Навстречу 140-летию со дня рождения В.И. Ленина

Ленин и ленинизм: крона

Сделать хотел грозу,
А получил козу,

Вместо хвоста – нога,
А на ноге – рога,
Я не хотел бы вновь
Встретиться с той козой!

Волшебник-недоучка

В первой статье ленинского цикла мы попытались проследить корни ленинизма. В двух последующих публикациях мы проследили рост и развитие древа ленинизма. В данной, заключительной, статье мы постараемся охватить его крону, то есть его результаты, его следствия – начиная от личной судьбы его творца, судьбы его детища – тоталитарного сталинского режима и кончая его влиянием на окружающий мир.

Крах утопии

Помните, как нас учили: был утопический социализм – Томас Мор, Томмазо Кампанелла, Роберт Оуэн и пр., а вот Карл Маркс и Фридрих Энгельс стали основателями научного социализма (коммунизма), который затем воплощали на практике и развивали Ленин и его соратники и ученики.

Беру на себя смелость заявить: социализм Маркса-Энгельса-Ленина был такой же утопией, как и социализм выше названных «утопистов». Более того, легко показать, что Маркс с Лениным на деле были даже большими утопистами, чем те, кого они так называли. Известный экономист Фридрих фон Хайек говорил о социализме, что он «в самых своих истоках носил откровенно авторитарный характер. Французские философы и политические деятели, заложившие основы современного социализма, нимало не сомневались в том, что провести их идеи в жизнь может только сильная диктатура. Что же до свободы, то тут намерения основателей социализма были совершенно недвусмысленны. Свободу мысли они считали коренным общественным злом ХIХ века, и предтеча нынешних сторонников планирования Сен-Симон предсказывал, что с теми, кто не подчинится распоряжениям придуманных им планирующих органов (советов), будут „обходиться, как со скотом“» (здесь и далее слова выделены мной. – И. З.)

Действительно, как, если не с помощью тотального насилия, можно заставить миллионы людей работать по общему плану, не учитывая их индивидуальных желаний и склонностей, оплату труда получать по единому тарифу и т.д.?  А Маркс в своем «Капитале» утверждал, что «основным принципом коммунизма является полное и свободное развитие каждого индивидуума» и что «коммунизм будет царством свободы». Кто из двоих – Сен-Симон или Карл Маркс – был большим утопистом?

Предсказания другого утописта, Владимира Ленина, и то, как они были осуществлены, мы рассмотрим более подробно. Помните, как он сразу после переворота убеждал своих подельников, что не пройдет и полгода, как социалистическая Россия станет самым могущественным государством? На деле через полгода ему пришлось снаряжать на село продотряды, чтобы добыть хоть немного хлеба для городов. А еще через пару лет, чтобы спастись от полного краха, он вынужден был пойти на частичный возврат к капитализму.

Ленин не раз утверждал, что социалистическая революция в России станет прологом мировой революции. Но огромный, можно даже сказать экзистенциальный сюрприз ожидал вождя мирового пролетариата от этого самого мирового пролетариата: он никак не хотел по примеру русских братьев восставать ради установления своей диктатуры! Это было непостижимо.

Пайпс пишет по этому поводу: «Три попытки устроить революцию в Центральной Европе… закончились провалом. Москва приветствовала каждую из них как „начало мирового пожара“, не жалела ни денег, ни агентов. Но результатов это не принесло. Европейские крестьяне и рабочие оказались сделаны совсем из другого теста, нежели их российские собратья...

Вожди мюнхенского восстания доктор Эйген Левин и Макс Ливен были ветеранами российского революционного движения…Программа их, близко повторяющая российскую модель, предусматривала вооружение рабочих, экспроприацию банков, конфискацию „кулацких“ земель и создание секретной полиции, имевшей полномочия брать заложников. Ленин отрядил туда личного представителя с призывом принять широкую программу социалистической экспроприации, включающую фабрики, капиталистические фермерские хозяйства, доходные дома – успешно осуществленную им самим в России. В этой стратегии отражалось невежество его автора, не принимавшего в расчет чувство уважения к государственной и частной собственности, столь свойственное немецким рабочим и крестьянам».

Ну, не проходит в Европе «отнять и поделить», отсталый, классово несознательный здесь народ. Большевистские вожди десятилетиями жили в европейских странах, но варились, в основном, в собственном соку (как, кстати, и многие из нас ныне), и так и не поняли разницы в менталитете европейских и российских трудящихся. В этом были истоки их горького разочарования.

Ленин, как никакое другое, усвоил положение Маркса о том, что «Все перевороты усовершенствовали бюрократически-военную машину вместо того, чтобы сломать ее». Дескать, эта машина всегда становилась почвой для ростков контрреволюции, из-за чего все революции и погибали. Выполняя завет Маркса, Ленин, захватив власть, первым делом стал яростно крушить государственные институты Российской империи: отменил все ее законы, уничтожил профессиональную армию и т.д. Вместо профессиональной армии будет «вооруженный народ», вместо полиции – народная милиция. Не будет никакой профессиональной бюрократии: «При социализме все будут управлять по очереди и быстро привыкнут к тому, чтобы никто не управлял».

О том, что очень скоро пришлось воссоздавать профессиональную армию, и говорить нечего. Народной милиции до сих пор народ российский не нарадуется (а мы здесь все с полицией мучаемся). Что же касается государственного управления, то созданный самим Лениным партийный аппарат за считанные годы разросся в гигантскую бюрократию. Это было столь неожиданно, что вождь не сразу это заметил. Пайпс сообщает: «Ленин признал, что в первые полтора года он не подозревал об опасности бюрократизации. Он публично заявил об этом только в 1919 году на VIII съезде партии, на котором была принята новая партийная программа, в которой признавался прискорбный факт „частичного возрождения бюрократизма внутри советского строя“».

