Художник

Третья жизнь Давида Кругмана

Беседа с художником из Фюрта

Давид Кругман – известный художник из Фюрта – считает, что он проживает сейчас третью свою жизнь, наиболее счастливую, максимально наполненную творческими исканиями и находками.

Первая жизнь – розовая, лет примерно до 25-28 – это спорт, азартный волейбол, где со своим не очень высоким ростом он пробился в команду мастеров; это непростая, но закалившая его служба на Балтийском флоте, на эсминце с пророческим именем «Одаренный»; это бесшабашная молодость, восхищенные взгляды девушек, поиски своего предназначения в жизни; это, наконец, учеба по призванию – «на художника» – в знаменитой «Мухинке» – ленинградском Высшем художественно-промышленном училище имени Веры Мухиной, – одном из лучших в мире учебных заведений такого типа. Ныне ему вернули прежнее, дореволюционное имя, и оно называется теперь Художественно-промышленнная академия имени Штиглица.

Вторая жизнь – черно-белая – почти 20 лет работы в Киргизии, когда все силы пришлось тратить на жестокую, иссушающую борьбу с невежеством, завистью, подлостью, предательством – то есть, с  системой. Когда постоянно приходилось противостоять идеологическим и партийным догмам. Когда каждый божий день приходилось идти в бой за право художника быть самим собой, иметь свое лицо, за право на поиск, эксперимент, художественное дерзновение...

И все же он вышел победителем из той битвы, ему удалось совершить в Киргизии маленькую культурную революцию и хоть немного, но осушить серое болото местной жизни. Достаточно сказать, что, несмотря на отчаянное сопротивление местной художественной элиты и руководства Союза художников, беспартийный художник и еврей Кругман был назначен главным художником столицы Киргизии – города Фрунзе. И те несколько лет, что он занимал эту должность, оказались самыми плодотворными, самыми яркими в архитектурно-художественной истории города!

И, наконец, нынешняя – третья жизнь Давида Кругмана – многоцветная, яркая, наполненная трудной, но радостной творческой работой, волнующим вживанием в художественную культуру Европы, давно им лелеемым погружением в многообразный мир современных тенденций и направлений живописного искусства.

В течение большой своей  жизни – в конце января Давиду исполнится 75 лет (с чем мы его и поздравляем и, как говорится, до ста двадцати!) – он немало размышлял и о природе творчества, и о месте художника в обществе, о судьбах культуры, о традиции и новаторстве в искусстве и о многом другом.

Сегодня Давид Кругман делится некоторыми мыслями со своим старым другом, живущем в Израиле журналистом Александром Баршаем.

О ТВОРЧЕСТВЕ

– Помнишь, у Алисы Фрейндлих однажды спросили: «Что такое творчество?». Она ответила так: «Творчество для меня – это когда иголка с белой ниткой проходит сквозь мое сердце и выходит оттуда красной!».

– То, что творческий процесс – дело очень и очень непростое, требующее сосредоточения всех внутренних возможностей – это так. Самый сложный момент в этом процессе – выработка концепции, определенной идеи. Творчество не укладывается в определенные правила, творчество – это исследование, импровизация и эксперимент. Если хочешь, это открытие...

Сейчас я готовлюсь к персональной выставке, которая будет проходить в Нюрнберге. На выставке будут представлены новые работы, посвященные моим любимым выдающимся художникам ХХ-го века – Пикассо, Модильяни, Шагалу, Жан Дебуфету, Миро. Это пять работ из десяти в задуманной мною серии. Для меня это нечто новое. Идея вынашивалась несколько лет. Главная задача – показать моих любимых мастеров с позиции сегодняшнего времени. Теперь, когда идея-концепция окончательно выкристаллизовалась, я взял холст, краски, песок и, определив пластический ход, взялся за изготовление картины. Это сложная, смешанная техника. Сам процесс изготовления картины очень для меня эмоциональный, волнующий. Картина Шагала большая по формату – 130 на 130 сантиметров. Я впервые обращаюсь к  холсту такого большого размера. 

– Ты знаешь, я ведь этой весной был у Рудольфа Баршая, дирижера знаменитого и своего родственника, к сожалению, недавно скончавшегося.  Так он мне говорил, что Шостакович требовал от своих учеников сочинять музыку, не подходя к роялю, без инструмента, без нот и карандаша, а только в голове, только внутри себя. Это было и требование Баха к своим сыновьям! Я даже удивился: как это можно сочинять музыку без инструмента? Но, оказывается, и картины так создаются. 

– Конечно. Ведь живопись – та же музыка. Помнишь, как ты однажды довольно удачно сравнил мои работы с джазом. Картина – это твое внутренне состояние, твой внутренний проект. Ты вынашиваешь ее, как ребенка. Ты живешь ею, радуешься, мучаешься. Всё твое нутро, весь организм этому подчинен.

