Юмор

«С БА-А-АЛЬШИМ ПРИВЕТОМ!»

– Письма со свободы –

Следите за карманами

«Василий, здравия тебе желаю! Извини, долго не писал, и как раз по причине здравия. Своего, увы… А дело в том, Вась, что довелось-таки и мне тут энное время назад с немецкой медициной впервые вплотную познакомиться. То есть в немецкую больничку легонько загреметь не на шутку. В одно из посещений моего «домашнего врача», он при ближайшем рассмотрении меня в микроскоп обнаружил в моём бренном теле несколько совершенно лишних элементов... Наличие оных, по его словам, хотя и никогда и ни в коей мере не повредят моему богатырскому хрупкому здоровью, но, говорит, Вась, лучше всего их поскорее извести, пока не поздно. Притом извести не чем иным, как оперативным вмешательством в мою личную жизнь. И мне назначен был Termin (то есть день и час), когда явиться на операцию в больничку. 

А накануне операции ко мне зашёл сосед по лестничной клетке, Herr Manfred (прости, Вась, что я тебе по-немецки, он же немец, а на русском называется герр Манфред), мой старый немецкий друг, «тёртый калач» в делах больничного быта (раз десять провалялся на больничных койках). Он заговорщически огляделся по сторонам, отвел меня в дальний угол моей жилой комнаты, при этом почему-то продолжая озираться, будто опасался, что тайные сведения, каковые он собирался мне сообщить, кто-нибудь, не дай бог, может подслушать.

– Я узнал, – прошептал на немецком сосед, – что вы завтра ложитесь на операцию, да?

Я молча кивнул на русском. Герр Манфред ещё раз огляделся по сторонам:

– Будьте оч-чень осторожны в больнице. И, главное, – внимательны!

– В каком смысле? – честно, Вась, я испугался. – Неужели ваши врачи могут под шумок удалить из меня что-то не то, пока я зазеваюсь под общим наркозом? Или вообще... бросят меня недорезанным?

– Не-ет. Не думаю... Это вряд ли, – как-то не очень уверенно успокоил меня сосед: такой исход ему, видимо, вообще не пришел в голову... – Ничего не берите туда с собой ценного – ни денег, ни драгоценностей, ни документов, ни вещей.

– А что такое может случиться? – не понял я. Я, кстати, вообще-то и сам не планировал брать в больницу ни бриллиантовое колье, которое приснилось жене Любе после того, как она  увидела его на цветной обложке журнала «Bunte», ни толстую пачку купюр, которых нам с ней ни разу не удалось увидеть даже во сне... И не червонцы на взятки нянечкам: меня предупреждали уже, чтоб я выкинул из головы свой ценный российский опыт, так как здесь, мол, на цивилизованном Западе, оказывается, Вась, не берут в открытую...

– Как что?! Все могут украсть!

– Где украсть? В больнице??!

– Именно!

– Кто? Неужели врачи??

– О-о! Опять вы о врачах... Скажу вам по секрету: по больнице ходят не только врачи! Кто угодно может зайти в вашу палату, когда вас, к примеру, увезут на очередную процедуру, или засядете в туалет...

Наутро, собираясь в больницу, я послушно выложил деньги, газету с кроссвордами, авторучку и очки. И что ты думаешь, Вась: войдя в больничное фойе, я сразу же уткнулся глазами в огромное объявление, на котором черным по белому прочел:

«Пожалуйста, постоянно следите за своими карманами и держите сумки закрытыми – ВО ИЗБЕЖАНИЕ ВОРОВСТВА!»...

Похоже, герр Манфред не зря озирался и шептал...

Это не замедлило подтвердиться ещё через пару минут. Любезная регистраторша, где меня «оприходовали», чтобы затем направить в мою палату, задала мне стандартные вопросы, вводя в компьютер данные на нового пациента. А потом машинально, с очаровательной улыбкой спросила: «Всё ценное, конечно, оставили дома?»... Я подумал, что она решила под конец нашей беседы пошутить: мол, все остальные органы, кроме подлежащего операции, я оставил дома?.. Я кивнул в знак понимания её шутки.

Потом только, выйдя из регистратуры, понял, Вась, что она и не собиралась шутить. В сопровождении медсестры мы с женой Любой вошли в мою будущую палату. «Битте, – сказала мне сестра, – вот это ваши соседи, это ваша кровать, а это – ваш шкаф с ключиком, сюда будете складывать свои вещи». И, перед тем как уйти, обернулась: «Надеюсь, ценных вещей среди них не будет? Всё оставьте жене, пусть унесёт домой».

