Открываем таланты

Письма из детдомовского детства

Утро. Воспитательница ввела нас в большую комнату, ярко залитую солнцем, строго приказала сидеть на ковре и никуда не уходить. Меня поразила красота ковра! Он был очень мягкий, красно-желтого цвета и по краям обрамлен яркими цветами – одним словом, рисунок ковра был очень яркий – просто сказочный. Я оказался в центре ковра, на мои ножки падал ярко-желтый свет – от солнца. Вокруг меня расположилось около 10 – 12 детей. Мы сидели очень тихо, практически без движений. Чуть позже воспитательница принесла нам несколько деревянных игрушек. Возле меня поставила удивительно разноцветную пирамиду и сказала, чтобы мы играли с этими игрушками и не шумели. Я осторожно взял пирамиду и водил по цветным колечкам пальчиком и никак не мог понять, почему они так ярко блестят. Долго возился с пирамидой и, в конце концов, она мне надоела. Я отложил ее в сторону и упер свои глазенки в потолок.

Какой он был высокий! Вдруг я увидел на нем какое-то создание, которое очень медленно двигалось, тело было в центре, а вокруг много-много тоненьких и почему-то очень длинных ножек. Меня озадачило это создание, и я долго наблюдал за ним.

Через какое-то время в проеме двери появилась воспитательница и позвала какого-то мальчика, сказала, что за ним пришли. Не придав этому обстоятельству значения, я опять уперся глазенкам в потолок и с интересом наблюдал за созданием. Обшарив взглядом весь потолок и не обнаружив на нем никакой живности, кроме того непонятного создания, устав пялиться наверх, мои глазки опустились на светло-зеленую стенку, на которой обнаружил несколько небольших трещин, но они были без движения! Я очень долго смотрел на трещинки, но они не подавали никаких признаков жизни! Меня это очень озадачило. На потолке что-то двигалось, а здесь совсем рядом и очень низко, и без всяких движений! Ну и мирок мне попался – ничего не понятно!

Через какое-то время пришла тетенька и забрала другого мальчика. Затем забрали девочку и еще нескольких детей. Наша ковровая стайка детей быстро таяла. Когда нас осталось 5-6 детей, позади себя я услышал, как одна девочка объясняла своему соседу по ковру, что за всеми приходят мамы, и мы все будем жить дома. Не знаю, почему, но я обрадовался этой новости.

Мама! Как тепло и нежно звучит это слово! Мама – биомагнитное поле, возле которого ребенку хорошо! Мама – надежда на прекрасное детство! Мама – душевный уют и покой! Я внутренне оживился, взял пирамиду и с думой о маме начал возиться с ней, катая ее по ковру. Я буду жить с мамой! Меня сегодня обязательно заберет мама! Как хорошо, что есть мамы!

Где-то через полчаса мимо меня пробежал мальчик – тот сосед, которому девочка объясняла про маму – и с радостным криком сообщил нам, что за ним пришла мама. Глаза его сияли от счастья, он улыбался и несколько раз повторял, что за ним пришла мама. Как хорошо ему было в этот момент! Он рядом с мамой!!!

Прошло еще какое-то время, и за девочкой, которая объясняла про маму и что нас всех заберут мамы, тоже пришли. Она с радостным криком пробежала мимо меня, протянув вперед свои ручонки – навстречу маме, и так же гордо сообщила нам, что за ней пришла мама, и теперь она будет жить дома!

Я тоже буду жить дома вместе с мамой – подумал я и, перестав возиться с пирамидой, уставился глазенками в дверной проем – в надежде скоро увидеть свою маму. Долго за оставшимися детьми никто из мам не приходил. Я заметил, что солнечный свет, который падал на мои ножки, заметно переместился, и мне было непонятно, как это могло произойти, ведь я сижу на одном месте! Что происходит в этом мире?

