10 лет без Собчака
10 лет назад, 20 февраля 2000 года, на 63-м году жизни при не вполне ясных обстоятельствах скончался Анатолий Александрович Собчак. Наш постоянный автор, Григорий Крошин, прислал нам интервью с Собчаком, которое тот дал ему, находясь в изгнании, в Париже, менее чем за год до своей смерти. Когда этот материал был подготовлен к печати, в России грянул скандал – молчавшая 10 лет бывший депутат Ленинградского горсовета Марина Салье дала интервью Радио Свобода. Предлагаем вам оба материала, которые дают два взгляда на одну из самых ярких и противоречивых фигур России времен перестройки и «лихих 90-х» прошлого века.
Весна, Париж, Собчак...
Его непросто найти в Париже: номер его телефона вам так просто никто не даст, адрес (а живёт он у друзей) – тем более, не то чтобы скрывается от людей, но... как бы... не светится лишний раз, не афиширует себя. Правда, на крупных мероприятиях, приёмах, презентациях, вернисажах и премьерах, связанных с чем-то российским, встретить его можно. Вот и мне повезло: я увидел бывшего петербургского голову, блистательного «перестроечного» парламентария-демократа и профессора, некогда со всех микрофонов и трибун, экранов и страниц наводившего нешуточный страх на политиканов-дилетантов и коммунистов, на улице RUE DE LA FAISANDERIE, перед парадным входом в Торговое представительство Российской Федерации во Франции, за пять минут до официального начала церемонии открытия в торгпредстве выставки известного русского художника Александра ДАНОВА, теперешнего жителя Дюссельдорфа. Высокую импозантную фигуру «того самого» Анатолия Собчака, разговаривавшего по мобильному телефону, я, конечно, узнал издали – он за два с лишним года, с момента нашего последнего с ним общения, почти не изменился – столь же элегантный, столь же ухоженный, одетый по моде и весьма бодрый, разве что чуть пополневший и ещё более поседевший, и – неизменно доброжелательный: «О, какими судьбами здесь?! – закончив телефонную беседу, встретил он меня своей, совсем „той же“ улыбкой. – Вы где теперь?»... На мою просьбу об интервью, сказал, что за время своего пребывания в Париже дал около 40 интервью, но – пока ни одному западному русскомужурналисту. «Вам – первому, дам с удовольствием», – и тут же назначил мне встречу на завтра, у входа в метро на Елисейских полях, вблизи Триумфальной арки.
Итак, назавтра всё было так, как и задумано: солнечный день, весна, Париж и... Собчак. Он деловито повёл меня в отель, где его знают. Там, за столиком в уютном кафе, мы за чашкой кофе и проговорили с ним под мой диктофон два с лишним часа...
– Кем вы, Анатолий Александрович, ощущаете себя – политэмигрантом, изгнанником или, может быть, человеком, просто… восстанавливающим своё здоровье в Париже?
– Я думаю, что это и то, и другое, и третье... То, что я оказался здесь, в Париже, да ещё более чем на год безвыездно, случилось для меня совершенно непредсказуемо, неожиданно и, уж конечно, вовсе не по моей воле. Я, честно говоря, никогда бы и помыслить не мог, что окажусь в изгнании. Но просто в те дни передо мной встал элементарный вопрос... о жизни или смерти. То, что они сделали с Галиной Старовойтовой, они готовили и для меня...
– Тогда мы, видимо, не уйдём от напоминания читателю об обстоятельствах, приведших вас в ноябре 1997 года в Париж.
– Пожалуйста. Я вынужден был уехать из России, потому что после перенесённого инфаркта – второго уже, кстати – мне предлагали операцию, и моих лечащих врачей начали... совершенно открыто запугивать. Мой хороший старый друг, замечательный человек и прекрасный врач, начальник Военно-медицинской Академии, академик, генерал-полковник и один из лучших кардиохирургов в стране Юрий Леонидович Шевченко через месяц после моего отъезда давал интервью в «Аргументах и фактах», где рассказывал, как его таскали по следователям, как ему звонили от Куликова, министра внутренних дел, как ему угрожали, как требовали от него, чтобы он передал меня в руки тюремных врачей...
