История

 

ПОБЕДИТЕЛИ

 

Нам не надо стесняться рассказывать правду о войне – ту правду, которую мы выстрадали

 

Дмитрий Медведев,

Интервью «Известиям», 3 мая

 

 

Предлагаемый материал по своему содержанию больше подходит ко дню окончания войны, чем к ее началу. Но, чтобы не омрачать праздник ветеранам войны, мы решили передвинуть его публикацию на месяц. Тема, которой он посвящен, была до конца 80-х годов прошлого века фактически запретной не только в России, но даже в Германии. Постепенно негласное табу с нее было снято. Но в России широкая публика до сих пор с ней мало знакома. Вероятно, то же можно сказать о большинстве наших читателей. Пора их с ней познакомить.

 

 

Вступление

 

В воскресенье 9 мая у памятника советскому солдату в Тиргартене, в центре Берлина, собрались несколько сотен ветеранов и других русскоговорящих жителей, чтобы отпраздновать День Победы и посмотреть на больших экранах трансляцию парада из Москвы. Собравшиеся обратили внимание, что на боковых поверхностях памятника наклеены темные прямоугольники. Выяснилось, что ночью на памятник красной краской была нанесена свастика и немецкие слова: «Убийца, насильник, вор». «Посольство РФ направит в этой связи резкую ноту протеста», – прокомментировал журналистам этот инцидент посол России в Германии Владимир Котенев. Выступая перед собравшимися, он заклеймил осквернивших памятник вандалов и сказал, что необходимо всеми силами бороться с теми, кто пытается переписать историю.

 

Живые трофеи

 

Известный вам по публикации «Мы за ценой не постоим…» в предыдущем номере газеты Николай Никулин в своей книге «Воспоминания о войне» писал: «Не женское это дело – война. Слишком жестоко заставлять женщин испытывать мучения фронта. И если бы только это! Тяжело им было в окружении мужиков. Голодным солдатам, правда, было не до баб, но начальство добивалось своего любыми средствами, от грубого нажима до самых изысканных ухаживаний. И ехали девушки домой с прибавлением семейства… Бывало хуже. Мне рассказывали, как некий полковник Волков выстраивал женское пополнение и, проходя вдоль строя, отбирал приглянувшихся ему красоток. Такие становились его ППЖ, а если сопротивлялись – на губу, в холодную землянку, на хлеб и воду! Потом крошка шла по рукам, доставалась разным помам и замам. В лучших азиатских традициях!» (Слова  здесь и далее выделены мной – И. З.)

 

О том же пишет в своих записках «Война все спишет» другой бывший фронтовик Леонид Рабичев (подробнее о нем – ниже). Но если так относились к своим женщинам, то к чужим, на оккупированных Красной Армией немецких (и не только) территориях…

 

Статью на эту тему британское издание «The Observer» 20 июня 2006 года озаглавило очень точно: «Рассказ женщины, ставшей военным трофеем». И это отнюдь не метафора. Статья рассказывает о впечатлении от дневника «Женщина в Берлине», который в оккупированной Красной Армией немецкой столице с 20 апреля по 22 июня 1945 вела 34-летняя журналистка Марта Хиллерс: «Если прочесть „Женщину в Берлине“ за один вечер, такое нервное потрясение не забывается очень долго. Стены будто сдавливают тебя; воздух становится густым, как патока; даже крики детей, играющих во дворе, приобретают некое зловещее звучание». Автор дневника, многократно подвергшаяся насилию со стороны советских солдат, приходит к «циничной стратегии: найди себе одного волка, если не хочешь достаться всей стае. Нужен офицер, званием как можно выше – комендант, генерал, да любой, кто попадется».

А это из статьи Натали Версье «Германия: красный кошмар» во французской «Liberation» от 17 февраля 2009 года: «Практически в каждой немецкой семье есть жертва, чьи уста более шестидесяти лет сковывала печать молчания. Некоторые из них скончались, ни разу не упомянув о глубоко скрытых психологических травмах… В Штутгарте тысячи женщин стали жертвами французов, когда те взяли город. В Рейнской области немки стали добычей американцев. Но нигде насилие против женщин не достигло того размаха, что имело место на востоке страны. Рут-Ирмгард было 12 лет, когда два офицера силой вытащили ее из подвала, где пряталась вся ее семья. „Я приоткрыла дверцу, чтобы глотнуть свежего воздуха, и увидела, как к нашему зданию идет русский в военной форме. Они сначала попросили у матери, державшей на руках моего младшего брата Эриха, показать им нашу квартиру. Ее долго не было. Когда она вернулась, я увидела, что ее запястье перебинтовано. Позже она сказала мне, что пыталась покончить с собой. Затем русские опять спустились в подвал. На это раз им нужна была я…“

В период с января 1945 года, когда Красная Армия вошла на территорию страны, и июлем 1945 года, когда союзники разделили между собой Рейх, советские солдаты изнасиловали около двух миллионов немок. В одном только Берлине количество жертв оценивается в 100 000. Вследствие этого насилия умерло десять тысяч женщин. Часть из них убили себя и своих детей. „За считанные часы девушки старились на десятки лет. Матери семейств возвращались из амбаров, где их подвергали насилию, полностью поседевшими“, – рассказывают очевидцы».

 

Но, может быть, «натовские» газеты клевещут на советских солдат-освободителей? Вот вам в таком случае из статьи «У войны не женское лицо и не человеческое...» в киевской газете «День» от 28 апреля 2008 года: «В пограничном городе Немменсдорф жертвами (изнасилованы и убиты) стали 62 женщины и девушки. Насилие в Восточной Пруссии быстро приняло такой размах, что в городе Деммине из страха перед ним около девятисот человек покончили жизнь самоубийством…» Немцы смогли на какое-то время отбить эти городки, и доктор Геббельс уж постарался расписать зверства «азиатких большевистских орд».

 

Однако, «привыкнув не доверять лживой геббельсовской пропаганде, не все немцы верили официальным сообщениям и слухам о бесчинствах. Некоторые даже ждали русских как освободителей от бесперспективной войны и обанкротившегося гитлеровского режима. Житель находившегося в Нижней Силезии города Фрейштадта Герольд Шнайдер, например, вспоминает: „Мой дядя сказал мне, что нацисты нас уже не раз обманывали и потому лгут и на сей раз. Русские не могут быть настолько плохими“. Но дядя, к сожалению, ошибался: „У нас была соседка, – вспоминает Герольд Шнайдер дальше, – я с ней вместе играл. Она была единственной дочерью маляра Ригера, умершего незадолго до прихода русских от рака. В доме остались только Юта с матерью, спокойной и скромной женщиной, которую я хорошо помню.... Юту насиловали много раз, человек двадцать... В свои тринадцать лет она поднялась на чердак и повесилась“».

Немецкие беженцы в районе Браунсберга, 1945 г.

Когда на рубеже 80-х – 90-х годов табу на эту тему было отчасти снято, исследователи начали опросы женщин, живших в то время. «День» приводит признания некоторых из них: «Почти половина из них призналась, что были изнасилованы многократно. Так, в примечании к анкете одна женщина написала: „После взятия моего города русскими меня изнасиловали 10 раз“.  Одна женщина пишет, что выжила чудом, так как в течение двух дней с 3 на 4 апреля 1945 года ее изнасиловали около ста солдат. Другая вспоминает: „Моя мама встретила молoдых девушек из Лаубана, которые рассказали, что рядом в монастыре русские изнасиловали всех монашек, а у самих этих девушек застрелили отца, когда он хотел заступиться за их сестру“… Почти 27% видели, как насилуют их матерей, сестер, теток, подруг. В ответах часто появляются воспоминания и о том, что заступавшиеся за своих дочерей или сестер отцы или братья были жестоко избиты, а иногда и застрелены».

 

Газета отмечает: «Случалось, что некоторые части настолько выходили из-под контроля, что жертвами их насилия становились даже украинские, русские, белорусские женщины, угнанные нацистами на территорию Германии».