Позади меня один мальчик стал волноваться: придет ли за ним мама? Он начал стонать и подвывать,  а затем заплакал. Это волнение передалось и мне. Мне стало внутренне очень неуютно. Я притих и ждал, надеясь, что именно сейчас за мной придет мама! Мама пришла, но за другим ребенком. На пестром ковре нас осталось только двое. Вот сейчас мама придет, именно за мной и только за мной! Я продвинулся по ковру на несколько метров вперед, чтобы быть поближе к дверному проему и быстрее оказаться возле своей мамы. Мама у меня красивая! Да! Да! Красивая! Сейчас брошусь к ней навстречу и окажусь в объятиях своей мамы. Ты только быстрей приходи! Я тебя очень жду! Я уже весь истерзался в волнении, а тебя все нет и нет! Когда же ты придешь, мама?

И вдруг в дверном проеме появилась красивая мама. Она была очень улыбчивая, вся загорелая, в пестро-салатовом платье, на котором ярко выделялись крупные-крупные ромашки, их было три или четыре, но они придавали платью, да и моей маме, неповторимый шарм. Какая у меня красивая мама! А какая у нее стройная шея, которую украшали очень крупные, темно-вишневого цвета бусы! Не знаю, какая сила подняла меня на ноги, но я уже летел, счастливый, к своей маме! Я бросился к ней в объятия. Своими ручонками крепко-крепко обнял свою маму. Как мне было хорошо в этот момент! Какое счастье быть рядом с мамой! У меня есть мама! Внутри у меня все взволнованно-радостно ликовало. Какой я счастливый, у меня – мама! Я буду жить у мамы дома! Мы будем всегда рядом! Я с любовью разглядывал свою маму и еще крепче прижался к ней. А какой приятный аромат исходил от моей мамы! Как будто нахожусь в цветущем саду, где на травяном покрове господствуют ландыши и нежные колокольчики дают о себе знать на довольно большом расстоянии.

Мама меня радостно обняла, затем погладила по головке, и я почувствовал теплоту руки мамы и нежность. Мне было очень-очень приятно! Мама мягким-мягким голосом спросила у воспитательницы, которая тоже появилась в дверном проеме, вслед за мамой, какого ребенка забирать? Воспитательница указала на другого мальчика! Что!? Не может этого быть! «Это моя мама и только моя мама!» – закричал я на всю комнату. Крепко-крепко схватил маму за руку, не сомневаясь, что это моя мама, именно моя мама, и никому ее не отдам!

Воспитательница мне объяснила, что пришли не за мной, а за тем мальчиком, и позвала его. Робко-робко подошел мальчик к своей маме. Она его погладила по головке и спросила у воспитательницы: «Где его одежда?» Я не поверил своим глазам и ушам! Я опять крепко-крепко схватил свою маму за руку и закричал душераздирающим голосом, что это моя мама! Воспитательница повторила, что пришли за другим мальчиком. «Такая красивая мама может быть только у меня», – раздраженно подумал я, не отпуская свою маму из своей ручонки. Воспитательница взяла меня за другую ручку и попыталась оттащить от моей мамы. Я еще крепче сжал ручонкой руку своей мамы. Воспитательница схватила меня за шкирку и с силой оттащила от моей мамы. Мама исчезла за дверным проемом вместе с тем мальчиком.

Обида захлестнула меня, и я, заливаясь слезами и прозрачными соплями, повалился на ковер и стал стучать ножками об пол. Прибежала воспитательница и строгим голосом приказала мне успокоиться. Не знаю, но какая-то внутренняя сила прервала мою нарастающую истерику. Я притих, внутри у меня теплилась надежда, что и меня вместе с тем мальчиком заберет эта мама. За дверным проемом был слышен мягкий голос мамы, она что-то говорила мальчику и иногда переговаривалась с воспитательницей. Я очень наделся, что сейчас она появится в дверном проеме и позовет меня. Ни на секунду не отрывал я свои глазки от дверного проема и, напружинившись, готов был вылететь из комнаты – навстречу маме. Моя мама вначале оденет того мальчика, а потом уж, непременно, и меня позовет, чтобы переодеть. Ведь не может же она сразу нас обоих одевать! Сначала оденет мальчика, а уж потом, непременно, и меня! Надо только чуточку подождать! Значит, мы будем жить втроем: я, мама и этот мальчик. Ну и хорошо! Главное, что вместе с мамой.

