Классика и современность

Воланд. Возвращение

Современное прочтение. Главы из романа

На Патриарших…

В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан. Первый был не кто иной, как Борис Вольфович Грыжайло-Жаровских, вице-спикер Государственной думы, а спутник его – руководитель одного из федеральных каналов Иван Николаевич Сурьезный.

Попав в тень чуть зеленеющих лип, приятели первым долгом бросились к пестро раскрашенной торговой палатке «Пиво и воды». Следует отметить первую странность этого душного майского вечера. Нигде не было видно ни одного человека. Никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.

– Дайте «Балтику» номер шесть, – повелевающим тоном, каковой выработался у него в буфете Госдумы и не только, произнес Грыжайло-Жаровских.

– Пива нет, – совершенно непочтительно отозвался развязный молодец за прилавком, видимо, не интересовавшийся политикой и не подозревавший, кто перед ним стоит.

– А что есть? – спросил Сурьезный.

– Лимонад, только теплый, – ответил продавец.

Лимонад дал обильную желтую пену, а на вкус почему-то походил как раз на пиво, но не «Балтику» № 6, а «Жигулевское» советских времен, причем, разбавленное. И это была вторая странность. Напившись, приятели уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Малой Бронной.

Тут приключилась третья странность, касавшаяся Грыжайло-Жаровских. Какой-то беспричинный страх вдруг охватил государственного мужа, да такой, что ему захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки. И тут вдруг знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин в клетчатом пиджачке и треснутом пенсне. Лицо его показалось очень знакомым, но чье это лицо – Жаровских вспомнить не мог. Клетчатый, сквозь которого была видна аллея, подмигнул ему.

Тут ужас до того овладел Грыжайло-Жаровских, что он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел, что клетчатый исчез. «Должно быть, жара или пиво-лимонад сыграли со мной злую шутку», – облегченно подумал Борис Вольфович, обмахнулся платком и повел речь, прерванную питьем прохладительного, но теплого напитка.

Вице-спикер по-отечески корил Сурьезного за то, что его канал показывает действительность чересчур уж в розовом свете.

– Вы слишком переусердствовали с самоцензурой, – говорил вице-спикер, – перегиб, батенька, только в другую сторону. Вы чересчур благостно отражаете нашу жизнь, надобно и меру знать.

– Ну да, – буркнул Сурьезный. – А вдруг мы что или кого покритикуем, а нам потом криминал пришьют? Тогда уж лучше верните старых добрых цензоров, которые четко скажут: это можно, а это – нельзя. А то работаем прямо как саперы на минном поле...

– Цензоров – в студию.., – усмехнулся Грыжайло-Жаровских. – Значит, если вернуть на телевидение цензоров, оно станет более раскованным и даже более конфликтным?

Он замолчал, видимо, пораженный этой парадоксальной мыслью, затем достал блокнот и записал эту мысль. Возможно, для того, чтобы впоследствии выступить в парламенте с законодательной инициативой.

Как раз в это время в аллее показался первый человек. Пройдя мимо скамьи, на которой помещались государственные мужи, он покосился на них, остановился и вдруг уселся на соседней скамейке, в двух шагах от них.

Грыжайло-Жаровских не придал этому значения и продолжал наставлять Сурьезного:

– Ну что вы рассказываете нашим телезрителям, что в стране нет никаких проблем? Люди же не совсем идиоты и не на Марсе живут. Их ваше благодушие может даже раздражать, что накануне парламентских и президентских выборов очень нежелательно. Вы со всей прямотой скажите: плохо то, то и то, но так, чтоб у людей создалось впечатление, что плохо потому, что отец нации уже три года находится не у руля... Ну, вы же профессионалы, не мне вам объяснять, под каким соусом нужно подать информацию, чтоб людям самим захотелось скорей бежать к урнам и голосовать за него, родного... Тогда ничего и фальсифицировать не придется.

Борис Вольфович опять замолчал, представив такую благостную картину, когда электорат весь как один голосует за кого надо без всякого подкупа и админресурса, так что даже фальшивые бюллетени вбрасывать не надо.

– А зачем же вы вбрасываете фальшивые бюллетени? – спросил вдруг незнакомец с легким акцентом, выдававшим в нем иностранца.

«Немец, наверное, – машинально подумал Грыжайло-Жаровских и вдруг похолодел, сообразив, что незнакомец прочитал его мысли. – Э-э, да уж не шпион ли он?». Вслух же он сказал:

– Сразу видно, что вы прибыли издалека и не знаете наших реалий.