Вот как это «частичного возрождения» выглядело на деле: «На транспорте при общем спаде производительности до 80% и не изменившемся числе рабочих штат чиновников увеличился на 75%... Данные опроса по одному из сельских уездов Курской губернии, проводившегося в 1922 – 1923 гг., показали, что в местных сельскохозяйственных конторах, в которых при царизме было 16 служащих, теперь числилось 79 – при том, что производство сельхозпродуктов резко сократилось… В 1920-м, к ярости и недоумению Ленина, в Москве насчитывалась 231 тысяча служащих, а в Петрограде – 185 000. Всего между 1917-м и серединой 1921 года число госслужащих увеличилось почти впятеро – с 576 тысяч до 2,4 миллиона. И к этому времени число чиновников в стране более чем в два раза превышало число рабочих».

Пайпс приводит социальный состав партии по проведенной в 1922 году партийной переписи: «Только 21% членов партии были заняты физическим трудом в сельском хозяйстве или на производстве; остальные 79% заполняли всевозможные чиновничьи места.

Ленин был неприятно удивлен и озабочен появлением в советской России гигантской бюрократии: в последний год жизни это волновало его, пожалуй, больше всего… Для Ленина в последний период его жизни губительная бюрократизация стала неотступной заботой». Естественно, он с этими безобразиями боролся: «Ленин, совершенно в духе какого-нибудь царского консерватора, для борьбы с злоупотреблениями чиновников не мог выдумать ничего лучше, чем нагромождать одну „контрольную“ комиссию на другую, рассылая во все концы проверяющих и полагая, что нет таких нарушений, которых не могли бы исправить „хорошие люди“. Причины, кроющиеся в порочности самой системы, так и остались для него сокрыты».

Дело не только в том, что бюрократов развелось видимо-невидимо, но еще и в поведении новых вельмож. Снова даем слово Пайпсу: «Уже на VIII партийном съезде (1919) раздавались жалобы на коррумпированность партийных работников и их отстраненность от народных масс. Страницы большевистской печати изобиловали рассказами о презрении партийными работниками самых элементарных норм порядочности: судя по некоторым примерам, большевистские руководители вели себя словно помещики-крепостники ХVIII века. Так, в январе 1919 года партийный орган печати Астрахани рассказал о визите Клима Ворошилова, командующего 10-й армией в Царицыне. Ворошилов появился в шикарном экипаже, запряженном шестеркой лошадей, в сопровождении десяти повозок с оруженосцами и около 50 подвод, груженных полными сундуками, бочками и всякой всячиной. Во время таких наездов местные жители вынуждены были прислуживать вельможным гостям, под дулом нагана исполняя все их прихоти».

И далее: «Чтобы покончить с подобным безобразием, партия в конце 1921 – начале 1922 г. провела чистку своих рядов». Но вы же не подумали, что Ворошилова вычистили? «Злоупотребления не прекращались, поскольку они проистекали из привилегированного статуса партии и полной свободы от ответственности… Контрольная комиссия, учрежденная в 1920 г. для наблюдения за партийной этикой, сообщала: партийные работники понимают, что за исполнение своих обязанностей они несут ответственность только перед теми, кто им вручил власть, а не перед „партийными массами“, не говоря уже о массах народных».

Тем временем укрепил свою власть в партии и государстве товарищ Сталин. После ХI съезда партии (март-апрель 1922 г.) он, единственный, оказался членом всех трех руководящих органов ЦК – Политбюро, Оргбюро и Секретариата, получив в последнем чин Генерального секретаря. Вскоре партийным чиновникам совсем похорошело – их привилегии были легализованы: «В июле 1922 г. Оргбюро приняло безобидно звучащее распоряжение „Об улучшении быта активных партработников“. Оно предусматривало введение шкалы заработной платы для партийных функционеров: они должны были получать несколько сот рублей (новых),.. в то время, когда рабочий зарабатывал в среднем 10 руб. в месяц. Высшие партийные чиновники, кроме того, обеспечивались бесплатным продовольственным пайком, жилищем, одеждой и медицинским обслуживанием, а в некоторых случаях персональным автомобилем с шофером… На железной дороге им предоставлялись спальные вагоны с мягкими диванами и освещением, тогда как простые смертные, которым посчастливилось достать билет, ездили в битком набитых вагонах в третьем классе или просто на товарных поездах. Партийцы самого высокого ранга могли себе позволить ежегодно проводить от месяца до трех в заграничных санаториях, за что партия расплачивалась золотом».

Все это происходило в то время, когда страна жила впроголодь, а несколько миллионов человек просто вымерло от голода. И ради этого совершалась в октябре 1917 социальная революция?

Дмитрий Волкогонов в своем двухтомном труде «Троцкий» приводит содержание большого письма Троцкому «троцкиста» Иоффе, в котором тот высказывает тревогу по поводу того, что сложившаяся ситуация ведет к деморализации, перерождению аппарата, а следом  за ним – и всей партии. В частности, он пишет: «…в Москве неравенство чрезвычайно… дело становится чрезвычайно опасным. Мне, например, передавали, что перед последней чисткой ВЦИК старые члены его были страшно взволнованы и перепуганы главным образом потому, что боялись лишиться права жить в „Национале“ и, следовательно, потерять все связанные с этим привилегии. На самом низу дело сводится к паре сапог и гимнастерке; выше – к автомобилю, вагону, совнаркомовской столовой, квартире в Кремле или „Национале“. Молодежь воспитывается уже в новых традициях. Как тут не ужаснуться за нашу партию и революцию?»