Я так притих, что был слышен каждый шорох, и очень надеялся, что сейчас услышу шаги мамы  к двери. Как долго тянулось время! Мне был слышен голос моей мамы, но почему-то она переговаривалась с воспитательницей уже полушепотом, и вдруг слышу отчетливо: «Ну вот, мы уже собрались. Я вам обязательно позвоню. До свидания!»

Мои уши уловили, как мама нажала на дверную ручку и открыла дверь, которая слегка поскрипывала, были слышны шаги мальчика и моей мамы. Мама смогла только со второго раза хорошо закрыть дверь, и стало тихо-тихо. Мое тельце все натянулось, в висках стал слышен нарастающий стук. Рухнула надежда на дверной проем, в котором я ожидал вновь увидеть мою маму! У меня ее просто нет! У меня нет мамы! За всеми детьми пришли мамы, а за мной нет!

Мое тельце стало содрогаться, и из глаз буквально хлынул водопад слез. В громком плаче я

вновь оказался на ковре и, сильно стуча ножками об пол, громко-громко орал, что у меня нет мамы! Стены большой комнаты буквально содрогались от моего крика! Прибежала воспитательница и командирским голосом приказала мне замолчать! Это моя душа раздирается в крике! Не буду молчать! Прибавил еще больше на несколько децибел, и стены должны были выдержать новый натиск вибрирующих волн, которые издавало мое напряженное тельце.

Видя мое состояние, воспитательница выбежала, но через минуту я вновь услышал ее командирский голос: «Сейчас же замолчи!» Мое душевное состояние не подчинялось никаким уговорам, командам, приказам. Наверное, вся планета содрогалась от моего крика, эпицентр которого находился в этом здании. Наверное, чувствительные приборы зафиксировали это, как грандиозное землетрясение, и бедные ученые до сих пор ломают свои умные головы и не могут дать научное объяснение произошедшему. Зато мне было все ясно и понятно. Эта ясность и понятливость вырывались наружу – словно вулкан, выдавая на гора лавины слез и крика.

Воспитательница подняла меня с пола, но ноги подкашивались, и я вновь оказался на полу, раздираясь в крике. Тогда она схватила меня за руку и волоком потащила из комнаты. Я пытался сопротивляться, упираясь ножками в пол, уж очень не хотелось мне покидать эту комнату без мамы. В глазах сквозь слезы все задвоилось-затроилось, мимо меня проплыл расплывчатый белый косяк дверного проема, который то растворялся, то вновь появлялся в мутных очертаниях.

Через дверной проем еще совсем недавно уходили счастливые и радостные дети со своими мамами, а меня волоком тащат мимо него! В реве и крике оказался в небольшом гардеробчике, где плотно, словно прижавшись друг к другу, стояли шкафчики, которые грабительски заслоняли уличный свет, и от этого гардероб был слишком мрачным, – как раз в унисон моему настроению, и этот мрак влил в меня новую дозу негодования и обиды… «Мама! Мама! Хочу маму!» – орал я охрипшим голосом. На мой крик прибежала нянечка. Воспитательница сказала ей, чтобы она меня успокоила, а сама вышла из гардероба. Нянечка тихим, спокойным голосом попросила меня успокоиться. Достала из шкафчика, в котором было много белья, из одной стопки, белоснежное льняное полотенце, вытерла мою мордашку и привела мой нос в порядок. Я потихонечку выл и вроде бы стал успокаиваться, но тут вспомнил, что из всей группы я остался один без мамы, что эта участь выпала именно мне. Почему именно мне? От этого вопроса на меня нахлынула новая волна истерики. Нянечка меня успокаивала, несколько раз вытерла мои слезы и сопли. Достала новое полотенце, и через мгновение на нем не осталось сухого места. Пришла воспитательница и сказала: «Вытри его». «Я на него уже два полотенца использовала, что же, всю стопку полотенец на него тратить? Успокойся, малыш!»