– Но, помнится, тогда в газетах писали, что до этого вас, кажется, насильно доставили к следователям... Что там было на самом деле?
– А было так. Третьего октября 1997 года я выходил из здания отделения ЮНЕСКО, где встречался с журналистом, и тут совершенно неожиданно меня окружили люди, по внешнему виду явно работники органов, все в коже, и – автоматчики в масках, которые сказали мне, что я должен ехать с ними, чтобы дать свидетельские показания. Я сказал им, что накануне встречался с врачом и что меня должны обследовать по подозрению в предынфарктном состоянии. Я сказал: «Вы позвоните, пожалуйста, моему врачу, вот вам номер его телефона, вот имя-отчество и фамилия профессора, и он вам подтвердит, что я всё это не выдумываю»... А они мне: «Нет, вы должны ехать с нами»... Что ж, делать нечего, я позвонил жене, предупредил, что еду в следственное управление. Затем они меня силой посадили к себе в машину. Мы приехали в следственную группу, туда же к этому времени приехала и моя жена, сразу же потребовавшая, чтобы вызвали «скорую помощь», потому что мне действительно было уже довольно плохо...
Кончилось тем, что мы пробыли там три с половиной часа, потом приехала «скорая помощь», мне сделали укол и на носилках отправили в больницу. Дальнейшее я помню весьма смутно, очнулся я уже в отделении реанимации, под капельницей... Мне сказали, что состоялось два консилиума – в первом участвовали 15, а во втором 26 ведущих профессоров, крупнейшие кардиохирурги и кардиотерапевты Петербурга, включая директора Института кардиологии, академиков и прочее. И оба консилиума подтвердили, что был инфаркт, и рекомендовали даже сделать операцию на сердце. Кстати, операцию шунтирования мне предлагали американцы ещё в 1994 году, но я тогда отказался... Приступы стенокардии у меня довольно часто повторялись.
Так вот, возникла такая ситуация, и я увидел, что врачи находятся в постоянном и невероятном напряжении, подвергаются давлению со всех сторон. И сами врачи мне сказали: «Анатолий Александрович, поезжайте-ка вы лучше, за границу – во Францию, или в Германию, или в Штаты, там вам сделают полное обследование и, если понадобится, операцию. Там эти операции отработаны. У нас они сравнительно редки»... Я и выехал.
– Препятствий вашему выезду не чинили?
– Нет, не чинили. Но мы, конечно, допускали такую опасность, поэтому вызвали санитарный самолёт (нам помогли в этом друзья) и назначили выезд на 7 ноября, когда вся эта публика пьянствовала, празднуя годовщину коммунистической революции. И они спохватились, что меня нет, только 10-го...
– Не жалеете сейчас о тогдашнем решении уехать?
– Наоборот, я считаю, что поступил абсолютно правильно, потому что все дела последнего времени, происходящие в России, говорят о чём? О том, что Генеральная прокуратура, Министерство внутренних дел действуют по одной схеме. Неугодных или «заказанных» им лиц, особенно политических деятелей, они сначала арестовывают, затем держат в камере максимально возможное время – год, полтора – потом выпускают, а потом дело... прекращается, заканчивается, как правило, ничем, но человек, помимо того, что уже здорово обляпан морально, за эти полтора года теряет здоровье и уже просто даже чисто физически не в состоянии возвратиться ни к профессиональной, ни тем более к политической деятельности. Масса примеров есть тому. Скажем, генерал Кобец, вокруг которого было столько шуму. И что же? Он отсидел год, получил там два инсульта, похудел на 40 килограммов, и в результате дело... прекратили! Потому что дело-то выеденного яйца не стоило: он, дескать, привлёк солдат к строительству незаконной дачи. Я, конечно, сейчас говорю не как юрист, я просто не знаю, был ли там состав преступления или не был, было ли это строительство дачи или нет... Если было, значит, надо было привлекать к ответственности, но... зачем же при этом арестовывать и сажать в тюрьму?! Докажите, что был факт незаконного строительства, а дальше пусть суд решает?.. Или случай с бывшим и.о. генпрокурора Ильюшенко. Был здоровый, сильный 40-летний мужик двухметрового роста, его все звали «шкаф». Просидел год и два месяца, вышел из тюрьмы с открытой формой туберкулёза лёгких, на 30 килограммов похудевший и – инвалид второй группы!... Точно такая же история и с вологодским губернатором, которого в конечном итоге осудили – притом условно – за то лишь, что он... фары на своей разбитой во время аварии машине заменил за государственный счёт!.. Или, скажем, Балтийское пароходство, где посадили всё руководство – шесть лет шло это дело, и в конце концов... прекращено!?.. Директор пароходства, наш знаменитый Харченко, полтора года просидел в тюрьме и ещё почти пять лет – с подпиской о невыезде. Его просто-напросто этим самым выкинули из жизни! Во всех этих случаях – одна и та же схема! Я всё это знал и прекрасно представляю себе, что и со мной они сделали бы то же самое.
