18 июня в Бостоне на 89-м году жизни умерла Елена Боннэр.
Печатая в прошлом номере газеты ее интервью, приуроченное к 70-летию со дня начала Великой Отечественной войны, мы не могли предполагать, что оно – одно из последних.
Предлагаем вниманию читателей отклики на смерть Елены Георгиевны правозащитников, общественных деятелей, в том числе – Михаила Горбачева, возвратившего в 1986 году Андрея Сахарова и Елену Боннэр из ссылки. Современники этого события помнят, каким важным, знаковым событием это было для страны.
Промелькнули уже такие комментарии: стыдно, что ни президент России, ни премьер ничего не сказали на смерть Елены Боннэр. А я думаю: и слава богу, что ничего не сказали, это было бы уже верхом цинизма. Достаточно они попиарились на смерти Ельцина. Но, мне кажется, ничего не сказали они не из чувства неловкости, не потому, что не хотят выглядеть теми самыми мародерами, несущими почетный караул у гроба Боннэр, а из лютой ненависти к ней, до последнего дня говорившей правду о созданном ими режиме.
Также публикуем интервью Елены Боннэр, которое год назад она дала кинодокументалисту Владимиру Синельникову.
Владимир Синельников – из лучших авторов документального кино. Его фильмы – это «Колокол Чернобыля», одна из последних «полочных» картин Советского Союза, «Последний миф» (по «Ледоколу» Виктора Суворова), сейчас он заканчивает (или уже закончил?) съемки большого цикла фильмов под общим названием «Третья мировая началась». Фильм – о терроризме и террористах всех мастей, и об отношении к этому явлению мирового сообщества. Один из фильмов цикла – «Мечеть Парижской богоматери», название которого говорит само за себя. Снял он и документальный фильм об Андрее Сахарове – «Академик Сахаров – человек на все времена».
В интервью Елена Боннэр говорит о том, что, хотя она и не любит слово «патриот», но она «патриот больше, чем все эти сидящие в Думе говнюки». Роман Казанцев в своей заметке памяти Боннэр рассказывает о возмущении своего знакомого журналиста: «Зачем ее везут хоронить в Москву – ведь она так ненавидела эту страну?!» До сих пор думают, что быть патриотом – это восхвалять власть, сколь мерзкая бы эта власть ни была.
Я, как и Елена Георгиевна, с большим подозрением отношусь к разговорам о патриотизме. «Патриотизм – прибежище для негодяев» – по крайней мере, в Советском Союзе, а теперь в путинской России, это во многом так. Но если кто и был патриотом в своем изначальном незамутненном смысле, патриотом без всяких кавычек, то это прежде всего Андрей Сахаров и Елена Боннэр. И история со временем прояснит это со всей очевидностью.
Интервью Елены Боннэр можно посмотреть «вживую» на сайте Грани.ру. Оно также было опубликовано «Новой газетой» и на ряде сайтов.
В. Зайдман
Елена Боннэр родилась 15 февраля 1923 г. в городе Мары Туркменской ССР.
В 1937 г. окончила в Москве седьмой класс средней школы. В этом же году осталась без родителей.
Отец, Алиханов Геворк Саркисович, работник Коминтерна, был арестован 26 мая 1937 г., 13 февраля 1938 г. на закрытом судебном заседании выездной сессии военной коллегии Верховного суда СССР приговорен к высшей мере наказания, расстрелян в тот же день, реабилитирован в 1954 г.
Мать, Боннэр Руфь Григорьевна, арестована 10 декабря 1937 г. 22 марта 1938 г. особым совещанием при народном Коминтерне внутренних дел СССР приговорена к 8 годам лагерей как член семьи изменника родины, освобождена в 1946 г., реабилитирована в 1954 г.
После ареста родителей Елена Боннэр уехала в Ленинград. В 1940 г. поступила на вечернее отделение факультета русского языка и литературы Ленинградского педагогического института им. А.И. Герцена. Начала работать, еще учась в старших классах школы.
В 1941 г. добровольцем пошла в армию, окончив курсы медсестер. В октябре 1941 г. – первое тяжелое ранение и контузия. После излечения направлена медицинской сестрой в военно-санитарный поезд №122, где служила по май 1945 г. В 1943 г. стала старшей медсестрой, получила звание младший лейтенант мед. службы. В 1945 г. – лейтенант мед. службы. В мае 1945 г. направлена в расположение Беломорского военного округа на должность заместителя начальника медчасти отдельного саперного батальона, откуда была демобилизована в августе 1945 г. с инвалидностью второй группы (почти полная потеря зрения правого глаза и прогрессирующая слепота левого глаза как следствие контузии). В 1971 г. Московским ВТЭКом признана инвалидом Великой Отечественной войны второй группы пожизненно.
