Классика и современность
Воланд. Возвращение *
Современное прочтение. Главы из романа
Благотворительный концерт, устроенный в этот вечер в Государственном Кремлевском дворце (бывшем Дворце съездов), по замыслу устроителей должен был запомниться зрителям надолго. И он запомнился, но не совсем по той причине, которую имели в виду организаторы.
На вечере присутствовал политический и культурный бомонд страны. Бизнес-элита. Богатые люди, «новые русские», которые могли заплатить за билет от 50 до 500 тыс. долларов. В программе значились всемирно известные артисты и звезды шоу-бизнеса – как зарубежные, так и отечественные. Как утверждали организаторы, все средства, собранные в этот вечер, должны были пойти в помощь больным детям, и только детям.
В первом же ряду сидел сам национальный лидер, спикеры Государственной думы и Совета Федерации, несколько министров, духовные лица. Видимо, они раскошелились на самые дорогие билеты. Наверху над сценой висел лозунг: «“Единая Россия“ и народ – едины!» В глубине сцены, на заднике красовался еще один: «Победа „Единой России“ – победа России!» Лозунги несколько дисгармонировали с концертным настроением, возможно, с утра здесь проходил съезд «Единой России» – ведь в стране началась предвыборная кампания. А может быть, таким ненавязчивым образом устроители вечера напоминали зрителям о тех, кто решил позаботиться о больных детях.
На сцене, сменяя один другого, пели и танцевали мировые знаменитости. В какой-то момент сам национальный лидер не удержался, вышел на сцену и спел что-то из «Битлов», наиграв себе на рояле. В другой раз все это произвело бы немалый фурор, но… только не сегодня.
Сегодня внимание публики было отвлечено ожиданием… не совсем понятно чего. То, что в брошюрке, которая имелась у каждого на руках, значилось в качестве «СВЕРХ ПРОГРАММЫ». Причем, зрители были поражены тем фактом, что вчера в их брошюрках ничего про сеанс черной магии сказано не было – этот текст появился только сегодня, как будто за ночь кто-то тайком впечатал его! Так что уже известный нам и симпатичнейший Василий Петрович Бакенбардов был вполне в здравом уме и прекрасной памяти, когда поражался не виденному ранее анонсу! Но никому ничего не привиделось – в фойе Кремлевского дворца повсюду были развешаны афиши, также сообщавшие о сверхпрограмме – сеансе черной магии профессора Воланда.
Нечего и удивляться, что никакими самыми звездными звездами собравшуюся публику поразить было невозможно, даже и выходом на сцену самого нацлидера, хотя бы он захотел не только спеть и сбацать на рояле, но даже и сплясать. Публика в каком-то лихорадочном состоянии ожидала обещанного «СВЕРХ ПРОГРАММЫ» и маялась, гадая, кто же это такой профессор Воланд. В антракте многие не могли даже кушать.
Второе отделение началось в полной темноте. Некто невидимый словно испытывал публику несколько минут. Но вот вспыхнула и дала красноватый отблеск на низ занавеса рампа, занавес раскрылся и зрители увидели троих: одного в длинном черном фраке, видимо, это и был профессор черной магии Воланд, другого, в клетчатом пиджаке и треснутом пенсне, кроваво поблескивавшем в красном свете рампы, и огромного, в рост человека, жирного кота, стоявшего на задних лапах!
– Кресло мне! – негромко приказал Воланд, и в ту же секунду, неизвестно как и откуда, на сцене появилось кресло, в которое и сел маг. Воланд поглядел на затихшую, пораженную появлением кресла из воздуха публику. Кот между тем ловко соскочил со сцены и прошелся вдоль первого ряда, лично подавая каждому зрителю лапу и бормоча совершенно по-человечески что-то вроде «Очень рад вас видеть... Как поживаете?... Почему же вы одни... Привет тете» и тому подобную дребедень. Национальный лидер задержал лапу кота в своей руке, профессионально заглянул ему в глаза, пытаясь прояснить, кто же из артистов скрывается за таким всамделишным маскарадным костюмом.
Вдоль остальных рядов кот ходить не стал. Он издал громогласное «мяу!», подпрыгнул и, описав дугу чуть не до потолка зала, опустился на сцену. Публика ахнула.
– Мне кажется, любезный Фагот, – обратился Воланд к клетчатому, – мы в этом зале уже бывали. Помнишь?