– А по сути-то дела какие у них были к вам претензии? Или обвинения?
– Да никаких! В том-то всё и дело. Всё завертелось вокруг моей персоны – по указанию Ельцина и его окружения – из-за того, что я выступил против их тогдашних планов перенести президентские выборы в 1996 году. Они – это в первую очередь Коржаков (начальник охраны президента Ельцина. – Гр. Кр.), Сосковец (зампред правительства. – Гр. Кр.) и компания – не только предложили, но уже почти это сделали, потому что за неделю до окончания срока регистрации у Ельцина ещё не было ни одной подписи в кандидатских документах, и если бы он в последний момент не спохватился, он просто мог бы элементарно... не попасть в число зарегистрированных кандидатов. А в этом случае, как они рассчитывали, он отменил бы вообще эти выборы, и тем дело и закончится...
– И что же сделали вы?
– Я им сказал: «Если вы это сделаете, то я первый буду бороться за то, чтобы вас всех посадили в тюрьму»... Потому что мы не имеем права дискредитировать демократию. Мало того, что был уже в 1993-м совершенно безголовый разгон парламента, так теперь они ещё хотят перенести выборы... В общем, они решили от меня избавиться. Потому что причины лежали глубже. Я, как известно, в 1996-м проиграл выборы в Петербурге. Это всё было ими организовано из Москвы, хорошо проплачено. Там были и бюллетени подложные, и соответствующий подсчёт голосов... всё было. Ну, казалось бы, что ещё-то надо? Оставьте меня в покое, я вернулся в университет, к преподавательской деятельности, никому не мешаю... И вдруг – новая волна нападок, провокаций. Ясно было, что в моём лице они решили полностью дискредитировать демократию, как бы сказав: посмотрите на этих демократов...
Я вам скажу больше, не играя в скромность. Мне уже потом стало известно, что аналитический центр Президентской администрации провёл социологический анализ и доложил Ельцину: если, мол, Собчак будет переизбран мэром Петербурга, то наиболее вероятным кандидатом на пост Президента России на будущий срок будет именно он... А тогда-то, если помните, Ельцин был в полной уверенности, что он будет президентом и дальше... то есть, он ещё не был той развалиной, которую мы наблюдаем сегодня.