В 1947-1953 г.г. училась в 1-м Ленинградском медицинском институте. Работала участковым врачом, врачом в роддоме, преподавала детские болезни, была заведующей практикой и учебной частью медицинского училища в Москве, работала по командировке Минздрава СССР в Ираке. Отличник здравоохранения СССР.
Занималась литературной работой: печаталась в газетах и журналах, сотрудничала с издательствами и Всесоюзным радио.
Член ВЛКСМ с 1938 г., все годы службы на военно-санитарном поезде – комсорг, в институте – профорг курса. После ХХII съезда решила вступить в КПСС, с 1964 г. – кандидат, с 1965 г. – член КПСС. После осени 1968 г. сочла свой шаг неправильным и в 1972 г. в связи со своими убеждениями вышла из КПСС.
Имеет двоих детей – дочь Татьяна (1950 г.р.) и сын Алексей (1956 г.р.).
В январе 1972 г. вышла замуж за Андрея Дмитриевича Сахарова, с которым познакомилась в 1970 г. в Калуге во время суда над Р. Пименовым и Б. Вайлем.
В 60-80-е годы выступала инициатором протестов против судебных преследований диссидентов, содействовала распространению правдивой информации о судебных процессах.
В 1974 г. основала фонд помощи детям политзаключенных в СССР.
В 1975 г. представляла А.Д. Сахарова на церемонии вручения ему Нобелевской премии мира в Осло.
В 1976 г. стала одним из основателей Московской Хельсинкской группы и была активным ее участником вплоть до прекращения работы группы в сентябре 1982 г.
После ссылки А.Д. Сахарова в Горький в 1980 г. и до своего ареста в мае 1984 г. осуществляла рискованную, но самую надежную связь Сахарова с Москвой и Западом. В августе 1984 г. Горьковским областным судом признана виновной по ст. 190-1 УК РСФСР: «систематически распространяла в устной форме заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй, а равно изготовляла в письменной форме произведения такого же содержания». Назначенная мера наказания – 5 лет ссылки в г. Горьком.
По возвращении в Москву в 1987 г. вместе с А.Д. Сахаровым принимала непосредственное участие в создании «Мемориала», «Московской трибуны» и других общественных объединений.
Председатель неправительственной международной организации «Общественная комиссия по увековечению памяти Андрея Сахарова – Фонд Сахарова».
Член комиссии по правам человека при президенте России с ее основания и до 28 декабря 1994 г. Вышла из состава комиссии, не считая для себя возможным сотрудничество с администрацией президента, развязавшей чеченскую войну. Член Совета директоров международной лиги прав человека при ООН.
С 1997 г. член Инициативной группы «Общее действие», созданной участниками демократического движения 60-70-х годов и представителями активно действующих правозащитных организаций.
Имеет звание почетного доктора права ряда американских и европейских университетов, премии и награды ряда общественных правозащитных организаций, награду «За свободу прессы» за 1993 г.
Автор книг «Постскриптум. Книга о горьковской ссылке» (1988), «Звонит колокол... Год без Андрея Сахарова» (1991), «Дочки-матери» (1991), «Вольная заметка к родословной Андрея Сахарова» (1996).
Людмила АЛЕКСЕЕВА, глава Московской Хельсинкской группы:
Елена Георгиевна Боннэр и Андрей Дмитриевич Сахаров действовали сообща, поскольку были единомышленниками, а не только супругами. Для меня они воспринимались неотрывно друг от друга. Но Елена Георгиевна была личностью, она была самой собой и совершенно не растворялась в Сахарове. По каким-то вопросам они могли и расходиться. Но исходили они из общей идеи, что человек, его достоинства и права – это главное, что должно заботить и правителей, и ученых, и все человечество. Как человек Елена Георгиевна была резче Сахарова, и после его смерти ее резкость в суждениях, пожалуй, выросла. Но эта резкость была скорее в тоне и в употребляемых эпитетах, чем в существе сказанного.
Я вспоминаю, как в 1989 году, когда Сахарову было разрешено выезжать за границу, их обоих пригласили в Калифорнию, на конференцию в университет Беркли. Выступить просили и Сахарова, и Боннэр, и он как галантный мужчина сказал: «Пусть Елена Георгиевна выступит сначала». Она всегда прекрасно выступала и в тот раз тоже говорила эмоционально, убедительно, кратко, по делу. Он с большим удовольствием и даже восхищением смотрел на нее, а когда она закончила выступление, сказал со счастливой улыбкой: «После такой речи что, интересно, я могу вам сказать?» И сказал всего несколько слов. Она действительно всегда выступала лучше его. Он не очень умел выступать публично, говорил медленно и слишком, я бы сказала, академично, а она была прекрасным оратором.
