Утрата

Памяти Дмитрия Фурмана

22 июля в 17.45 у себя дома после долгой и тяжелой болезни скончался Дмитрий Ефимович Фурман (1943 – 2011).

Призвание и страстное желание Дмитрия Фурмана мыслить дало ему возможность необыкновенно мужественно жить, тяжело болея последние два года (он заболел тем же заболеванием, что у Стивена Хокинга). В ситуации, когда любой из нас расклеился бы, потеряв возможность двигаться, когда постепенно Димины возможности свелись к тому, что он мог шевелить только одним пальцем на правой руке, он этим одним пальцем печатал статьи и жил «как обычно». Дима не давал себе ни дня поблажки и все годы болезни, признаки которой обнаружились осенью 2008 года, выполнял, как он с гордостью сказал, свою «обычную норму» – писал и публиковал 10-12 статей в год. В этом году он сделал то же самое. Среди опубликованных им в 2011 году статей была, по-моему, наиболее выдающаяся политическая статья 2011 года, а может быть, и нескольких последних лет, которая ставит ясный и нетривиальный диагноз тому, во что переродилось демократическое движением за годы со дня смерти Сахарова. Эта его статья, посвященная 90-летию Андрея Дмитриевича Сахарова, – самое главное, что было написано за многие годы о судьбе идей Сахарова, и ее обязан прочесть всякий мыслящий человек, потому что ее жесткий вывод «Сахаров умер вовремя» – точен и правдив (статья опубликована в журнале «Профиль» 16 мая с.г.).

Будучи почти абсолютно обездвижен и рассчитывая дожить, как он говорил, в лучшем случае до конца года, Дима Фурман последние месяцы успешно учил турецкий, а решив, что хочет получше познакомиться с политической системой Латинской Америки, прочел по этой теме несколько книг на испанском, в виде же отдыха совсем недавно кончил читать толстенную новую биографию Гитлера на английском, после чего попросил купить ему, чтобы послушать и лучше понять психологию Гитлера, его любимые музыкальные произведения.

 фото из архива Юрия Самодурова

При этом Дима понимал, что срок его жизни подходит к концу и что, возможно, он дождется, а может быть, и нет осени 2011 года, когда к международной книжной ярмарке в Москве должны выйти из печати книги, подводящие итоги пройденного им пути. Первая книга – сборник газетных статей Д.Е. Фурмана о политике (под редакцией его друга Павла Палащенко), вторая – сборник его статей о религии (под редакцией Георгия Дерлугьяна). Издание третьей книги – сборника своих главных статей о политическом развитии стран СНГ – он буквально за день-два до смерти поручил своей дочери Екатерине Фурман.

В общем, Дима прекратил работать только в последние два дня жизни, сказав вчера: «Я поставил точку в работе». Но точка в работе – еще не точка в жизни, и вчера же он попросил принести почитать ему какой-нибудь хороший роман. Когда его гость сказал, что романа у него нет, но зато есть замечательная биография Ю.Ф. Самарина, написанная в 1919 г. бароном Нольде, и замечательная биография Ариэля Шарона, написанная Петром Люкимсоном, Дима попросил принести ему эти книги в субботу.

Но субботы не было, потому что в пятницу его не стало. Умер Дима очень спокойно, во сне, через несколько минут после того, как попросил жену и сиделку повернуть его на бок, и сказав, что хочет отдохнуть.

В заключение еще и еще раз хочется написать о поразительном мужестве Димы и его семьи. Когда я навещал его и его дом, я, конечно, видел, что Дима тяжело болен и что постепенно он теряет возможность двигаться, но и он сам, и его жена Элеонора Пастон, с которой они прожили 37 лет, всегда были заняты работой: было видно, что, принимая гостей, они просто ненадолго отвлекаются от работы, и Димина болезнь при этом «как бы» совершенно не мешала ни ему, ни Эле жить так же интенсивно, как всегда. Как Дима в своей области, так и Эла в своей (она известный искусствовед) за последние годы «выполнили свою норму».

Сегодня в России из жизни ушел замечательный мыслитель и человек выдающегося мужества, которому он сам не придавал почти никакого значения. Он просто не умел жить по-другому. Вчера он сказал мне: «Я поставил точку в работе», а сегодня вдруг перестал дышать.

Юрий Самодуров,

Грани.ру, 23 июля

* * *

22 июля скончался Дмитрий Ефимович Фурман. Человек выдающийся, недооцененный современниками.

Дмитрий Ефимович был младше меня, но его одного я считал своим учителем в той сфере, которой я стал заниматься в конце 90-х во многом под влиянием его блестящих работ.

На столе у меня всегда лежит маленькая зеленая книжка «Наши десять лет», изданная ничтожным тиражом – сборник его статей 90-х.

Я часто обращаюсь к ней, чтобы еще раз пережить в памяти те драматические события, которые в своей исторической динамике логично привели к переживаемой нами сегодня Катастрофе, из которой у России, возможно, уже нет выхода.

Я убежден, что эта книжка и через десятилетия останется лучшим учебником истории России 90-х, если кто-то еще будет интересоваться историей России. Так же как лучшим учебником истории нулевых станет готовящийся к печати сборник его статей последнего десятилетия.

