Литературная страница

ПОЛНЫЙ ШАЛОМ

Врожденное косоглазие

Любовь – это хорошо. И доброта – хорошо. А ненависть и злость – плохо... Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы раз и навсегда усвоить эти сентенции. Даже хрестоматийное стихотворение Маяковского про несчастного кроху-сына, который пристает к отцу с дебильными вопросами, вспоминать необязательно. Мы прекрасно запомнили с детства, «что такое хорошо и что такое плохо». Нельзя сказать, что эти знания пошли нам на пользу: слишком часто приходилось сталкиваться с тем, что официально провозглашенное добро, растиражированная лозунгами и плакатами любовь оказывались на деле злом и ненавистью. И наоборот, «скрежещущие в бессильной злобе» отщепенцы, враги всего святого и чистого, представали (хорошо, если не «посмертно») проповедниками любви и добра. Зло и добро, любовь и ненависть. Эти понятия постоянно играли на наших глазах в перевертыши. Неудивительно, что многие из нас от этого окончательно окосели. Вот уж воистину «от любви до ненависти один шаг».
 

Россией всегда правила и продолжает править большая ненависть. Ненависть бедного к богатому. Ненависть бездельника к работнику. Ненависть к хозяину. Ненависть к рабу. Ненависть к начальнику. Ненависть к иноверцу. По большому счету большевистский переворот объясняется в первую очередь именно ненавистью. До зуда в ладонях, до умопомрачения хотелось поднять на вилы «помещичью и дворянскую сволочь», сбросить с колоколен жирных, наглых попов, «пустить кровь» всем этим «паразитам на теле трудового народа»... Что и было, с присущим России размахом, осуществлено. И, естественно, объявлено любовью к человеку.

Это – традиция. Традиция извращений и смешения понятий. Не с большевиков это началось. До сих пор особой любовью в народе пользуются именно кровавые убийцы, сидевшие на троне государства: Иван Грозный – садист, окруженный гестаповцами своего времени – опричниками, Петр Первый – жестокий деспот и палач... Так что портреты Сталина, плывущие над колоннами замордованного и окосевшего народа, не могут вызывать удивления.

Есть и еще один, весьма специфический для России фактор, порождающий ненависть: богатый человек в России никогда не умел себя вести умно. Достойно. Тактично. Дальновидно. Он, как правило, был хамом и наглецом, унижающим достоинство окружающих. Помещики и купцы, офицерье и чиновники, банкиры и попы – вся эта тупая свора, блестяще описанная могучим талантом Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Грибоедова, демонстрировала свое благополучие голодной России, низводила людей до состояния скотов, упивалась чувством превосходства, властью и вседозволенностью. Заплатили за это страшную цену – одних развешали на фонарях, других разорвали в клочья, третьих забили в подвалах «великие гуманисты» Дзержинского – преемники опричников... Лишь немногим удалось унести ноги, и уж совсем немногим достойно прожить жизнь в эмиграции...

Прошли десятилетия коммунистического паноптикума. Райкомовско-обкомовский люд привстал со своих кресел, глубоко вздохнул, убрал в сейфы партбилеты и... снова опустился в те же кресла. Это вам не Чехия, где во главе государства встал бывший борец с режимом и правозащитник, не ЮАР, где к власти пришел политзаключенный, это Россия-матушка! Да что там Россия, зараза пропитала соседей из «братских» некогда республик: только Шеварднадзе с Алиевым чего стоят... Поразительно, что даже у бывших диссидентов не хватило духа и мужества объективно оценить происходящее: с благодарностью принял российский паспорт Войнович, обнимается с «демократами» Ростропович... Я преклоняюсь перед Владимиром Буковским, демонстративно отказавшимся от российского гражданства и лишенным за это (в 1996 году!) въездной визы в Россию...