«Ежедневный журнал», 20 июня
Арсений РОГИНСКИЙ, председатель Правления Международного общества «Мемориал»:
Уход Елены Георгиевны Боннэр – потеря не только для России, но и для всего мира. О ней принято говорить «жена Андрея Сахарова», «вдова Андрея Сахарова». Между тем она была абсолютно самостоятельной, ярчайшей личностью со своим взглядом на события. Это был человек бесконечно искренний, бесконечно страстный, иногда перехлестывающий в своей страстности, но всегда абсолютно честный и ответственный. Таких людей очень мало. Конечно, мы все – не только те, кто знал ее лично, но вообще множество людей – всегда будем ее помнить. Ее место в истории России, русской общественной жизни, русской культуры несомненно. Но этой искренности, этой страсти, этой веры в справедливость нам будет бесконечно не хватать.
«Ежедневный журнал», 20 июня
Сегодня я узнал о кончине Елены Георгиевны Боннэр.
Выражаю искренние соболезнования родным и друзьям этой замечательной женщины, выдающейся общественной деятельницы, правозащитницы, жены и соратницы Андрея Дмитриевича Сахарова.
Елена Георгиевна была его опорой и самым верным, преданным другом. Она разделила все тяготы и невзгоды, выпавшие на его долю. Союз Елены Боннэр и Андрея Сахарова навсегда останется примером большой любви и верности общим идеалам.
Елена Георгиевна была благородной Личностью, оставившей глубокий след в памяти людей и в России, и в мире. До конца жизни она оставалась мужественным борцом за права и достоинство человека. Она искренне любила Россию, защищала Родину на фронтах Великой Отечественной войны. Елена Боннэр страстно желала видеть Россию свободной, демократической, процветающей – ради этого она жила.
Я всегда уважал и высоко ценил Елену Боннэр. Мы часто спорили, но я чувствовал ее поддержку, и с годами взаимопонимание между нами росло. К ее суждениям и оценкам я всегда относился с особым вниманием. И я глубоко переживаю уход Елены Георгиевны как личную потерю.
Светлая память о Елене Георгиевне Боннэр сохранится навсегда.
М.С. Горбачев,
gorby.ru, 19 июня
Елена Георгиевна играла роль не только соратницы и спутницы Андрея Дмитриевича, но и самостоятельную роль. Ее собственные высказывания и отдельные тексты говорят о нескольких очень важных вещах.
Например, об удивительной искренности. Собственно, она проявлялась в том числе и тогда, когда Елена Георгиевна иногда ошибалась.
Не менее удивительной была ее страстность. Которая тоже очень сильно характеризует ее как личность.
Еще одна ее характерная черта – большая смелость. Я не имею в виду страх перед репрессиями, перед режимом, я имею в виду другие вещи, которые, даже когда говоришь их близким людям, требуют огромной смелости.
Мне кажется, что эти три качества Елена Боннэр как никто другой выражала внутри своего поколения. Не знаю, есть ли в современном молодом правозащитном движении люди, которые отличаются именно таким набором качеств. Конечно, сейчас уже совершенно другая эпоха. К сожалению, эпоха постмодернизма не очень способствует искренности. Точно так же, как эпоха рационализма не очень способствует страстности и смелости.
Еще, мне кажется, у Елены Георгиевны было в хорошем именно смысле патологическое стремление к справедливости. И хотя, наверное, многим смелости сейчас не занимать, но с чувством справедливости в современном поколении есть проблемы.
Я не столь пессимистичен, чтобы полагать, что теперь невозможны фигуры столь же значимые, как Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна. Мне кажется, что в молодом поколении (я имею в виду условно людей до 40 лет) это вполне возможно.
...Мы прекрасно понимали, что Елена Георгиевна давно болела. Но смерть людей, которые являются символами эпохи, – это всегда неожиданность. А Елена Георгиевна безусловно являлась символом, по крайней мере для многих правозащитников.
Андрей Юров,
Грани.ру, 20 июня
«Она так ненавидела эту страну...»
Поздней осенью 1996 года в заснеженных полях под Кунгуром мой коллега, археолог, отстаивал честь талантливого физика Сахарова. Он говорил: «Сахаров был честный, прекраснодушный ученый, да вот жена запудрила ему мозги».
Вчера коллега моей знакомой, журналист, был весь негодование. Он восклицал: «Зачем ее везут хоронить в Москву – ведь она так ненавидела эту страну?!»
Прошло пятнадцать лет, а миф как новенький.
История, друзья, очень трагическая наука: в ней есть горечь, но есть всегда и надежда. Страна со временем разберется: кто ее любил, кто ненавидел, и у кого были «запудрены» мозги.
Именно со слов Елены Георгиевны мы знаем этот сахаровский императив: наиболее нравственное решение оказывается в конечном итоге самым прагматичным.
Давайте мы поставим под этим посланием потомкам имена соавторов, это будет справедливо: Сахаров, Боннэр.