Андрей Синявский в 1989 году в «Юности», №5 так оценивал перерождение бывших революционеров: «Достоин удивления факт, что в годы нэпа многие герои революции и гражданской войны проявили себя как трусы, приспособленцы, покорные исполнители новой государственности, как обыватели и конформисты. Значит ли это, что они в недавнем прошлом не были подлинными героями? Нет, безусловно, они были героями, они шли на смерть и ничего не боялись. Но изменился исторический климат, и они попали как будто в другую среду, требующую от человека других качеств, а вместе с тем – как будто в свою среду победившей революции. И вот вчерашние герои если не погибают, то превращаются в заурядных чиновников».

Это верно, но только отчасти. Перерождение вчерашних революционеров началось задолго до НЭПа и, что еще важно подчеркнуть, «до Сталина», то есть до того, как рвущийся к власти Сталин стал сознательно развращать партийных функционеров, дабы привычкой к материальным благам покрепче привязать их к кормушке. Вспомним, как Клим Ворошилов еще в январе 1919 года заявился в Астрахань с огромным обозом разнообразного добра. Первой и главной причиной морального разложения партийных функционеров стала безграничная и бесконтрольная власть над страной и народом, которую им даровала ленинская «диктатура пролетариата». НЭП и затем сталинский макиавеллизм только довершили дело.

Добро бы эта новая и все более разрастающаяся и алчная бюрократия была бы хоть эффективной. Ленин просто свирепел от ее «эффективности». Вот некоторые его высказывания на этот счет из 54-го тома его собрания сочинений. Из письма А.Д. Цюрупе, его заместителю по СТО, от 18 февраля 1922 г.: «Торговый отдел Госбанка вовсе не „торговый“, а такой же г… бюрократический, как все остальное в РСФСР». Из письма зам. Председателя ВСНХ П.А. Богданову от 23 декабря 1921 г.: «…келейно-партийно-цекистски-идиотское притушение поганого дела о поганой волоките… За это всех нас… надо вешать на вонючих веревках». Из письма двум членам коллегии ВЧК от 16 января 1922 г.: «…машины эти, видимо, „советские“, т. е. очень плохие … вся организация такая же неслыханно позорная, развал и безрукость полнейшие…» Из письма в Политбюро от 18 марта 1922 г.: «Верх позора и безобразия: партия у власти защищает „своих“ мерзавцев!!!».

В указанном томе множество подобных оценок. Сама их ярость показывает, что Ленин ничего не мог поделать ни с бесконечным разрастанием бюрократии, ни с ее моральным перерождением, ни с ее неэффективностью. А ведь о многом можно было догадаться заранее. Ну, например, о том, что устройство экономики огромной страны, как «единой фабрики» (ленинское выражение), потребует громоздкого многоступенчатого (центр – губерния – уезд) аппарата. Но для утописта Ленина, зашоренного догмами утописта Маркса, это стало большим сюрпризом…

Личный крах

Но самый большой сюрприз ждал вождя со стороны ближайших соратников. В феврале 1921 года проявились первые признаки болезни Ленина: он стал жаловаться на головные боли и бессонницу. Оно и немудрено: вся жизнь его с момента возвращения в Россию в апреле 1917 года проходила в состоянии непрерывного стресса. Взять власть оказалось легче, чем затем ее удерживать. Сказалась, возможно, и плохая наследственность: две сестры его и брат умерли от сходных болезней.

Весь 1921 и начало 1922 года состояние его здоровья то улучшалось, то вновь ухудшалось, прежней работоспособности не было. Уже на ХI съезде партии в конце марта 1922 года были заметны затруднения в его речи. В конце мая 1922 года у Ленина случился первый удар (сейчас сказали бы инсульт), вызвавший паралич правой стороны тела и потерю речи и способности писать.

А соратники, почуяв возможность скорого ухода от власти вождя, начали вести себя как пауки в банке. Главный водораздел внешне проходил между Зиновьевым и Троцким. Чувствуя превосходство последнего, Зиновьев сколотил против него «тройку», в которую, кроме него самого, входили Каменев и Сталин. Самонадеянный, не склонный к интригам и не умевший работать «в команде» Троцкий союзников не искал.

Вот что он пишет в книге «Сталин» о своих противниках: «После заболевания Ленина Зиновьев взял на себя инициативу открытой борьбы против меня. Он рассчитывал, что тяжеловесный Сталин останется его начальником штаба. Генеральный секретарь продвигался в те дни очень осторожно. Массы его не знали совершенно. Для политического прикрытия своей закулисной работы Сталин нуждался в Зиновьеве и Каменеве. Наибольшую горячность проявлял неизменно Зиновьев: он на буксире тянул за собой своего будущего палача».

Зиновьев рассчитывал использовать Сталина в своих интересах, но Сталин оказался хитрее их всех. Пикантная деталь: сепаратные совещания «тройки», где намечалась стратегия борьбы против Троцкого, проходили в квартире Каменева, который был женат на сестре Троцкого.

И Генеральным секретарем Сталин на послесъездовском пленуме ЦК 3 апреля 1922 года был назначен с подачи Зиновьева. Ленин в кулуарах тогда заметил: «Не советую, этот повар будет готовить только острые блюда», но упираться по поводу этого назначения не стал. Он, как и все остальные, посчитал тогда должность Генсека канцелярской: все рады были спихнуть на Сталина рутинную работу. А он взял в свои руки то, что стало для бывших революционеров главным: назначение на ответственные посты и привилегии. Опираясь на этот ресурс, Сталин уже в 1926 году вычистил из Политбюро как своего главного соперника Троцкого, так и недавних союзников Зиновьева и Каменева. Несколько позднее он всех троих вычистил и из жизни.