Сейчас я занялся новым для себя делом, по существу, экспериментом. Используя ассоциативные впечатления от живописи того или иного любимого художника, в данном случае – Шагала, я создаю свою картину. Что-то подобное, но совсем в другой манере, в стиле поп-арт, больше пародируя своих коллег, делал знаменитый американский художник Рой Лихтенштейн, его работы есть во многих американских и европейских музеях. Про его метод писали так: «Пересаживая» шедевры мирового искусства на новую почву, Лихтенштейн в шутливой манере помогает их лучше понять, сделать их более доступными и для людей, не слишком разбирающихся в искусстве. При этом самого себя художник старается не выпячивать, предпочитает оставаться „в тени“».

У меня немножко другое: я не стремлюсь выпячивать себя, но и в тени оставаться не собираюсь – это моя работа, я выражаю свое собственное отношение к великому предшественнику, но, прежде всего, я выражаю себя самого.

– Кстати, очень интересная тема – самовыражение. Что это такое в искусстве, по-твоему?

– Слово «самовыражение» часто звучит в устах художника. Помню, уважаемые члены Союза советских художников любили высказываться в том смысле, что в каждой своей картине  (неважно, что это – пейзаж, натюрморт, портрет, тематическая картина) они-де самовыражаются. И это был самообман. «Самовыражение» такого художника заключалось в его ремесле, в его композиции и пластических средствах, то есть в том, чему его научили в академиях. Подлинное же самовыражение – это сама сущность творца, его честность и принципиальность, его видение мира. А краски и другие материалы, как пластические средства являются только способом воплощения этой сущности. Многие художники, в общем-то, повторяли своих учителей, мастеров добротной советской художественной школы. О настоящем самовыражении речь не шла.

– Но мне кажется, мера самовыражения зависит от масштаба и содержания личности, от меры таланта, от внутренней свободы и независимости, темперамента художника.

– Все правильно. Но вот как раз внутренней свободы, независимости у большинства советских художников, увы, и не было, это вытравливалось с первых же классов художественной школы и до последнего курса института или академии. И это даже не столько вина, сколько беда очень многих талантливых людей. 

– Подожди. Возьмем, к примеру, того же Шостаковича. Он выражал себя или нет? Ведь он жил в этой системе от и до, он родился в ней и умер. А разве он не выразил полностью самого себя, да еще с огромной мощью и силой?

– Он как раз и был той свободной личностью, которая возникла на послереволюционном буме. 20-е годы – это был культурный взрыв, как в изобразительном искусстве, так и в литературе, кинематографе, театре, музыке. Мы знаем о судьбах многих художников, таких, к примеру, как замечательный Дейнека, которые, будучи в 20-30-е годы свободными, создавшими лучшие свои работы, позже были вынуждены уйти во внутреннюю эмиграцию. Даже Шостакович – гениальный композитор, в тех условиях не всегда мог быть полностью свободным, творчески независимым.

Но сейчас мы говорим о подавляющем большинстве советских мастеров, которые вольно или невольно, но исповедовали единственный творческий метод – так называемый социалистический реализм, остальные методы и манеры были просто запрещены! Им жили, его впитывали с молоком матери несколько поколений советских художников. И это не могло не отложиться в их генетической программе. Не потому ли сейчас очень легко узнать художника из постсоветского пространства, как бы он ни старался быть современным, как бы ни хотелось ему уйти, оторваться от советской художественной школы и интегрироваться в современную западную культуру. Мало кому это удается, к сожалению.

– А тебе удалось, как ты думаешь?

– Хороший вопрос! В моем понимании, интеграция нужна не только художнику. Знаю точно, настоящий успех приходит лишь тогда, когда ты становишься частью той культуры, в которой живешь. Можно оставаться и «русским» художником в Европе, но это уже больше из области экзотики. Сам процесс интеграции очень и очень сложен, не все наши бывшие соотечественники видят и понимают серьезность этой проблемы, а иным это просто не нужно. С первых шагов в Германии я понял свою задачу. Скорей всего, полностью интегрироваться не удастся, для этого, как минимум, нужно здесь родиться. Но работу над собой провожу огромную. Результат, по-моему, очевиден: я востребован, о чем говорит достаточно большое количество моих выставок  как в Германии – в Берлине, Мюнхене, Франкфурте, Нюрнберге, других городах, – так и за ее пределами – в Австрии, Америке, Италии, Швейцарии.

Говоря об интеграции, очень важно заметить следующее: живя за «железным занавесом», мы не имели никакой информации о том, что делают наши коллеги за рубежом. Мне казалось, что в родном Отечестве я был авангардистом. Не без влияния, можно сказать, диссидентских  семинаров, проходивших в «Сенеже» – творческой базе Союза художников под Москвой. А, приехав в Германию, понял, что мне были неизвестны многие современные направлениия и тенденции творчества. Пришлось много работать над собой. Для меня важно быть и оставаться современным художником.