 

К этому стоит добавить описанное Сарой Хелм в статье «Список Адольфа Эйхмана», опубликованной 17 марта 2008 года в «The Sunday Times»: «Русские солдаты, проходя по разрушенным улицам Берлина, внезапно оказались перед изящным, почти неповрежденным зданием. Медицинское оборудование и кровати указывали на то, что здесь когда-то была больница. В подвале они обнаружили сотни людей, около 800 человек. Солдаты вошли в подвал и принялись насиловать женщин. Через некоторое время прибывшие в больницу русские офицеры, остановив оргию, спросили узников подвала: „Кто вы?“ „Мы – евреи“, – ответили те. Тогда русские, видевшие на своем пути к Берлину не один нацистский лагерь, удивленно осведомились: „Почему вы живы?“ Ответ на этот вопрос до сих пор остается одной из тайн Второй мировой войны». Не будем сейчас гадать об этой тайне, но отметим: русские сначала принялись насиловать женщин, а уже потом – выяснять, что за люди…

 

26 октября 2009 года на «Эхе Москвы» российские историки Марк Солонин и Геннадий Бордюгов в передаче «Цена Победы» обсуждали тему «Красная Армия на немецкой территории». Ведущий Дмитрий Захаров попросил их ответить на вопрос девушки Светы: «В фильме „Казус Кукоцкого“ говорится об изнасиловании девочек из приюта советскими солдатами. Неужели такое могло быть?». На что Г. Бордюгов ответил: «Было. И это зафиксировано госпиталями берлинскими, куда обратилось примерно 130 000 берлинок. Зафиксировано, как в роддома врывалась наша озверевшая солдатня и творила насилие. Но за этим следовало наказание. Об этом докладывали на стол Берии. Вся документация по этим вопросам была. И, естественно, многое выходило из-под контроля. Многое скрывалось. Была круговая порука».

 

Газета «День» в цитированной выше статье приходит к закономерному выводу: «Не каждый, бравший в 1945-м Берлин и другие немецкие населенные пункты, был освободителем. Такую горькую правду надо признать, а для этого официально признаться в ней: украинцам, русским, белорусам, грузинам, казахам... всем, чьи солдаты в советской форме с „Калашниковыми“ в руках глумились над немецкими женщинами и девочками».

 

После всего изложенного уже не удивляет, что некоторые берлинские женщины могилу неизвестного солдата называли «могилой неизвестного насильника».

 

Зона смерти

 

Описанные эксцессы в разной степени имели место на всей территории советской оккупационной зоны. Но в этой большой зоне особо выделялась ее восточная часть – немецкие земли, которые после войны отошли к СССР и его сателлиту коммунистической Польше – Восточная Пруссия, Померания и Силезия. В предыдущем разделе мы только слегка коснулись этих регионов. Между тем, то, что происходило в Берлине и западных частях зоны, могло показаться чуть ли не раем по сравнению с тем, что выпало на долю жителей восточных земель.

 

Выполняю обещание представить вам Леонида Рабичева: москвич, 1923 года рождения, старший лейтенант, на фронте с декабря 1942 г., дошел до Праги, награжден двумя орденами Отечественной войны II степени, орденом «Красная Звезда», медалями. Член Союза художников СССР с 1960 года, член Союза писателей Москвы с 1993 года, автор тринадцати книг стихов. Его воспоминания «Война все спишет» опубликованы в журнале «Знамя» в феврале 2005 года.

 

Из его впечатлений о Восточной Пруссии: «Заходим в дом. Три больших комнаты, две мертвые женщины и три мертвые девочки, юбки у всех задраны, а между ног донышками наружу торчат пустые винные бутылки. Я иду вдоль стены дома, вторая дверь, коридор, дверь и еще две смежные комнаты, на каждой из кроватей, а их три, лежат мертвые женщины с раздвинутыми ногами и бутылками. Ну, предположим, всех изнасиловали и застрелили. Подушки залиты кровью. Но откуда это садистское желание – воткнуть бутылки? Наша пехота, наши танкисты, деревенские и городские ребята, у всех на Родине семьи, матери, сестры. Я понимаю – убил в бою, если ты не убьешь, тебя убьют. Но здесь какая-то ужасная садистская игра, что-то вроде соревнования: кто больше бутылок воткнет, и ведь это в каждом доме».

 

А вот более широкая картина: «Наши в Восточной Пруссии настигли эвакуирующееся из Гольдапа, Инстербурга и других оставляемых немецкой армией городов гражданское население. На повозках и машинах, пешком старики, женщины, дети, большие патриархальные семьи медленно по всем дорогам и магистралям страны уходили на запад. Наши танкисты, пехотинцы, артиллеристы, связисты нагнали их, чтобы освободить путь, посбрасывали в кюветы на обочинах шоссе их повозки с мебелью, саквояжами, чемоданами, лошадьми, оттеснили в сторону стариков и детей и, позабыв о долге и чести и об отступающих без боя немецких подразделениях, тысячами набросились на женщин и девочек.

 

Женщины, матери и их дочери, лежат справа и слева вдоль шоссе, и перед каждой стоит гогочущая армада мужиков со спущенными штанами. Обливающихся кровью и теряющих сознание оттаскивают в сторону, бросающихся на помощь им детей расстреливают. Гогот, рычание, смех, крики и стоны. А их командиры, их майоры и полковники стоят на шоссе, кто посмеивается, а кто и дирижирует – нет, скорее, регулирует…

 

Вседозволенность, безнаказанность, обезличенность и жестокая логика обезумевшей толпы. Потрясенный, я сидел в кабине полуторки, шофер мой Демидов стоял в очереди, а мне мерещился Карфаген Флобера, и я понимал, что война далеко не все спишет. А полковник, тот, что только что дирижировал, не выдерживает и сам занимает очередь, а майор отстреливает свидетелей, бьющихся в истерике детей и стариков.

 

– Кончай! По машинам!

 

А сзади уже следующее подразделение. И опять остановка, и я не могу удержать своих связистов, которые тоже уже становятся в новые очереди, а телефонисточки мои давятся от хохота, а у меня тошнота подступает к горлу. До горизонта между гор тряпья, перевернутых повозок трупы женщин, стариков, детей.

 

Шоссе освобождается для движения. Темнеет. Слева и справа немецкие фольварки. Получаем команду расположиться на ночлег. Это часть штаба нашей армии: командующий артиллерии, ПВО, политотдел. Мне и моему взводу управления достается фольварк в двух километрах от шоссе. Во всех комнатах трупы детей, стариков и изнасилованных и застреленных женщин. Мы так устали, что, не обращая на них внимания, ложимся на пол между ними и засыпаем».

 

А это из Солженицына, оказавшегося в тех же краях: «Херингштрассе, дом 22. Он не сожжен, лишь разграблен, опустошен. Рыдания у стены, наполовину приглушенные: раненая мать, едва живая. Маленькая девочка на матрасе, мёртвая. Сколько их было на нём? Взвод, рота? Девочка, превращённая в женщину, женщина, превращённая в труп. Мать умоляет: „Солдат, убей меня!“».

 

Эта мольба о смерти как о милости тогда звучала по всей Восточной Пруссии. Лев Копелев в своей книге «Хранить вечно» вспоминает вокзал в Алленштайне: «…У пассажирского вагона труп маленькой женщины. Лицо укрыто завернувшимся пальто, ноги, круто согнутые в коленях, распахнуты. Тонкий слой снега и какая-то тряпка едва укрывали застывшее испоганенное тело. Видимо, насиловали скопом и тут же убили, или сама умерла и застыла в последней судороге. Еще несколько трупов – женских и мужских в штатском – у вагонов, на платформах.

 

С соседней платформы тихий старушечий голос:

 

– Зольдат, зольдат!
 

Между ящиками разной величины гнездо из тюфяков, одеял. В нем старушка, закутанная шарфами, платками, в большом темном капоре, припорошенном снегом. Треугольник бледного сморщенного лица. Большие светлые глаза. Смотрят очень спокойно, разумно и едва ли не приветливо.

 

– Как вы сюда попали, бабушка? Даже не удивилась немецкой речи.

– Солдат, пожалуйста застрели меня. Пожалуйста, будь так добр.

– Что вы, бабушка! Не бойтесь. С вами ничего дурного не будет.

В который раз повторяю эту стандартную брехню. Ничего хорошего с ней не будет.

– Куда вы ехали? У вас здесь родственники?

– Никого у меня нет. Дочь и внуков вчера убили ваши солдаты. Сына убили на войне раньше. И зятя, наверно, убили. Все убиты. Я не должна жить, я не могу жить.

