом для которого послужил рисунок лицейского учителя рисования Чирикова 1815 года, не соответствовал ни внешности Пушкина 1822 года, ни его представлению о внешности романтического поэта. Пушкин был настолько недоволен своим изображением, что когда Гнедич задумал печатать второе издание «Кавказского пленника» и просил Пушкина прислать свой портрет, то Пушкин 13 мая 1823 года писал ему из Кишинёва, не скрывая раздражения:
«Своего портрета у меня нет – да и на кой чёрт мне иметь его».
Пушкин был прав, когда он вернулся после ссылки в Москву, многие читатели при встрече поневоле сравнивали поэта с изображением в «Кавказском пленнике».
Образ юного поэта, созданный гравюрой Гетмана, и облик Пушкина 1826 года были настолько различны, что продолжали вызывать если не разочарование, то неловкость при первой встрече. В октябре 1826 года Пушкин навестил издателя журнала «Московский телеграф» Николая Полевого. Брат издателя Ксенофонт Полевой, ожидавший увидеть поэта таким, как он изображён на гравюре Гейтмана «кудрявым, пухлым юношей с приятной улыбкой», не скрыл своего удивления:
«Перед конторкой (на которой обычно писал Н. Полевой) стоял человек, немного превышавший эту конторку, худощавый, с резкими морщинами на лице, с широкими бакенбардами... с тучей курчавых волос. Ничего юношеского не было на этом лице, выражавшем угрюмость, когда оно не улыбалось... Он был невесел в этот вечер, молчал, когда речь касалась современных событий, почти презрительно отзывался о новом направлении литературы, о новых теориях...»
Но изображение поэта-подростка вошло в иконографию Пушкина и прочно врезалось в память многих поколений. Да и сама история возникновения этого портрета остаётся во многом неясной.
Гнедич, задумав сопроводить поэму «Кавказский пленник» портретом автора, занялся поисками существующих к тому времени изображений поэта, вот тут и вспомнили про рисунок Чирикова.
Сергей Григорьевич Чириков, проучившись 12 лет в Петербургской Академии художеств, окончил её в 1794 году 18-летним юношей с малой серебряной медалью. Успешное окончание Академии не всегда обеспечивало карьеру, и Чириков долго служил в чертёжной команде флота в самом незначительном чине коллежского регистратора, затем – секретарём в медико-филантропическом комитете. С момента основания Лицея в 1811 году 35-летний Чириков служил в нём гувернёром (до 1814 года), а с 1812 года тридцать лет – учителем рисования.
В Лицее открылось истинное педагогическое призвание выпускника Академии художеств. В первые годы обучения Чириков проводил много времени с лицеистами, иногда уроки рисования были четыре раза в неделю. Воспитанники проходили серьёзный курс рисования, и Пушкин был одним из лучших учеников. В ноябре 1812 года учитель подаёт рапорт с приложением «Ведомости об успехах воспитанников по части рисовального искусства». Пушкин занимает в первом отделении 4-е место. О нём в рапорте сказано:
«Отличных дарований, особого прилежания, но тороплив и неосмотрителен, а потому успехи его не столь ощутительны, как у первых трёх его товарищей».
С 1812 по 1815 год учащиеся Лицея под руководством Чирикова выпускали рукописный журнал карикатур, в котором активно участвовали Илличевский, Мартынов и Пушкин.
С.Г. Чириков. Автопортрет. 1824 г.
Наверное, на уроках Чирикова и были приобретены те приёмы и навыки, которые поражают в рисунках Пушкина. В рукописях поэта и альбомах его знакомых остались тысячи рисунков, портретов знакомых и незнакомых Пушкину людей, портреты персонажей его произведений, автопортреты, пейзажи и карикатуры, которые являются сейчас предметом пристального изучения исследователей. Пушкин рисовал постоянно, рисунки сопровождали текст стихов и прозы или заполняли творческие паузы.
Выдающийся пушкинист Татьяна Цявловская так писала о пушкинских рисунках:
«Сила художественного воздействия рисунков Пушкина неотразима – так свободен и артистичен штрих, так пластична линия. В стремительно набросанных или задумчиво выведенных рисунках поэт проявляет необычайную выразительность, острую характерность, веселую карикатурность или нежнейший лиризм».
Жаль, что никто из исследователей пушкинской графики не вспоминает его учителя рисования Чирикова.