– То есть, ты считаешь, что художник должен следовать тенденциям развития искусства, следить за модой, работать в ее русле. Правильно ли это? Как ты сам, кстати, относишься к моде?

– Блестяще, прекрасно отношусь. Без моды нет движения в искусстве. Мода – огромный фактор творчества. Художник должен все время меняться, находить новые пластические средства. Жизнь заставляет художника крутиться, вертеться и все время предлагать себя в новом качестве. Если ты не будешь меняться, искать новое, к тебе пропадает интерес зрительский. Это в СССР мода была ругательным словом. Я вспоминаю слова Иосифа Виссарионовича: мода советскому человеку не нужна! Как не нужна ему и реклама. Бред собачий! Понятно, что такой подход надолго затормозил движение советского искусства, да и прогресс советского общества в целом.

– И главное, ты сам следуешь этой рекомендации.

– Да, я и сам  все время пытаюсь придумывать что-то новое. Помнишь, у меня довольно долго был такой стиль – немного шутовской, ироничный, я сам называл его шутливо «спагетти». Это довольно сложная техника с использованием песка, красок, клея. Это было мое лицо, конечно. Теперь все это уходит в прошлое. Необходимо показывать что-то новое. Я не могу зрителя держать на старых находках. Поэтому я постоянно общаюсь с коллегами, хожу на выставки, слежу за художественным процессом в Интернете, по телевидению и ясно вижу, насколько динамично современное искусство, как быстро оно движется, видоизменяется. Когда я приехал в Германию, на дворе было одно, а сегодня совсем другое. Динамика развития – очень важный фактор в искусстве...

– У моего любимого Мандельштама есть строчка: «И море, и Гомер – все движется  любовью»…

– … Ну, тут вообще не может быть двух мнений. Разумеется, настоящее произведение искусства невозможно создать без любви, без сердечной радости и боли, без сердцебиения – я уже говорил об этом. Есть, правда,  художники – и порой довольно крепкие мастера, которые работают, что называется, от головы, рассудочно, рационально. Это называется по-немецки «handwerk», то есть, «ручная работа» – ремесло. Оно может быть очень высокого уровня, но это не совсем искусство, на мой взгляд. Настоящий художник творит сердцем, нутром.

– Теперь, если не возражаешь, перейдем к такой непростой теме, как национальное в искусстве. Недавно известный российский живописец Илья Глазунов дал интервью газете «Московский комсомолец» под характерным заголовком:  «Современное искусство? Это идеологическая диверсия!». В нем он, в частности, утверждает, что Шагал стал великим интернациональным художником именно благодаря тому, что он был выдающимся национальным еврейским живописцем и графиком. Как ты относишься к этой мысли?

– Прежде всего, я крайне отрицательно отношусь к самому Илье Глазунову, который считает возможным уничижительно говорить о Пикассо, Малевиче и других великих художниках ХХ-го века. И больше всего мне обидно именно за Шагала, которого Глазунов вроде бы хвалит, выделяет из всех, но только потому, что он является национальным художником. Этим он очень принижает и даже унижает Шагала. Если бы Марк Захарович прочитал это, он бы очень рассердился. Все совсем не так. Шагал был не только большим национальным художником. Он был лидером мировой культуры ХХ века. Он был настоящим авангардистом. Он предложил новые концепции и направления развития искусства своего времени. Такие гении, как Шагал, Пикассо, Модильяни, Малевич, Кандинский сродни гигантам Возрождения – Леонардо да Винчи, Рафаэлю, Микеланджело. Что касается национального в искусстве. Есть одно железное правило: если национальное является экзотикой с точки зрения мировой культуры, то это – плохо; если же национальная культура является частью мировой культуры, это то, что надо. Искусство Шагала – это часть мировой культуры и потому это великое искусство!

ХУДОЖНИК И ОБЩЕСТВО

– Я знаю, что ты был избран членом правления гемайды – еврейской общины города Фюрта – и много сил и времени отдавал работе в правлении. Но ты ведь художник, зачем тебе это надо?

– Мне не раз задавали и задают этот вопрос. Дело вот в чем. Еврейская община, членом которой являюсь и я, на 97-98 процентов состоит из наших бывших соотечественников. Это как бы остров бывшего СССР на территории отдельно взятого немецкого города Фюрт. Живет община на деньги немецких налогоплательщиков и носит полузакрытый характер. Наблюдая за жизнью общины много лет, видя все ее проблемы и недостатки, принимая близко к сердцу все, что в ней происходит, я, видимо, в силу своего неистребимого идеализма, считал, что жизнь в общине можно улучшить, сделать ее значительно интересней и полезней. Не раз приходилось выступать на общих собраниях гемайды с конструктивной критикой существующих порядков, предлагая пути совершенствования общественной и духовной жизни. Может быть, поэтому, когда я дал согласие баллотироваться в правление, за меня было отдано наибольшее число голосов.