– Нет, знаю и хорошо, – перебил незнакомец, вдруг утратив свой акцент, переходя на чистейший русский. Он смотрел на вице-спикера не мигая, и взгляд его жгучих глаз словно пронизывал того насквозь, как куропатку. – Вы лично, и ваша партия, и ваш национальный лидер давно превратили парламент в не место для дискуссий, а выборы в постыдный фарс.

«Точно, шпион», – утвердился в своем мнении Грыжайло-Жаровских. Он молчал, понимая, что возражения, которые он в случае подобных обвинений привык выдвигать, сейчас не уместны – чай, не пресс-конференция в Госдуме. «Наверное, агент какой-нибудь неправительственной организации», – мысленно выдвинул свою версию Сурьезный. Впрочем, заметим в скобках, что понятие шпион и член НПО для обоих приятелей были почти тождественны.

– А в Бога вы по-прежнему не верите? – прищурился вдруг незнакомец, меняя тему.

– Мы верим в нашего национального лидера, – ернически и в то же время как-то обреченно заметил Сурьезный. Грыжайло-Жаровских посмотрел на него осуждающе. Он вдруг с ужасом сообразил, что это может быть некий неформальный проверяющий из Администрации. Ревизор. Инкогнито. Он поспешил заметить:

– Как вам сказать… В Бога мы, конечно, верим не очень – советское воспитание, знаете ли – но на все церковные праздники со свечками в храмах стоим исправно. Идем, так сказать, в ногу… Да и людям нравится.

– Нет, – думая о своем, покачал головой незнакомец, – вы и в национального лидера не верите. Как только он уйдет, вы первые его предадите, начнете пинать ногами, а ваш канал, Иван Николаевич, станет снимать про него разоблачительные сериалы.

«Точно, проверяющий» – подумал Грыжайло-Жаровских и поспешил воскликнуть:

– Наш национальный лидер никогда не уйдет! Он имеет подавляющую поддержку в народе!

– Он уйдет, – веско сказал незнакомец. – И довольно скоро. А вам отрежет голову, и еще скорее. Аннушка уже пролила масло.

«Нет, все-таки сумасшедший, – облегченно подумал вице-спикер. – Но опасный сумасшедший. Что он тут болтает? Нужно скорее позвонить, пусть с ним разберутся».

– Ой, я совсем забыл, что должен позвонить товарищу, – суетливо забормотал Грыжайло-Жаровских, – прошу меня извинить.

Он вскочил со скамейки и отошел несколько шагов в сторону. Однако, странно: он шарил по карманам и не находил мобильника. Ну, может быть, и забыл дома. Он оглянулся на незнакомца, и ему показалось, что тот едва заметно кивает ему.

– Тут недалеко есть телефон-автомат, я позвоню и тут же вернусь! – точно оправдываясь, крикнул Борис Вольфович.

– А телеграмму вашему сыночку в Англию я дам. Так что не беспокойтесь и не спешите, вам уже некуда спешить, – отстраненно-философски заметил незнакомец и начал рассматривать что-то на небе.

Грыжайло-Жаровских передернуло. Откуда этот сумасшедший знает, что его сын учится в Англии? Он припустил вдоль аллеи. Там, за сквером действительно есть телефонная будка. Сейчас же звонить! Его быстро разъяснят!

Тут у самого выхода на Бронную со скамейки поднялся в точности тот самый гражданин, что тогда при свете солнца вылепился из жирного зноя. Только сейчас он был уже не воздушный, а обыкновенный, плотский. Он погрозил Вольфовичу пальцем. И государственный муж вдруг понял, кого напоминало ему лицо незнакомца: оно было похоже на лицо Генерального прокурора, только не нынешнего, а кого-то из тех, из «лихих 90-х».

– Телефон ищете, гражданин? – осведомился этот тип. – Сюда пожалуйте! Прямо, и выйдете куда надо, – он показал ему на трамвайный переход.

Грыжайло-Жаровских передернул плечами и припустил еще скорее. Он ступил уже на рельс, как вдруг в лицо ему брызнул свет: это трамвай повернул с Ермолаевского на Бронную и, выйдя на прямую, взвыл и наддал. Борис Вячеславович вдруг растерялся и сделал инстинктивно шаг назад. И тут нога его поехала по асфальту, как по льду, другую ногу подбросило, и Грыжайло-Жаровских выбросило на рельсы. Завизжали тормоза. Трамвай накрыл Грыжайло-Жаровских, и на мостовую выбросило круглый темный предмет. Это была отрезанная голова государственного мужа. Белое, как мел, лицо вагоновожатой, истерические женские крики, свистки полиции, машины «Скорой помощи»...