И тут, словно для того, чтобы напомнить Фаготу прошлое их посещение, зрительный зал преобразился. На сцене опять же из воздуха соткался длинный президиум, за которым сидели какие-то люди, в центре президиума возник не кто иной, как Сталин, который в этот момент что-то говорил в зал. Претерпел некоторые изменения даже лозунг над сценой. Теперь он констатировал следующий факт: «Народ и партия едины», однако, не уточняя при этом, какая именно партия имеется в виду.
Две реальности как бы совместились. На сцене был профессор Воланд с помощниками – и одновременно президиум советских руководителей из времен, казалось бы, давно канувших в небытие; в зале присутствовал политический и культурный бомонд России, просто богатые москвичи, а параллельно этому в плотных рядах кресел сидели совсем другие люди, в непривычных одеждах довоенного еще покроя. Зритель, пришедший посмотреть искусство черной магии, повернув голову направо или налево, видел рядом с собой невесть откуда взявшегося человека, напряженно вслушивавшегося в речь товарища Сталина. Теперь, присмотревшись, зрители стали узнавать и остальных членов президиума: Молотов, Каганович, Микоян, Киров, молодой Хрущев… Вдруг Сталин взял в руки винтовку и стал целиться в зал. Добродушная улыбка заиграла в его тараканьих усах. Современные зрители от неожиданности подались назад, по залу пронесся глухой выдох, тут же потонувший в яростных аплодисментах участников съезда, таким образом приветствовавших грядущую перспективу.
– Вы ошибаетесь, мессир, – внятно раздался в столь напряженной обстановке спокойный голос клетчатого, и тут же вся декорация сталинского съезда растворилась в воздухе. По залу пронесся вздох облегчения. Зрители переглядывались в некотором недоумении: что это было? Магия, гипноз или…
– ...Это было не здесь, – продолжал Фагот, – этот дворец был построен позже, после Иосифа Виссарионовича.
– Ах да, ты прав, – кивнул Воланд. – В этом зале мы были несколько позже. В семидесятых, кажется?
Обстановка еще раз переменилась. Над сценой заалел новый лозунг: «Решения ХХV съезда КПСС – в жизнь!» На трибуне, стоявшей перед президиумом, увешанный до пояса орденами старец, до боли знакомый всем присутствующим на сеансе черной магии, что-то лопотал о победе коммунизма во всем мире и о «людях доброй воли». Тут же опять возник параллельный зал, заполненный всевозможными сталеварами, ткачихами, комбайнерами, доярками, а также интеллигенцией. Между рядами под присмотром полной тетеньки стояли на старте пионеры с букетами в руках.
Тут дорогой Леонид Ильич – а это был он – закончил речь, сложил свои бумажки и пошел к президиуму, где стал взасос целоваться с другим старцем, в котором присутствующие признали «серого кардинала» брежневского политбюро Михаила Суслова.
Когда иллюзия, а это была по мнению многих именно иллюзия, исчезла, зрители, переглядываясь, заулыбались. Это второе наложение реальности явно пришлось по душе более, нежели первое, вызвав что-то вроде чувства ностальгии – ведь у большинства присутствующих все это было на памяти. Вместе с тем, в зале послышался шепоток и даже смешки. Все обратили внимание, что лозунги, которые были над сценой и в глубине ее, не вернулись к своему первоначальному виду, а несколько изменились. У того, что был на заднике, в слове «победа» пропали две буквы, и теперь он приобрел следующий вид: «Победа “Единой России” – беда России». Над сценой же теперь горел такой слоган: «“Единая Россия” – партия жуликов и воров».
Некоторые из присутствовавших на сеансе, конечно, занервничали, завидев такие лозунги, но в целом публике понравилось. Поэтому те, кто занервничали, покорились общему настроению и решили дождаться полного разоблачения этим фокусам-покусам.
– Ты знаешь, любезный Фагот, – продолжил беседу Воланд. – А мне показалось, что присутствующее здесь московское население совсем не хотело бы возвращения во времена Иосифа Виссарионовича.
– Мне тоже так показалось, мессир, – негромко ответил Фагот-Коровьев.
– А зачем же они на каждом углу взывают к нему; создается впечатление, будто они ждут его нового пришествия, как мессии. Вот даже учебное пособие сварганили. Бегемот, будь так любезен, – обратилсся мессир к коту.
Кот словно царапнул лапой воздух и в ней вдруг оказалась какая-то книга, которую он изящным движением послал по воздуху мессиру. Тот ловко поймал ее и раскрыл наугад.
– Вот, смотри, Фагот, что здесь написано: успешный менеджер. Зачем же они дурят голову подрастающему поколению?