 

А тут же, рядом вовсю кипит мародерская работа: на всех путях по вагонам рыщут в одиночку и группами такие же, как мы, охотники за трофеями. У кучи приемников сияют красные лампасы – генерал, а с ним офицер-адъютант и двое солдат, волокущих чемоданы и тюки. Генерал распоряжается, тычет в воздух палочкой с серебряным набалдашником...

 

…Посреди мостовой идут двое: женщина с узелком и сумкой и девочка, вцепившаяся ей в руку. У женщины голова поперек лба перевязана, как бинтом, окровавленным платком. Волосы растрепаны. Девочка лет 13-14, белобрысые косички, заплаканная. Короткое пальтишко; длинные, как у стригунка, ноги, на светлых чулках – кровь. С тротуара их весело окликают солдаты, хохочут. Они обе идут быстро, но то и дело оглядываются, останавливаются. Женщина пытается вернуться, девочка цепляется за нее, тянет в другую сторону.

Подхожу, спрашиваю. Женщина бросается ко мне с плачем.

– О, господин офицер, господин комиссар! Пожалуйста, ради Бога… Мой мальчик остался дома, он совсем маленький, ему только одиннадцать лет. А солдаты прогнали нас, не пускают, били, изнасиловали… И дочку, ей только 13. Ее – двое, такое несчастье. А меня очень много. Такое несчастье. Нас били, и мальчика били, ради Бога, помогите… Нас прогнали, он там лежит, в доме, он еще живой… Вот она боится… Нас прогнали. Хотели стрелять. Она не хочет идти за братом…

Девочка, всхлипывая:
 

– Мама, он все равно уже мертвый…

 

…Несколько русских девушек, угнанных на работу в Германию, стали официантками в штабной столовой. Обмундирования им не полагалось как вольнонаемным, зато щедро снабдили трофейными тряпками.

 

– Одна из них, – рассказчик говорил тоскливо-подробно, – такая красивая, молодая, веселая, волосы – чистое золото и на спину локонами спущены, знаете, как у полек и у немок… Шли какие-то солдаты, пьяные что ли… Гля, фрицыха, сука… и шарах с автомата поперек спины. И часа не прожила. Все плакала: за что? Ведь уже маме написала, что скоро приедет». 

      

Женщины и дети, убитые в Восточной Пруссии, 1945 г.

Сцены мародерства наших солдат и офицеров на станции Алленштайна описаны многими авторами. Но откуда эти вагоны и платформы, вокруг которых эти сцены разыгрывались? Ответ мы находим в «Воспоминаниях о войне» нашего знакомца Николая Никулина: «На вокзал города Алленштайн, который доблестная конница генерала Осликовского захватила неожиданно для противника, прибыло несколько эшелонов с немецкими беженцами. Они думали, что едут в свой тыл, а попали… Я видел результаты приема, который им оказали. Перроны вокзала были покрыты кучами распотрошенных чемоданов, узлов, баулов. Повсюду одежонка, детские вещи, распоротые подушки. Все это в лужах крови…»

 

Еще эпизод из его книги: «Наши разведчики, находившиеся на наблюдательном пункте, воспользовались затишьем и предались веселым развлечениям. Они заперли хозяина и хозяйку в чулан, а затем начали всем взводом, по очереди, портить малолетних хозяйских дочек». Представляете себе состояние запертых в чулане родителей? Дети ведь кричали…

 

Жаль, нет места привести описание длившегося несколько дней знакомства Никулина с дочерью аптекаря Эрикой в Сопоте. Ну, очень коротко: «Эрика была для меня прежде всего олицетворением того, что стоит за пределами войны, того, что далеко от ее ужасов, ее грязи, ее низости, ее подлости… Эрика вернула мне атмосферу, которой я так долго был лишен. Это были часы и дни высшего просветления и очищения, и, возможно, военная обстановка только усугубила напряженность ситуации! Удивительной была полнота понимания друг друга, которая возникла между нами. Ни языковой барьер, ни краткость знакомства не мешали этому… Эрика стала для меня олицетворением всех немецких женщин, которых обижали, над которыми издевались мы, русские».

 

Вскоре Никулина перевели в другое место, но через несколько недель ему удалось вновь заглянуть в Сопот. Стал искать Эрику. Знавший его старик-немец выплюнул ему в лицо:

 

– Их было шестеро, ваших танкистов. Потом она выбила окно и разбилась о мостовую!..

 

Конечно, далеко не все советские военнослужащие потеряли в этой ситуации человеческий облик. Чаще других зверства и акты вандализма осуждали пожилые солдаты, многие командиры частей удерживали подчиненных от бесчинств. Но нередко пытаться помешать насильникам и убийцам творить свое черное дело было смертельно опасно. Марк Солонин в посвященной данной теме работе «Весна победы. Забытое преступление Сталина» приводит свидетельство М.М. Корякова, боевого капитана, прошедшего всю войну от Москвы до Силезии: «На Вильгельмштрассе в Бунцлау я пережил ночь, самую страшную в моей жизни. Ни под бомбежками, ни на переднем крае под огнем немецких шестиствольных минометов, – нигде не испытал я такого страха, как тут, в этом мирном немецком квартале...

Мы легли спать в десять вечера. Дверные замки были поломаны, к дверям приставили стол, ведра с каменным углем. Не прошло и полчаса, как дверь зашаталась, баррикада поехала... Танкисты... Шестеро. Не одни солдаты, но и офицеры. Пистолеты наружу, за поясами. Ни мало не обращая на меня внимания, протопали вверх по лестнице. Наверху, над потолком, раздались женские крики, плач детишек. В волнении стал я одеваться. Девушка и старики Вюнш умоляли меня не ходить туда: убьют! Минувшей ночью убили офицера городской комендатуры, пытавшегося помешать насилию. Всю ночь мы слушали в страхе крики несчастных женщин, плач детей и топот, топот тяжелых солдатских сапог над головой…»

 

Солонин приводит еще такие поразительные свидетельства из немецких военных архивов: «10 февраля 1945 г. на сторону противника перешел капитан Б., командир батальона 510-го стрелкового полка 154-й стрелковой дивизии. Свой поступок – достаточно неординарный для последних недель войны – он объяснил тем, что застрелил двух своих подчиненных, застигнутых в момент группового изнасилования немецкой девочки, и „не мог более смотреть, как красноармейцы обращаются с гражданским населением“. Попавший в плен младший лейтенант из 287-й стрелковой дивизии на допросе показал, что несколько офицеров его части, попытавшихся воспрепятствовать насилию над гражданским населением, были застрелены распаленными красноармейцами. В поселке Гермау, занятом частями 91-й гвардейской стрелковой дивизии, советский военный комендант в целях спасения немецких женщин от насилия собрал их в помещении церкви и выставил вооруженную охрану, которой было приказано в случае необходимости стрелять по красноармейцам…»

 

Но не всегда и охрана помогала. Солонин приводит отрывок из докладной записки секретаря ЦК ВЛКСМ Н. Михайлова, направленной 29 марта 1945 г. секретарю ЦК ВКП(б) Г. Маленкову: «В ночь с 23 на 24 февраля группа офицеров и курсантов в количестве 35 человек явилась в пьяном виде на фольварк Грутенненг, оцепила фольварк, выставила пулеметы, обстреляла и ранила красноармейца, охранявшего здание. После этого началось организованное изнасилование находящихся на фольварке девушек и женщин...» Далее из записки выясняется, что девушки и женщины были даже не немецкие, а освобожденные советские остарбайтеры…

 

В 1995 году в Германии была издана книга Иоахима Гофмана «Сталинская истребительная война (1941 – 1945 годы)», в 2006 году вышедшая в Москве на русском языке. Гофман более 35 лет проработал в Исследовательском центре Бундесвера по военной истории, издал несколько книг, посвященных власовскому Русскому Освободительному Движению и другим антисоветским формированиям народов СССР. В книге, о которой мы сейчас говорим, многие десятки страниц посвящены теме данной статьи. С оценками автора не всегда можно согласиться, но факты, которые он приводит, всегда основаны на документах. Часть из них очень близко совпадает с приведенными выше, из остальных я могу привести, за недостатком места, лишь немногие.