Но в 1922-1923 годах препятствием на его пути оставался еще Ленин, пусть даже больной. В сентябре 1922 года его состояние настолько улучшилось, что врачи разрешили ему вернуться к работе. У него, как пишет Пайпс, «сложилось ощущение,, вскоре переросшее в уверенность, что, изображая повышенную заботливость, его коллеги изо всех сил стремятся отгородить его от реальных дел… Поскольку Ленин быстро уставал, ему часто приходилось покидать заседания, не дождавшись их окончания. На следующий день он узнавал, что в его отсутствие были приняты серьезнейшие решения по вопросам, даже не внесенным заранее в повестку дня».

Ленин, конечно, этот порядок поломал. Но нечистоплотность Сталина и «тройки» обнаружилась и в ряде других случаев. Ленин где сам, а где через посредство Троцкого ломал их козни. Сталин предпринял контрмеры, добившись на Пленуме ЦК под маркой заботы о его здоровье мандата, позволявшего ему ограничивать контакты Ленина с партийными работниками, а также переписку. Пайпс сообщает: «С Лениным и его женой обошлись как с умственно неполноценными. Ленин тотчас же заподозрил, что ЦК действует, не столько прислушиваясь к рекомендациям врачей, сколько указывая врачам, что говорить ему».

То ли болезнь брала свое, то ли сказалась атмосфера предательства со стороны самых близких соратников, но в ночь с 15 на 16 декабря 1922 года Ленина сразил еще один удар. Здесь нет места хотя бы кратко отслеживать дальнейшее развитие событий, скажем лишь, что было много предательства (так, Ленин прямо обвинил одного из своих секретарей Фотиеву в том, что вопреки его запретам она информировала Сталина о его переписке, что впоследствии подтвердилось архивными документами) и много лицемерия. К личным отношениям прибавились разногласия по принципиальным вопросам – национальной политике, внешней торговле. А больше всего Ленина беспокоил явно назревавший раскол в верхушке партии.  В январе 1923 года он направил в «Правду» статью, в которой предлагал способы избежать раскола. Политбюро опасалось реакции на статью рядовых членов партии. Куйбышев, один из сталинских клевретов, даже предлагал отпечатать «Правду» с этой статьей в одном экземпляре специально для Ленина. Но решили все же печатать нормальный тираж галеты со статьей, несколько урезав ее содержание и направив в партийные органы на местах «разъяснение» – дескать, Ленин в виду болезни не совсем в курсе дела.

Пайпс пишет: «Ленин отбивался, как загнанный зверь. В минуты просветления, неизменно подробно осведомляясь о деятельности „тройки“, он готовил мощную кампанию против нее. Хотя его физическое состояние явно не соответствовало этому, он планировал участвовать в работе намеченного на март ХII съезда партии, чтобы с помощью Троцкого провести коренные перемены в политическом и экономическом управлении страной».

А это мнение Троцкого, изложенное им в книге «Сталин»: «Небольшое число хорошо посвященных людей, и я в том числе, всегда подозревали, что Сталин содействовал ускорению смерти Ленина. Я и сейчас готов доказать это при помощи ряда косвенных улик и соображений, которые в совокупности своей были бы, пожалуй, достаточны для судебного приговора, не оставляя места сомнению». А вот и одна из «косвенных улик»: «Никто во всяком случае не сомневался, что появление Ленина на предстоящем через несколько недель съезде партии означало бы устранение Сталина с поста генерального секретаря и тем самым его политическую ликвидацию. Больной Ленин находился в состоянии подготовки открытой непримиримой атаки против Сталина, и Сталин слишком хорошо знал это».

Троцкий, ссылаясь на так называемое «Завещание Ленина», в котором он предлагал ЦК партии найти возможность перемещения Сталина с поста Генсека, а также на материалы знаменитых процессов 30-х годов, на факты «таинственных» смертей  Фрунзе, Надежды Аллилуевой, Орджоникидзе, Максима Горького, делает вывод о том, что Сталин отравил Ленина.

Роберт Такер в книге «Сталин. Путь к власти» не соглашается с Троцким. Главный его довод состоит в том, что «Сталин не  принадлежал к людям, готовым пойти на подобный риск». И сам Троцкий, неоднократно отмечая мужество Сталина перед различными физическими угрозами, вместе с тем указывает на его крайнюю осторожность, когда дело касалось его положения в партии. Дополнительный довод против версии Троцкого состоит в том, что в 1923 – 1924 годах, в отличие от более поздних лет, Сталин не мог рассчитывать на абсолютно надежных исполнителей подобных поручений.

Ряд авторов, изучавших вопрос о смерти Ленина, не исключая варианта отравления, склоняются к версии «психологического убийства», то есть убийства через давление, оказываемое на психику больного Ленина. Этот взгляд развивал в капитальном труде «Была ли альтернатива?» и ряде других работ Вадим Роговин (1937 – 1998), доктор философских наук, ведущий научный сотрудник Института Социологии РАН. Он приводит свидетельства представителей персонала, обслуживавшего больного Ленина в Горках. Они единодушно говорят о том, что Ленина очень волновали материалы внутрипартийной дискуссии, предшествовавшей состоявшейся 16 – 18 января 1924 года в Москве партконференции.

Роговин пишет: «Наиболее объективное подтверждение этих свидетельств мы находим в недавно опубликованном письме Крупской и М.И. Ульяновой в ЦК РКП (б), где говорилось: „Ввиду того, что дискуссия в газете волнует В.И., что может ухудшить его состояние, а не давать газет ему нельзя, – просим о перенесении дискуссионных статей в Дискуссионный Листок“». Политбюро приняло по этому поводу соответствующее постановление, но на деле мало что изменилось.