Россия не вышла на новый путь. Она встряхнулась, в очередной раз объявила вчерашнее добро злом и наоборот – и вернулась к старому. И снова прожигает все и вся ненависть. Снова скрежещет зубами народ, мечтая поднять на вилы «новых русских». Снова напоказ жируют воры, гуляют партийные номенклатурщики, разъезжают в кадиллаках окончательно ополоумевшие примадонны местного разлива... А шахтеры, которым нечем кормить детей, испытывают хорошо знакомый их прадедам зуд в ладонях... А врачи и учителя, истинная интеллигенция (не придворная раскормленная кодла, мнящая себя таковой), смотрит на возмущенных работяг с неподдельным сочувствием. Все повторяется! Снова богатый человек в России ведет себя как законченный хам и глупец и ожесточенно пилит сук, на котором сидит. Трепещи, инфантильный Запад! Не всех поднимут на вилы, и чухнут на европейско-американско-израильские просторы новые фамусовы и маниловы, троекуровы и репетиловы, угрюм-бурчеевы и скалозубы.
 

Потому что богатых людей, сделавших деньги своим умом и талантом, людей, подобных Святославу Федорову, – единицы. В основном это воры-чиновники, бывшие фарцовщики, одноклеточные «новые русские» с пальцами «в растопырку»... У одного из немногих талантливых режиссеров прогнившего и умирающего российского кино, Юрия Мамина, в фильме «Окно в Париж» есть прекрасная сцена. Идет по ночной улице человек. Проходит мимо телефонной будки. Неожиданно поворачивается и начинает ее крушить. Срывает аппарат, бьет стекла, опрокидывает будку и начинает в остервенении топтать ее ногами. Оглядывает искореженное железо, удовлетворенно вздыхает и продолжает свой путь... Ненависть нашла выход. Счастье, что пострадала только будка.

Мы, в разное время уехавшие из России, тоже страдаем косоглазием. Вечная игра в перевертыши не прошла для нас бесследно. Мы разучились различать, где добро, а где зло. Где любовь, а где ненависть. Нам до сих пор кажется, что любовь выражается в славословиях, а ненависть – в критике и проявлениях недовольства. Лицемерный холуй зачастую выглядит в наших глазах патриотом. Приспособленец – лояльным гражданином. Мракобес – примерным евреем. Жалкий доброхот – гуманистом. Идиот, ненавидящий русский язык и русскую культуру, – борцом за чистоту нации.

Мы окосели до того, что начинаем всерьез декларировать любовь к животным, единственной мечтой которых является уничтожение нас самих. До какой степени должны были сместиться понятия добра и зла, любви и ненависти, если Шарон, проутюживший танками осиное гнездо Газы, предстает чуть ли не дьяволом в человеческом обличье, а какой-нибудь, извините за выражение, Саид – носителем гуманизма и человеколюбия? До какой шизофрении нужно докатиться, чтобы требовать привлечь к суду солдата, выстрелившего в бешеное животное?

Мы живем в перевернутом мире, в мире, где зло постоянно маскируется под добро, а у добра не хватает ни сил, ни времени сбросить с себя маску зла. Наверное, недалек был от истины прекрасный поэт Саша Черный, когда писал, что «под ненавистью дышит оскорбленная любовь»... Возродилась бы страна Израиль, если бы не ненависть лучших сыновей нашего народа к англичанам? Нет. Останется ли Израиль на карте мира, если мы, вместо того чтобы беспощадно выжигать крысиные норы убийц и фанатиков, будем продолжать юродствовать о «человеколюбии»?

Извращение понятий, нравственное «окосение», которое мы привезли с собой в Израиль, попали на хорошо унавоженную почву Святой земли. Ненависть разъедает общество не хуже, чем в России. Если бы не постоянная угроза со стороны бешеного зверья, до чего бы дошло противостояние сефардов и ашкеназов, религиозных фанатиков и нормальных граждан? Что же касается богатых людей, то они в большинстве своем тоже изо всех сил рубят сук, на котором сидят... Израиль и Россия – уникальные страны. Страны, претендующие на звание цивилизованных, но таковыми не являющиеся. Кричащие о демократии, но ее не имеющие. Одержимые комплексами неполноценности, заставляющими постоянно вещать о собственной исключительности. Позволяющие решать свою судьбу пустобрехам и аферистам. Пропитанные чиновничьим беспределом и коррупцией. А самое главное – с напрочь смещенными понятиями добра и зла. Ненависти и любви. Порядочности и подлости.