Светлая, очень светлая память.
Роман Казанцев,
Грани.ру, 21 июня
Виктор ТОПАЛЛЕР: «С ее уходом закончилась эпоха»
Всей своей жизнью Елена Георгиевна Боннэр доказала, что такие понятия, как честь, совесть, порядочность не являются анахронизмами. Противопоставив себя всей мерзости советского режима, она вдосталь нахлебалась от russische Gestapo, и ни разу не предала своих убеждений. Прошла по жизни, как сказал Виктор Файнберг, в полный рост.
В 14 лет осталась без родителей: отца расстреляли, маму на 18 лет отправили в тюрьму и ссылку. Прошла войну. Вернулась в пустой дом – бабушка умерла в блокадном Ленинграде. Потом коммуналка, шесть полуголодных лет медицинского института. Любовь, двое детей, бедность советского врача. И сражения. Непрекращающиеся сражения. «До самого конца протопопица. До самого конца».
В наши дни, когда многие правозащитники и диссиденты, отталкивая друг друга, ринулись вылизывать сапоги новой власти, когда всякая шушера, питающаяся объедками, которые ей швыряет Лубянка, так или иначе работает на «Контору» – в Америке, в Израиле, в Европе – Боннэр оставалась в числе тех немногих, кто не предал и не продал. Ни за книжные тиражи, ни за цацки, ни за лужковские квартиры в центре Москвы.
Ее ненавидели. За неподкупность, за честность, за мужество. За то, что она говорила правду. А самое главное, за то, что самим фактом своего существования она изо дня в день демонстрировала негодяям и их холуям, что даже в нашем сумасшедшем мире можно не превратиться в ничтожество. Вот это бесило по-настоящему. «Мы, значит, продажная падаль, а она хорошая, мы мерзавцы и ворье только потому, что мир таков и по-другому нельзя, а ей, значит, можно. Получается, что мы и правда ничтожества».
Сам факт жизни и деятельности таких людей, как Боннэр, это ежедневная оплеуха разномастной мерзости и подлости. Вот что она говорила два года назад на конференции в Осло – как же, наверное, приуныли пригласившие ее! «Не очень интересна Западу Россия, в которой уже нет выборов, нет независимого суда, нет свободы печати. Страна, в которой регулярно, ежедневно убивают журналистов, правозащитников, мигрантов. И такая коррупция, какой, кажется, никогда и нигде не было. А что в основном обсуждают западные масс-медиа? Газ и нефть, которых у России много, это ее единственный политический козырь, его она использует, как инструмент давления и шантажа. И еще одна тема не сходит со страниц газет: кто правит Россией? Путин или Медведев? Да какая разница, если Россия полностью потеряла тот импульс демократического развития, который, как нам тогда померещилось, был у нее в начале 90-х годов. Такой она и останется на десятилетия, если не случится каких-нибудь значительных катаклизмов».
Оплеуха? – Да. В десятку? – Да.
А вот об Израиле. В Осло, в Норвегии, где подлость антисемитизма расцвела махровым цветом. «После 11 сентября вначале гнев и ужас вызывали террористы, обрушившие башни-близнецы, их подельники в Лондоне, Мадриде, других городах. Шахиды, взрывающие себя на заведомо мирных объектах вроде дискотеки или свадьбы, семьям которых за это Саддам Хусейн платил по 25 тысяч долларов. А позже во всем виноватым стал Буш и, как всегда, евреи, т.е., Израиль. Сахаров писал и говорил об Израиле – многие норвежцы будут удивлены тем, как резко их сегодняшний взгляд на Израиль расходится со взглядами Сахарова. Вот несколько цитат. „Израиль имеет право на существование в безопасных границах“. „Все войны, которые вел Израиль, справедливые, навязанные ему безответственностью арабских лидеров“. „На те деньги, которые вкладываются в проблему палестинцев, давно можно было их расселить и благоустроить в арабских странах“. Теперь в моде новый, старый, между прочим, мотив: две страны для двух народов. Это создание одного государства, этнически чистого от евреев, и второго, где потенциально также будет возможность создать такое же. Юден-фрай. Святая земля. Мечта Адольфа Гитлера наконец-то осуществится. Вот и думайте те, кто еще не потерял способность думать, где и в ком сегодня сидит фашист».
Оплеуха? – Да. В десятку? – Да. А вот еще.
«Вопрос моим коллегам-правозащитникам: почему судьба израильского солдата Гилада Шалита, в отличие от судьбы заключенных в Гуантанамо, вас не волнует? Я не нахожу другого ответа, кроме: Шалит – израильский солдат, Шалит – еврей. Значит, опять сознательный или неосознанный антисемитизм, опять фашизм. Сегодня я испытываю тревогу и надежду. Тревогу – из-за нарастающего во всей Европе, а возможно, и дальше, антисемитизма и анти-израилизма. И все же надежду, что страны и их руководители, и люди повсюду вспомнят и примут этический завет Сахарова: в конечном итоге, нравственный выбор оказывается самым прагматичным».