 

«22 января 1945 г., согласно донесению Группы армий „Центр“, под Грюнхайном в округе Велау танки 2-го гвардейского танкового корпуса „настигли, обстреляли танковыми снарядами и пулеметными очередями колонну беженцев 4 километра длиной, большей частью женщин и детей, а оставшихся уложили автоматчики“… В Западной Пруссии, в неуказанном населенном пункте, в конце января длинный обоз беженцев тоже был настигнут передовыми советскими танковыми отрядами. Как сообщили несколько выживших женщин, танкисты (5-й гвардейской танковой армии) облили лошадей и повозки бензином и подожгли их: „Часть гражданских лиц, состоявших в большинстве из женщин и детей, спрыгнули с повозок и попытались спастись, причем некоторые уже походили на живые факелы. После этого большевики открыли огонь. Лишь немногим удалось спастись“. Точно так же в Плонене в конце января 1945 г. танки 5-й гвардейской танковой армии напали на колонну беженцев и перестреляли ее. Всех женщин от 13 до 60 лет из этого населенного пункта, расположенного под Эльбингом, красноармейцы беспрерывно насиловали „самым жестоким образом“. Немецкие солдаты из танковой разведроты нашли одну женщину с распоротой штыком нижней частью живота, а другую молодую женщину – на деревянных нарах с размозженным лицом».

 

Думаю достаточно, чтобы сделать вывод: если вся советская зона оккупации стала зоной насилия, то три восточные земли Германии смело можно было назвать зоной смерти.

 

От «judenfrei» к «deutschenfrei»

 

Солонин в цитированной выше работе высказывает мнение, что «…„жажда мести“, охватившая солдат Красной Армии в момент перехода границ Германии, была и не единственной, и не самой важной в ряду причин, обусловивших ужасные события на земле Германии». Из других причин он называет:

 

– Катастрофическое падение воинской дисциплины, каковое падение, конечно же, не с неба упало, а было вполне закономерно обусловлено открытым и массовым мародерством командного состава.

 

– Радикальная смена состава и человеческого «качества» призывного контингента.

 

Мародерство было санкционировано свыше – в объемах, строго зависящих от звания мародера, я хотел сказать – военнослужащего. Но чем выше был чин, тем меньше его можно было контролировать. Солонин приводит протокол обыска дачи бывшего Главкома группы Советских оккупационных войск в Германии маршала Г.К. Жукова, каковой имел место 10 января 1948 года (когда на Жукова понадобился компромат). Впечатляет. А рыба, как известно, гниет с головы.

 

Приказ № 006 Военного Совета 2-го Белорусского фронта от 22 января 1945 г констатировал, что «наряду с ограблениями, мародерством, поджогами наблюдается массовое пьянство… машины загружены всевозможными предметами домашнего обихода, захваченным продовольствием и гражданской одеждой до такой степени, что стали обузой для войск, ограничивают свободу их передвижения и снижают ударную силу танковых соединений». В приказе командующего 1-го Украинского фронта маршала И.С. Конева от 27 января 1945 г. отмечалось, что в ходе проверки были выявлены танки, забитые награбленным барахлом до такой степени, что не оставалось места для экипажа. Армия разлагалась и дичала…

 

Что касается «смены состава», то Солонин считает, что большие потери личного состава в первые годы войны вынуждали Ставку пополнять его за счет отбывавших сроки уголовников и контингента с освобожденных территорий, где было немало бывших полицаев, карателей, а также дезертиров и т.п., то есть людей, изначально высокими моральными качествами не отличавшихся.

 

А теперь о главной причине разложения армии. Солонин пишет: «Верховный Главнокомандующий Генералиссимус Сталин несет личную ответственность за военные преступления, совершенные на земле Германии, уже в силу того очевидного и бесспорного правила, по которому командир несет ответственность за действия своих подчиненных. Надеюсь, с этим утверждением немедленно согласятся все те, кто любит повторять: „Сталин выиграл войну“. Ну, если он ее один выиграл, то и судить за не имеющие срока давности военные преступления надо его одного…»

 

Ау, господа сталиннсты! Есть возражения?

 

Но читаем Солонина дальше: «Есть, однако же, и более серьезные причины предполагать, что массовое зверское насилие над гражданским населением Германии было с преступным умыслом организовано Сталиным и его подручными. То, что на первый поверхностный взгляд кажется взрывом „слепой стихии мщения“, могло быть заранее спланированной и проведенной в жизнь с циничным и корыстным расчетом операцией».

 

Мы привыкли считать, что послевоенный мир был устроен по соглашениям, выработанным союзными государствами – США, Великобританией и СССР – на конференции в Ялте (февраль 1945 года). Представляли мы это себе примерно так: заседали комиссии экспертов, которые обсуждали, какие регионы к каким государствам должны отойти, прохождение будущих границ в Европе и т.п., затем выработанные комиссиями предложения выносились на суд глав трех государств, которые окончательно их утвердили. В июле 1945 года была еще, правда, Потсдамская конференция, ну, на ней, вероятно, уточнили какие-то второстепенные детали. Послевоенный мир так и назывался «миром Ялты». В 90-е годы, когда распалась Организация Варшавского договора, пала Берлинская стена, говорили: рушится мир Ялты.

 

Теперь посмотрим, как реально строился послевоенный мир в Европе. Обратимся, вслед за Солониным, к стенограмме Потсдамской конференции. Пятое заседание, суббота 21 июля 1945 года:

 

Сталин: «Американское и британское правительства предлагали нам несколько раз не допускать польскую ад­министрацию в западных областях, пока окончательно не решен вопрос о западной границе Польши. Мы не смог­ли следовать этим предложениям, так как немецкое насе­ление последовало на запад вместе с отступавшими не­мецкими войсками…»

Трумэн: «Определение будущих границ – задача мир­ной конференции».

Сталин: «Очень тяжело восстановить немецкую администрацию на этой территории, все [немцы] разбежались».

Трумэн: «Я полагаю, что мы в свое время сможем дос­тичь соглашения о будущих границах Польши, но сейчас меня интересует вопрос об этих областях на время окку­пации».

Сталин: «Эти области на бумаге относятся к территории немецкого государства, на самом деле это – польские территории, так как не­мецкого населения на них больше нет».

Трумэн: «Девять миллионов немцев – это очень много».

Сталин: «Они все бежали».

Черчилль: «…Еще одно замечание по заявлению генералиссимуса Сталина о том, что все немцы покинули эти области. Имеются другие данные, которые говорят о том, что там все еще остаются от двух до двух с половиной миллионов чело­век. Эту ситуацию необходимо изучить».

Сталин: «Война привела к тому, что из этих восьми миллионов немцев там не осталось почти никого… Когда мы пришли в ту зону, которая рассматривалась в качестве приращения к польской территории, там из немцев не осталось никого. Таков был ход вещей...»

Черчилль: «Немедленное переселение вось­ми миллионов человек – это дело, которое я поддержать не могу. Широкомасштабное переселение будет шоком для моей страны... Если немецкое население не обеспечить достаточным количеством продоволь­ствия, то в нашей собственной зоне оккупации воцарятся условия, сходные с немецкими концентрационными лагерями, только в еще больших размерах».

Сталин: «Но вы можете покупать зерно из Польши».

Черчилль: «Мы не считаем, что эта область является польской территорией».

Сталин: «Там живут поляки, они засеяли поля. Мы не можем требовать от поляков, засеяв­ших поля, отдать урожай немцам».

Трумэн: «Создается впечатле­ние свершившегося факта, что крупная часть Германии отдана полякам... Я считаю, что поляки не имеют права присво­ить себе эту часть Германии и вырвать ее из немецкой экономики...»

 

Значит, с немецкими землями, отошедшими к Польше, мы разобрались. А далее Солонин сообщает: «Что же касается судьбы Восточной Пруссии, то здесь Сталин не видел даже вопроса для обсуждения, и в Потсдаме он коротко сообщил „союзникам“ о том, что забирает себе северную (прибалтийскую) часть Восточной Пруссии с городами Кёнигсберг и Тильзит».

 

Вы поняли? Никакого «мира Ялты» в послевоенной Европе не было (непонятно даже, чем «высокие договаривающиеся стороны» в Ялте занимались), а был мир, установленный по сталинскому произволу. И что в этой ситуации было делать бедным нашим союзникам – развернуть свои войска против Красной Армии? Слабо было. Но уже тогда были посеяны первые семена холодной войны.