Остается сказать о судьбе Ивана Николаевича. Судьба его незавидна и не потребует долгого описания. Услышав крики, подбежав к месту трагедии и увидев, что случилось, он сразу сообразил, что к происшествию имел какое-то отношение незнакомец, с которым они сейчас беседовали. Он бросился назад – тот, к счатью, еще не ушел.

– Сознавайтесь, кто вы такой! Предъявите документы! – кричал Сурьезный. Незнакомец начал валять ваньку, опять говорить с акцентом – «Я не понимайт... русски говорить». Иван попытался привлечь клетчатого гражданина, сидевшего на соседней скамейке, к задержанию иностранца, «до выяснения», но тот тоже как-то странно повел себя. Сурьезный сообразил, что это одна шайка. Он кинулся было к полиции, которой полно уже понаехало на месте гибели Грыжайло-Жаровских, но тут увидел, что парочка стала уходить. Тогда он сам бросился в погоню. Улица сменялась улицей, а расстояние между преследователем и преследуемыми не увеличивалось, не уменьшалось, как Иван ни пытался поднажать. Потом к этой парочке присоединился еще кот огромных размеров, который бежал, как человек, на задних лапах. Погоня продолжалась почти всю ночь, пока Сурьезный совсем не выдохся. Троица тут же исчезла, скрывшись за поворотом.

А буквально к вечеру следующего дня Иван Николаевич сошел с ума. Но не столько от потрясения в связи с трагическим происшествием на Патриарших прудах, сколько от долгого раздумывания и анализа случившегося. Таинственный незнакомец, иностранец, шпион – кто он там, на самом деле? – сказал, что вице-спикеру отрежет голову, а национальный лидер скоро уйдет. Одно из этих предсказаний сбылось, и слишком скоро. Второе предсказание в свете сбывшегося первого уже не выглядело таким уж невероятным. Сурьезный представлял, как через вполне реальное количество времени его канал на всю страну демонстрирует разоблачительные фильмы про нацлидера – а уж Иван, как никто другой знал, что именно так и будет – но сегодня, тем не менее, это все казалось ему настолько и невероятным, и ввергающим в ужас при одной мысли о скорой такой возможности, что он не выдержал и сошел с ума. К вечеру его отвезли в психушку.

Говорят, уже в сумасшедшем доме он неоднократно порывался бежать в Останкино снимать разоблачительный сериал. Каждый раз во время такого приступа врачам приходилось делать ему успокоительную инъекцию.

Особняк на Рублевке

Дело было спустя пару месяцев в одном из роскошных особняков на Рублевке, 50. Василий Петрович Бакенбардов, глава ЦИК (Центральной избирательной комиссии), проснулся в 11 часов утра. Проснулся, но встать не мог. Да что там встать – разлепить глаза не мог. Однако, его не тошнило, в мозгу не гудело, а горло не пересохло. Значит, он не перепил вчера, как это часто бывало с ним, и нынешнее его состояние – вовсе не похмельный синдром.

Василий старался что-то припомнить, но припоминалось только одно – что вчера на заседании своей комиссии по поводу старта парламентской избирательной кампании, он устроил своим подчиненным жуткий разнос. Видимо, нервным срывом и объяснялось нынешнее его состояние. Тошно было у него на душе. Что же там случилось, на заседании?

Василий застонал. Он хотел позвать кого-то из домашних, но никто не откликнулся на его стон. В огромном доме стояла полнейшая тишина. Поняв, что он брошен и одинок, решил подняться, каких бы нечеловеческих усилий это ни стоило.

Бакенбардов разлепил склеенные веки и увидел себя в трюмо с торчащими в разные стороны редкими волосами и всегда такой окладистой, а сейчас всклокоченной бородой, а рядом с зеркалом увидел неизвестного человека в черном, удобно расположившегося в мягком кресле. На коленях его лежала черная папка, какая бывает у референта. Василий сел на кровать и вытаращил глаза на неизвестного.

– Добрый день, симпатичнейший Василий Петрович!

– Что вам угодно? – с трудом выговорил Василий, поражаясь своему голосу, который он не узнавал.

– Одиннадцать! И ровно час, как я дожидаюсь вашего пробуждения, ибо вы назначили мне быть у вас в десять. Вот и я!

Василий нащупал рядом с кроватью брюки, надел их и тогда хрипло спросил:

– Извините… А как ваша фамилия?