Роговин приводит  мнение на этот счет Стефана Поссони, автора вышедшей в ФРГ в 1965 году фундаментальной биографии Ленина: «Три раза у Ленина был медицинский кризис, каждый раз в результате сильнейшего психического давления, предпринимаемого умело и с определенным намерением Сталина. Конец Ленина был ускорен психическим воздействием на него. Волнения, которые Сталин регулярно провоцирует у Ленина, повышают его кровяное давление и служат тем самым заменителем противопоказанных лекарств».

Подобное мнение высказали также известный советолог, беглец из СССР Абдурахман Авторханов в статье «Убил ли Сталин Ленина? Помог ли Сталин Ленину умереть?», «Даугава», 1990, № 9; кандидат исторических наук, писатель Яков Рокитянский в статье  «Последняя общепартийная дискуссия при жизни Ленина»,  «Вестник РАН», 2005, том 75, № 4, с. 367-373. 

Пайпс приводит еще один яркий факт, показывающий, как Сталин манипулировал здоровьем «дорогого учителя»: «Врачи, наблюдавшие Ленина, с которыми генсек находился в постоянном контакте, сообщали, что состояние их пациента ухудшается с каждым днем. Поэтому Сталин решил тянуть время. 9 марта в „Правде“ появилось краткое, без всяких объяснений сообщение о том, что очередной съезд партии, намеченный на середину марта, переносится на 15 апреля. Эта уловка оправдала себя. Три дня спустя Ленин перенес сильнейший удар, в результате которого он лишился дара речи…» Имеется в виду ХII съезд, на котором Ленин, по его собственным словам, собирался «взорвать бомбу против Сталина»…

Повествование о том, как ближайшие соратники обошлись с заболевшим вождем, Пайпс завершает таким сообщением: «В этот последний период своей жизни Ленин, похоже, испытал острейшее разочарование. Проявляя несвойственное ему тщеславие, он искал похвал, ждал, чтобы его убеждали, что, каковы бы ни были результаты, он творец истории. Никогда не интересовавшийся мнением окружающих о себе, Ленин в 1923 и в начале 1924 года возжаждал панегириков. С видимым удовольствием он ознакомился со статьей Троцкого, в которой тот сравнивал его с Марксом, принимал уверения Горького, что без него русская революция не могла бы победить, и похвалы таких его зарубежных поклонников, как Анри Жильбо и Артур Рис Уильямс».

Владимир Ильич, как тот ученик волшебника из эпиграфа, мечтал сделать грозу – грозу, которая сметет всех эксплуататоров-кровопийц, и тогда уже нетрудно будет создать общество всеобщей справедливости и счастья на Земле. Но, когда он на собственной шкуре почувствовал рога того монстра, который у него получился, понял ли он свою ошибку, пожалел ли о миллионах напрасно загубленных жизней? Какое-то беспокойство он, несомненно, ощутил, но раскаяние вряд ли – иначе не жаждал бы признания своих «заслуг».

А в общем, каждый правитель советского государства получил своё. Ленину, создавшему этого монстра, ближайшие ученики так или иначе помогли умереть. Еще с большей вероятностью это можно предположить в отношении намного превзошедшего его по свирепости Сталина. Никита Сергеевич заметно смягчил систему, и, хоть и находился в конце жизни фактически под домашним арестом, умер своей смертью. Михаил Сергеевич, вольно или не совсем, но разрушил монстра, и живет среди нас вольным человеком.

Законный наследник или узурпатор?

Но взращенное Лениным древо и после его смерти продолжало расти и ветвиться. Могучей ветвью древа ленинизма стал сталинизм. Не все с этим согласны. По Хрущеву, сталинизм явился просто результатом личной испорченности Сталина.

Вот что писал по этому поводу во введении к изданному в 1992 году капитальном труде «Была ли альтернатива?» Роговин: «Переосмысление в последние годы всей советской истории поставило перед исследователями коренной вопрос: почему на исторической почве, созданной Октябрьской революцией, возникло такое чудовищное явление, как сталинизм, опорочивший в глазах миллионов людей во всем мире идею социализма? На этот вопрос, по-видимому, возможны только два ответа. Первый сводится к тому, что движение от социалистической революции к террористической диктатуре Сталина было исторически закономерным и неизбежным, что внутри большевизма не существовало никаких политических альтернатив этому движению. В таком случае все промежуточные этапы между Октябрем 1917 года и утверждением сталинского режима должны рассматриваться как несущественные зигзаги на пути, фатально предначертанном Октябрьской революцией, а внутрипартийная борьба 20-х годов – как исторический эпизод, любой исход которого привел бы к результату, аналогичному сталинизму.

Другой ответ исходит из того, что сталинизм не был неизбежным логическим результатом Октябрьской революции, что его победа была в известном смысле исторически случайной, что внутри большевизма существовало сильное течение, выдвигавшее реальную альтернативу сталинизму, а борьба с этим течением выступала главной функцией сталинского террора».

Альтернативой сталинизму, по Роговину, был… троцкизм. Ту же позицию отстаивает и Рокитянский в упомянутой выше статье «Последняя общепартийная дискуссия при жизни Ленина»,  где он пишет о Троцком: «Он был политиком другого типа и менталитета и не рвался к власти, был более интеллектуален и склонен к социал-демократическим принципам».