– А спросите у них, мессир, – не очень почтительно ответил клетчатый и уставился в упор на сидевшего в первом ряду национального лидера. Тот мужественно, не мигая, выдержал этот взгляд, едва улыбаясь кончиками губ.
– Я вот думаю, милый Фагот: а не следовало бы послать тех, кто печатает и одобряет печатание таких книжонок, пожить годик-другой под началом милого их сердцу менеджера? Ах, надо было сейчас познакомить их с Иосифом Виссарионовичем!
– А это не поздно будет устроить и завтра. На балу, – многозначительно ответил Фагот.
– А ведь в самом деле, – согласился мессир. – Но скажи мне еще такую вещь: как ты находишь, Москва и москвичи после нашего последнего посещения значительно изменились?
– Еще как изменились, – поддакнул клетчатый. – Москва так просто преобразилась. Красавица. Вся в Лондон, Токио, Нью-Йорк.
– Особенно ценами, – мяукнул Бегемот.
– А что же москвичи? Их по-прежнему портит квартирный вопрос?
– Кого как, – ухмыльнулся Фагот. – У этих, – он обвел рукою зал, – квартирный вопрос давно решен, причем у некоторых – и за границей.
– Ага, – заключил Воланд. – Что же в таком случае их портит?
– Деньги, мессир, деньги. Душу готовы дьяволу заложить, киллера нанять, друзей лучших предать ради денег.
– Ну не все же, дорогой Фагот, – недоверчиво заметил Воланд. – Ну вот, смотри. Ты слышал, что средства, собранные за наше с тобой выступление, пойдут исключительно в помощь больным детям? Знаешь ли ты, сколько в среднем стоит сейчас одна операция, и сколько за собранные деньги можно будет таких операций сделать? Это ли не благородно?
– Ага, – хохотнул Фагот. – Держите карман шире! Наш концерт еще не закончился, а деньги, за исключением гонораров артистам, все уже растащены. Посмотрите, мессир.
И клетчатый разложил перед Воландом невесть откуда взявшиеся то ли счета, то ли банковские переводы. Воланд притворно охнул.
Тут опять настала очередь Бегемота. Схватив в руки... в лапы – или что там у него? – несколько таких документов, он подплыл с ними по воздуху к каким-то гражданам в первом, втором рядах.
– Ваши? – только и спрашивал подлый котяра. – Признаете?
По замешательству спрашиваемых было видно, что документы имеют к ним самое непосредственное отношение. Когда первая оторопь прошла, послышались возмущенные возгласы: «Это провокация!» «Фальшивка!» «Вы ответите за клевету!» «Деньги давно поступили на счета больниц!» «…Происки ЦРУ»… В задних рядах возник нехороший шепоток.
– Ну, погоди, Фагот, – упорно не сдавался Воланд. – Тебе не удастся окончательно убить во мне веру в человека. Вот, смотри, в первом ряду сидят служители Бога. Уж они-то – само бескорыстие и аскетизм, сплошная духовность, бьющая через край. Не могут же они, призывая свою паству к высотам нравственности и духовному существованию, всей своей жизнью не подавать им пример?
– А вот это – видали? – клетчатый достал откуда-то из-за уха часы, стрельнувшие золотой молнией по залу. – Фирма Breguet, куплено за 29 тысяч 900 долларов! – раскрыл подробности коварный Фагот.
– Ах! – машинально схватился за запястье левой руки, а потом за сердце батюшка, сидевший справа от национального лидера.
– Кстати, только вчера на вечерней службе хозяин этих часиков клеймил культ потребительства, призывая прихожан изгонять этот порок из своих душ! – торжественно заключил Фагот и почтительно вернул часы их обладателю. – Ваши часы, батюшка.
– Во что верить, Фагот?! – трагически воздел руки кверху Воланд.
– В дьявола, мессир, – убежденно сказал клетчатый.
– Это в меня, что ли? – нехорошо усмехнулся Воланд.
Гул в задних рядах нарастал.
– Не пора ли, господа артисты, перейти к разоблачению ваших фокусов? – заметно нервничая, спросил из партера национальный лидер.
– К полному разоблачению? – уточнил мессир. Ответом был легкий кивок. – Ну что же, если вы настаиваете… А сколько времени, Фагот?
– Половина двенадцатого, мессир.
Воланд обвел глазами притихший зал:
– Разоблачение начнется ровно в полночь, господа. А в оставшееся время не угодно ли будет посетить наш магазин?