– Да…, – покачал головой незнакомец. – Вижу, у вас вчера был сильнейший стресс, от которого, видать, вы еще не оправились. Ну, клин клином вышибают. Я вам сейчас все расскажу.

Оказывается, вчера на заседании ЦИК Василий Петрович действительно устроил своим подчиненным разнос по поводу выборов, которые, как он сказал, превратились в фарс и в честность которых никто из россиян давно не верит. Будто бы Василий, если верить незнакомцу, кричал, что ЦИК – это совершенно независимая организация, ни у кого не обязанная идти на поводу. Он требует от подчиненных посылать куда подальше любое начальство, буде оно вздумает давать указания, бросать немедленно трубку, если позвонят хоть из Кремля, хоть из Белого дома, в своих действиях придерживаться избирательного закона и только его. Любого же председателя, на чьем избирательном участке будет зафиксирован вброс бюллетеней, он немедленно отдаст под суд. «Честные выборы должны стать в России нормой!» – гремел Василий, чем привел в немыслимое смущение подчиненных. После чего потребовал подать ему заявки на участие в выборах тех партий, которым до того ЦИК отказывал в регистрации. «Всех, всех зарегистрировать!» – кричал Бакенбардов, ставя свои размашистые подписи под заявками. Одна из его заместительниц даже упала в обморок.

– Как, всех зарегистрировал? – выпучил глаза Василий. – Даже не проверяя подписи?

– Таки всех! – радостно кивнул незнакомец.

– Это сколько же?

Незнакомец открыл черную папочку.

– Двадцать четыре партии! – с готовностью сообщил он.

Василий застонал и схватился за голову. «И не пил же вчера ни капли», – в отчаянии думал он. И тут его прошиб холодный пот: он вспомнил, что сегодня вечером должен быть в Кремлевском дворце на благотворительном концерте, где будет сам национальный лидер и где с него точно потребуют объяснений произошедшему – наверняка вчерашнее его буйство на заседании ЦИК уже всем известно.

Тут Василий нахмурился и внимательно взглянул на незнакоца. А собственно, кто он такой и что тут болтает? Откуда он, собственно, может знать, что было вчера на заседании ЦИК? И как он оказался в его доме, куда смотрела охрана? И у Бакенбардова мелькнула робкая надежда, что перед ним сидит провокатор, засланный к нему несистемной оппозицией. Той самой, которой он все время отказывал в регистрации на выборах.

– Профессор черной магии Воланд, – представился вдруг визитер, словно почувствовав настроение Василия. – А также Консультант по широкому кругу вопросов. Довольно обидно, симпатичнейший мой, что вы не желаете вспомнить меня, когда сами выписали меня из-за границы себе в помощь.

Василий в очередной раз выпучил глаза. А Воланд совершенно невозмутимо достал из черной папочки несколько бумаг и представил их на обозрение Бакенбардову. Один из документов был официальный запрос профессору Воланду в Париж на предмет возможности его приезда в Москву для консультации здешних специалистов по вопросам выборов. Вторая бумага являлась контрактом по оказанию консультационных услуг профессором российскому ЦИКу. Между прочим, на довольно кругленькую сумму. На контракте значилась подпись как Воланда, так и Василия – он видел, что подпись действительно его. И круглая печать ЦИКа наличествовала.

Бакенбардов отказывался что-либо понимать. Когда он мог заключить этот контракт и зачем? Кой черт сдалась ему консультация заграничного профессора? Наверное, этот контракт подделка, сейчас в фотошопе что угодно можно нарисовать.

Под предлогом посещения уборной Василий на нетвердых ногах вышел в соседнюю комнату, затем прошел в небольшой коридор, где был телефон. Воровато озираясь, он взял трубку, намереваясь позвонить в ЦИК своему заместителю Ляпиковичу. Положение Василия было щекотливое: во-первых, иностранец мог обидеться на то, что он проверяет его после того, как был предъявлен контракт (а в глубине души Бакенбардов каким-то десятым чутьем обреченно понимал, что контракт окажется подлинным), да и с заместителем говорить было чрезвычайно трудно. В самом деле, не спросишь же его так: «Скажите, заключали ли мы с консультантом из Парижа контракт на оказание услуг ЦИКу?»

– Да! – послышался в трубке неприятный голос Ляпиковича.

– Здравствуйте, Петр Васильич, – зашептал в трубку Бакенбардов. – Вот какое дело... гм... гм... У меня сидит этот... консультант из Парижа. Я хотел спросить – мы заключали с ним контракт?