Что Троцкий был более интеллектуален, чем Сталин, – это вне сомнения (это была одна из причин, по которым Сталин его ненавидел), что же касается его «склонности к социал-демократическим принципам», то вот что о нем пишет Волкогонов в своем двухтомнике «Троцкий»: «Троцкий не изменил своей точки зрения, высказанной им в начале 30-х годов: „Борьба с социал-демократией есть борьба с демократическим флангом империализма“».

Тезис Роговина «движение от социалистической революции к террористической диктатуре Сталина» также не выдерживает никакой критики, ибо возглавляемая Лениным большевистская диктатура с самого начала была террористической. Если кому мало свидетельств на этот счет, приведенных в предыдущих статьях нашей ленинианы, то вот еще некоторые. Пайпс: для Ленина «казни вообще и расстрелы в частности были любимым способом избавления от проблем»; «Главный вдохновитель красного террора, Ленин часто вынужден был обхаживать своих более гуманных коллег, убеждая их в необходимости жестких мер» и т.д.

Да и Троцкий был далеко не вегетарианцем. Вот как характеризует его Волкогонов: «Именно Троцкий был одним из теоретиков и начинающих практиков тотального насилия». А вот еще «лучше» (в связи со «сталинскими» процессами 30-х годов): «Традиции беззакония и жестокости закладывались давно. Сталин прошел хорошую школу у Ленина и Троцкого».

Троцкий и его последователи из кожи вон лезли, чтобы доказать, что между ленинизмом (большевизмом) и сталинизмом нет прямой наследственной связи. Троцкий даже опровергал свое «юношеское» утверждение (приведенное нами в одной из предыдущих статей) о том, что жесткий ленинский централизм в партии неизбежно ведет к личной диктатуре. В конце 30-х годов в книге «Сталин» он писал: «Партия в условиях величайших трудностей, грандиозных сдвигов и потрясений, какими бы ни были колебания в ту или другую сторону, сохраняла необходимое равновесие элементов демократии и централизма».

Ага, сохраняла, пока в условиях проклятого самодержавия те, кого в партии зажимали, имели возможность уйти в другую партию или основать новую. А как только Ленин  основал однопартийный режим, его демократизм как ветром сдуло, и он немедленно (см. предыдущую статью) инициировал жесткий запрет на существование в партии фракций. Между прочим, Троцкий и его группа голосовали за резолюцию «О единстве партии», которой и вводился этот запрет.

Троцкий говорит о «пропасти между большевизмом и сталинизмом», но сам признает, что запрет фракций в партии открыл дорогу для захвата власти Сталиным. Он пишет: «Партия переродилась социально, став организацией бюрократии. Утрированный централизм явился необходимым средством ее самообороны… Весь дальнейший тоталитарный режим вырос из страха бюрократии перед массами... Сталин завладел властью не при помощи личных свойств, а при помощи безличного аппарата. И не он создал аппарат, а аппарат создал его. Этот аппарат со своей силой и авторитетом явился результатом длинной, долгой и героической работы большевистской партии… Сталин не создал аппарат, а овладел им».

Все правильно. Бюрократия (аппарат) играла важную роль и в царской России, но тогда она все же была прослойкой, а не правящим классом. А в ленинской России все высшие классы были уничтожены, а, поскольку свято место пусто не бывает, партийная бюрократия и стала правящим классом. Не зря Авторханов большевистский режим в России определил как «партократию» – новое явление в мировой истории.

Следует еще учесть, что созданный Лениным и большевиками режим, обещавший народным массам невиданное процветание, на деле не мог обеспечить даже тот уровень жизни, который массы имели ранее. Чтобы держать обманутые массы в повиновении, новый правящий класс нуждался в жесточайшей диктатуре. Бюрократия и Сталин счастливо нашли друг друга. Но создана эта гигантская бюрократия была при Ленине.

Волкогонов пишет: «Изначально партия была создана Лениным именно такой: замкнутой, иерархической, жесткой, бюрократической». Путь к сталинизму партия начала в 1903 году, когда именно в вопросах структуры партии Ленин разошелся с меньшевиками. Любой однопартийный режим неизбежно приходит к запрету фракций (тут можно вспомнить разгром Гитлером своего ближайшего сподвижника Рема с его штурмовиками), что, в свою очередь, ведет к единоличной диктатуре. Все расхождения 1921 – 1923 годов Ленина со Сталиным были расхождениями в стиле, а не в принципах, и, останься Ленин жив, Россия в основных чертах пошла бы тем же путем.

Тем более это относится к Троцкому. Потуги Роговина и других неотроцкистов доказать, что в случае победы в 20-х годах во внутрипартийной борьбе Троцкого и его фракции Россия пошла бы другим путем, столь же несостоятельны, как и упражнения на этот счет самого Троцкого: во-первых, победить у него не было никаких шансов, и, во-вторых, даже в случае победы его путь отличался бы от сталинского только в деталях. Кстати, хорошо известно, что, убив Троцкого и  разгромив троцкистов, Сталин во многих аспектах воплотил троцкистскую программу.

Более подробно этот вопрос мы рассмотрим в августовском номере газеты, когда будем отмечать 70-летие трагической гибели Троцкого.

Большевизм (ленинизм) как пилотный тоталитарный проект

Итак, прямым наследником большевизма (ленинизма) стал сталинизм. После Второй мировой войны от этой могучей ветви отпочковались многочисленные вторичные ветки в Европе, Азии, Латинской Америке. Их можно считать внучатыми наследниками большевизма.