И в это время я узнаю, что моей жизни угрожает опасность. Кстати... меня и до этого постоянно предупреждали об опасности. Например, буквально за день до убийства Михаила Маневича, вице-губернатора по госимуществу, мне позвонили друзья – а я в это время был в Италии – и сказали: «Анатолий Александрович, ни в коем случае не возвращайтесь, вам угрожает реальная опасность, вас решили убрать»... Я ещё посмеялся: мол, да не преувеличивайте вы... А на следующий день убивают Мишу Маневича. Да сих пор не могу себе простить, что не настоял в своё время на том, чтобы он уехал в Москву. Сколько раз он жаловался: «Мне невозможно работать. Я не могу подписывать то, что меня заставляют, не хочу садиться в тюрьму»... Я ему сказал: «Миша, уходи. Это плохо кончится. Договорись с Чубайсом, переходи в его ведомство в Москву». Он долго не решался, но всё-таки в конце концов его переход был согласован. И, представляете, как раз в тот день, когда его убили, он уже должен был улететь в Москву, на новую должность зампреда Госкомимущества России, но... Умнейший и чистейший был человек, прекрасный экономист! Один из квалифицированнейших специалистов в области рынка ценных бумаг, финансового рынка, приватизации. Мальчик из хорошей, интеллигентной еврейской семьи, отличник в школе, в университете, немножко идеалист... И эта банда расправилась с таким человеком!
– Только что арестовали вашего бывшего помощника Шутова, весьма одиозную фигуру...
– Да уж, одиознее некуда. Кстати, помощником моим он числился всего меньше двух месяцев, а все до сих пор называют его «помощником Собчака»... Ну, да ладно. Теперь, когда арестовали Шутова и его банду, стало ясно, что это был целый конвейер заказных убийств...
– Да, я о Шутове знаю давно: мой коллега по «Крокодилу» журналист Марк Григорьев, раскопавший компромат на Шутова (занимался он этим делом по заданию «Огонька»), будучи в командировке в Ленинграде, сгорел во время того пожара в гостинице «Ленинград»...
– Так Шутов же и уничтожил вашего коллегу! Я отлично знаю эту историю. У Шутова как раз в гостинице «Ленинград» был офис... И его тогда привлекли к ответственности по делу о поджоге гостиницы, но дело это закончилось... его оправданием: этот мерзавец во время следствия подкупил охранника, выкрал материалы дела и съел их!
– То есть как – съел?
– В прямом смысле. Физически. Все до единого документы и все свидетельские показания, которые его уличали (несколько десятков страниц уголовного дела), он вырывал из папок, рвал на мелкие клочки, ел всё это, а потом просился в туалет... и так много раз. Таким образом он избавился от обвинения. И следствие не смогло уже восстановить документы, его выпустили и – оправдали... А он ведь был и до этого неоднократно судим – и в советское время, и потом. За поджоги, хищения...
– Как же он оказался в городских депутатах в Петербурге?
– А так вот и оказался, как многие оказываются. Его поддержал губернатор Яковлев, он был в «губернаторском» кандидатском списке. Шутов был той «шавкой», которую Яковлев и на тех выборах выпускал против меня, и в последующем. Там, по-моему, крутились большие деньги. Судите сами: вдруг, ни с того ни с сего, Шутов, человек с известной в городе явно криминальной репутацией, получает от губернатора Яковлева доверенность на... управление делами петербургской топливной компании!?.. Когда я здесь узнал об аресте Шутова, я позвонил петербургскому следователю и сказал: «Проверьте, на каком основании Яковлев выдал бандиту доверенность на управление делами компании, которая снабжает Петербург бензином, нефтью и прочими знергоресурсами?» И вот что интересно: спустя некоторое время после выдачи этой доверенности Шутову… убивают генерального директора этой топливной компании, известнейшего в Петербурге человека Диму Филиппова!.. Известно, что незадолго до этого убийства Шутов пришёл к нему в кабинет и приказным тоном потребовал от Филиппова, чтоб тот зачислил к себе в штат его «орлов» и регулярно «отстёгивал» ему энную сумму денег. Дима выставил его за дверь и сказал, что с такой шпаной, как Шутов, он не намерен иметь дела... Шутов пригрозил ему, и – через некоторое время Филиппова убили.
– Похоже, Петербург вообще превратился ныне в настоящий криминальный центр. Почему это произошло, как вы думаете?
– Потому что там откровенно криминальная власть. Отсюда – эти бесконечные убийства. Я не собираюсь ни в чём обвинять нынешнего губернатора, пусть в этом следствие разбирается, но факт остаётся фактом: именно при нём, при Яковлеве, заказные убийства в Петербурге стали системой, рядовым явлением – за полгода произошло в городе более... 40 убийств! И каких громких! Никто из заметных фигур – политиков, промышленных руководителей – не может чувствовать себя в безопасности в сегодняшнем Петербурге.