 

Трумэн точно определил: Сталин поставил союзников перед «свершившимся фактом». Но «факт» сам «свершиться» не мог, значит, его надо было «свершить». Солонин пишет: «Был только один способ радикального решения вопроса, и Сталин его отлично знал: „Нет человека – нет проблемы“». То есть нужно было в срочном порядке очистить подлежащие аннексии территории от немцев. Но «куда мог Сталин депортировать немцев Силезии, Померании и Пруссии? Возможных направлений было ровно два: или назад, на восток, вглубь советской территории, или вперед, на запад, т.е. в советскую зону оккупации Германии. И в том, и в другом случае кормить 8 млн. иждивенцев (а на шестом году мировой войны население немецкого тыла состояло уже по большей части из женщин, детей, инвалидов и стариков) пришлось бы Советскому Союзу.

 

Гипотеза, которую я не могу подкрепить никакими прямыми документальными доказательствами, заключается в том, что Сталин принял решение изгнать немцев. Изгнать быстро (быстрее, чем западные „союзники“ успеют понять происходящее и как-то отреагировать), и при этом процесс изгнания поставить на твердую основу самофинансирования. Сталин решил создать на подлежащих аннексии территориях такую обстановку террора и ужаса, чтобы немцы сами, своими силами, на своих машинах, телегах, велосипедах, рыбацких лодках плыли, ехали, шли, бежали, ползли на запад. На запад без остановки, до тех пор, пока не доберутся до английской или американской оккупационной зоны.

Это было трижды „мудрое“ решение: депортация не потребовала от Советского Союза ни одного рубля затрат, в ходе создания предписанной „обстановки“ сталинская номенклатура смогла изрядно набить свои карманы и дачи награбленным добром, а ненавистные „союзники“ получили (по имеющимся, далеко не точным подсчетам) 7 млн. голодных, больных, лишенных жилья и имущества беженцев… Письменного приказа убивать немецких женщин и детей товарищ Сталин, конечно же, не отдавал. Да в этом и не было нужды. Через два десятилетия после прихода Сталина к власти, через семь лет после Большого Террора окружение Сталина состояло из тех, кто понимал волю Хозяина по-собачьи, без слов».

 

Между прочим, еще Леонид Рабичев в своих записках «Война все спишет» высказал предположение, что командующий 3-м Белорусским фронтом Черняховский, наступавшим в Восточной Пруссии, имел негласное указание поддать немецкому гражданскому населению жару или, по крайней мере, не мешать в этом вверенным ему войскам.

 

Гипотеза Солонина имеет ряд косвенных, но убедительных подтверждений. Он пишет: «Есть основания предположить, что с выходом наступающей Красной Армии с аннексируемых территорий Силезии и Померании на территорию будущей ГДР бесчинства резко пошли на убыль. По крайней мере, в книге Й. Гофмана все эпизоды массовых убийств происходят в Пруссии, Померании и Силезии, т.е. на территориях, подлежащих аннексии. В Берлине (на глазах офицеров западных союзников и иностранных корреспондентов) „жажда мщения“ ограничилась всего лишь мародерством и изнасилованиями». Дело тут было не столько в «офицерах западных союзников и иностранных корреспондентах», сколько в самих немцах, которым было предназначено строить «первое на немецкой земле социалистическое государство», зачем же было их пугать.

 

Это подтверждается весьма красноречивым фактом, который приводит Солонин. Подписанная Сталиным директива Ставки ВГК № 11072 от 20 апреля 1945 г. предписывала:

 

1. Потребуйте изменить отношение к немцам как к военнопленным, так и к гражданским. Обращаться с немцами лучше. Жесткое обращение с немцами вызывает у них боязнь и заставляет их упорно сопротивляться, не сдаваясь в плен. Гражданское население, опасаясь мести, организуется в банды. Такое положение нам невыгодно. Более гуманное отношение к немцам облегчит нам ведение боевых действий на их территории и, несомненно, снизит упорство немцев в обороне.

 

2. В районах Германии к западу от линии устье реки Одер, Фюрстенберг, далее река Нейсе (западнее) создавать немецкие администрации, а в городах ставить бургомистров – немцев. Рядовых членов национал-социалистической партии, если они лояльно относятся к Красной Армии, не трогать, а задерживать только лидеров, если они не успели удрать.

 

Слова «изменить отношение» выделены Солонинным. В самом деле, война уже около полугода идет на немецкой территории, и только теперь, когда войска вторгались на территорию будущей ГДР, появилась необходимость «изменить отношение» к населению. Ранее убийства мирного населения советскую Ставку особенно не волновали, а тут даже о «рядовых членах национал-социалистической партии» забота проявлена! Но самый красноречивый момент, на который обращает внимание Солонин: «Директива Ставки была адресована „командующим войсками и членам Военных советов 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов“, но не командованию 3-го и 2-го Белорусских фронтов, ведущих боевые действия в Восточной Пруссии и Померании!»

 

Но, правда, командующие фронтами и сами спохватывались – ведь армии теряли боеспособность! – и наводили (относительный!) порядок. Первым, как отмечает Гофман, 22 января 1945 года издал соответствующий приказ командующий 2-м Белорусским фронтом Константин Рокоссовский.

 

Солонин выдвигает еще одну гипотезу, которая «заключается в том, что для расправ с мирным населением были созданы специальные террористические группы („спецбоевки“ НКВД), и сообщения о прибитых за языки к столу детях, распятых в церквах женщинах и прочих невыразимых гнусностях относятся именно к последствиям их действий».

 

Вначале мне эта гипотеза показалась неубедительной, но, вникнув в некоторые детали ситуации, я склонился к ее принятию. Действительно в книге Гофмана и некоторых других материалах, опирающихся на документальные источники, приведены описания таких зверств (щадя психику наших читателей, я их опускал), до которых простые советские солдаты, даже деморализованные вседозволенностью, не дошли бы. А Сталину, в его предельно циничных расчетах, надо было не просто напугать немцев восточных земель Германии, но вселить в них перед Красной Армией ужас, как перед некой сатанинской силой.

 

Солонин в этой связи описывает зверства, которые творили «спецбоевки» НКВД на Западной Украине под видом бандеровцев, чтобы дискредитировать последних. На германских землях задача была другая, но методы могли быть те же. И подтверждение этой гипотезе Солонина я нашел в статье Владимира Абаринова «В проклятой стороне» в Гранях.ру от 6 мая 2005 года. Автор сообщает: «5 мая Лаврентий Берия направил в Восточную Пруссию генерал-полковника Аполлонова с целью ликвидации „шпионов, саботажников и других враждебных элементов“ в дополнение к 50 тысячам человек, уже ликвидированных там с января 1945 года, когда эти территории перешли под контроль Красной Армии. Аполлонов со своим войском развернулся в полную силу. К концу мая численность населения Восточной Пруссии сократилась с 2,2 миллиона до 193 тысяч человек. Многие женщины были угнаны без суда и следствия на принудительные работы в Советский Союз, где трудились по 16 часов в сутки на лесоповале и земляных работах. В последующие два года более половины из них умерли».

Берлин, 1945 г.

 Нет, конечно, простые советские солдатики с такой задачей, – чтобы менее чем за месяц простимулировать бегство с родной земли (из одной Восточной Пруссии!) более двух миллионов немцев, – справиться не могли. Но и оставшиеся 193 тысячи немцев не надолго задержались. В самом Кенигсберге, отмечает Гофман, «в последующие месяцы советские оккупационные власти попросту уморили голодом 90 000 жителей из примерно 120 000, еще оставшихся в живых». Вскоре в Восточной Пруссии не осталось ни одного немца…

 

Так что главная вина за зверства советских военнослужащих на оккупированной немецкой территории лежит на «успешном менеджере». В то же время нельзя не отметить, что и многие солдатики были хороши. Они изнасиловали всю Восточную и Центральную Европу – там, где товарищ Сталин в этом особого интереса не имел. Солонин кратко передает опубликованные в «Неве» (№2/2004 г.) воспоминания на этот счет венгерской женщины Алэн Польц. То же самое в широких масштабах имело место в Австрии. Не избежала этого даже ближайшая в то время наша союзница – Югославия. Милован Джилас, один из тогдашних руководителей югославской компартии, в своих «Беседы со Сталиным» писал: когда Красная армия осенью 1944 года вступила на югославскую территорию, «…имели место 121 случай изнасилования, из которых 111 были изнасилованиями с убийствами, 1204 случая мародерства с нападениями». Когда Джилас при встрече со Сталиным пожаловался на это, Сталин ответил в таком духе: ну что, не может солдат после всех ужасов войны развлечься с женщиной?