А в канун выборов здесь, в Америке, Боннэр и Буковский обратились с открытым письмом к кандидатам Маккейну и Обаме. В частности, они писали: «Нынешний режим в России является не просто авторитарным, он становится все более агрессивным. Массовые нарушения прав человека, пытки, политические репрессии, политические убийства в России, а также продолжающийся геноцид на Северном Кавказе – это еще не все. Как и во времена «холодной войны» Кремль вновь представляет серьезную угрозу международной безопасности. Запугивание своих соседей, вмешательство в их внутренние дела, использование экспорта энергоносителей в качестве инструмента политического шантажа, предоставление помощи и поддержки всем врагам свободного мира, развязывание внутри страны массированной кампании по пропаганде ненависти против Запада, двуличная позиция в отношении иранской ядерной программы, снабжение оружием соседей Израиля – такое поведение не оставляет сомнений в истинном облике режима. Этот режим показал себя в качестве откровенного врага не только российских граждан, но также западных демократий».
Оплеуха? – Да. В десятку? – Да. Что получили в ответ? Посмешище и позорище «перезагрузки». Какой уж тут нравственный выбор в политике! Вспомним гениальные слова Боннэр о том, как измельчал этот мир, и как мало черчиллей, и вокруг одни чемберлены.
Естественно, что в нынешней России ее ненавидят не меньше, чем ненавидели в СССР. По данным «The New York Times», 44 % жителей России в возрасте от 18 до 24 лет ничего не знают о Сахарове. А к чему? Он враг, хоть и существует пока «Проспект Сахарова». А уж Боннэр! До сих пор жива паскудная гэбэшная легенда о том, как зловредная еврейка сбила с пути истинного, хорошего, но недалекого русского парня.
Ушла из жизни без преувеличения великая женщина, которую все, кто уехал из Советского Союза, должны помнить еще и потому, что именно благодаря ей им удалось оттуда уехать.
Женщина несгибаемого мужества, несгибаемой силы, женщина, которую в ее убеждениях не удалось поколебать ни обстоятельствам, ни времени.
С ее уходом закончилась эпоха, и возникло ощущение пустоты. Елена Георгиевна пользовалась известностью и уважением во всем мире, говорила до последнего дня то, что думает. Была непререкаемым авторитетом, на который можно было сослаться, можно было сказать: «А вот Елена Георгиевна считает….» И отмахнуться от этого было невозможно.
Вечная ей память. Пусть земля ей будет пухом.
Виктор Топаллер,
«В Нью-Йорке с Виктором Топаллером», 26 июня
«Молчание уже становится подлостью»
Владимир Синельников, автор фильма «Академик Сахаров – человек на все времена»,
встретился с Еленой БОННЭР незадолго до ее смерти
– Вы далеко от России все эти годы, но ваш голос слышен. И его ловят. Вы уехали потому, что вам было трудно жить. Что, по вашему мнению, изменилось в России за эти годы?
– Я сразу внесу некие коррективы в твою вступительную речь. Я уехала, потому что мне было трудно не психологически, не в политическом отношении, а потому, что годы берут свое, и без помощи детей я просто физически существовать не могу. А заново ломать Танину жизнь и ее с мужем тащить назад в Россию – невозможно. Понимаешь? Я не чувствую себя здесь дома. Хотя я абсолютно независима от Америки. Квартира – моя, за свое лечение я плачу сама, я не живу как приехавшая на американское иждивение. Я не завишу ни от Америки, ни от России. Я получаю в России пенсию инвалида войны. Великий доход, сам понимаешь. В общем, жить трудно. Я могла бы, как все, получить все эти бенефисы, которые получают старые люди, приехавшие в Америку, но это внутренне меня свяжет. Мне кажется, тогда я не буду иметь право говорить то, что я думаю, ни про Америку, ни про Россию и вообще про весь мир. Иждивенцы не имеют права на слово.
…Я, несмотря на большой срок, прошедший после ухода Андрея из жизни, все время все-таки ориентируюсь на него, прекрасно зная, что он думал по каждому вопросу. Я все время работаю с бумагами. Ты, наверное, знаешь, что два года тому назад был издан 8-томник… Два тома публицистики – в России многое не публиковалось, она собрана из западной прессы. Это – три тома дневников и публиковавшиеся в России три тома воспоминаний. В общем, фундаментальная работа.