И в тот же миг на сцене возникли зеркала, а меж зеркал – витрины, откуда-то сбоку вспыхнул яркий свет, и ошеломленные зрители увидели в витринах разные мужские костюмы, брюки, женские платья…
– Это, конечно, не Диор и не Армани, – пояснил Фагот, – и даже не Юдашкин с Зайцевым. Да вас всем этим и не удивишь. Выставленная одежда – самый дешевый отечественный ширпотреб. Зато мы совершенно бесплатно обменяем его на ваши дорогие костюмы и вечерние платья!
Эта, как все ее восприняли, шутка многим пришлась по вкусу. Обстановка в зале разрядилась.
– Прошу в наш магазин! – орал Фагот. – Без всяких стеснений и церемоний!
Тут какой-то плечистый молодой человек из пятого ряда, ухмыляясь (полагая, видимо, что участвует в веселом балагане), прошел на сцену.
– Браво! – вскричал Фагот. – Приветствую первого посетителя!
К нему подскочил кот и лично проводил за ширмочку, где смельчак примерил предложенный ему ширпотреб. Его костюм, купленный в бутике на Новом Арбате, брошен был Бегемотом куда-то за кулисы, точно мусор какой, но уже в процессе полета на глазах публики он исчез в воздухе. Бывший его владелец, глупо улыбаясь, в новеньком ширпотребе пошел на свое место.
– А это фирма просит принять на память, – сказал Фагот и вручил мужчине флакон «Тройного» одеколона. – Зато теперь даже мысли ни у кого не возникнет, будто ваш костюм мог быть приобретен на ворованные деньги, – добавил он как бы в утешение «клиенту». Но никто не обратил на эти слова должного внимания. Глупая же улыбка «счастливого» обладателя ширпотреба говорила о том, что он рассчитывает на возвращение прежнего костюма после разоблачения магии.
– Ну, кто еще желает приобрести товар в нашем магазине, – заорал снова Фагот. – Совершенно бесплатно! До полуночи осталось совсем немного! Последняя возможность обменять ваш эксклюзив на наш ширпотреб! Скоро будет поздно, спешите!
Публика совершенно развеселилась, никто не замечал двойного смысла пустой, как всем казалось, болтовни Фагота. Тем не менее, ажиотажного спроса предложенный ширпотреб среди публики не вызвал. Видно, многие просто стеснялись оказаться в шутовской роли. Только еще одна женщина рискнула под всеобщий дружный хохот посетить магазин месье Воланда. За смелость она также была премирована – духами «Быть может» (женщины, помните такие?)
Бой курантов с Красной площади в зал дворца пробиться, конечно, не мог. Поэтому мы не можем наверняка утверждать, что жаждуемое публикой разоблачение началось в точности с первым ударом часов на Спасской башне. Но несомненно, что они уже били, когда в зале раздался первый истошный крик. Кричала женщина где-то в десятом ряду правого сектора. Софит тут же предательски высветил кричавшую, которая была… нет, не совсем голая, но почти – в нижнем белье. Тут же где-то раздался мужской вскрик, потом еще, и еще. То в одном конце зала, то в другом одежды точно лопались на своих хозяевах, оставляя их в трусах, майках, нижних сорочках. Хлопки раздавались все чаще и чаще. Лучи софитов метались по сцене, но скоро их уже не стало хватать: почти вся публика лишилась своих дорогих нарядов.
Что тут началось! Публика, сминая друг друга, бросилась, точно Золушка, к выходу. Кто-то истошно звал охрану. Но, во-первых, никакая охрана не смогла бы пробиться сквозь хлынувший к выходам людской поток, во-вторых, есть сведения, что и сами охранники лишились некоторой части своей одежды. Не можем также с достоверностью сообщить, в чем осталась публика, сидевшая в первом ряду – в поднявшейся суматохе смешали в кучу кони, люди, а метавшиеся в темноте софиты окончательно сделали невозможным что-либо толком рассмотреть.
Но что самое ужасное: у многих исчезли личные автомобили, на которых они приехали на концерт. Им пришлось звонить друзьям, знакомым, поднимать их с постели и вызывать сюда с машинами – потому что ехать в таком виде в метро было совершенно немыслимо, не говоря о том, что все эти люди давно отвыкли ездить в метро. Повезло только тем, кто приехал на концерт в служебных автомобилях – казенный транспорт остался цел, так что здесь мы можем с уверенностью утверждать, что публика из первого ряда оказалась в привилегированном положении по сравнению с остальными.
Еще последние зрители давились у выхода, когда сцена вдруг внезапно опустела. Надувало Фагот, равно как и наглый котяра Бегемот, растаяли в воздухе, исчезли, как раньше исчез профессор черной магии Воланд.