Теперь – ответ на вопрос, почему пошел на это, ведь на самом деле, я – художник, активно занимающийся творческой и выставочной деятельностью.

Первое: Среди моих немецких друзей и почитателей есть немало людей влиятельных и состоятельных. Они не раз намекали мне, что могут инвестировать средства в еврейскую общину города, правда, при двух условиях: а) чтобы осуществлялся контроль над расходованием этих средств; б) чтобы община стала более открытой для города, то есть, принимала участие в совместных программах городского интеграционного центра, как это делают другие национальные общины.

Второе: У меня, как ты знаешь, есть определенный опыт организационной работы (главный художник 600-тысячного города, столицы республики – это, согласись, не шутка) и у меня сложились добрые отношения как с городскими властями, так и с простыми жителями Фюрта.

Не использовать все эти возможности на благо общины и города мне казалось непростительным.

Правление гемайды состоит из пяти человек. Из-за несовершенства системы выборов в правление часто попадают люди нахрапистые, алчные, демагоги, которые преследуют свои личные меркантильные интересы. Главная их цель – быть ближе к распределению общественных, общинных средств. И здесь возникают проблемы.

Для начала моей целью было приобщить нашу общину к общегородской программе «Fuеrth ist bunt» – межнациональному проекту, в котором участвуют и другие общины Фюрта. Как художник, я, естественно, предложил городу в рамках этого проекта провести в помещении нашего общинного центра интернациональную выставку работ фюртовских художников. Идея эта в мэрии была встречена с одобрением, а в правлении гемайды – активным неприятием. Мне пришлось убеждать членов правления в необходимости такой акции, от которой выиграет, прежде всего, община и, кроме того, возрастет престиж самого правления. Казалось бы, я их убедил. Но не тут-то было! Подготовка к выставке шла уже полным ходом, как на меня началось жесткое давление с требованием отменить ее. Более того, в мой адрес посыпались оскорбления и прямые угрозы. Возникла опасность срыва программы «Fuеrth ist bunt». Тогда я обратился с Открытым письмом к своим избирателям, естественно, рассчитывая на их поддержку. И вот тут-то я столкнулся с полным равнодушием «наших» людей. На мое обращение прореагировало только три человека. Наши люди…

Программу я все-таки осуществил. Двери общины были открыты для всех жителей города, было много гостей, представителей разных политических партий и движений. Открывал интернациональную художественную выставку первый заместитель мэра города Маркус Браун. Хорошие отклики были и в прессе. Но оставаться в правлении я больше не мог и не хотел. Вернулся к себе, к своему творчеству и выставкам. Моя совесть чиста, я попытался что-то сделать. А средства одного из моих друзей были направлены на другую – очень важную благотворительную программу – «Дети Чернобыля», в которой я и сам участвую уже не первый год: регулярно дарю свои картины художественным аукционам в фонд помощи детям, пострадавшим от аварии на атомной электростанции в Полесье. Принимал и принимаю участие и в других благотворительных аукционах: в помощь детям с онкологическими заболеваниями, больным детям Германии, в фонд реставрации исторических и культурных памятников города, в том числе и ритуального дома на еврейском кладбище.

– Скажи, а как ты считаешь, нужен ли в Германии союз русских художников?

– Могу заявить категорически: нет, не нужен! Была такая попытка не то в Гамбурге, не то в Ганновере. Созданный там союз русских художников просуществовал недолго, поскольку не соответствовал концепциям сегодняшнего дня. В Германии существуют разные союзы художников, стать членом такого творческого объединения – не проблема. И русские художники могут вливаться в эти союзы и творить наравне со своими немецкими коллегами. Хотя в том же Нюрнберге существует общество русско-немецких художников, возглавляемое Леонидом Либеровым (подавляющее большинство там составляют русские), члены которого не замыкаются в себе, а выходят на русско-немецкого зрителя. Они постоянно ищут новые пластические формы самовыражения, экспериментируют, стараются не застаиваться. Конкуренция огромная, нужно не стоять на месте, нужно все время искать, работать, работать, работать.

Беседовал Александр БАРШАЙ

Автор и редакция сердечно поздравляют Мастера с юбилеем!

14 января в 19 часов состоится открытие юбилейной выставки Давида Кругмана в помещении Nachbarschaftshaus Gostenhof ïî àäð: Adam-Klein-Str. 6.
Выставку можно будет посетить до 6 февраля,
        Часы работы выставки:
        Вт. – пятн.: 18.00 – 20.00,
        Суб., воскр.: 16.00 – 19.00