Очень интересно: то академия кричит, что ей надо памятник Сахарову, то Медведев говорит: «Свобода лучше, чем несвобода» – и что-то о Сахарове, то Путин что-то говорит о Сахарове. Но никто не обратил внимание на то, что у каждого из них на полке мог бы стоять 8-томник Сахарова, и они могли бы прочесть его труды. О Сахарове говорят, но к Сахарову не обращаются. А теперь я буду говорить.
О письме «Путин должен уйти». Я считаю, что молчание уже становится подлостью. Толстовское «не могу молчать» в данном случае должно относиться к широкому кругу людей в России. Все должны перестать молчать. В России всегда воровали, в России всегда были дураки и дороги, это не я придумала, но все-таки Россия никогда не была воровской шайкой. Это было, ну я бы так сказала, боковым течением. Сегодня это мейнстрим. Опасный для страны и еще больше опасный для народа. А что делать? И вот дилемма – а где лидер, который будет другим? Но ведь не лидер, не фюрер нужен стране. А мы все фюрера ищем. Путин фюрер или Медведев фюрер. Не фюрер нужен стране. Стране нужна нормально демократическая система выборов. И вот даже та система выборов, которую Лукьянов с Горбачевым когда-то придумали, она была на километры ближе к демократической форме правления, чем то, что сделали с законом по выборам Чуров и компания. Они же все разрушили в этом законе. И дело не в административном ресурсе, дело не в том, что на каком-то отдельном участке подкинут бюллетени, дело в том, что структура разрушена. И совершенно отсутствует обратная связь. Любой избранный не зависит от тех, кто его якобы избирает. Нет обратной связи. Страна не только не демократична, она и не автократична, она просто деспотия.
– Елена Георгиевна, я даже удивился, услышав, что вы знаете фамилию Чурова. Когда вы говорили, что разрушили избирательную систему, вы всерьез считаете, что ее разрушил Чуров?
– Ну, наверное, не сам, наверное, велели. Но это не снимает с него исторической ответственности.
– Что вас заботит во взаимоотношениях власти и гражданина? Сегодня.
– Понимаешь, вот в любой стране есть разные группы населения. Бизнесмены, торговцы, инженеры, учителя, музыканты, шоу-бизнес… В любой стране есть общие интересы каждой группы людей. Я не знаю, есть ли страна, в которой есть объединенный интерес урок. Урки, по-моему, – изобретение советской власти. Или порождение советской власти. Очень страшное. Страна находится в руках урок. Не просто богачей, которые так или иначе, иногда правильно, иногда неправильно, становятся богатыми, а именно урок. Россия в руках урок. Уже одно это не просто заставляет, а обязывает к тому, чтобы эта компания ушла. Может быть, даже не просто ушла, я вообще не мстительный человек, но в данном случае – ушла бы по суду. И еще раз: одно из самых главных – никакие партийные разногласия, программы или я не знаю что сегодня не имеют значения. Потом придет время разбираться по частностям. Сегодня должно быть полное объединение. Даже с Лимоновым, даже с Зюгановым. Я в этом глубоко уверена.
Но при этом все время идет внутренняя борьба: я не пойду рядом с лимоновцем, я не пойду рядом с коммунистом, я не пойду рядом с тем, с этим, с Немцовым, с Каспаровым. Проблема в том, что изменить можно только одним лозунгом «Вставай, страна огромная». Вот однажды она встала, да? Под этот лозунг. Это вранье, что «В бой за Родину, в бой за Сталина». Никто никогда не шел в бой за Сталина. Это после войны придумали. В войну «Мать твою!..» орали. Потому что со страха неизвестно, что орать. Но Сталин тут был ни при чем.
– Но если бы вы продолжали жить на Земляном Валу, вот все, что вы говорили сейчас, вы бы все равно говорили?
– Все равно говорила бы, и там и тут я одно и то же говорю. География моего нахождения не имеет значения. Но для меня имеет значение, что я не связана с американским государством никакими финансовыми, благополучие усиливающими моментами. Для меня лично это имеет значение.
– Конечно, нам, людям, живущим в России, ближе всего тревоги, связанные с конфликтом между властью и личностью, властью и правами человека. Вы живете в Бостоне, в этом замечательном городе, но ваши взаимоотношения, как я понял даже из коротких реплик, со здешними институциями тоже небезоблачны?
– Абсолютно небезоблачны, потому что здешним институциям точно так же плевать на права человека, как и тем. Я не вижу разницы. И между прочим, как пример, привожу: когда я отдавала в Гарвард архив, совершенно бесценный, – не продавала, как это часто делают, а отдавала, – они брали на себя ряд обязательств, в том числе Сахаровскую программу по правам человека, включающую ежегодно приезд сюда российских правозащитников, ну я бы так сказала кратко – набраться опыта, как организуется гражданское общество. В прошлом году в сентябре они прекратили это. Это была единственная Сахаровская программа в Соединенных Штатах Америки. Мне кажется, что это очень демонстративный пример реального отношения к правам человека. Не то что там говорят помощники Хиллари Клинтон или еще кто-нибудь, это все слова-слова-слова, точно такие же слова, как слова Медведева. «Свобода лучше, чем несвобода». А реально единственная Сахаровская программа в самом богатом университете мира прекращена, якобы на нее не хватило денег.