Читатель спросит: неужели месье Воланд проделал подобное разоблачение со всей публикой? Нет. Те два человека, которые обменяли свои костюмы на ширпотреб, не пострадали. В том смысле, что остались в одежде. Также заграничные знаменитости и некоторые отечественные артисты остались «при своем». Сопоставив это с тем фактом, что и «разоблаченные» остались в каком-никаком белье, а не совсем голые, журналисты на следующий день пришли к выводу, что исчезло имущество, приобретенное на, скажем политкорректно, не совсем честно нажитые средства. То же, что покрывала получаемая гражданином официальная зарплата, осталось при нем – вот как раз нижнее белье.
Теперь, зная эту подоплеку, читатель может и сам осмыслить окончательный финал разоблачительного сеанса. Опустело Рублевское шоссе – многие особняки без следа растворились в воздухе. Исчезли также несколько приватных дворцов, построенных за последние двадцать лет в разных регионах России, а один, где-то в кавказском регионе, исчез даже еще не достроенный. Жители ряда европейских столиц, проснувшись поутру, обнаружили, что за ночь кем-то были снесены некоторые богатые особняки. Особенно в этом плане пострадал Лондон. В одночасье пропали, словно канули в море, некоторые виллы на побережьях Италии и Испании, а также яхты.
Однако, особняк, располагавшийся по Рублевскому шоссе, 50, уцелел. Во всяком случае, пока. На следующую после описываемых событий ночь Воланд давал в нем свой ежегодный бал.
Поскольку бал этот был в Москве, Воланд взял с собой Маргариту, и она снова была королевой бала. Но предупредил ее, что на этот раз гости будут только из 20-го века.
– Этот век дал миру почти столько же тиранов, убийц, воров, мошенников, отравителей, сколько у человечества было за всю предыдущую историю. Поэтому ограничимся 20-м веком, иначе мы не уложимся в ночь.
Маргарита не возражала.
Трехэтажный особняк отдыхающего ныне в Куршевеле Василия Петровича Бакенбардова в размерах, конечно, не был маленьким, но кто бы попал в него в эту памятную ночь, поразился бы, каким огромным, по сути, бескрайним стал он изнутри. Залы, переходы, бассейны сменяли друг друга, и не было им конца!
Полночь приближалась. Маргариту окатили горячей, густой и красной жидкостью – кровью. Затем вымыли другой жидкостью – густой, прозрачной, розоватой. Потом ее бросили на хрустальное ложе и до блеска растерли большими зелеными листьями. Вот какая-то сила подхватила Маргариту и поставила перед зеркалом, и в волосах у нее блеснул королевский алмазный венец. А вот уже Азазелло и Фагот-Коровьев подхватили Маргариту под руки и полетели с ней через десятки залов, колоннад, фонтанов, бивших шампанским, которое вскипало пузырями в мраморных бассейнах... В воздухе звучала негромкая музыка.
Наконец приземлились на огромной площадке, на возвышении. Глаза слепли от света. Маргарита огляделась. Коровьев и Азазелло стояли возле нее в парадных позах. В спину веяло холодом. У левой ноги она чувствовала что-то теплое и мохнатое. Это был Бегемот.
– Разрешите, королева, дать вам последний совет, – шепнул Коровьев. – Среди гостей будут различные, ох, очень различные, но никому, королева Марго, никакого преимущества! Если кто-нибудь и не понравится... вы, конечно, не выразите этого на своем лице! Нельзя подумать об этом! Заметит, заметит в то же мгновение! Нужно полюбить его, полюбить, королева!
Маргарита стояла на высоте, из-под ног ее вниз уходила грандиозная лестница, крытая ковром. Далеко внизу, так далеко, как будто она смотрела в перевернутый бинокль, Маргарита видела огромную прихожую с совершенно необъятным камином.
– Где же гости? – спросила Маргарита у Коровьева.
– Будут, королева, сейчас будут. В них недостатка не будет. И, право, я предпочел бы отравиться, чем принимать их здесь на площадке. До полночи десять секунд. Сейчас начнется.
Эти десять секунд показались Маргарите чрезвычайно длинными. Тут вдруг что-то грохнуло внизу в громадном камине, и из него выстрелило кресло-каталку с сидевшим на нем полурассыпавшимся прахом. Невидимая сила толкала кресло вверх по лестнице, каталка гремела, мотыляя прах во все стороны, но вот буквально на последних ступеньках с прахом что-то произошло, и на площадку к Маргарите выкинуло маленького лысого тщедушного человека, обретшего вдруг плоть и кровь.