– Это с профессором Воландом? – уточнил заместитель. – Ну как же, Василий Петрович, вы же сами и подписывали контракт. На прошлой неделе мы перевели на счет профессора предоплату в размере сто тысяч долларов, как и предусмотрено договором. А что, разве что-то не так? Вы когда будете? Тут с утра уже звонили из Белого дома, по поводу вашего вчерашнего выступления на заседании. Вы не забыли, что сегодня концерт в Кремле?

– Приеду через полчаса, – пробормотал Василий и положил трубку. Ноги не держали его. Значит, ко всему тому криминалу, что он учудил вчера на заседании, добавляется еще и привлечение иностранца к такому тонкому и сугубо внутреннему вопросу, как выборы. В сталинские времена за такие дела его тут же расстреляли бы, а сейчас... Сейчас, как минимум, посадят, как Ходорковского.

Тут Василий повернулся от телефона и в зеркале напротив отчетливо увидел какого-то странного субьекта, в клетчатом пиджаке и треснутом пенсне (ах, если бы здесь был Сурьезный, он узнал бы этого субьекта сразу!) А тот отразился и тотчас пропал. Но спустя секунду в зеркале прошел здоровенный кот и также пропал.

В полном смятении Бакенбардов приплелся в спальню и застыл на пороге. Гость пребывал в спальне уже не один, а в компании. Во втором кресле сидел тот самый тип, что померещился в коридоре. Но что еще хуже: на раскладной софе в развязной позе развалился некто третий, а именно – жутких размеров черный кот, как ни в чем не бывало игравший в детскую приставку Nintendo! «Вот как, оказывается, сходят с ума!» – подумал Василий и ухватился за притолоку.

– Я вижу, вы немного удивлены, дражайший Василий Петрович? – осведомился Воланд. – А между тем удивляться нечему. Это моя свита. Мои ассистенты, которые необходимы мне для демонстрации моего искусства черной магии. Вы не забыли – я ведь не только Консультант широкого профиля, но и профессор черной магии. Что же касается сегодняшнего вашего присутствия на концерте в Кремле, то тут, кажется, я могу выручить вас из затруднительного положения. Я буду давать на концерте сеанс черной магии и сделаю так, что никто и не вспомнит про вас. А вы пока поедете, отдохнете где-нибудь на фешенебельном курорте. Например, в Куршевеле. Да вы сами посмотрите, я уже все устроил! – и Воланд сунул опешившему Василию какую-то брошюрку.

Бакенбардов сразу узнал ее: такая точно лежала у него на столе в рабочем кабинете. Это была программка сегодняшнего концерта. Так... Кремлевский дворец... Благотворительный вечер... Мировые знаменитости... Шэрон Стоун, Жерар Депордье...

– Да вы не здесь читайте, а тут, внизу! – показал Воланд.

Внизу большими буквами было напечатано:

Василий Петрович глядел в брошюрку и мог только моргать. Он готов был поклясться, что в точно такой брошюрке, которая лежала у него в рабочем кабинете, ничего про профессора Воланда и его сеанс не было ни слова!

– Я вообще могу подменить вас в вашей должности, – ласково продолжал петь профессор. – Зачем же иначе вы выписали меня из самого Парижа и платите такие огромные деньги? Должен отработать!

– Да что он с ним разводит политес?! – человеческим языком вдруг обратился кот к клетчатому. – Пусть валит отсюда и поскорее! Мешает готовиться к вечеру!

– Пусть валит! – поддержал клетчатый. – Это ж надо: «Единую Россию» по стране, по данным социологов, поддерживает 50 процентов населения, а на выборах результат 70 и выше! А где-то на Кавказе у них вообще получилось 109 процентов! Такая черная магия даже мессиру не по зубам!

И тут случилось четвертое, и последнее явление в комнате. Прямо из зеркала трюмо вышел маленький, но необыкновенно широкоплечий человек, в котелке на голове, с жутким косоглазием  и с торчащим изо рта клыком. И при этом еще огненно-рыжий.

– Я, – вступил он в разговор, – вообще не понимаю, как он попал в председатели ЦИК. – Ему самое место в тюряге. За всю его черную магию с выборами! Разрешите, мессир, выкинуть его ко всем чертям из Москвы?

– Будь так любезен, Азазелло, – сказал Воланд. – Действительно, пора готовиться к выступлению.

– Брысь! – рявкнул кот и вдруг, отставив игру, изогнулся и прыгнул прямо на голову Бакенбардова, вцепившись ему в плешь!

(окончание следует)