 

Но вернемся в Германию. Из восточных земель Германии было изгнано около 9 млн. немцев, еще 3 млн. – из Судет. Везде это принимало зверские формы, в результате чего не менее двух миллионов немцев погибло. Из 470 кв. км исконной (в границах 1937 г.) территории Германии в пользу Польши и СССР было отторгнуто 114 кв. км площади, то есть почти 25%. Плюс к этому территория Судетской области, которая тоже была заселена, в основном, немцами.

 

Гитлер хотел сделать Германию и всю Европу «judenfrei», Сталин сделал около трети немецкой территории «deutschenfrei»…

 

Во что это обошлось Красной Армии


Солонин пишет: «В конце 1944 г. Германия, ее промышленность, транспортная система, вооруженные силы находились в состоянии предсмертной агонии. Гитлеровский „тысячелетний рейх“ потерял всех союзников, потерял все внешние источники сырья (в частности, румынскую нефть, шведскую железную руду, финский и украинский никель)… После того, как с мая 1944 г. главным объектом воздушных ударов стали транспортная система и предприятия химической промышленности, военное производство Германии рухнуло. Заводы, спрятанные под землю и рассредоточенные по остаткам территории, могли еще производить танки и самолеты, но вся эта техника превращалась в груды бесполезного металлолома, даже не успев сойти с конвейера – их топливные баки были пусты. Но даже потеря запасов горючего, территории, транспортных магистралей, опытных летчиков и танкистов не шла ни в какое сравнение с потерей главного – смысла и цели. Что, кроме умножения числа жертв, могло принести Германии продолжение боевых действий?

 

И вдруг на Восточном фронте происходят разительные перемены. Немецкие войска словно обрели „второе дыхание“ – что незамедлительно отразилось и на темпе продвижения, и на уровне потерь Красной Армии».

 

И далее Солонин приводит официальные данные о безвозвратных среднесуточных потерях Красной Армии по периодам войны, начиная с лета 1943 года, когда она перешла в общее наступление:

 

летне-осенняя кампания 1943 г. (1.7 – 31.12.43 г.) – 7,6 тыс. человек в день;

зимне-весенняя кампания 1944 г. ( 1.1 – 31.5.44 г.) – 5,3 тыс. человек в день;

летне-осенняя кампания 1944 г. (1.6 – 31.12.44 г.) – 4,5 тыс. человек в день.

 

Понятно: «Растет мастерство бойцов и командиров Красной Армии, непрерывно увеличивается её численное и огневое превосходство над противником, тают материальные и моральные ресурсы вермахта. Как результат – все более масштабное наступление советских войск на всех фронтах при неуклонно снижающемся уровне среднесуточных потерь».

 

Но далее: «Наступает 1945 год. Численное превосходство Красной Армии в танках и авиации выражается уже двузначными цифрами, германское командование бросает на фронт необученных мальчишек из „фольксштурма“ – и при этом уровень людских потерь Красной Армии не только не сокращается, но заметно растет! 6,2 тыс. человек. Добивая агонизирующий вермахт, Красная Армия несет потери на треть большие, чем в 1944 году». Таковой же была картина потерь боевой техники.

 

Солонин так объясняет это «чудо»: «После Неммерсдорфа (и сотен других подобных „дорфов“) немецкому солдату на Восточном фронте не надо было объяснять, за что он воюет. Цель была очевидная. Солдат видел бесконечные колонны беженцев, идущих на запад, безбрежное людское море у причальных стенок балтийских портов, видел корабли, один за другим уходящие с тысячами беженцев к берегам Дании и западной Германии. Каждый день и даже каждый час задержки наступления Красной Армии увеличивал число немецких женщин, стариков и детей, спасенных от насилия и гибели. С этого момента вермахт вновь обрел смысл и цель продолжения борьбы».

 

И далее историк приводит ряд примеров стойкости вермахта в этот период. Воспроизведу только два из них: «В конце января 1945 г. войска 1-го Украинского фронта форсировали Одер в районе г. Бреслау. 15 февраля вокруг Бреслау замкнулось кольцо окружения. Гарнизон города, который с учетом фольксштурма насчитывал не более 50 тыс. человек, оборонялся весь февраль. Затем весь март. Весь апрель. Далеко на западе пал Берлин, покончил с собой кровавый тиран Гитлер, а среди обугленных развалин Бреслау продолжались ожесточенные бои. Город капитулировал лишь 6 мая 1945 г. Военный комендант Бреслау генерал Нихофф пережил войну, пережил 10 лет, проведенных в советских лагерях. В своих мемуарах он утверждает, что длительная оборона города позволила уйти на запад 1,5 млн. немецких беженцев из Силезии.

 

После потери порта Пиллау единственной „гаванью надежды“ оставалась коса Хель (севернее Данцига в Померании). Восточно-Померанская наступательная операция Красной Армии началась 10 февраля 1945 г. Оборона Данцига продолжалась до 30 марта. Крохотную, простреливаемую насквозь артиллерией полоску косы Хель немцы удерживали до 8 мая! За это время морем было вывезено 400 тыс. человек. В общей же сложности из портов Восточной Пруссии и Померании гражданскими судами и кораблями ВМФ было эвакуировано на Запад 2 млн. человек – то была крупнейшая „морская десантная операция“ в истории».

 

И теперь пара малоизвестных, но очень ярких фактов: «Гросс-адмирал К. Дёниц, назначенный Гитлером на должность „рейхспрезидента“, не был „фанатиком-эсэсовцем“. Он даже никогда не был членом гитлеровской НСДАП. Тем не менее, война на Восточном фронте не прекратилась. Выступая в 22:00 1 мая 1945 г. по германскому радио, Дёниц заявил: „Моя первейшая задача – спасти Германию от уничтожения большевиками. Только во имя одной этой цели вооруженная борьба будет продолжаться. До тех пор, пока достижению этой цели препятствуют англичане и американцы, мы будем вынуждены продолжать оборонительные бои и против них...“»

 

И только угроза Главнокомандующего силами союзников в Западной Европе Дуайта Эйзенхауэра, в случае не прекращения сопротивления «„закрыть весь фронт союзников, чтобы впредь не пропускать никаких немецких беженцев через нашу линию фронта“ – вынудила Дёница прекратить боевые действия на всех фронтах…»

 

Далее Солонин сообщает, что войска наших западных союзников освободили в Европе гораздо большие территории, чем Красная Армия. При этом их потери в 1945 году составили 70 тысяч человек. Потери же Красной Армии в том же году составили 800 тысяч человек. Историк пишет «Да, конечно, три четверти немецкой армии были на Восточном фронте; да, конечно, в апреле 45-го на Западном фронте немецкие солдаты толпами сдавались в плен. С этим никто и не спорит – вопрос в другом: ПОЧЕМУ солдаты вермахта десятками тысяч сдавались в плен на Западе и сражались до последнего патрона и последней капли крови на Востоке?.. 800 тысяч погибших – это „цена освободительной миссии“? Или плата за изощренные геополитические игры Сталина?»

 

Ответ Солонина на этот вопрос недвусмыслен. Он даже ставит под сомнение правомерность оценки действий Красной Армии на последнем этапе войны как «освободительной миссии».

 

Главный виновник?

 

Но, если послушать некоторых авторов, например, завсегдатая страниц небезызвестной газеты «Heimat» Александра Приба, главным виновником творившихся над немецким населением зверств был совсем не Сталин, а… Илья Эренбург. К сожалению, пусть не в такой крайней форме, дань инвективам в адрес Эренбурга отдали и более приличные люди. Одним из них был и немецкий историк Иоахим Гофман.

 

Я уже писал выше, что с некоторыми его оценками нельзя согласиться. Он всячески пытается приуменьшить преступления, совершенные немецкой стороной. В частности, он полностью отрицает причастность к акциям против гражданского населения вермахта. Да, вермахт, вероятно, менее причастен к ним, чем впоследствии Красная Армия, но полностью отрицать эту его вину просто несерьезно. Он признает, что «в отношении еврейского населения были совершены чудовищные зверства», но пытается приуменьшить число жертв этих зверств. Справедливо отклоняя названное советской следственной комиссией число жертв Аушвица (Освенцима) в 4 млн., он сам называет цифры 631 000 – 711 000. Общепринятая цифра – 1,5 млн.