Чириков был известен своими литературными пристрастиями, в его квартире, расположенной в верхних этажах Лицея, происходили литературные собрания лицеистов, на которых участники по очереди рассказывали повесть, начатую одним и продолженную другим. Лучшим рассказчиком был Дельвиг. Пушкин однажды выдаёт за свою историю сочинение Жуковского, а позже рассказывает сюжет своей будущей повести «Метель». Чириков и сам писал стихи и читал ученикам свою рукописную трагедию «Герой Севера». Учитель поощрял Пушкина, отмечая его «особенную страсть к поэзии».
Ученики любили Сергея Григорьевича, но подростки замечают многое, и своим приспособлением ко мнению других преподавателей Лицея Чириков вызывал их насмешки. Об этом говорится в эпиграмме Пушкина, посвящённой учителю:
Вот карапузик наш, монах,
Поэт, писец и воин;
Всегда, за всё, во всех местах
Крапивы он достоин:
С Мартыном поп он записной,
С Фроловым математик;
Вступает Энгельгардт-герой –
И вмиг он дипломатик.
В эпиграмме упомянуты: известный своим ханжеством инспектор Лицея М.С. Пилецкий-Урбанович (Мартын), другой инспектор С.С. Фролов и директор Лицея Е.А. Энгельгардт.
И через много лет воспоминания о Чирикове доставляли удовольствие бывшим лицеистам. Николай Пущин, младший брат одноклассника поэта, писал 26 февраля 1829 года Ивану Пущину, осуждённому за участие в декабрьском восстании и отбывающему наказание в Сибири:
«Был в Царском Селе. Чириков, через 15 или 16 лет, как я его видел, нисколько не переменился, только прибавилось седых волос. Зал в Лицее совершенно тот же, каким я его видел, приезжая к тебе: можешь вообразить, бесценный Жано, какие чувства овладели мною при входе в оный».
И Иван Пущин был тронут приветом старого учителя.
Чириков часто рисовал своих воспитанников, но, возможно, они не дорожили этими портретами, и сохранилось всего два рисунка лицеистов – Сергея Ломоносова и Александра Пушкина. Портрет Пушкина, изображающий задумавшегося подростка, очень привлекателен своей простотой и достоверностью, особенно хорошо нарисованы глаза. Но рисунок Чирикова, выполненный на бумаге пастелью и раскрашенный акварелью, был не пригоден для гравирования (Пушкин ошибался, думая, что портрет литографирован), для гравирования рисунок нужно было перевести в штриховой оригинал.
Многие исследователи приходят к заключению, что рисунок перевёл в штриховой оригинал Карл Брюллов, другие склоняются к версии работы Ореста Кипренского, но ясно, что кто бы из выдающихся русских художников ни сделал эту работу, он сделал её мастерски. Лишенная особых художественных достоинств пастель Чирикова была превращёна в изящный рисунок молодого поэта в позе Байрона, известной по его многочисленным портретам. При переработке рисунка Пушкин стал несколько взрослее, портрет приобрел большую выразительность. Но Брюллов или Кипренский не посчитали нужным дать свое имя этой незначительной с их точки зрения работе, и на портрете в «Кавказком пленнике» стоит только имя гравера Е. Гейтмана.
Георг-Иоган Гейтман (Georg-Johan Heytmann, в русских документах его именовали Егор Иванович, но свои работы он часто подписывал латинскими инициалами GH) родился 1800 году в небольшом городке Везенберге, Нарвского уезда в шведской семье, отец его был каменщиком. Гейтман ещё в детстве обнаружил незаурядные способности к рисованию и в 1811 году был определен в петербургскую Академию художеств. С 1817 года Гейтман занимался в гравировальном классе у Н.И. Уткина, а в 1819 году перешел в класс исторической живописи, откуда уволился в начале 1820 года, не окончив курса, «ввиду слабого здоровья». По рекомендации Уткина Гейтман поступил в 1821 году в мастерскую Т. Райта (Theodor Reit), английского художника и гравёра, выполнявшего в Петербурге гравюры с портретов Военной галереи Зимнего дворца. В мастерской Райта освоил Гейтман технику пунктирной гравюры. В 1820 годах Гейтман начинает самостоятельную деятельность как иллюстратор альманахов, гравирует виньетки-иллюстрации и портреты для «Невского альманаха», «Северных цветов», «Альбома северных муз», «Русской талии» и других популярных изданий пушкинского времени. Для иллюстраций в альманахах он выполнил портреты А.Г. Варнека, Е.А. Телешовой, А.А. Шаховского.