«Да-да, – сказал я, уже готовый к возможности большого ограбления в больнице. – Никаких ценностей уже и нет. Ну, разве что кольцо обручальное»...

«Кольцо тоже отдайте жене, – твёрдо бросила сестра. Но, видя наше недоумение, подошла поближе и пояснила шепотом: – Всё, буквально всё здесь могут у вас украсть, разве не знаете?». И мы все понимающе улыбнулись друг другу...

Я тут же, при медсестре, чтоб не сомневалась во мне, с трудом содрал с пальца кольцо, отдав его жене Любе. Потом, когда уже ушла из палаты медсестра, я, озираясь на моих новых соседей, быстро переоделся в халат и в белые тапочки, а всё снятое с себя аккуратно сложил в мой шкаф, запер его на ключик, а ключик… машинально отдал жене Любе: пусть спрячет дома – мало ли... От греха подальше.

Теперь, Вась, надеюсь, тебе понятно, что все последующие пять дней моего пребывания в больнице – до операции и после неё – я был предельно, ежесекундно бдителен и вообще практически никуда не отлучался из палаты (кроме, естественно, нескольких часов, проведённых в состоянии общего наркоза, после чего, впрочем, тщательно проверил свои оставшиеся драгоценности тела: всё, к счастью, было на месте, помимо удалённых хирургами – и предварительно согласованных со мной – лишних элементов организма).

Придя за мной в день выписки из больницы, жена Люба, к моей несказанной радости, принесла мне свежий номер русской газеты и очки – я ведь не видел газет все эти дни. А также ключик от шкафа и обручальное кольцо. В ответ на её страдающий вопросительный взгляд я сразу же её успокоил: «Не волнуйся, дорогая. Операция прошла очень удачно: НИ-ЧЕ-ГО НЕ УКРАЛИ!»...

Уже выходя из больницы, Вась, я вспомнил, что на столе в общем холле, что рядом с палатой, оставил недочитанную русскую газету и очки. Не хотелось, конечно, возвращаться, но уж очень соскучился по чтению на родном языке, да и без очков, ты же знаешь, я не человек.

Вернулись к лифту. Поднялись на восьмой этаж, вышли в холл, подошли к столику – ГАЗЕТЫ НЕ БЫЛО. Очков тоже…

Вот такой, Вась, у меня случился опыт общения с немецкой медициной. Тьфу-тьфу-тьфу, всё обошлось. Бог с ней, с пропавшей газетой. Да и очки у меня запасные есть. Главное, Вась, здоровье, верно ведь? Здравия тебе желаю. И та же Люба, конечно, тоже. Бывай!»

Радость общения

«Привет тебе, Василий! Какое же это счастье, что мы с тобой общаемся, верно? Хотя, может, для тебя это пустяки, а мне-то отсюда… ох как важно! Двумя русскими словами с нормальным другом переброситься – ну иногда просто невтерпеж. Отвести душу, поболтать, чтоб не перебивали, поспорить, чтоб не возражали, в жилетку поплакаться без запинки, помолчать, и желательно, Вась, – на чистейшем родном языке. Вот тут в чём настоящий дефицит обнаружился.

Хотя, конечно, есть и тут укромные русскоязычные места, не без этого. Вот на днях в одном нашенском, явно торговом заведении, продмаге-супермаркете, куда охотно приходят наши люди, смотрю: никто вроде ничего не покупает, то есть процесса «товар-деньги-товар» как такового не наблюдается, а очередь к прилавку грудится, да еще легкие и непринужденные беседы друг с другом и с продавщицей без толку ведёт. Ну я, терпел всё это, но, спеша, как всегда, куда-то и видя, что очередь, как та подмосковная речка у Соловьева-Седого, «движется и не движется», неназойливо так намекаю громко продавщице (ну, чтоб не враз ее женское достоинство тупостью своей оскорбить):

– Извините, говорю, а выручка-то у вас какая-никакая тоже бывает? Минут двадцать уж прошло, а... не похоже как-то, чтоб кто чего ценного купил у вас...

А она, наша закалённая труженица прилавка, совсем не обиделась на мою тупость, терпеливо разжевывает клиенту:

– А у нас, дорогой, здесь не просто торгуют – у нас здесь  разговаривают, у нас здесь душу отводят...