– Первый! – воскликнул Фагот. – Прошу любить и жаловать, королева, – Владимир Ильич, вождь мирового пролетариата.
– Да неужто?! – охнула Маргарита.
– Королева в восхищении! – заорал прямо в лицо Владимиру Ильичу Азазелло.
– Геволюция, о котогой так долго мечтали большевики, свегшилась! – крикнул восставший из праха. – А тепегь танцы, товагищи!
Тут надо заметить, что никогда еще эта фраза, давно ставшая анекдотичной, не звучала настолько к месту. Где-то на невидимых хорах оркестр заиграл вальс.
В это время в камине опять стукнуло, из него появился гроб, из гроба выскочил скелет, ударился оземь и превратился в мужчину в офицерском мундире, и стал подниматься по лестнице. Улыбка Марго. «Королева в восхищении!» – кричит Азазелло.
А дальше пошел уже поток. Из камина один за другим вываливались, лопаясь и распадаясь, гробы, из них вываливался прах, тут же обретавший плоть и кровь. Воскресшие, сбивая друг дружку, мчались по ковровой лестнице наверх, некоторые на ходу стреляли из пистолетов в других, и всем Маргарита мило улыбалась, и всем Азазелло кричал «Королева в восхищении!»
Перед Марго прошла тьма совершенно незнакомых людей, но попадались и знакомые лица. Вот, кажется, мелькнул последний император, а следом – его убийцы. Тьма народу – революционные солдаты, белые офицеры. Какие-то заросшие страшные личности с пламенными взглядами, женщины с маузерами за поясами. Вот похожий на Сталина человек с обезображенным оспою лицом, не спеша, попыхивая трубкой поднялся к Маргарите. А за ним – тучи серых безликих незапоминающихся личностей. Очень на кого-то похожий ефрейтор с маленькими усиками, а за ним шлейфом – просто тьма народу в черных униформах с крестами на рукавах... Коровьев что-то шептал Маргарите, ухитряясь что-то пояснять, но она не в состоянии была что-либо воспринимать; в голове все смешалось, в глазах рябило. Только улыбку способна она была держать еще на своем лице.
Если бы она могла еще что-то различать, то в толпе валившего мимо нее народу заметила бы людей, похожих на Берию, Хрущева, Брежнева, других советских руководителей рангом пониже, на председателя Мао, на основоположника учения чучхе Ким Ир Сена, на главного «красного кхмера» Пол Пота... Вот мелькнула в толпе интеллигентного вида пара, видимо, муж и жена, очень похожие на Николае и Елену Чаушеску. В конце третьего часа Маргарита глянула вниз совершенно безнадежными глазами и радостно дрогнула: поток гостей редел.
– Законы съезда одинаковы, королева, – шептал Коровьев, – сейчас волна начнет спадать. Клянусь, что мы терпим последние минуты.
Тут в камине грохнуло сильнее, чем ранее, и из него выскочила виселица с болтающимся на ней полурассыпавшимся прахом. Этот прах сорвался с веревки, ударился об пол и превратился в еще одного знакомого усача с загнанным, ненавидящим весь мир взором. Тем не менее, как и остальные, он поднялся наверх, и Маргарита улыбнулась ему, как другим гостям.
Лестница опустела. Из осторожности подождали еще немного. Но из камина более никто не выходил.
Тут Маргарита увидела Воланда и вздрогнула от неожиданности.
– Последнее усилие, Марго, – ласково произнес он. – Сейчас появится еще один гость, очень дорогой для меня гость. Он сидел вчера в первом ряду на нашем сеансе и произвел на меня неизгладимое впечатление.
– Он успел уже умереть? – удивилась Маргарита.
– О нет, отнюдь! Но он такой дорогой гость, что я решил сделать для него исключение, пригласить его на бал несколько досрочно. По счастливой случайности оказалось, что он и сам стремится сюда, так что отпала необходимость посылать за ним Коровьева с приглашением. Он сейчас войдет, Марго. Я прошу вас встретить его с той же гостеприимностью, с какой вы встречали остальных гостей. Этот – действительно последний.
Оркестр где-то на хорах грянул марш, в ту же секунду внизу что-то хлопнуло, но не в камине. Видно, открылась невидимая отсюда дверь, и вот по лестнице бойко взбегает какой-то человек, сверху видна только лысина. Вот он преодолел последние ступеньки… На какое-то мгновение Марго потеряла контроль над собой, впервые за весь вечер с лица ее исчезла улыбка – так подействовал на нее взгляд этого человека, его холодные рыбьи глаза, более мертвые, чем у многих других гостей, которых она приветствовала только что! Но это была секундная слабость – она снова улыбается.