Именно это смещение, маниакальное желание называть черное белым, вкупе с дуростью богатых привели царскую Россию к катастрофе, советскую Россию – к крови и грязи и неуклонно ведут новую Россию в старую пропасть... Мы, окосевшие дети страны Советов, не только не вылечились от косоглазия в Израиле, а наоборот, усугубили свое состояние. Мы уже настолько плохо видим, что и видеть-то ничего не хотим. Оно и понятно: хорошо различим только кончик собственного носа. Никакие очки не помогут. Никакие операции не спасут. А казалось бы, так мало нужно сделать: всего лишь научиться любить то, что заслуживает любви, и ненавидеть то, что не заслуживает ничего, кроме ненависти. И не стесняться этого. Прекратить смертельно опасную игру в перевертыши. Отвести глаза от кончика носа и увидеть, что на нашем пути стоит масса телефонных будок, достойных самого пристального внимания.

Мы с тобой два берега

Хочу предложить вашему вниманию сценку, свидетелем которой я недавно оказался. Через несколько рядов впереди меня в автобусе сидела симпатичная девушка. А сразу за ней какой-то ивритоязычный человек. Я невольно оказался свидетелем их разговора, который происходил на иврите.  

– Госпожа, передай, пожалуйста, шоферу деньги...
– Господин, возьми свой билет.
– Спасибо. Что ты делаешь сегодня вечером?
– Так уже вечер.
– Тогда ночью?
– Ночью я ухаживаю за лежачей старушкой.
– А утром?
– Работаю.
– Что, извиняюсь, изготовляешь?
– Мацу для Песаха.
– Ты олимка? Угадал?
– Как ты угадал? По кофточке? По акценту?
– Нет, видок у тебя классный и иврит неплохой. У меня на вас, на русских, чутье.
– Плохо пахну, что ли?
– Боже сохрани! Благоухаешь, как персик. Разреши представиться – Шимон.
– Как собаку...
– Что?
– Нюся.
– Я эту страну строил. В одной руке автомат, в другой – лопата. Для таких, как вы. Чтобы вы понаехали и от счастья тут полопались.
– Цель достигнута. Лично я уже почти лопнула... Кстати, как это ты ее строил? Ты ведь еще молодой... Впрочем, неважно. Живешь, конечно, на вилле?
– Угадала, умница. Дом у меня огромный, тебе, несчастная, такой и не снился, за полдня не обойдешь. На работу почти не хожу, у меня квиют по гроб. Я сдохну – мне все равно будут деньги платить. Я каждый шабат на Майами летаю. Да. По Африке с ружьишком гуляю. Тоже поднадоело. Если ботинки порвались, лечу их чинить прямо в Лондон.
– А я, когда туфли дырявятся, новые покупаю.
– Это от порочной русской ментальности. Вы, русские, нищие духом и телом. Ни черта делать не умеете. Ни судиться, ни партию делать, ни государственные деньги тырить. Смотреть на вас, недоделанных, тошно. Я бы всех русских перестрелял, как китайцы воробьев.
– Сука ты. Из-за таких, как ты, русские израильтян ненавидят. И наоборот.
– Да? Я виноват? Не бойся. Лично тебя не трону. Очень ты мне приглянулась. Как вошел в этот гребаный автобус – сразу понял: вот сидит моя будущая жена.
– Не врешь? Правда я тебе глянулась?
– Давай сегодня ночью порепетируем, а через неделю – под хупу. И на Канары в свадебное путешествие.
– Почему ты меня не спрашиваешь, нравишься ли мне ты?
– Ясно, что нравлюсь. Какая русская не мечтает о сабре? Каждая! А везет единицам. Ты, красотка, в этом автобусе взяла счастливый билетик. Подфартило тебе. Могла бы на другом автобусе поехать и печь мацу всю оставшуюся жизнь.
– Поцелуй меня.
– Чмок...
– Конечно, израильтяне целуются куда лучше наших. Анекдот хочешь?
– Давай.
– Знаешь, почему израильтянки всегда автомобили бьют, когда паркуются?
– Нет...
– Потому, что им всю жизнь объясняют, что (показывает кончик мизинца) это и есть двадцать сантиметров.
– Глупо. И некрасиво.
– Да уж... Не обижайся. Я, если честно, сама русских не люблю. Воруют и попадаются. Не то что ваши... Вот когда поженимся, сразу возьму себе домработницу. Марокканку. Ты сам-то не марокканец?.. Жаль. Я б тебе... Можно я уже сегодня на работу не пойду?
– Конечно! С работой завязано. Будешь у меня дома как кукла сидеть.
– У тебя нет мобильника? Я хочу маме в Винницу позвонить, пусть за меня порадуется.
– Мобильник мой в починке. Что-то с проводом... Отвез в Стокгольм, прямо на фирму. Ну чего тянуть?.. Поехали к тебе?
– Давай лучше к тебе. Я хочу виллу посмотреть и сообразить, куда мне свой стул складной поставить. Я тут, в Израиле, стул приобрела, на платежи.
– Ко мне нельзя. Вилла на ремонте. Подстраиваю третий бассейн.
– Зачем три? Это сколько же воды израсходуется?!
– Не смеши. Деньги для меня пшик. Я даже туалетную бумагу не на рынке, а в маколете покупаю. Вам, нищим, этого не понять.