Я подумал, что за истраченную стопку полотенец нянечку будут ругать и тут же успокоился, хотя слезы продолжали стекать по моим щечкам... «Давай сейчас умоемся и будем обедать», – предложила няня. Она умыла мое лицо холодной водой и позвала меня обедать, но я наотрез отказался. «Не буду обедать! Не хочу я есть! Хочу маму!» И слезы с новой силой хлынули из моих глаз. «Не будешь обедать, тогда пошли спать!» – сказала нянечка. Она бережно взяла меня за руку и повела в спальню, в которой было много кроваток. Раздела меня, ревущего, и уложила в мягкую постельку, укрыла одеяльцем и ушла. Долго я не мог уснуть, но потом своим же плачем усыпил себя.

Проснулся, в душе неутихающая рана, которая не давала мне покоя и возвращала на несколько часов обратно. Нянечка пришла и сказала, чтобы я вставал и поел. Она дала мне кусок белого хлеба, щедро намазанного яблочным повидлом, и кружку с какао. Нежный вкус яблочного повидла меня восхитил. Ел это чудо с огромным аппетитом. Увидев мою мордашку, перепачканную повидлом, нянечка громко рассмеялась: «Да кто кого ел, ты повидло или оно тебя?». «Добавку будешь?» – предложила она мне. Что такое «добавка» я не знал и отказался, помотав головой. Нянечка помыла мое лицо холодной водой, вытерла полотенцем и предложила пойти погулять на улицу. Я согласился, кивнув головой. Она взяла меня за ручку и, пройдя через мрачный гардероб, мы оказались на улице.

Асфальт дышал жарой, духота невыносимая. Дойдя до ступенек, нянечка сказала: «Гуляй здесь и никуда не уходи», – развернулась и быстро ушла в здание. Гулять-то было практически негде. Я долго стоял у ступенек, от жары покрылся потом. Надоело быть без движения и я стал потихонечку спускаться вниз. Ступенек было четыре или пять, но я преодолевал их с огромным трудом. Оказавшись на последней ступеньке, мое тело ощутило резкий прилив жары. Дышать было невозможно, от яркого солнечного света у меня самопроизвольно жмурились глазки. Я не понял, что произошло, но у меня было одно желание: по возможности быстро подняться по ступенькам и вернуться в здание. Но как я дверь открою? Ведь мне не дотянуться до дверной ручки, да и сил не хватит! Но я срочно должен вернуться в здание.

Преодолев одну ступеньку вверх, мое тело ощутило более комфортное состояние, и дышать стало легче. Я никак не мог понять, что же на этот раз произошло. Стал, как вкопанный, и решил спуститься еще раз. Спустившись на ступеньку ниже, опять ощутил сильную жару, и это меня озадачило. Я стал с любопытством изучать ступеньки и обратил внимание, что на солнечной стороне очень жарко, а в том месте, где не было солнца, намного прохладнее. Так я познакомился с благотворным свойством тени – в знойный день. Предпочел место в тенечке и поднялся на четвереньках – так было удобнее, на самую последнюю ступеньку. Только поднялся на нее, как в изрядно покосившиеся, настежь открытые деревянные ворота, медленно въехала бледно-коричневая «Волга».