Не  стал я, Вась, достаивать эту бесцельную очередь, отвел душу куда подальше из магазина в тот раз...

...Но, как говорят у нас и у немцев, не плюй в колодец… Тут через какое-то время и меня прихватило: с утра пораньше поругался с женой Любой, хлопнул ей даже дверью, и – голодный, мотаюсь по городу. А на углу у нас тут как раз знакомый и вполне русский ресторан. Прохожу в хорошо знакомый зал и сажусь за столик к хорошо знакомому официанту Мише.

– О, сколько лет, сколько зим! – ко мне подбегает на родном языке знакомый официант Миша, подает меню и подсаживается, хотя ему вроде и не положено. – Мне вроде не положено, но тут такой редкий гость, в кои-то веки!.. Как наши дела?

– Есть охота, Миша, – признаюсь ему как на духу. – Та-ак... Значит, на первое мне...

– А что, поссорились с супругой Любой? И очень хорошо! А то прямо тут поболтать не с кем. Все куда-то, черти, спешат, подгоняют, будто официант не человек.

– Не обращайте внимания, – говорю, – Миша. Мне, значит, на первое принесите рассольник «по-нижневартовски», на второе...

– Да как же не обращать-то!? Не все ж понимают нас, как вы. И что, тяжёлая вышла ссора? – Миша придвинулся ближе.

– Да нет, не волнуйтесь, из-за ерунды. Просто... я считаю Элизабет Тейлор хорошей актрисой, а жена моя Люба... В общем, как я сказал, рассольник «по-нижневартовски», лангет «по-крыжопольски», со сложным гарниром...

– Со сложным? – переспросил Миша.

– Хорошо, Миша, не надо со сложным, если вам сложно… Несите с простым. Чтоб вам попроще. И, если можно, – побыстрее, а то уже мутит…

– Понято. А жена?

– Что жена? – вздрогнул я. – Ах, это... Ну... у неё другое мнение. Она считает, что я вообще бабник. Что для меня любая – талант, лишь бы грудь во весь экран... Да, и ещё, пожалуй, томатный сок. Ну и салатик, конечно.

– Конечно! А ей-то, наверное, Тома Круза подавай, не меньше, да?!

– Да-да, – сказал я. – Причем, если можно, – с креветками...

– И всё? – удивился он.

– Нет. Ещё сказал ей, что не приду сегодня обедать. Вот и зашел к вам...

– И очень правильно сделали! – поддержал Миша. – Надо же с кем-то отвести душу по-русски!

Он вдруг о чём-то вспомнил, вскочил со стула и скрылся на кухне. Минут через десять он появился с кучей блюд на подносе, радостный, словно нёс мне спасение от голодной смерти. Однако... раздав всё направо и налево, Миша с пустым подносом  подсел ко мне.

– Заждались! – участливо поинтересовался он. – Да-а, вы совершенно правы, не разбираются у нас ещё в киноискусстве. Да вы возьмите хотя бы позднего Антониони!

– Поздно, – мрачно пошутил я. – На голодный желудок его не возьмёшь.

– Ха-ха-ха! А как вам эта его пресловутая некоммуникабельность, а?!..

Его окликнули слева. Криво улыбнувшись мне, Миша умчался. Вернулся быстро, минут через пятнадцать, подав соседям какую-то аппетитную дичь с яблоками.

– Извините, что отвлёкся... Черти, сбили мысль! Не дадут спокойно с нашим человеком пообщаться от души. Так на чём мы с вами... Ах да! Так если взять последние ленты Куросавы...

– Куропатки!..

– Что?.. Я говорю, Куроса...

– Куропатки! Конечно, куропатки, – догадался я. – Им там, на соседний столик, вы принесли куропатки с яблоками, да?!!

Его окликнули справа...  Когда он вернулся, я этого даже не заметил.

– Ну, как вам у нас?.. – улыбнулся Миша. – Аллес кляр?

– Аллес... Вернее, нет – все, Миша, хватит, – выдавил я из себя. – Рассольник по-..., лангет по-... не надо, бог с ними, пошли они все по-... А вместо сока можно стакан молока. Чтоб вам попроще...

– Мо-ло-ка... – Миша глубоко задумался. – По-моему, его нет. Но... знаете, для  вас я найду! Кстати, в одной рецензии писали, что если в фильме все эпитеты и метафоры доведены до гиперболы, то... не помню дальше... Надо поискать эту газету... Я сию минуту!