– Королева в восхищении! – прокричал Азазелло.
Гость остановился в смущении.
– Как, это вы? – спросил он, переводя взгляд с Воланда на Фагота, на кота и снова на Воланда.
– А разве вы ожидали встретить здесь кого-нибудь другого? – просто с детской непосредственностью удивился Воланд. – Кстати, как вы вчера добрались домой? Надеюсь, благополучно?
Гость отступил на одну ступеньку. На лице его заиграли желваки.
– Что вы валяете со мной ваньку? Что здесь происходит? Где господин Бакенбардов? Что вы делаете в его доме? Мы получили какую-то странную телеграмму из Куршевеля якобы от Бакенбардова, но он не может быть там по определению! Признавайтесь: это ваши штучки? Что вы с ним сделали?
– О, за господина Бакенбардова нисколько не беспокойтесь, – примирительно молвил Воланд. – Он переутомился, и я послал его отдохнуть в Куршевель, что же тут такого? Руководство же ЦИКом я решил принять на себя – уверяю вас, что прозрачность и демократичность выборов будут соблюдены в полном объеме, так что повода для волнения нет никакого.
Гость смог только открыть рот от подобной наглости. Воланд же не давал ему перехватить инициативу. Он поднял руку, и все увидели в ней золотую чашу, до краев наполненную густой красной жидкостью.
– Я все сейчас подробнейшим образом объясню, с полным разоблачением, – молвил мессир. – Но сперва – вы все-таки мой гость – я предлагаю вам выпить со мной напополам этот кубок дьявола!
– Что это? – запоздало прозревая, спросил гость, неуютно оглядываясь по сторонам.
– Разумеется, кровь, – сказал Воланд, отхлебнул из чаши глоток и протянул ее гостю. Тот отступил еще на ступеньку назад. Кажется, он стал понимать, что попал в ненужное время в нехорошее место.
– Вы не желаете выпить с дьяволом на брудершафт? – как-то совсем нехорошо усмехнулся мессир. – Вы брезгуете пить кровь, вы, по вине которого столько ее пролилось!
Он выпустил из рук чашу, но она не упала на пол, а зависла в воздухе и стала увеличиваться в размерах. Когда она достигла трех метров в диаметре, красная жидкость вдруг тускло осветилась откуда-то со дна чаши, и на поверхности возникло изображение. Оно двигалось. Это был фильм, причем, фильм сплошных ужасов. Перед ними с калейдоскопической быстротой – за несколько минут – пронеслась череда ужасных событий. Вот в большом городе взорвались два многоэтажных дома – как в замедленном кино, осели, и погребли под собой жителей. Вот какая-то дорога по ущелью, идут танки. Вот еще город, большой город. Вид сверху: город почти весь в руинах. Вот какое-то селение, солдаты врываются в дом, расстреливают всех, находящихся там – женщин, стариков, детей. Вот огни какого-то кино- или просто театра. Присмотревшись, можно прочитать надпись – «Норд-ост». Слышны выстрелы. А вот уже спортивный зал в какой-то школе, плотно заполненный взрослыми и детьми. Тут уже слышны не одиночные выстрелы, а грохот орудий, взрыв… Вот с бешеной скоростью несется поезд, экспресс – взрыв. Вот станция метро, кажется, в Москве. К станции подходит состав – взрыв! Какой-то большой аэропорт – взрыв! Взрыв, взрыв, взрыв!
Когда изображение погасло, все увидели, что красная поверхность, бывшая только что экраном, дымится. В воздухе ощущался запах гари. Кубок уменьшился в размерах и снова оказался в руке Воланда.
– Так что, вы говорите, сталось с подводной лодкой? – спросил вдруг Воланд. – Утонула, говорите? Что ж вы не улыбаетесь вашей тонкой улыбочкой?
Гость сделал шаг, другой, третий назад, тут нога его неверно нащупала ступеньку, он оступился и покатился по лестнице вниз. А там вскочил и бросился прочь.
– Вернуть, мессир? – спросил Азазелло.
Воланд покачал головой. Он тяжелым взглядом обвел Маргариту, Азазелло, Коровьева, Бегемота и залпом выпил содержимое чаши. Вдруг о чем-то вспомнив, запоздало хлопнул себя по лбу:
– А с Иосифом-то Виссарионовичем так его и не познакомил!
Эпилог.