– Вот и экс-мэр Собчак опасается возвратиться домой... Скажите, Анатолий Александрович, что же вам конкретно инкриминируют правоохранительные органы?
– Знаете, самое-то интересное, что мне... ничто не инкриминируют! Потому что с самого первого и до сегодняшнего дня я – и у меня есть на то соответствующая бумага, полученная моим адвокатом – я остаюсь свидетелем по делу. Речь идёт о небольшой строительной фирме «Ренессанс», которая ещё в 1990 году получила подряд на капитальный ремонт дома. Там предусматривалось выделение территории для детского сада. Потом, кажется, в 1992 или 1993 году, когда все условия в стране изменились, ко мне приносят документы, подписанные и инициированные тогдашним моим замом Яковлевым, о том, что в том районе, где предполагалось строительство детского сада, количество детей резко сократилось, и потребности в детском саде уже нет, а лучше построить подземную автостоянку, паркинг. А на первом этаже дома – квартиры. Я подписываю документы. Дом был построен и, когда его уже начали заселять, вдруг в числе тех, кому там предназначалась однокомнатная 16-метровая квартира, оказалась… моя племянница!
– И вы – не знали об этом?
– Понятия не имел! Она инженер, приехала в Петербург из Ташкента. Поскольку муж её работал техником-смотрителем в Управлении жилищно-коммунального хозяйства, они получили две комнаты в коммунальной квартире. И вот из мэрии, из моей приёмной, кто-то из помощников (видимо, желая выслужиться, а может быть, как я теперь думаю, это была провокация, организованная Яковлевым специально, желая меня подставить) предложил продать ей квартиру в рассрочку. Но в момент подписания договора о продаже, ей вдруг говорят: «Знаете, Гражданский кодекс ещё не вступил в действие, поэтому такой договор о продаже мы заключить не можем, а надо заключить ещё Договор дарения»... И заключается два договора – о купле-продаже и о дарении. Что, мол, фирма дарит моей племяннице квартиру. А, дескать, когда Кодекс вступит в законную силу, тогда договор будет, мол, переоформлен на куплю-продажу...
Когда в мае 1995 года появилась первая публикация об этом доме и о моей племяннице, я позвал её: в чём дело? Она сказала, что ещё не получила квартиру, нет ни ордера, ни прописки, не живёт в ней, но, правда, уже заплатила 6 миллионов тогдашних рублей за неё фирме. И рассказала про этот Договор дарения... Как только я об этом услышал, я сразу всё понял: «Немедленно иди к нотариусу и аннулируй оба договора». Она так и сделала, и договоры были признаны недействительными. Вот и всё.
– Какие же после этого претензии к вам?
– Следователи повернули это дело так, что мэру Собчаку дана взятка в виде квартиры для племянницы, потому что я, дескать, изменил... начальные условия ремонта этого дома! Хотя выделение этого дома было признано арбитражными судами абсолютно законным. И потом – они пытаются мне приписать это распоряжение о строительстве дома в качестве взятки, в то время как моя подпись, повторяю, стоит последней – после всех согласовавших документ руководителей, в том числе и Яковлева!...
– А что ваша племянница? Она живёт в той квартире?
– Нет, конечно! Договоры же были признаны недействительными. Вот такая история, в которой вообще-то нет ни одного уголовно наказуемого действия.
– Да, но когда речь идёт о мэре города, тем более – о Собчаке...