Мы не были близко знакомы, но всегда читали друг друга и, встречаясь время от времени на семинарах и конференциях, общались с неизменной взаимной симпатией.

Я горжусь тем, что Дмитрий Ефимович как-то сказал мне: «Мы удивительно схожи с вами в своих оценках, различаясь только темпераментом». Так, сделав мне щедрый комплимент, он деликатно упрекнул меня в излишней резкости.

Я благодарен судьбе, что успел публично сказать о своем благоговейном отношении к нему еще при его жизни, на презентации своей книги 30 июня. Даже если он не слышал об этом, он узнает.

Его стоическое поведение перед лицом мучительной болезни и смерти не было для него героическим. Оно было для него органичным и естественным поведением мыслителя, живущего чем-то намного большим, чем его собственная судьба.

Незадолго до кончины Дмитрий Ефимович опубликовал статью «Политический святой» со страшным выводом «Сахаров умер вовремя». Наверное, он был единственный, кто имел моральное право так сказать.

Когда страна умирает и ее праведники ничем не могут ей помочь, они уходят.

Андрей Пионтковский,

Грани.ру, 23 июля

Статьи Дмитрия Фурмана всегда отличали такие черты как интеллектуальная смелость, свежесть  и точность диагноза.

В № 4 «Рубежа» за прошлый год мы напечатали небольшую выдержку из его выступления на Радио Свобода по случаю очередной «демократической революции» в Киргизии. Возникало недоумение: ведь имевшая место за несколько лет до того предыдущая революция в этой стране тоже вроде бы была демократической, в чем же дело? Дмитрий Фурман дал простое и убедительное объяснение: киргизские «революции» имеют мало общего с демократией, это – плоды степной, кочевой вольницы, которая легко ставит новых предводителей и так же легко их свергает. И все, можно было уже не читать большие статьи на ту же тему.

Критиковать в России Путина – это еще не интеллектуальная смелость. А вот явно демократически настроенному человеку написать, как это сделал Фурман в приведенной выше статье, что «победа демократов в конечном счете вела к становлению путинского режима» или же о «линии преемственности Сахаров-Ельцин-Путин» – для этого нужна интеллектуальная смелость. И это все – святая правда и историческая неизбежность в России.

Дмитрий Фурман страдал от той же болезни, что и знаменитый английский физик Стивен Хокинг. Что это – болезнь, которая порой поражает особо одаренных людей? Кстати, они были почти ровесниками: Хокинг родился в 1942 году, Фурман – в 1943. Но первый страдает от этого заболевания уже почти полвека, с 1962 года, а второй «сгорел» за два года. Что это – следствие разного уровня медицины или индивидуальные различия?

Светлая память мужественному и необыкновенно талантливому человеку, истинному патриоту России.

ПОЛИТИЧЕСКИЙ СВЯТОЙ

21 мая академику Сахарову исполнилось бы 90 лет. В российском демократическом движении было не так уж много героев, Андрей Дмитриевич – один из них.

Академик Сахаров не был теоретиком и стратегом нашей антикоммунистической демократической революции – для антикоммунистической революции никаких особых теорий и не требовалось. Мировоззренчески он эволюционировал, как громадное число интеллигентных советских людей, от либерального антисталинского прочтения марксизма-ленинизма через идею «конвергенции» к антикоммунизму и «буржуазному» демократизму.

Эта эволюция ускорилась в период его ссылки в Горький, но к моменту его смерти не дошла до своего логического предела: еще в 1989 году он требовал передачи земли крестьянам, фабрик – рабочим, а всей власти – Советам и до безоговорочного признания капитализма в качестве высшей цели так и не дошел.
 

Как и у всех совершавших подобную эволюцию советских людей, у Сахарова не было никаких представлений, как может произойти переход от казавшейся несокрушимой тоталитарной системы к демократии.

   
НЕ ОТ МИРА СЕГО  

Величие Сахарова было не в его политических идеях, а в его личности и жизни. Думать так, как думал Сахаров, могли многие – даже в Политбюро были люди, думавшие примерно то же самое. Но чтобы отказаться от богатой и спокойной жизни обласканного властью академика, трижды Героя Социалистического Труда, кующего «ядерный щит Родины» и разрабатывавшего увлекательные планы уничтожения США искусственным цунами, и без какой-либо надежды на успех вступить в борьбу с тоталитарной системой, требовались очень редкие качества.

Для этого надо было быть не от мира сего, не прислушиваться к тому, что подсказывает «здравый смысл», и слушать лишь свой внутренний голос, то есть быть вылепленным из того материала, из которого в свое время были созданы раннехристианские мученики. В российском демократическом движении было не так уж много героев и святых. Но Сахаров был бесспорным и признанным во всем мире святым этого движения.

Не случайно освобожденный Горбачевым Сахаров сразу же оказывается в центре общественной жизни – в роли высшего морального авторитета и чуть ли не главного лидера демократов, которые все смелеют и радикализируются. Сахаров переходит от просто поддержки Горбачева к «условной поддержке» и затем к оппозиции. Сопоставимой с ним по масштабу фигуры не было, и авторитет Сахарова среди демократической интеллигенции был непререкаем.