Одновремeнно Гейтман увлекается литографией и работает в Литографии Иностранной коллегии, организованной П.Л. Шиллингом, который внедрял новый способ печати в России. Художник много и плодотворно работал в области литографии, создав ряд портретов деятелей науки и военачальников. Он выполнил литографии по портретам героев 1812 года из Военной галереи, портреты профессоров Академии художеств, а также портреты П.П. Свиньина, Н.Д. Гурьева, П.Л. Шиллинга, А.Ф. Закревской. Искусствоведы отмечали, что литографические портреты Гейтмана отличали свобода и легкость рисунка, светотеневое богатство и умение использовать все тонкости литографического карандаша. При этом художник стремился передать своеобразие каждого персонажа, подчеркнуть его индивидуальные черты и эмоциональное настроение. Многие высказывали мнение, что Гейтман был более талантливым литографом, чем гравёром.
Через несколько лет Гейтман снова вернулся к иллюстрации пушкинских произведений, на этот раз он работал над иллюстрацией к «Евгению Онегину». Однако в то время в России ещё не было книжной иллюстрации в современном понимании, были фронтисписы, заставки, виньетки; иллюстрация только возникала. А Пушкин торопил время: он хотел настоящей иллюстрации.
В начале ноября 1824 года Лев Пушкин повёз рукопись первой главы «Онегина» из Михайловского в Петербург новому издателю Петру Александровичу Плетнёву, а 10 ноября Пушкин писал Льву в Петербург:
«Брат, вот тебе картинка для „Онегина“ – найди искусный и быстрый карандаш. Если и будет другая, так чтобы всё в том же местоположении. Та же сцена, слышишь ли? Это мне нужно непременно…»
Пушкин под своим рисунком сделал поясняющие подписи: «1 – хорош, 2 – должен быть опершись на гранит, 3 – лодка, 4 – крепость Петропавловская».
Очевидно, что поэт подготовил эскиз иллюстрации к следующим строфам своего романа:
XLV
Условий света свергнув бремя,
Как он, отстав от суеты,
С ним подружился я в то время.
Мне нравились его черты,
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлаждённый ум.
Я был озлоблен, он угрюм;
Страстей игру мы знали оба;
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар угас;
Обоих ожидала злоба
Слепой Фортуны и людей
На самом утре наших дней.
…………………………
XLVIII
C душою, полной сожалений,
И опершися на гранит,
Стоял задумчиво Евгений,
Как описал себя пиит.
Всё было тихо; лишь ночные
Перекликались часовые;
Да дрожек отдалённый стук
С Мильонной раздавался вдруг;
Лишь лодка, веслами махая,
Плыла по дремлющей реке:
И нас пленяли вдалеке
Рожок и песня удалая...
Но слаще, средь ночных забав
Напев Торкватовых октав!
На рисунке Пушкин изобразил себя во весь рост со спины («1 – хорош») с длинными кудрями до плеч, этой романтической детали своего облика он придавал особое значение, ведь он носил длинные волосы вплоть до переезда в Одессу. Поэт в длинном и широком фраке с нескошенными фалдами a-la`americaine, модных зауженных у щиколодки панталонах, круглой шляпе с большими загнутыми полями, которую называли «боливар» – a-la`Bolivar. Пушкин непринуждённо опирается левым локтем на парапет, стоит ногу за ногу, правая свободно отставлена на носок. Онегин имеет облик франта, он во фраке с высоким воротником, в шляпе с полями, загнутыми с боков и несколько опущенными спереди и сзади, как носили в 1810-х годах. Фигура Пушкина несколько меньше угловатой фигуры Онегина.
Так как действие первой главы романа «Евгений Онегин» происходит зимой 1819 и весной 1820 года, то можно опираясь на замечание Пушкина – «смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю» – вычислить, когда же происходила прогулка автора и его героя по набережной Невы. Весной 1820 года Нева вскрылась 5 апреля, апрель и начало мая, судя по сообщениям петербургских газет того времени, были тёплыми, начинались белые ночи – прекрасное время для прогулки, которая и происходила в конце апреля, начале мая 1820 года. В это время Пушкину шёл 21 год, а Онегину было 25 лет. Общение автора со своим героем было недолгим, так как уже 6 мая поэт выехал из Петербурга в южную ссылку, а Онегин отправился в деревню к умирающему дяде.