– А где твоя машина? Разве такие, как ты, на автобусах ездят?
– Машина в покраске. Купил белый «Мерседес», оказался марким. Перегнал в Германию перекрашивать в малиновый.
– У меня дыхание перехватывает.
– Ну все, Нюся, поехали к тебе.
– Подожди. Все-таки брак – серьезное дело. На всю жизнь. Вот ответь, какие у тебя политические взгляды?
– Мои взгляды простые. Всех удавить.
– Русских?
– Не только. Русских в первую очередь, потом арабов, потом левых, потом религиозных, потом правых, гомиков, наркоманов...
– А кто же останется?
– Еще забыл друзов и бедуинов. Их тоже ликвидировать.
– Так мы с тобой только вдвоем останемся.
– И я говорю: давай скорее к тебе, не могу больше терпеть. Сгораю от страсти. Но если ты во мне разочаровалась, не смею задерживать, пока... Я выхожу. Не при моих деньгах на автобусном билете экономить. У меня вообще картисия.
– Нет, нет, не выходи! Я тоже, тоже тайком мечтаю всех поубивать. Мне ведь Израиль очень нравится. Природа красивая и климат неплохой, а вот от людей одно говно исходит. Мы с тобой имеем одни и те же взгляды.
– (Вдруг поет по-русски) «Мы с тобой два берега у одной реки...»
– Ой! Ты откуда эту нашу песню знаешь?
– По радио РЭКА слышал.
– А как ты наше радио слушаешь? Оно же по-русски?
– Мне мой слуга переводит. Я частенько лежу возле бассейна, ем икру с маслом, один слуга от меня мух отгоняет, а второй передачи РЭКА переводит.
-– У тебя двое слуг?
– Трое! Третьего я посылаю в «Битуах леуми» за моим пособием отмечаться. Это вы, бедолаги, сами ходите отмечаться, а у нас, у богатых, слуги бегают. Сколько до тебя еще остановок?
– Шесть. Слушай, а кого мы на свадьбу позовем?
– Клинтона надо позвать, а то обидится, Рузвельта...
– Так он вроде помер давно.
– Пусть вдова подваливает, хоть немного утешится... Рокфеллеров целая орава припрется. Ну и конечно, придурка Майкла Джексона позовем, пусть попляшет.
– Ты и с ним знаком??
– Ха!.. Я помню, Ельцину позвонил и говорю: «Завязывай, козел, войну в Чечне!» Он перепугался и отдал приказ кончать пулять. Я и «Бурю в пустыне» загасил. Наорал на Клинтона, как на щенка... Он стал выкручиваться, вилять, но куда деваться...
– Боже мой! Слушай, Шимон, может, ты и певицу Наташу Королеву знаешь? Я до ужаса мечтаю с ней живой познакомиться.
– Кто это? Как? Русалочка? Не смеши меня... Я на днях в Копенгагене у одной русалочки голову оторвал для своей коллекции. Так что я тебе твою хоть живую, хоть дохлую привезу. Будет сортир в гараже мыть.
– У нас на вилле в гараже туалет?
– Конечно. Туалет, ванна и это... как его... биде. Ведь когда пару часов под машиной проваляешься, глушитель подкрепишь, надо же освежиться.
– Ой, нет, не надо Королеву, я тебя к ней ревновать стану. Пусть у нас санузел в гараже Зыкина моет или, еще лучше, Чубайс.
– Как захочешь, так и будет. Нюся, а давай до тебя не кондыбать. Тут парк рядом... На природе любовь слаще. Мы, сабры, привыкли вас, олимок, на траве...
– Ни за что. Ты сам меня потом уважать не будешь. Потом я же уже не олимка, я почти сабра. Сними номер в «Хилтоне», моя подруга один раз ночевала с саброй в таком номере. Обалдела от кайфа, ванну полную горячей воды напустила, чуть не утопла. Давай в отель?
– У меня с собой денег наличных нет.
– Можно карточкой заплатить. Карточка у тебя есть?
– Неужели нет? У меня бриллиантовая «Виза». Только сейчас тоже в ремонте. Пару бриллиантов отвалилось, отдал приклеить. Кстати, поиздержался я, если у тебя наличные имеются, одолжи мне, завтра верну.
– Мне как раз за уборку сегодня заплатили. Удачно получилось. На, возьми.
– Вот спасибо. Я отдам, ты не волнуйся.
– Чего мне волноваться, мы же почти семья. Деньги общие будут?
– Общие. Только я не люблю, когда транжирят. У меня нервы не выдерживают, когда баба по магазинам шатается. У вас, у русских, удержу нет.
– Я здесь привыкла каждый шекель беречь. Я иной раз за день один фалафель съедаю и банкой «колы» запиваю.
– «Колу» в банках даже моя подружка Сарка Нетаниягу себе не позволяет. Из крана будешь пить... Короче, я устал. Сколько до тебя еще остановок?
– Две.
– Не могу больше. Или сейчас сходим и идем в парк, или до завтра.
– Мне нравится, что ты такой темпераментный. Ну ладно, пошли в парк. А ты точно на мне женишься?
– Женюсь, раз обещал. Это русские баб дурят, а мы, сабры, слово держим. У тебя мамаша еврейка?
– Еврейка.
– Документ есть?
– Мама есть, жива, слава Богу.
– Лучше бы документ был, а мамы не было.
– Типун тебе на язык. Кстати, моя мама с нами на вилле жить будет? Я ее из Винницы выпишу.
– И мама, и папа, и тетя. Поднимайся, нам выходить.