...Спустя полчаса он пришёл сияющий. Наверное, нашёл-таки для меня молоко.

– Нашёл!!! – обрадованно шепнул он мне, пробегая с подносом мимо, к другим столикам. Рассчитавшись с соседями, он снова склонился надо мной: – Нашёл, представьте себе! Конечно, валялась в кармане плаща. Вот. – Он положил передо мной измятую газету с рецензией. – У них там, в Голливуде, говорят, на актёров жуткий голод!

– У них... голод?! – Я посмотрел ему в глаза. – А у нас? Вернее, у вас, здесь – не голод?!.. Рассольник, салат с креветками – вы случайно не забыли?!

– Что вы!? Как же можно! – официант Миша обиженно открыл свой блокнот. – И ещё лангет. И молоко вместо сока, верно? Все четко. Видите, ничего не забыл, это же моя работа. Вот вам и счёт: девять семьдесят. Что-то вы сегодня скромно...

Я уплатил ему по счёту и, шатаясь от голода, вышел из знакомого и абсолютно русского ресторана. И представь, Вась, я шёл и думал, что эта ихняя Элизабет Тейлор... не такая уж, в сущности, и талантливая, а? И чего я из-за неё полез в бутылку?.. Жена Люба-то, пожалуй, в чём-то права... Ты-то сам, Васёк, как соображаешь?

Но… с другой стороны, и этот Миша вроде прав: иногда с кем-то отвести душу, как вот мы с тобой, особенно на чужбине, – очень даже полезно. Для здоровья. Чего и тебе, Василий, желаю. И жена Люба желает, хотя мы с ней пока не разговариваем, но оба – с приветом… Пока-пока.»

Только для нас!

«Привет тебе, Вася, всё с того же ПМЖ. Вот в который раз убеждаюсь: с нами тут ох как непросто!.. Мы оказались для местного неподготовленного населения крепкими орешками. То есть им, окружающим нас со всех сторон аборигенам, не всегда удается в нас таких успешно интегрироваться. Ну… не с первого раза. Как я, друг мой Вася, его, аборигена, понимаю! Ему ведь, несчастному коренному жителю, приходится делать над собой нечеловеческие усилия. Например, эту чуждую кириллицу постигать, по-русски грамотно выражаться. Он русский бы выучил, только – за что? Вроде бы ему и ни к чему...

Посему наблюдается в этом деле еще много недоработок. Например, на мусорном контейнере с непонятными иероглифами «PAPIER» аккуратно наклеенная бумага, на которой  крупными буквами вроде бы по-нашему:

 «ЗДЕС БРОСАТ БУМАГ! НЕ НАДА БУТЫЛЬКА»...

Ну, смешно, ей-богу. Кто ж так по-нашему пишет, правда? В шести словах столько грамматических ошибок. Прямо неприятно читать на чистейшем родном языке. Из-за этого нам вообще становится непонятно, чего это они, местные да коренные, от нас хотят, верно? То есть: что конкретно «бросат нада», а что – «не нада»? А раз так – будем пока бросат как мы понимайт... Бутылька, бумаг, кольбаса, пинжак – все в одну контейнера. Пока не научатся грамотно по-нашему выражаться, верно?

Хотя, знаешь, с другой стороны, и собственная гордость к горлу незаметно подступает: все же, как-никак, не мы по-ихней фене ботаем, а они – по нашей кириллице за нами тянутся. Тоже приятно. И, что удивительно, вижу, все чаще и чаще в общественно доступных местах общего пользования всяческие поясняющие объявления (по-здешнему, «шильды») исключительно на нашей с тобой кириллице как раз и вывешиваются. Представляешь, Вась – ТОЛЬКО ДЛЯ НАС!!! Это чего-нибудь да стоит, а! Больше ни для кого. Остальные, мол, нацменьшинства как хотите устраивайтесь, а вот русским – всегда пожалуйста, почет и уважение особое, битте-дритте.

Суди сам. Вчера на главном вокзале захожу в киоск интернациональной прессы, с радостью обнаруживаю – только по-русски объявление, и тоже, как на мусорном контейнере:

«ПРОЗБА ГАЗЕТ НЕ ЧИТАЙТ!»...