С ними, в общем, все ясно. Но нам более интересны не эти прямые его наследники, а те привои большевизма (ленинизма), которые были привиты к подвоям, казалось бы, совершенно чуждого сорта – право-радикальным движениям фашистского толка. Польский философ и историк Лешек Колаковский, бывший коммунист, писал, что «коммунизм был выродившимся отростком Просвещения, нацизм же был уродливым ублюдком романтизма», который стал реакцией на Просвещение. Но у коммунизма и фашизма/нацизма была и общая база – то, что крупнейший философ первой половины ХХ века Хосе Ортега-и-Гассет определил как «Восстание масс» (так и назывался его вышедший в 1930 году капитальный труд на эту тему). Основное его содержание – в том, что в конце ХIХ – начале ХХ века на арену мировой истории выплеснулись массы – массы полуобразованных (вариант – с высшим образованием, но узких специалистов) людей.

Ортега называл их «самодовольными недорослями». Им свойственно, писал он, «считать свой умственный и нравственный уровень более чем достаточным. Эта самодостаточность повелевает не поддаваться внешнему влиянию, не подвергать сомнению свои взгляды и не считаться ни с кем… Массовый человек держится так, словно в мире существует только он и ему подобные, а отсюда и его третья черта – вмешиваться во все, навязывая свою убогость бесцеремонно, безоглядно и безоговорочно». Эти «самодовольные недоросли», по его мнению, и стали базой как для большевистских, так и для фашистских движений. В этом их родство, и потому они так легко и успешно перенимали «передовой опыт» друг у друга.

Российский философ Семен Франк в статье «По ту сторону правого и левого», опубликованной, кстати, одновременно с «Восстанием масс», высказал мысль, что деление политических течений на «левые» и «правые» устарело: «Различие между „правым“ и  „левым“ менее существенно, чем различие между умеренностью и радикализмом (все равно – „правым“ или „левым“)». Что, по его словам, замечательно проявилось в русской революции: «Замечательно, что „черносотенство“, будучи в каком-то отношении политическим антиподом „красного“, практически весьма часто обнаруживает свое духовное родство с последним и близость к нему (как и обратно). Административный состав большевистской власти, преимущественно армии и полиции, был создан при существенном участии „черносотенства“… В подлинной черни различие между „черным“ и „красным“ вообще становится почти неуловимым. Толпа, участвовавшая в былые времена в еврейских погромах и еще в 1915 году устроившая в Москве немецкий погром, есть та самая толпа, которая совершила большевистский переворот, громила помещиков и „буржуев“».

С другой стороны, и Ленин довольно тепло отзывался о «черносотенцах». Относящееся к 1913 году высказывание о них приводит русский почвенник, то есть прямой наследник «черносотенцев» Вадим Кожинов в своей книге «Россия. Век ХХ»:  «В нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно важная черта, на которую обращено недостаточно внимания. Это – темный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий».

Но тем же самым «глубоким демократизмом» близки друг другу «красные» и «коричневые» (собственно, коричневая краска получается смешением красного с черным). Современный французский мыслитель Ален Безансон вообще считает, что «итальянский и германский фашизм корнями уходят в левую демагогию».

Что касается итальянского фашизма, то он и в персональном отношении буквально корнями уходит в левое движение. Муссолини был одним из руководителей Итальянской социалистической партии (ИСП), причем, ее левого крыла, главным редактором ее центрального органа «Avanti!». В 1912 году Ленин на страницах «Правды» приветствовал победу фракции Муссолини в ИСП, изгнавшей из партии правых реформаторов, аналог меньшевиков в РСДРП. Пайпс сообщает: «Ни одна крупная фигура среди социалистов в Европе до Первой мировой войны не носила большего сходства с Лениным, чем Бенито Муссолини... Еще в 1932 году Муссолини признавал близость фашизма с коммунизмом: „По части отрицания мы во всем сходимся. Мы и русские против либералов, против демократов, против парламента“».

В «Mein Kampf» Гитлер тоже неоднократно с ненавистью отзывается о парламентаризме, либерализме, демократии. Он не скрывает, что принципы построения партии заимствовал у коммунистов (марксистов): «Что дало победу интернационалистскому мировоззрению, так это его строго организованная политическая партия, построенная по-военному… Марксисты из своего необразованного человеческого материала выковали настоящую армию партийных солдат». Герман Раушнинг, бывший нацистский президент сената Данцига, затем порвавший с нацистами, в книге «Разговоры с Гитлером» приводит такое его признание: «Вообще-то между нами и большевиками больше объединяющего, чем разделяющего. Из мелкобуржуазного социал-демократа и профсоюзного бонзы никогда не выйдет настоящего национал-социалиста, из коммуниста – всегда». О евреях Гитлер говорит, как о насекомых, бациллах и т.п. – точно так же, как Ленин, если помните, характеризовал неугодные ему группы людей.

Пайпс констатирует: «Исследуя происхождение праворадикальных движений в Европе в период между двумя войнами, скоро убеждаешься, что они были бы немыслимы, не имей они готовых уроков, преподанных Лениным и Сталиным… Во-первых, призрак коммунизма, которым легко было пугать население, помог Муссолини и Гитлеру в установлении их диктатур. Во-вторых, оба многому научились у большевиков в технике построения партии на основе личной преданности для захвата власти и внедрения однопартийной диктатуры… Нельзя утверждать, что коммунизм „породил“ фашизм и национал-социализм, ибо они имели собственные корни. Но можно сказать, что, когда антидемократические силы в послевоенной Италии и Германии накопили достаточно сил, их лидеры уже имели готовую модель для подражания». Большевики даже гордились такими прилежными учениками, о чем сказал Бухарин на ХII съезде партии в 1923 году.