Автобус остановился. Но не успела счастливая пара подняться с мест, как по проходу к ним метнулась только что вошедшая в салон женщина и с ходу залепила обладателю виллы оплеуху...

– Попался, образина! Мамзер поганый! Идиот! Сперматозавр чертов! Он тебе, дуре, голову морочит! Как эта алия началась, совсем сбрендил – ночь отдежурит и, вместо того чтобы домой идти, бегает девок ловит, скотина! Про виллу с сортиром уже врал? Про то, как на Клинтона орал, уже рассказывал?
– Да...
– Сволочь... Русский стал учить: желаю, говорит, способствовать абсорбции, импотент чертов! Радио повадился на русском слушать: сидит, обезьяна, языком цокает... Вылезай, гадина! Ты бы лучше думал, как минус в банке закрыть! Шестой год как без машины живем – все алия проклятая...

Вот, собственно, и все. Самое удивительное, что девушка не выглядела ни подавленной, ни расстроенной. Улыбаясь, она глядела в окно на своего несостоявшегося возлюбленного и приговаривала: «Ух ты... Ух ты... Как она его по морде... Надо же...» На следующей остановке она вышла, и я пошел за ней: в конце концов, я правда знаком с Наташей Королевой... Она подошла к гаражу и, достав ключи, открыла дверцу новенького «Ровера». Машина заорала, и к ее хозяйке бросился механик в комбинезоне, на ходу что-то объясняя. А я в глубокой задумчивости побрел прочь.