Получив эскиз Пушкина, Плетнёв решил не использовать его при издании. Издатель довольно скептически относился к попыткам иллюстрации произведений Пушкина. Он был недоволен картинкой, нарисованной И. Ивановым к первому изданию «Руслана и Людмилы» (1820 год) и считал, что российские художники ещё не готовы к созданию полноценной книжной иллюстрации. Плетнёв называл русских иллюстраторов «побочными детьми Аполлона», не понимающими задач литературного произведения. Даже альманахи, которые, как правило, имели большой объём иллюстраций, испытывали сложности с их изготовлением, об этом много позже, в 1830 году, писала «Литературная газета»:
«Альманахи наши не блестят картинками по причине очевидной: мы не имеем ещё художников, которые посвятили бы свои таланты на подобную работу, а продажа альманахов, по незначительности своей, не позволяет даже и думать о роскоши издания».
И первая глава «Евгения Онегина» была издана в 1825 году без иллюстраций.
Рисунок по эскизу Пушкина был опубликован только в январе 1829 года в «Невском альманахе». Этот альманах издавал Егор Васильевич Аладьин. Отставной военный, делавший чиновную карьеру, Аладьин взялся за издание альманаха чисто из меркантильных соображений и пользовался среди литераторов репутацией назойливого и неразборчивого «альманашника». Аладьин добился участия в своем альманахе А.С. Пушкина, Е.А. Баратынского, П.А. Вяземского, Ф.Н. Глинки, Н.А. Полевого, Н.М. Языкова. Издаваемые внешне блестяще и иллюстрированные гравюрами выпуски «Невского альманаха» пользовались большим успехом у читателей. Аладьин издавал альманах годовыми выпусками с 1825 по 1833 год, в 1846 – 1848 годах он делает попытку возобновить альманах, но уже без прежнего успеха.
Альманах Аладьина, несмотря на успех у читателей, не получал одобрения в прессе. Рецензенты «Вестника Европы» называли его «мелкотравчатым представителем нашей современной словесности», а В.Г. Белинский относил его к разряду «альманахов-мещан».
Пушкин публиковал свои произведения в «Невском альманахе» с 1826 по 1829 год, и во многих случаях эти публикации сопровождались иллюстрациями. В альманахе на 1829 год были опубликованы шесть отрывков из «Евгения Онегина», и каждый отрывок был иллюстрирован картинками воспитанника Академии художеств Александра Васильевича Нотбека, которому Пушкин, возможно, передал для работы свой эскиз иллюстрации к роману.
К сожалению, об Александре Васильевиче фон Нотбеке (Johann-Wilhelm von Notbek, 1802 – 1866) сведений сохранилось не много. В академии художеств он учился у А. Иванова-отца, А. Егорова и В. Шебуева. Нотбек окончил академию как исторический живописец, что характеризует его как наиболее успешного ученика, получил золотую медаль за картину «Приам испрашивает у Ахилла труп Гектора», совершил зарубежную поездку, право на которую получил, написав картину «Сократ перед кончиной беседует с учениками о бессмертии души». Звание академика получил в 1861 году за программную картину «Св. Иероним в пещере со львом». В общем, из названий картин Нотбека виден характер живописи художника, тяготеющей к классическим библейским и мифологическим сюжетам. Но, при первой попытке сделать книжную иллюстрацию Нотбек потерпел сокрушительное поражение. Владимир Набоков считал, что «вся эта серия из шести гравюр напоминает творчество пациентов психиатрической больницы». Возможно, что иллюстрации к «Евгению Онегину» Нотбек рассматривал просто как возможность быстрого заработка, и этой не очень удачной работой он и остался в истории русской книжной иллюстрации.
Художник и издатель несколько изменили первоначальный эскиз Пушкина, зачем читатели альманаха будут видеть поэта со спины, если Пушкин изображен на рисунке, то он должен быть узнаваем. Поэт изображен уже с короткими волосами и бакенбардами.