Дворик был очень маленький, и машина, сделав небольшой полукруг, скрипя тормозами, остановилась на плотном, но относительно неровном и очень пыльном грунте – рядом с асфальтом. Из нее быстро выскочил невысокого роста шофер, в цветочно-пестрой рубашке с короткими рукавами, в черных брюках и в сандалиях темно-коричневого цвета и, обежав машину, открыл заднюю дверь с правой стороны. Не по росту огромными шагами, наискосок, стремительно вспорхнув вверх по лестнице, чуть не задев меня и обдав папиросным запахом, скрылся в здании. Я сверху с любопытством смотрел на ослепительно сверкающую на солнце машину, которая, словно магнитом, притягивала к себе. Через несколько минут я оказался рядом с машиной. Было очень интересно наблюдать ее вблизи, а уж что там внутри – тем более.

Только начал просовывать свою голову в открытую дверь, как вдруг сзади услышал голос нянечки: «Садись, покатаем». Ого, как здорово! Я тут же стал карабкаться на машину, но у меня ничего не получилось – несколько попыток закончились неудачей. Нянечка ладошкой подтолкнула меня под попу, и я оказался в светлом салоне. На заднее сиденье, которое было покрыто нежно-желтым материалом, я вскарабкался довольно быстро и, утопая в мягком-мягком сиденьи, с восторгом ждал какого-то чуда.

Я сижу в настоящей машине! Обязательно расскажу об этом! Но рассказывать об этом некому: всех детей забрали мамы – с грустью вспомнил я. Вдруг машина задребезжала, монотонно заурчала, и мы тронулись с места. Я еду в настоящей машине, как здорово! На переднем сиденье нянечка сказала какой-то адрес шоферу, назвав его по имени – Володя.

Володя ехал довольно быстро, и на поворотах меня заваливало то влево, то вправо, и мне с большим трудом приходилось выравнивать себя в вертикальное положение, так как, опираясь ручками о сиденье, они утопали, и точка опоры убегала от меня куда-то вниз. Я с ужасом ждал поворотов, так как они отвлекали мое внимание от Володи и от руля, который он крутил, от дороги и города.

Город весь был залитый солнцем и довольно пустынным, только в районе магазинов встречались редкие прохожие. Много домов было деревянных, все какие-то серые. Володя говорил, что очень жарко, и после работы он поедет купаться. Вдруг мы выехали на булыжную мостовую, по середине которой были проложены какие-то металлические полоски. Мне было так интересно! Я поедал глазами каждый дом, забор, деревья, редких прохожих, которые шли вперед, но быстро уплывали куда-то назад, уменьшаясь в росте, а дома в районе этой улицы были более высокие, каменные и в основном окрашены в светло- или темно-желтый цвет. Впереди я увидел какие-то вагончики, которые скользили по металлическим полоскам. На светофоре мы догнали эти вагончики, там внутри были люди, в основном сидели дамы, некоторые в соломенных шляпках, у многих лица были очень усталые – то ли от жары, то ли ехали с работы. А одна дама, которая сидела у окна, впереди, так вообще заснула, прислонив кудрявую голову к стеклу, широко оттопырив губы. Неужто ей не интересно смотреть в окошко? – подумал я. Некоторые люди держались за какие-то ремни и слегка покачивались.

За перекрестком наша «Волга» рванула вперед, и вагончики остались позади. Через несколько минут мы свернули налево и, проехав метров сто, развернулись возле деревянных ворот и остановились. Выходя из машины, нянечка сказала Володе: «Не жди меня, уезжай, я поеду трамваем. До свидания!» Подойдя к задней дверце, она открыла ее и сказала, чтобы я выходил. С ее помощью я вышел из машины, мы вошли в ворота и, сразу повернув налево, поднялись по очень-очень крутой, деревянной лестнице. Тетенька в белом халате радушно приветствовала нас, осмотрев меня с головы до ног веселым взглядом, и, подняв телефонную трубку, куда-то позвонила, сказав кому-то, чтобы пришла сейчас же.