– Елена Георгиевна, я слушаю вас и вспоминаю, когда весь мир, и в том числе первые лица крупнейших западных держав, боролись за то, чтобы выпустили Щаранского. Несчастный Леонид Ильич боялся высунуться за границу, потому что не только от правозащитников, не только от народа, но и от Рейгана, от кого угодно он везде слышал это требование.
– Почему сегодня так благополучны и так доброжелательны к российским лидерам первые лица Запада, когда в тюрьме Ходорковский? Кажется, они тоже, я не знаю какой тут эпитет применить, они тоже урками становятся.
– Один из тех, кто вместе с вами первыми подписал письмо, говорит мне: «А что ты хочешь, дача Путина рядом с дачей Берлускони, он ему ее купил. Шредер нанялся работать в «Газпром». В этом смысле претензии ваши как человека, которого знает весь мир, к западному истеблишменту, очень весомы.
– Они абсолютно таковы, как и к российскому истеблишменту. Я считаю, что западный истеблишмент, исходя из экономических и еще каких-то интересов, но в основном из интересов лично каждого конгрессмена и сенатора, ряд которых может быть в будущем избран президентом, предают идеологию защиты прав человека. Вот и все. Ну, может, такова природа: человек становится чем выше, тем хуже? И тогда лучше всего быть бомжем.
– Я беседовал с Сергеем Адамовичем Ковалевым, у него тоже большой счет к западной элите…
– Правильный счет. Между прочим, организация «Эмнисти интернешнл», я не могу утверждать, но поговаривают, что дама, которая там сейчас председательствует, может стать на место чуть ли не Генерального секретаря ООН, и поэтому она будет делать все, что скажет тот же Путин. «Эмнисти интернешнл» стало дерьмом. Вот так.
– А «Фридом Хаус»?
– «Фридом Хаус» реализует свои схемы – свобода прессы, то, другое, третье, на самом деле тоже давно ничего не делает. Организация, которая пожирает много денег, но в общественном плане ничего не делает. Надо сказать, что все известные правозащитные организации – формальные: Лига прав человека при ООН, «Фридом Хаус», «Эмнисти» и другие стали теми же чиновниками с высокими зарплатами.
И еще безумно важное про Запад: всегда все говорят: «Россия наступает на одни и те же грабли», но Запад наступает еще хуже на одни и те же грабли. Антисемитизм европейский, антисемитизм американский, политический антисемитизм, давление на Израиль – это грабли похуже российских. И совершенное пренебрежение Запада к своим собственным установлениям. Кончилась Вторая мировая война. Были выдвинуты, и выработаны, и подписаны большинством государств Женевские конвенции. Конвенция ведения войны более-менее мягким способом, хотя это невозможно, конвенция о раненых и пленных. Запад разрушает все эти конвенции судьбой одного человека – Гелада Шалита. Запад разрушает конвенцию о раненых и пленных. Потому что Запад, ООН, вся эта чиновничья махина ни разу не сказала: «Никакого обмена, никакого разговора, пока вы держите заложников». Так что Запад наступает на одни и те же грабли с не меньшей охотой, чем Россия.
– Поэтому так тяжело, наверное, российским правозащитникам?
– А просить ничего не надо. Лагерная эта заповедь – не проси, не надейся. Единственный способ… Все говорят, русский бунт такой бессмысленный, беспощадный… ну сказал так Александр Сергеевич однажды, хватит нам повторять. Вставай, страна огромная! Пока страна не встанет на всеобщую забастовку, на всеобщее сопротивление повышению тарифов ЖКХ, прочим жульническим этим планам, ничего не будет.
Такая мелочь: приходит Путин на место премьера, и я напоминаю тебе одно из первых его гласных выступлений: «Мы всем инвалидам войны, ветеранам, даем квартиры». Это значит, что 65 лет они все еще не имеют эти квартиры, и «мы всем даем бесплатно машину, а кто не хочет машину – 100 тысяч рублей». Я, дура наивная… Ну не машину – мне врач сказал, чтобы я не садилась за руль, но 100 тысяч – это хорошо. Ждем. Больше Путин к этому не возвратился.
Вот собираются праздновать 65-летие, и буквально в канун отменяется мелочная льгота. С инвалидов войны не брали деньги за оформление нотариальных документов – доверенностей или завещаний, – бах, сняли эту льготу. Я понимаю, что для нашей чиновничьей элиты эти там сколько-то 170 долларов за доверенность, для них это ничего не значит. А для инвалида или ветерана – это почти месячное пропитание. Как и у кого хватило наглости снять в канун 65-летия эту льготу? Вот в этих мелочах, я прошу прощения, такая говённая сущность той кучки людей, которая правит Россией, ну с этой вот доверенностью, ну не знаю.