Изменена и одежда персонажей: на Онегине каррик – верхняя одежда, отличительной особенностью которой было наличие нескольких воротников, на модной полосатой подкладке, Пушкин в высоко застёгнутом сюртуке, на головах у обоих боливары – шляпы-цилиндры с широкими полями. Онегин и Пушкин одеты по моде начала 1820-х годов, к моменту выполнения картинки некоторые элементы одежды персонажей уже стали выходить из моды. На переднем плане иллюстрации видны деревья и решётка Летнего сада. С сегодняшней точки зрения можно сказать, что эта иллюстрация лучшая из всей серии.
Эту картинку и гравировал Гейтман. Иллюстрация к роману была последней работой гравёра, летом 1829 года жизнь Гейтмана оборвалась, он утонул в Неве.
Иллюстрации в «Невском альманахе» сразу вызвали критические отзывы в печати. В январе 1829 года в 10-м номере «Cеверной пчелы» весьма критически отмечена работа Нотбека, так же отрицательно отнеслись к иллюстрациям авторы рецензии в московском журнале «Галатея». В статье, опубликованной во 2-м номере «Московского телеграфа», критик отмечает, что «картинки в нём плохи, и мы не узнали ни Татьяны Лариной, ни Ленского, ни Онегина, картинки по самой большой крайности могут называться только бесполезными, не более...»
Пушкин тоже был недоволен иллюстрациями к «Евгению Онегину», но он реагировал на них своеобразно – как поэт. По рассказу М.И. Пущина, брата лицейского одноклассника Пушкина, поэт на Кавказских Минеральных водах осенью 1829 года записал стихи к двум картинкам в «Невском альманахе» на экземпляре альманаха, принадлежащему Пущину, и послал стихи издателю:
Вот перешед чрез мост Кукушкин,
Опершись жопой о гранит,
Сам Александр Сергеич Пушкин
С мосьё Онегиным стоит.
Не удостаивая взглядом
Твердыню власти роковой,
Он к крепости стал гордо задом;
Не плюй в колодец, милый мой.*
*В отличие от «академических» изданий, автор статьи решился привести стихи Пушкина без привычных купюр, ведь литературоведение XXI века, если ориентироваться на серьёзный журнал «Новое литературное обозрение», уже почти полностью отказалось от «стыдливой» традиции царских и советских времён.
В эпиграмме точно указана топография, позволяющая определить где же «опершись о гранит» стояли Пушкин и его герой. Пешеходный Кукушкин мост был построен в 1825 – 1826 годах через Екатерининский канал у Сенной площади. Мост был назван по ближайшему к нему питейному заведению, известному как Кукушкин кабак, который принадлежал купцу первой гильдии Антию Кукушкину.
А непосредственным толчком к созданию стихов ко второй картинке, изображающей Татьяну, пишущую письмо Онегину, послужило письмо Петра Вяземского от 23 февраля 1829 года, полученное Пушкиным перед самым отъездом из Москвы. Письмо содержало отклик на иллюстрации: «Какова твоя Татьяна пьяная в Невском альманахе с титькой навыкате и с пупком, который сквозит из-под рубашки?» В заключение письма Вяземский просит прислать альманах в Пензу, «чтобы вводить в краску пензенских барышень». Это письмо и использовал Пушкин в стихах к картинке «Татьяна пишет письмо Онегину», стихи эти очень нас веселили в школьные годы. Эту картинку по рисунку Нотбека гравировал уже не Гейтман, а Алексей Збруев.
Современники ещё раз увидели гравюру Гейтмана с изображением юноши поэта уже после смерти Пушкина. «Художественная газета», издававшаяся Нестором Кукольником, в своем 1-м номере за 1837 год опубликовала:
«Post-scriptum. 29-го истекшего января в два часа и 3/4 по полудни скончался в С.-Петербурге Александр Сергеевич Пушкин. Имея в руках доску с портретом, сделанным с великого поэта в молодых летах, мы сочли обязанностью сообщить оттиски с него нашим читателям не как портрет современный, а как воспоминание».
Доска с гравюрой Гейтмана сохранилась у его учителя Н.И. Уткина и была использована для изготовления оттиска, который и рассылался подписчикам газеты. Так судьба снова связала в памяти читателей имя скромного гравёра Егора Ивановича Гейтмана с именем великого русского поэта. Ну, а затем для гравюры Гейтмана началась долгая жизнь, и многие книги для детей, составленные из произведений Пушкина, сопровождались портретом юного поэта.
Владимир КОГАН,
г. Аахен