Над Москвой пронеслась гроза. Когда ее без следа унесло за горизонт, в небе, перекинувшись через всю Москву, зажглась радуга. Воздух был напоен свежестью.
На высоте, на холме виднелись четыре темных силуэта. Воланд, Маргарита, Коровьев и Бегемот сидели на черных конях в седлах, глядя на раскинувшийся за Москвой-рекою город с ломаным солнцем, сверкающим в тысячах окон.
– Ну что, похоже, в прошлое посещение мы совершили ошибку, оставив здесь всю эту нечисть, вот ее и расплодилось не счесть, – проговорил Воланд и усмехнулся своим же словам – но не случайному каламбуру, а неожиданному для него сравнению тех, о ком он говорил, с нечистью. – Я послал за ними Азазелло. Как только он вернется, мы сможем трогаться в путь.
Ждать долго не пришлось. Вскоре в воздухе зашумело, все увидели приближающегося на коне по воздуху Азазелло, у которого в черном хвосте его развевающегося плаща летела большая группа людей, человек сто, а может, и двести. Азазелло приземлилися на холм, а вся его большая свита расположилась крýгом над холмом, как бы во взвешенном состоянии, как планктон в воде, потому что на самом холме все поместиться не могли. Первым за Азазелло покачивался в воздухе тот самый гость, который последним пожаловал на бал. За ним следовал очень похожий на него человек, все время норовивший укрыться за его спиной, точно ребенок за папочкой. Далее покачивался в воздухе целый отряд людей в формах прокуроров, в судейских мантиях (если бы Маргарита жила до сих пор в Москве, она бы признала среди них председателя одного районного суда, потому что его портрет очень часто печатался теперь на страницах различных изданий). Далее, более широким крýгом следовали какие-то милицейско-полицейские чины, военные, лица в гражданском и даже несколько духовных особ. Они не спали – глаза их были открыты, но в них не было никакой осмысленности. Было такое ощущение, что все эти люди пребывают в сомнамбулическом состоянии.
– Ну что же, – воскликнул Воланд. – Теперь все счета оплачены. Пора! Надеюсь, нам больше не понадобится сюда возвращаться.
Бегемот вложил пальцы в рот и свистнул так, что пригнуло к земле все окрестные деревья. Кони рванулись, и всадники поднялись вверх и поскакали, а за ними длинным шлейфом потянулись все эти люди, прилетевшие с Азазелло. Плащ Воланда вздуло над головами кавалькады, этим плащом закрыло вечереющий небосвод. Когда на мгновение черный покров отнесло в сторону, Маргарита на скаку обернулась и увидела, что под ними уже нет никакого города, а только сплошной туман, который постепенно сгущался, переходя в ночь.
Ночь летела рядом, хватала скачущих за плащи и, содрав их с плеч, разоблачала обманы. Когда из-за края леса начала выходить багровая и полная луна, в ее широко льющемся свете можно было увидеть, что тот, кто в старом клетчатом пиджачке и треснутом пенсне покинул Воробьевы горы под именем Коровьева-Фагота, теперь скакал, звеня цепью повода, в образе темно-фиолетового рыцаря с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом. Он летел рядом с Воландом и думал о чем-то своем.
Ночь оторвала и пушистый хвост у Бегемота, содрала с него шерсть. Тот, кто был котом, потешавшим князя тьмы, теперь оказался худеньким юношей, демоном-пажом. Теперь притих и он и летел беззвучно, подставив свое молодое лицо под свет, льющийся от луны.
Сбоку от всех летел, блистая сталью доспехов, Азазелло. Луна изменила и его лицо. Исчез бесследно нелепый безобразный клык, и кривоглазие оказалось фальшивым. Оба глаза Азазелло были одинаковые, пустые и черные, а лицо белое и холодное. Азазелло летел в своем настоящем виде, как демон безводной пустыни, демон-убийца.
И, наконец, Воланд летел тоже в своем настоящем обличье. Маргарита не могла бы сказать, из чего сделан повод его коня, и думала, что возможно, что это лунные цепочки и самый конь – только глыба мрака.
А следом за ними, растянувшись длинным шлейфом на километры, летело все это начальство – министры, прокуроры, судьи, генералы и далее по списку. Вот уже всякая земля пропала под ними, вот уже луна погасла или исчезла, и наступила ночь, абсолютная ночь. Ничего не было видно, и только легкий шелест, похожий на шелест ветра, выдавал несущуюся кавалькаду. Они неслись, не уставая, неостановимо – в бесконечную тьму, в бездну, в тартарары.