Представляешь? Да еще так удачно совпало: «шильда» эта оказалась аккурат... на стенде с нашими родными газетами. Больше, что интересно, ни на каком другом стенде ничего такого нету подобного, только на нашем! Вот уж везуха так везуха. То есть, всем лицам остальной национальности, приходящим в киоск, не будет понятно, как им быть с ихними газетами, «читайт» их или, как и нам, совсем «не читайт», а вот для нашего с тобой удобства (и, следовательно, еще лучшей адаптации в обществе) специально разжевано: ни в коем случае эти газеты «не читайт»!.. Западный сервис, ничего не скажешь.

Не всем, правда, нашим пока еще доступен к пониманию. Слышу, интересная беседа завязалась за моей спиной. Киоскерша (на непонятном немецком): «Неужели вы не видите, мадам, для вас же, уважаемых русских, специально написано, что здесь газеты не читают, а, пожалуйста, покупают, битте!»... В ответ, со стороны углубленно читающей нашей публики – гордое молчание на чистейшей кириллице. Киоскерша (орет уже чуть громче на весь вокзал, по-прежнему на хох-дойче): «Я же именно к вам, битте, мадам в желтой нелепой шляпе, черт вас возьми, обращаюсь! Вы уже здесь полдня стоите, все русские газеты перечитали, ничего не покупаете, хотя объявление висит именно по-русски, что не положено читать, надо покупать!!! Неужели трудно прочесть объявление? Или вы, мадам, совсем глухая?»... Ноль внимания. Мадам в шляпе, видать, действительно попалась вполне глухая. Вернее, выборочно глухая: не видит только объявление. И читать его, по причине глухоты, не может. Только газеты, чтоб побесплатнее вышло. А, может, еще и немая. Молчит по-ихнему, но говорит, слышу, по-нашему под себя шепотом вслух на весь киоск:

«Сволочи… Газету уже несчастному иммигранту не пролистай, подумаешь. Жлобы проклятые. «Пол-дня стои-ите!»... Да всего-то полтора часа как пришла сюда... Капиталисты, сволочи. Нужны мне эти ваши газеты, да подавитесь ими!»...

И продолжает читать. А чего? Обращать внимание на все эти ихние «положено – не положено»? И что же: за все платить прикажете, сволочи-капиталисты-грабители-народа? Ну, НЕОХОТА...

И в самом деле, Вась, чего пристала? НЕОХОТА, и все тут. НЕОХОТА вчитываться в эти ихние распорядки, запреты, рекомендации, указания, просьбы, напоминания... НЕ-О-О-ХО-ТА! Что мы, маленькие, что ли? Поздно нас перевоспитывать. Туда, видишь ли, не клади грязные ноги на сиденье в трамвае, сюда не плюнь мимо пепельницы, там не переходи дорогу на красный, сям не ори громким голосом в три часа ночи в своей квартире, на этих прохожих не бросай окурки и пивные банки с балкона, на других – не лей кипяток из окна... С ума сойдешь с ихними порядками. Да пошли они! У наших собственная гордость. НЕОХОТА вчитываться во все эти предписания да объявления с «шильдами». Хотя вроде и с большим пиететом к нашему брату. То есть исключительно на вроде бы понятном только для нас языке, крупными буквами да на кириллице. Спасибо, конечно, но...

...Но вот на днях читаю в лифте одного из домов, где наших много поселилось:

«ЖИЛЦЫ! ПАЖАЛСТА! НЕ ПИСАТ НА СТЕНА!!!»...

И опять, Вась, – ничего непонятно! И снова – из-за ихней вопиющей безграмотности! Где ударять-то это самое «ПИСАТ»?.. То есть все-таки, что конкретно просят нас не делать «НА СТЕНА»? Не писать, ударяя на И? Или – на А?... Или что же – и то, и другое, что ли, нельзя делать «НА СТЕНА»?... Вообще, значит, нам, русскопроживающим, получается, здесь НИЧЕГО НЕЛЬЗЯ???.. Ну, вы, коренные ребята, даете!

Скажу проще: ихняя, аборигенов, безграмотность рождает в ответ наше непонимание.

Теперь тебе, Вась, надеюсь, понятно, что очень многое еще надо им, этаким из себя местным да коренным, предпринять для скорейшей интеграции в нас таких. В очень непростых крепких орешков – лиц советской национальности. Если помнишь, классик марксизма-ленинизма сказал, что надо нам всем друг у друга «учиться, учиться и учиться». Или, может, – лечиться... Не помнишь, что он точно имел в виду?.. Наверное: чтоб все мы были здоровы. Чего и тебе, Василий, мы с Любой желаем.»

Рисунки автора