– Елена Георгиевна, хочу вам напомнить тот день, когда Верховный совет топтал Андрея Дмитриевича. Вы этот день помните прекрасно. Вы его привозили в перерыв между заседаниями домой, за рулем сидели вашего «жигуленка». Мы все бросились к подъезду вашего дома, пока вы его привезли из Кремля. Юра Рост, я, кто-то еще был. Вы увидели нас и сказали: «Что вы паникуете, все нормально, Андрей в порядке». В этот момент на противоположной стороне Садового кольца раздался удар, и какая-то грузовая машина шлепнулась в «Запорожец», и оттуда из-за руля вышел человек, взял на руки ребенка, у которого текла кровь из затылка. Вы схватили аптечку, как опытная фронтовая медсестра, и бросились наперерез 8 – 10-рядному движению. И Андрей Дмитриевич – за вами, а я за вами обоими. Вы взяли эту девочку, перебежав Садовое кольцо, все машины уже остановились, увидев вас и Сахарова, налили йод на вату и положили ей на затылок, она перестала всхлипывать. И в это мгновение Андрей Дмитриевич сказал мне: «Вы знаете, достаточно, чтобы любому человеку она положила руку, и он успокоится». И я увидел глаза влюбленного гимназиста.
Я когда пересматриваю картину о Сахарове, которую благодаря вам мне удалось сделать, там есть один кадр, который всех наповал сражал: когда наконец его впервые выпустили за границу, да еще в Америку, у власти не хватило решимости выпустить вас двоих, вас оставили заложницей. И вот эти кадры, когда он уходит и вы прощаетесь и смотрите ему вслед, эта съемка людям, которые видели это, столько говорит. Скажите, что вы чувствовали вот тогда?
– Я была совершенно счастлива, что наконец вот эти путы, веревку, которой связан титан, разрезали. Я тут вспомнила давнюю историю, к Андрею не имеющую отношения. Мою маму очень рано реабилитировали – в августе 54-го года, то есть до 20-го съезда. Сказалось, видимо, вмешательство Микояна, потому что Микоян и папа были дружны в детстве. И мама пошла получать паспорт и прописываться в квартиру. И когда пришла за паспортом в милицию, ей паспортистка, женщина ее же возраста, сказала: «На этот раз ваша взяла». И мама эту вот фразу паспортистки запомнила навсегда – «на этот раз ваша взяла». Вот сейчас мы не знаем, чья взяла. Понимаешь?
Сегодня преступно молчать. И сегодня я считаю колоссальной стратегической ошибкой разделение всех протестующих на разные партии. Лидеры не рождаются на бумажке, лидеры родятся там, в этой гуще. Или мы вообще всё просрем, – вот такое слово, – или все-таки мы спасем Россию. На самом деле я не люблю слово «патриот», но я – патриот больше, чем все эти сидящие в Думе говнюки.
Мне кажется, что это очень достойно было бы для России. А Путин, если у него столько денег, – да господи, – сделай одолжение, уйди, живи на эти деньги где хочешь, купи себе остров и сиди на нем. И себе приятно, и людям хорошо. Я не собираюсь отнимать его – пусть себе устроит хорошую жизнь. Отдельно от страны.
Так вот, у меня идея. Я ищу богатого и доброго, не мужа.
– А зачем вам богатый?
– У меня есть квартира в Москве. Та самая кухня, и, в общем, историческая квартира, полученная мамой в конце 54-го года, через эту квартиру прошло очень много реабилитированных, через эту квартиру прошли все диссиденты Советского Союза, в этой квартире проходило большинство пресс-конференций, в том числе знаменитая пресс-конференция, которая объявила День политзаключенного, ну а сколько уж разных гостей: от Киссинджера и Киркпатрик, Ромашевского, Михника – вообще неимоверно… Я вынуждена ее продавать. Но я не хочу ее продавать, потому что это мемориальная квартира. Я хочу найти человека, который ее купит с обязательством подарить архиву. А я беру на себя обязательства восстановить интерьер, полностью, каким он был тогда, и сделать дощечку: «Квартира приобретена и передана в дар архиву для создания мемориала»… Ивановым, Петровым, Сидоровым – кто там, такой добрый.
Если уж российские миллиардеры покупают яйца Фаберже – память о царской семье и талантливом ювелире, – то мне кажется, что в России и для этой цели может найтись такой человек. А может быть, я в очередной раз наивная. Наши богачи – жулики все, но не все – дерьмо. Понимаешь?
Владимир Синельников