 

Как это часто бывает, стремление приуменьшить число жертв Холокоста сочетается у него с преувеличением роли евреев в преступлениях большевиков. Так, он пишет, что «Троцкий вместе с Лениным отдал приказ» об убийстве царской семьи, хотя точно известно, что Троцкий никакого отношения к этому не имел. Он не стесняется повторить сфабрикованный антисемитами слух о том, что Берия был «евреем по рождению», а также зачисляет в евреи командующего 3-м Белорусским фронтом генерала армии Ивана Даниловича Черняховского, который действительно «нес ответственность за зверства в отношении гражданского населения и военнопленных в Восточной Пруссии». Гофман тут же оговаривается: «Отсюда никак нельзя сделать заключение об ответственности еврейского народа как такового за преступления, совершенные большевизмом. За совершённые зверства всегда несут ответственность не народы, а только отдельные лица». Но зачем тогда было огород городить? Это обычный прием всех антисемитов.

 

А вот как Гофман объясняет расстрел евреев в Бабьем Яре: «Красная Армия.. подготовила в Киеве взрывы и поджоги, которые после занятия города вызвали значительные потери, в т. ч. среди украинского населения, и сильные материальные разрушения. В качестве возмездия за эти тревожные события зондеркоманда 4а оперативной группы С расстреляла 29 и 30 сентября 1941 г. 33 771 непричастного еврейского жителя». Вот не было бы этих взрывов, и киевские евреи благополучно дождались бы окончания войны. Ну, как это было во всех других местах, где Красная Армия не подготовила взрывов и поджогов. Поражает примитивность этих попыток хоть как-то смягчить вину немецкой стороны за уничтожение еврейского населения…

 

Прежде чем приступить к рассмотрению вины Эренбурга, я должен защитить от немецкого историка товарища Сталина. Кстати, защищать его мне приходится уже второй раз. Первый раз я встал на защиту генералиссимуса в №9/2009 г. «Рубежа» – от усердных не по разуму сталинистов вроде Владимира Карпова, которые приписали ему попытку заключить с Гитлером сепаратное соглашение в начале 1942 года. И вот опять приходится. Как гласит древнегреческая пословица, «Сталин мне не друг, но истина дороже».

 

Гофман считает, что Гитлер вынужден был начать войну против Советского Союза, иначе Сталин опередил бы его. Что ж, к этому склоняются ныне и многие российские историки. Но вот когда он пишет, что в противном случае «Сталин мог повести запланированную им истребительную войну» против Германии – это уже клевета на нашего вождя. Не планировал он истребления немецкого народа, и первое доказательство тому – не стал же он в 1945 году истреблять все население Восточной Пруссии. А 20% погибших – так это у них, вождей, просто норма отходов. А в целом большевики стремятся не к истреблению, а к перековке народов, естественно, на свой большевистский лад. Чем Сталин усердно и занимался после 1945 года в ГДР и всей Восточной Европе.

 

Другое дело – Гитлер, который еще в 1923 году записал в своем программном труде «Mein Kampf»: «Ныне я уверен, что действую вполне в духе творца всемогущего: борясь за уничтожение еврейства, я борюсь за дело Божье». Эта мысль в разной форме повторяется у него неоднократно. Гофман уверяет нас: «Немецкий народ отказался бы повиноваться Гитлеру, узнав об убийстве евреев». Пусть не весь народ, но просвещенная часть читала труд своего фюрера? А вот Гофман сам приводит «принцип, выдвинутый Гитлером в его речи перед военным командованием 30 марта 1941 г: „Мы должны отойти от позиции солдатского товарищества. Коммунист не является товарищем ни до, ни после. Речь идет об истребительной войне“». Так кто же проповедовал истребительную войну?

 

Или вот еще за что Гофман порицает советскую сторону за то, что имело место «практически с первого дня войны систематическое подстрекательство военнослужащих Красной Армии, разжигание дьявольского чувства ненависти к солдатам вторгающихся вражеских войск». Но как может быть иначе, если объявлена «истребительная война»? И Гофман был военным историком, неужели он не знал, что в любой войне каждая из сторон стремится демонизировать противника?

 

Теперь перейдем к Эренбургу. Гофман по нему топчется на протяжении всей книги. Приведу только один пример, где он сравнивает Эренбурга с «издателем антисемитской подстрекательской газеты „Штюрмер“» Юлиусом Штрайхером: «В 1945-46 гг. Штраетная война"ли объявлена ушки Светые, немецкиеографий убитых детей. , кстати, тоже еврея:  мародерства. алями.еоения а.йхер находился среди обвиняемых перед Международным военным трибуналом в Нюрнберге, был признан виновным и приговорен к смерти, поскольку он „в своих речах и статьях неделю за неделей, месяц за месяцем отравлял образ мысли немцев ядом антисемитизма и подстрекал немецкий народ к активному преследованнию евреев“… что же говорить об Эренбурге, который годами „неделю за неделей, месяц за месяцем“, даже день за днем отравлял образ мысли народов Советского Союза ядом антигерманизма и подстрекал к активному преследованию и убийству немцев… он не только ни в чем не уступал Штрайхеру, но своей злобностью, возможно, даже многократно превосходил его».

 

Что это – инфантилизм или намеренное передергивание фактов? Эренбург, когда призывал «Убей немца!», имел в виду немцев, вторгшихся с оружием в руках на его родину. К тому же он, еврей, прекрасно знал о зверствах (их и Гофман не отрицает), которые немцы творили в отношении евреев. Штрайхер же подстрекал немцев к расправам над евреями, когда те ничего плохого немцам не делали. Есть маленькая разница, не правда ли?

 

Тот же Солонин, который крайне резко оценивает зверства советских военнослужащих в отношении гражданского немецкого населения, в упомянутой выше передаче на «Эхе Москвы» говорит: «В любой момент войны призыв „Убей вооруженного немца“ был совершенно нормален. Что мы возьмем статью Эренбурга, что известное стихотворение Симонова, там очень ясно, о ком сказано». То есть, сказано о вооруженном немце. Не мог и не должен был Эренбург в 1941 или 1943 году, призывая «Убей немца!», думать о том, что случится в Восточной Пруссии или Силезии в 1945 году.

 

Солонин, конечно, видел все эти недобросовестные приемы у Гофмана (а я пересказал еще далеко не все), но почему-то постеснялся прямо сказать об этом. Вместо этого он привел отрывок из статьи И. Эренбурга, напечатанной в «Красной Звезде» 14 марта 1945 г.:

 

«Я получил вчера письмо от человека, которого больше нет. На листе бумаги – след крови. Офицер Борис Антонович Курилко погиб на немецкой земле, защищая свободу и честь нашей Родины. Письмо мне переслали его товарищи, и я хочу, чтобы последние слова товарища Курилко дошли до моих читателей, как они дошли до меня. Вот что писал накануне смерти офицер Красной Армии:

„Огонь ненависти поддерживал нас в самые тяжелые дни. Теперь мы в Германии. Немцы думают, что мы будем делать на их земле то, что они делали на нашей. Эти палачи не могут понять величие советского воина. Мы будем суровы, но справедливы, и никогда, никогда наши люди не унизят себя...“

Гордость переполняет мое сердце, когда я держу этот лист бумаги: на нем кровь героя и на нем слова, написанные кровью, высокие, прекрасные слова. Мы побеждаем фашизм не только на поле брани, мы побеждаем его в моральном поединке между злом и добром…

Наша ненависть – высокое чувство, оно требует суда, а не расправы, кары, а не насилия.... Советский воин пришел в Германию не за добычей, не за барахлом, не за наложницами, он пришел в Германию за справедливостью…»

Понятно, что здесь Эренбург выдает желаемое за действительное. Но в другой форме высказать в советской печати осуждение насилия в отношении немецкого населения ему никто бы не позволил.


«Русская Германия» в №18/2005 г. в статье
«Неизвестный Эренбург» писала, что нацисты и неонацисты до сих пор с именем Эренбурга «связывают призыв к красноармейцам насиловать немецких женщин: „Насилием сломите расовое высокомерие германских женщин!  Берите их как законную добычу!“» Но далее в статье говорится: «Однако результат исследований архивов, проведенных Мюнхенским институтом современной истории, показали, что эта фраза, которую распространили через приказы вермахта, принадлежит совсем не Эренбургу. Скорее, речь идет о фальшивке нацистской пропаганды».