– Понятно, но тут нет даже и никакого морально-этического нарушения. Поэтому я не беспокоюсь по сути обвинений. Но дело в том, что я же не обвиняемый, а свидетель! В этом-то вся и петрушка! Я им говорю: предъявите мне официальное обвинение и передавайте дело в суд. Генеральный прокурор говорит: нет, мы не можем закончить дело без ваших показаний. Но я же уже давал им показания как свидетель. Но они, видимо, хотят получить от меня какие-то другие показания... В итоге – четыре года, вопреки всем процессуальным законам, с нарушением всех сроков, расследуется дело, о котором постоянно в прессу сообщаются душераздирающие заявления. Генеральный прокурор Скуратов, например, однажды заявил: «Если мы расскажем всё, что делал Собчак, то это вызовет у публики шок и смятение. Но мы не можем рассказать, потому что – тайна следствия»...
– Но в таком случае, Анатолий Александрович, если, как вы говорите, всё это в отношении вас неправда, то это не что иное как клевета. Не собираетесь вы подать встречный иск в суд на клеветников?
– Именно так я и поступаю сейчас: я предъявляю иск Скуратову и Куликову о возмещении ущерба моему здоровью и ответственности за клевету. У меня есть все документы, которые подтверждают, что они неоднократно клеветали и врали. То есть моя позиция проста: «Если у вас есть против меня обвинительный материал, возбуждайте уголовное дело и передавайте его в суд. На заседание суда я приеду в тот же день. Но я не хочу стать жертвой, не хочу, чтобы вы меня убили в камере. Я готов в открытом судебном процессе с участием адвоката дать показания».
– Почему же, по-вашему, они не идут на это?
– Вся загвоздка в том, что они хотят иметь со мной дело как со свидетелем, а не как с обвиняемым! Ведь если я обвиняемый, то со мной рядом адвокат, я имею право не давать никаких показаний... и так далее в соответствиe с Конституцией. А им хочется выбить из меня какие-то показания. Ведь они – типичные последователи Вышинского, для них по-прежнему царица доказательств – признание обвиняемого.
– Ваши противники же понимают: вернётся Собчак, возвратится к политической деятельности, он им не даст спокойно жить...
– Ведь я единственный человек в России, который – как один из соавторов ныне действующей Конституции – постоянно утверждает и доказывает (и моя правовая позиция в этом смысле безупречна), что нынешняя Генеральная прокуратура – неконституционный орган. Потому что она, по Конституции, должна находиться в составе судебной власти. Она должна быть включена в систему юстиции и каждое действие прокурора и следователя должно проверяться и быть обжаловано в судебном порядке.
Я, конечно, добьюсь того, что эта система будет реорганизована. У нас нет настоящего суда (поэтому граждане идут на поклон к бандитам, когда им нужна охрана от других бандитов, «крыша» и прочее, или когда им надо выбить с кого-то долг). Но ведь в нашем суде ничего нельзя решить! Это очень вредит России – и в нравственном отношении, и в политическом, и в экономическом.
– Судя по вашему настрою, Анатолий Александрович, видно, что вы не сломлены своим поражением на выборах и даже своим сегодняшним положением человека, вынужденно оказавшегося вне Родины...
– Я пережил свой проигрыш. Получил очень нужную мне передышку – и для восстановления здоровья, и для приведения своих мыслей в порядок, чтоб продумать, что и как делать... Конечно, не сидел без дела, написал за это время две книги, и готов продолжить свою политическую деятельность.
– Будете баллотироваться в Госдуму?
– Да, собираюсь. Я вообще считаю, что если бы все политические силы страны, исповедующие демократические взгляды, объединились, то получили бы процентов 70 голосов и в этом случае заняли бы энное количество мест в парламенте России. Я думаю, что сейчас в России всё-таки зреет рост симпатий к демократической части спектра, потому что люди всё больше понимают, что коммунисты не могут дать никакой альтернативы.
– Не идеализм ли это?.. А может быть, Россия вообще... не готова к демократии?
– Может быть, и не готова действительно. Люди явно хотели изменений, но они ещё не знали – каких именно. Они хотели, чтобы не было режима тотальной слежки, запугивания, невозможности выехать за границу, несвободы слова и собраний и т.д. Но они не были готовы к тому, чтобы изменилось и отношение к труду. Подавляющее большинство наших людей за время коммунистического режима – особенно интеллигентная часть общества, техническая, в частности – разучилась работать, делала вид, что работает... Большую часть своего рабочего дня они проводили либо в очередях в магазинах, либо чинили карандаши. Но не делали реальной работы. А новые условия потребовали реальной работы.