Тетенька взяла какую-то папку, которую отдала ей нянечка, открыла ее, просмотрела какие-то бумаги. Через некоторое время пришла другая тетенька. «Возьми его, он ваш, и накорми его ужином», – сказала тетенька, которая сидела за столом. Вошедшая тетенька бережно взяла меня за ручку, и мы спустились вниз и вышли на улицу. Когда мы вышли из ворот и повернули направо, я обнаружил, что машины уже не было. У меня защемило в сердечке оттого, что Володя уехал. Да, Володя уехал, но осталась нянечка – успокоил я себя. Раскаленный воздух преданно висел над нами. Мы медленно шли по тихой улице, по очень узенькому тротуару, фруктовые деревья стояли, как мертвые, без шелеста листвы, они были все в пыли, но какой они издавали приятный яблочный аромат!

Навстречу шла быстрыми шагами стройная женщина, на голове белая косынка, она спросила у нас на ходу: «Куда идете?» «В группу», – ответила тетенька, держа меня за руку. «А что, она уже открылась?» «Да нет, с завтрашнего дня, он – первый», – кивком головы указала на меня. «А-а, ну ладно, я побежала, опаздываю». Она осталась позади нас, а мы, пройдя еще несколько метров вперед, пересекли булыжную дорогу и вошли в калитку.

Тихий двор, вдоль забора яблони, по асфальтовой дорожке прошли к зданию и вошли в него, поднявшись на второй этаж. Тетенька предложила мне стул, который стоял у окна. Я с трудом вскарабкался на огромный стул. Сиденье и спинка его были обтянуты темно-коричневой кожей. Тетенька (она же нянечка) что-то хлопотала по хозяйству: то с посудой возилась, то что-то мыла, вытирала, а затем куда-то ушла и принесла мне ужин. Поел кашу с хлебом и выпил чай. Потом нянечка взяла меня за ручку и повела через небольшой зал, в спальню. Выбрала мне кроватку и уложила спать.

Один в спальне, сразу не уснул, а прислушивался к звукам, которые отчетливо доносились до меня, иногда и к шагам нянечки. Через какое-то время она зашла в спальню и сказала, что уходит, спи, утром приду. Она закрыла дверь в спальню, ее шаги затихали по мере удаления. Тишина. Один в спальне. Все с мамами, а я нет. Зарывшись с головой в одеяло, тихонечко плакал, слезы текли ручьем, подушка мокрая. Вот так в слезах и уснул.

Необходимое пояснение. Уже будучи взрослым, я установил по документам, что описанное выше происходило 25 июля 1956 года в рижском Доме малютки. Мы, его воспитанники, подросли, и нас распределили по детским домам разных городов Латвии. И приходили за нами не наши мамы, а представители этих детских домов. А на мою долю выпал рижский детский дом, поэтому за мною «мама» не приехала, меня няня просто перевезла из Дома малютки в местный детский дом.

Девочка, которая сказала, что это за нами приходят мамы, и мы будем жить дома, видимо, попала в Дом малютки сравнительно недавно и, в отличие от остальных детей, помнила маму и свой дом. Она и спровоцировала мою трагедию. Как я теперь понимаю, от полного отчаяния меня, помимо нежного возраста, спасли участливое доброе отношение нянечки в Доме малютки, а также двух «тетенек», которые принимали меня в детском доме. Именно их доброта, а не грубость воспитательницы, запала мне в душу.

Мне в тот день было три года, семь месяцев и два дня. Это был мой первый осознанный день, когда я себя помню, как личность. До этого одна пустота. Я его бережно храню в глубине своей памяти. Он занимает особое место в моей душе. Когда мне бывает трудно, и в дни рождения, возвращаюсь к нему. Я им дышу и дорожу, он дает мне жизненные силы и энергию. К сожалению, человек не вечен, и я хотел бы с памятью о том дне, о его яблочном аромате и о проявленной ко мне людьми доброте закрыть свои глаза, навсегда...