   
СЛИШКОМ ИДЕАЛИСТ  
 

Однако по мере того, как демократическое движение превращалось в реальную политическую силу, все яснее становились ограниченные возможности Сахарова как лидера. Сахаров не мог повести за собой широкие народные массы – психологически и культурно он был слишком далек от них. Так же далек он был от номенклатуры, нейтрализовать или привлечь которую было необходимо для прихода демократов к власти и которая в условиях советской социальной мобильности культурно была ближе к народным низам, чем к интеллигентскому среднему слою. Те качества Сахарова, которые были достоинствами на начальном этапе движения, теперь становятся недостатками. Он был слишком доктринер и идеалист, слишком наивен и доверчив. Каждый, кто слышал выступления академика на съезде народных депутатов, понимал, что в роли главы претендующей на власть партии и тем более главы государства его просто нельзя представить.

Между тем у демократов появился лидер, способный привести их к победе и власти. Ельцин, в отличие от Сахарова, чья популярность была велика, но ограничена относительно узким интеллигентским слоем, мог получить поддержку в широких народных массах и мог договориться с номенклатурой. Доктринерскими и моральными соображениями Ельцин скован не был.

Начиналась «большая игра». Сахарову в этой «большой игре» места не было. Быть лидером на новом этапе движения он не мог, и в то же время он был слишком самостоятелен и слишком авторитетен не только в среде интеллигенции, но и во всем мире, чтобы стать сотрудником Ельцина, членом устремленной к победе, связанной дисциплиной и единым лидером команды. Непонятно даже, какую должность он мог бы занять.

СМЕРТЬ ВОВРЕМЯ

Смерть пришла к Сахарову относительно рано, в возрасте 68 лет, но если исходить из задачи победы демократов, она наступила очень вовремя. Для вступивших в борьбу за власть Ельцина и других политиков-реалистов из лагеря демократов был очень выгоден умерший Сахаров. Им очень пригодился Сахаров-икона, но был бы вреден живой Сахаров, реально участвующий в политике и «путающийся под ногами».

 

Но смерть не только избавила демократов от возникающей «проблемы Сахарова», но избавила и самого Сахарова от многих мучительных проблем. Приход к власти предводительствуемых Ельциным демократов мог произойти лишь ценой отказа от идеалистических принципов и утопических лозунгов раннего демократического движения. Сахарову предстояло или санкционировать эти трансформации и «забывать» вместе с другими о былом идеализме, или идти против течения и вступать в борьбу с друзьями и соратниками, исход которой был очевиден.

 

Смог бы Сахаров приветствовать Беловежские соглашения, которые покончили не только с «коммунистической империей», но и с любой перспективой перестройки «евразийского» пространства на основе права наций на самоопределение, как это предполагалось в сахаровском проекте Конституции? Смог бы он отказаться от этого права наций на самоопределение во имя «территориальной целостности России»? Смог бы он легко и незаметно перейти от лозунга «Земля – крестьянам, фабрики – рабочим, вся власть – Советам!» к одобрению приватизации и кровавого разгона парламента? На эти и подобные вопросы хочется ответить: «Нет, не смог бы». Хотя мы знаем, что близкие к Сахарову люди проделали именно такую эволюцию, а его вдова Елена Боннэр в 1993 году прямо призывала Ельцина не волноваться из-за правовых вопросов и быть решительнее в борьбе с реакционными Советами. Однако близкие – это все-таки не сам Сахаров, и однозначного ответа на эти вопросы нет.

   
ОТ САХАРОВА К ПУТИНУ  

Как бы то ни было, судьба избавила Сахарова от множества труднейших проблем и позволила ему уйти из жизни воплощением утопически-идеалистического аспекта нашей демократической революции. Победа демократов в конечном счете вела к становлению путинского режима, который Сахаров, безусловно, отказался бы признавать своим, хотя линия преемственности – Сахаров-Ельцин-Путин – исторически совершенно очевидна. Это та же преемственность и то же противоречие между ранними, идеалистическими формами различных протестных движений и тем, что получается, когда они приходят к власти, которые бесконечно повторялись в истории.

 

Ранний идеализм в окостеневшей, иконной, форме работает на возникшую систему. Сейчас проспект Сахарова создает иллюзию, что дело Сахарова «в основном» победило. Но герои и мученики раннего этапа полезны власти лишь до тех пор, пока люди удовлетворяются иконно-житийными образами и не интересуются, какая реальность была за ними, что действительно думали и хотели ставшие иконами люди. Евангелие надо целовать, а не читать.

 

И сейчас торжественные чествования Сахарова – это часть системы ритуалов, освящающих нашу политическую систему. Чтение же Сахарова и размышление над тем, как так получилось, что у истоков движения стоял святой, а когда оно утвердилось у власти, главой государства стал Путин, для нашей власти совершенно не нужны. Между тем для понимания нашего положения и наших перспектив эти размышления необходимы и будут необходимы при следующей попытке перехода к демократии.

Дмитрий ФУРМАН,

«Профиль», № 18, 16 мая