…– И последнее: как живёте, Анатолий Александрович?
– Живу я здесь... сложно. Парижская жизнь проходит мимо меня. Мне очень не хватает семьи, жены, детей... А так... ничего, работаю, пишу статьи, книги... Пожалуй, основное моё здешнее занятие – пишу книги. Написал две книги, которые вот-вот должны выйти в Петербурге и в Москве – «Из Ленинграда в Санкт-Петербург. Путешествие во времени и пространстве» и «Дюжина ножей в спину» (это о господах Скуратовых, Коржаковых и прочих, рассказ обо всём, что со мной произошло). Сейчас работаю над третьей книгой – о Сталине и его времени. Должна выйти в Мюнхене. Читаю лекции в разных аудиториях. У меня же нет здесь постоянного вида на жительство и права на работу, но я имею право читать лекции как «гастпрофессор», езжу в Испанию, Германию (недавно читал лекции в Майнце), по французским городам... Я, честно говоря, давно бы уже вернулся, если бы не опасность для моей жизни... Потому что, в конечном итоге, мне очень трудно быть здесь. Я тут так и не прижился. И я только и жду момента, когда смогу вернуться…
Эпилог: «ОТСРОЧЕННОЕ УБИЙСТВО СОБЧАКА»
И он вернулся, в июле того же, 1999 года, – под гарантию безопасности, данной ему премьер-министром Владимиром Путиным – в родной Петербург. В аэропорту его встречало много друзей. Сойдя с трапа самолёта, Анатолий Александрович, с присущей ему открытостью, прямо заявил журналистам, что если с ним здесь что-то случится, «виновников надо будет искать в кабинете нынешнего губернатора»…
А чуть позже, в августе, уже в Москве, Анатолий Собчак скажет: «У меня такое ощущение, что я ступил на родную землю, и – как будто всё отпало. Я уже забыл о том, был ли я в Париже, лечился ли… Вся жизнь ещё впереди, и я очень надеюсь, что ещё увижу нашу страну благополучной, с нормальными законами, с честным правительством, с людьми, которые понимают свою ответственность за судьбы страны. И, в общем, нам не так много нужно сделать. Мы ведь действительно необычайно талантливая, необычайно богатая страна. Вот только немножко порядок навести и всё будет хорошо»…
А всего через полгода, из Калининграда пришло известие, вызвавшее шок: УМЕР СОБЧАК… Эти два слова, поставленные рядом, казались несовместимыми.
После осознания реальности известия о смерти 62-летнего Анатолия Собчака, как позже стали писать, «символа нарождающейся демократии в России», блестящего оратора, учёного-юриста, почётного члена множества иностранных академий, первого мэра «второй столицы», спасшего свой город от ГКЧП в августе 91-го и вернувшего городу его имя, наиболее часто в связи с этим трагическим событием (официальный диагноз: «обширный инфаркт») звучали одни и те же слова: убийство, гибель, травля…
Юрий ШЕВЧЕНКО (тогдашний российский министр здравоохранения): «Это – убийство. Отсроченное убийство. Это прямое следствие той травли, которая свершилась после того, когда он не был избран губернатором Санкт-Петербурга. Была поставлена цель его ликвидировать… Убийство. И убийцы – известны»…
Анатолий ЧУБАЙС (бывший заместитель мэра Собчака): «Преждевременная смерть Собчака это прямой результат той травли, которую развернули против него. Тех, кто это делал, следует назвать поимённо: это Скуратов Юрий Ильич, лично… Это Коржаков Александр Васильевич, лично»…
Владимир ПУТИН (бывший первый заместитель мэра Собчака): «Это не просто смерть. Это – гибель. И это, конечно, результат травли».
Сергей СТАНКЕВИЧ, соратник Собчака по демократическому движению: «Уход Собчака означает окончание в России эпохи политического романтизма»…
Фотография из архива автора