Ленинский режим стал первым тоталитарным, партократическим, вождистским режимом в мире и в этом качестве стал образцом для подражания для разнообразных экстремистских, радикальных режимов как левого, так и правого толка. Многое из того, что большевизм «подарил» миру, он заимствовал у царского самодержавия. Россия была первой в мире страной, где наряду с обычной существовала еще и политическая полиция – так называемое охранное отделение. Его наследником и стала ЧК с последующими ее модификациями (ГПУ, КГБ и пр.).

Концентрационных лагерей в Царской России не было. Первые концлагеря появились в конце ХIХ века во время колониальных войн, которые вели Испания, Англия, США. Но характер их и назначение были совсем другими. Цель их была – лишить повстанцев поддержки гражданского населения. Никакого принудительного труда в них не было, и после окончания военных действий содержавшееся в них гражданское население возвращалось в места своего постоянного жительства. В СССР они с 1922 года даже называться стали «лагерями принудительного труда». Пайпс считает, что они стали наследниками не столько вышеназванных колониальных лагерей, сколько широко бытовавшей в царской России практики использования государством принудительного труда собственных граждан. Справедливости ради скажем, что подобная практика еще раньше широко применялась на Востоке, например, при сооружении оросительных каналов. То есть это атрибут азиатского способа производства.

Лагерей, где изначально ставилась бы задача массового уничтожения людей, как это было в некоторых нацистских лагерях, в СССР не было, но на деле советские лагеря, скажем, в районах вечной мерзлоты, успешно справлялись с этой задачей.

Видимо, первым в истории ленинский режим стал применять массовое взятие гражданского населения в заложники. В средние века был обычай, тоже, в основном, на Востоке, взятия султанами, ханами в заложники сыновей иноплеменных вассалов. Но массового заложничества до Ленина нигде в мире, по-видимому, не было. 

Сравнивая различные режимы, Пайпс говорит: «Только большевистскую Россию в расцвете сталинизма можно считать окончательно сформировавшимся тоталитарным государством. Ибо, хотя Италия и Германия и пытались подражать большевистским методам расчленения общества, даже в самые худшие времена (нацистская Германия в годы войны) им было далеко до того, что задумывал и осуществлял Сталин». В Италии «в период с 1926 по 1943 годы было казнено 26 человек – жалкая частичка каждодневной работы Ленина и ЧК…».

Если расширить базу сравнения, то по степени тоталитарности с ленинско-сталинским режимом можно сравнить только режим Мао в Китае, а превзошел их разве что режим Пол Пота в Камбодже.

Заключение

В предыдущей статье, говоря о роли личности в истории, мы пришли к выводу, что, «не будь Ленина во главе партии, не случилось бы в России никакого октябрьского переворота». А что случилось бы, как бы Россия выходила из хаоса, воцарившегося в ней к осени 1917 года? Скорее всего, произошел бы военный переворот, и в стране на какое-то время, а возможно, и надолго установился авторитарный, но не тоталитарный режим (надо иметь в виду, что ни один из «белых» генералов, вопреки красной пропаганде, к восстановлению монархии не стремился). Без жертв дело бы тоже не обошлось, но счет им никак не шел бы не ленинско-сталинские миллионы.

Первый результат: в России сегодня, даже без Украины и других бывших окраин империи, было бы не 140, а порядка 300 миллионов населения, и ее зауральским, ныне опустевшим, регионам не грозило бы поглощение Китаем (см. материал на стр. 6 – 7).

Другой результат: в Европу не хлынула бы двухмиллионная российская эмиграция, принесшая с собой огромный заряд антисемитизма и, в частности, «Протоколы сионских мудрецов». Не исключено, что в поверженной Германии все равно воцарился бы националистический режим, но вряд ли все же гитлеровский. И не случилось бы Холокоста.

Далее, Россия, скорее всего, сохранила бы союзнические отношения с западными странами, и в этом случае до Второй мировой войны дело бы, возможно, вообще не дошло…

Это, кажется, Марк Алданов сказал: «Оплакивают смерть Ленина, а следовало бы оплакать его рождение»… Вернемся, однако, в реальность.

Россия, как мы видели, стала родиной террора, родиной и наиболее полным воплощением тоталитаризма со всеми его мерзостями. Почему именно Россия?

Пайпс пишет: «В России, и впоследствии в странах Третьего мира со сходными традициями, зерна марксизма попали на благодатную почву: отсутствие традиций самоуправления, уважения к закону и частной собственности». Да, но почему именно Россия стала первопроходцем на этом не самом славном пути? Ведь все не лучшие традиции были, вероятно, в странах Третьего мира выражены еще сильнее, чем в России, многое из этого Россия в них и заимствовала.

Дело было, очевидно, в том, что Россия лежит на стыке этих двух миров – Восточного («Третьего») и Западного («Европейского»). Третий мир мог еще долго оставаться в своем «естестве», Россия же со времен, по меньшей мере, Петра стремится уподобиться Европе, Западу. Ее передовым людям и группам стыдно было оставаться в Третьем мире. Но груз прошлого, традиции Третьего мира не отпускали ее, не отпускают и по сегодняшний день. Вот и оказалась она в положении того волшебника-недоучки…

Ни один народ нельзя порицать за то, что он такой, как есть. Таким его сформировали его история, его география – не только природная, но и окружающее человеческое соседство. Это многое объясняет. Но, с другой стороны, если, скажем, сорокапятилетний преступник станет оправдываться в суде тем, что его плохо воспитали родители, вряд ли он встретит снисхождение.

И еще один урок стоит извлечь из опыта тоталитарных режимов. Вот как сформулировал его Пайпс: «Лучше всего оставить людей такими, какие они есть». Можно только очень осторожно корректировать социальное поведение человека, не посягая на его биологическую природу.