 

В статье также сообщалось, что «в начале 1945 года он посетил соединения Красной Армии в Восточной Пруссии и при этом узнал о преступлениях советских солдат в отношении гражданских лиц. Он сам увидел страдания немецкого населения. По возвращении в Москву он пожаловался высокопоставленным офицерам на „плохую политическую подготовку“ Красной Армии. Его критика не осталась незамеченной…» Советская пропагандистская машина нашла «остроумный» способ отомстить писателю за критику: 14 апреля 1945 года в «Правде» появилась статья, в которой Эренбург был представлен ненавистником немцев. Его названная выше статья в «Красной Звезде» при этом начисто игнорировалась. Подписана статья в «Правде» была руководителем отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС Г. Ф. Александровым, но знающие люди говорили, что в ее стиле чувствуется рука Сталина. Почему бы не свалить хотя бы часть вины за насилие над немцами на писателя-еврея?

 

Славу ненавистника немцев Эренбургу совместными усилиями создали обе пропагандистские машины: советская и нацистская. Почему этот миф поддерживают современные немецкие неонацисты и ревизионисты, понятно: если еврей Эренбург разжигал ненависть к мирному немецкому населению среди красноармейцев, если 3-м Белорусским фронтом, в полосе которого совершались самые зверские преступления против этого населения, командовал «еврей» Черняховский, то на этом фоне немного блекнут немецкие преступления против мирного еврейского населения. Поддерживают этот миф и российские сталинисты, что тоже понятно: по совместительству они все антисемиты, а главное, они таким образом пытаются обелить своего усатого кумира.

 

Книга Иоахима Гофмана «Сталинская истребительная война» закрыла важный пробел в истории германо-советской войны. Очень жаль, что историк не избежал искушения антисемитскими мифами.

 

Заключение

 

Владимир Абаринов в цитированной выше статье «В проклятой стороне» отметил: «Очевидцы с изумлением свидетельствуют, что в роли защитников чаще других выступали солдаты-евреи». Речь о защитниках немецкого населения от насилия со стороны красноармейцев. Стоит вспомнить, что Лев Копелев, чьи заслуги в этом деле признает даже махрово антисемитская «Heimat», был евреем. В апреле 1945 года он был арестован, и вот строки из предъявленного ему обвинения:

 

«Вы обвиняетесь в том, что в момент решительных боев, когда наши войска вступали на территорию Германии, вы занялись пропагандой буржуазного гуманизма, жалости к противнику, что, получив боевое задание провести разведку морально-политической обстановки в Восточной Пруссии, изучить возможную деятельность фашистского подполья, вы взамен этого занялись спасением немцев, ослабляли моральный уровень наших войск, агитировали против мести и ненависти – священной ненависти к врагу. И все это было у вас не случайными ошибками, что видно из фактов, ранее имевших место... Вы позволяли себе на собраниях и в разговорах с товарищами в недопустимой форме критиковать командование, нашу печать... вы допускали такие высказывания, которые в условиях войны, фронта, нужно расценивать как деморализующие, подрывающие боевой дух...»

 

Кстати, это обвинение служит еще одним косвенным доказательством того, что вакханалия зверств в отношении немецкого населения была организована сверху. И еще обратите внимание на то, что  советская власть в одни и те же апрельские дни могла, не смущаясь, обвинять Эренбурга и Копелева в прямо противоположных деяниях.

 

В декабрьском номере «Еврейской газеты» была опубликована статья Виталия Ильевича «Еврейский Дон-Кихот» – о видном советском генетике Владимире Эфраимсоне, ставшим прототипом одного из главных героев романа Людмилы Улицкой «Казус Кукотского». Понятное дело, этот «Дон-Кихот» не мог не воевать с лысенковщиной, за что изгонялся с работы и отсидел пару сроков. Прошел войну от звонка до звонка, был награжден двумя орденами Отечественной войны, орденом Красного знамени, медалями. А второй, шестилетний, срок получил, в том числе, за «клевету на Красную Армию: в конце войны подал рапорт на имя командования советских оккупационных войск в Германии о недопустимости эксцессов со стороны советских военнослужащих по отношению к немецкому населению».

 

Да и мы в «Рубеже» (№ 5 за 2006 г.) писали о Цфане Дунаевском, спасшем в 1945 году в Кёнигсберге от пьяного сержанта-насильника 14-15-летнюю немецкую девочку.

 

Все это не случайно. У евреев, у которых в исторической памяти отложились воспоминания о многочисленных погромах, выработалась обостренная чувствительность к подобным явлениям, кого бы они не касались. Вспомним также русских людей, которые остро реагировали на зверства в отношении немецкого населения – Леонида Рабичева, Николая Никулина. Это тоже были люди с обостренной совестью и, не в последнюю очередь, с определенным интеллектуальным уровнем…

 

Оба – и Рабичев, и Никулин – видели, что творили немецкие оккупанты на нашей земле. И все равно они не могли оправдать советские зверства в отношении немцев.

 

Рабичев так объясняет, почему через 60 лет после войны он взялся писать свои воспоминания о ней, в том числе о том, что на его глазах происходило в Восточной Пруссии: «…с этим, как с раскулачиванием тридцатых годов, как с Гулагом, как с гибелью десятков миллионов безвинных людей, как с оккупацией в 1939 году Польши – нельзя достойно жить, без этого покаяния нельзя достойно уйти из жизни. Я был командиром взвода, меня тошнило, смотрел как бы со стороны, но мои солдаты стояли в этих жутких преступных очередях, смеялись, когда надо было сгорать от стыда, и по существу совершали преступления против человечества».

 

С теми же чувствами писал свои воспоминания и Никулин.

 

Но есть в России категория «патриотов», которая по любому поводу такого рода начинает вопить: «Нас пытаются лишить нашей Великой Победы! Нам не в чем каяться!» Солонин сообщает, что в 2008 г. издательство «Яуза-ЭКСМО» выпустило в свет сборник статей под названием «Нам не за что каяться!» и говорит по этому поводу: «Ошеломляющий призыв для страны, население которой на три четверти считает себя православным».

 

Часто в материалах, с которыми я работал по данной теме, встречались такие суждения:

 

Геннадий Бордюгов, историк: «Это проблема человеческой природы и проблема войны, человека на войне».

Виктор Литовкин, журналист: «Грабеж и насилие – есть следствие любой войны».

Николай Никулин (после увиденного и пережитого в Восточной Пруссии): «Каждая война приводит к аналогичным результатам – это ее природа».

 

Государство Израиль за 62 года своего существования участвовало во многих войнах. Ни в одной из них не зафиксировано ни единого случая изнасилования арабских женщин, ни единого случая мародерства. Помню «возмущение» французского журналиста, бывшего наблюдателем на одной из этих войн: «Что это за армия – ни одного изнасилования!»

 

Но нет, кажется, другой армии в мире, на которую сыпалось бы столько проклятий, сколько их сыплется на «израильскую военщину»…

 

Я ничего не забыл. Вся моя родня по отцовской линии – дедушка, бабушка, три тетки с выводками детей, моих двоюродных братьев и сестер – погибли от рук «немецко-фашистских оккупантов». В нашей большой семье все взрослые мужчины, кроме одного, погибли на фронтах той войны.

 

Я не забыл и о том, что в Восточной Пруссии, в городке Пальмникен, еще в ночь с 30 на 31 января 1945 года было расстреляно, по разным сведениям, от 7 до 10 тысяч еврейских женщин, узниц концлагеря Штутгоф. Но все это не могло быть оправданием убийства немецких женщин и детей на другом конце той же Восточной Пруссии, куда к тому времени уже вступили части Красной Армии. Одним преступлением нельзя оправдать другое…

 

Закончить свое затянувшееся повествование я хочу словами Марка Солонина, кстати, тоже еврея: «Предумышленные зверские убийства женщин и детей не могут иметь никаких оправданий. Никаких. Здесь нет темы для дискуссии. Нормальные люди меня поймут. Одичавших мне не переубедить». Одним преступлением нельзя оправдать другое…

 

Израиль ЗАЙДМАН