Вацлав Гавел

Европеец

Вацлав Гавел был европейцем – даже тогда, когда его страна находилась за «железным занавесом». Многие политики бывшей Чехословакии проделали трудный и противоречивый путь от искреннего следования коммунистической ортодоксии до приверженности демократическим ценностям. Ключевыми фигурами «Пражской весны» были именно такие люди – Дубчек, Черник, Смрковский, Кригель, Млынарж.

Для Гавела «европейство» и неприятие советского строя, как его оборотная сторона, было наследственным и органичным. Его семья была «вписана» в европейскую элиту, и он воспитывался именно в этом духе – несмотря на то, что в ЧССР принадлежность к прежнему истеблишменту влекла за собой большие и мелкие неприятности: невозможность учиться в гимназии, получить престижное гуманитарное образование. В условиях несвободы он вырос свободным человеком, независимым от политической системы, существовавшей в его стране. Впрочем, в Восточной Европе это относилось не только к выходцам из старой элиты – например, Адам Михник вырос в семье с левыми традициями.

Вацлав Гавел был человеком поколения Леха Валенсы и Йожефа Анталла, лидеров польской и венгерской «бархатных революций». Но ему было труднее, чем им. В Польше существовали влиятельная Католическая церковь и мощное рабочее движение (его символом и стал Валенса), с которым власти были вынуждены считаться даже в период военного положения и разгрома организационной структуры «Солидарности». В Венгрии после свирепости первых лет кадаровского правления (когда казнили Надя и его соратников) наступил либеральный «гуляш-социализм», при котором диссиденты могли работать в научных институтах и музеях, занимаясь интеллигентным трудом.

В Чехословакии после разгрома «Пражской весны» власть сделала ставку на выжигание инакомыслия, на то, чтобы морально раздавить не согласных с режимом. Участников «весны», не покаявшихся в своих грехах, лишали возможности работы по специальности даже на самых мелких постах. Им оставались только вакансии дворников и чернорабочих, вне зависимости от полученного образования и владения языками. Гавел был одним из немногих, кому повезло больше – он был известным драматургом, чьи пьесы были востребованы за пределами страны и приносили ему гонорары. Тогда власти начали «подкапываться» с другой стороны, обвинив его в тунеядстве – и Гавелу пришлось устраиваться подсобным рабочим на пивоваренный завод, чтобы не повторить судьбу Бродского, но в рамках еще более жесткой системы.

Борьба в таких условиях казалась безнадежной, тем более что общество было настроено конформистски. Экономика росла, на советском рынке чешские товары ценились. В этих условиях участвовать в диссидентском движении было вдвойне сложнее – и Гавел на это решился. Он стал одним из лидеров немногочисленного сообщества чешских правозащитников и закономерно возглавил страну после «бархатной революции», уничтожившей тоталитарный режим.

Лидеры революции не могут вызывать единодушного одобрения. Во-первых, они изначально представляют только одну его часть – другая, обиженная, вначале молчаливо, а затем агрессивно их отвергает. Во-вторых, так как многие сторонники связывают с ними завышенные ожидания – стоит избрать хорошего честного лидера, как потекут молочные реки, а берега станут кисельными. Когда выясняется, что их избранники не способны сотворить чудо, наступает разочарование. В-третьих, недавние соратники становятся политическими конкурентами – и это также нарушает первоначальную идиллию. Все это было свойственно и Чехии при Гавеле и его соратнике-противнике-преемнике Вацлаве Клаусе.

Но Гавел на посту президента смог добиться результатов, вписавших его имя в историю страны. При нем Чехия и Словакия смогли цивилизованно развестись – в отличие от республик экс-Югославии, распад которой сопровождался кровопролитной войной. Сейчас обе страны – члены объединенной Европы, поддерживающие друг с другом нормальные дружественные отношения. Велика роль в этом последнего чехословацкого президента, которому не были свойственны «мини-имперские» комплексы. Быстрая европейская интеграция Чехии также может быть записана в актив Гавелу. В настоящее время страна является членом ЕС и НАТО, а неприсоединение к зоне евро в нынешней ситуации может считаться скорее плюсом, чем минусом. В стране была проведена люстрация, компартию признали преступной организацией, но ее наследница (не отказавшаяся от идеологической идентичности) продолжает существовать и представлена миноритарной фракцией в парламенте. Таким образом, чешское общество при Гавеле выступило за санкции в отношении конкретных лиц и моральное осуждение «огосударствленной» партии – но не за запрет коммунистической идеи.

Гавел вовремя стал президентом – в обыденной политической ситуации такие лидеры редко востребованы – и столь же своевременно ушел из государственной жизни. Оставив Пражский Град, он не стал формировать собственную партию и превращаться в одного из многих политических деятелей, судьба которых зависит от электоральных превратностей. Он стал одним из моральных лидеров Европы – это было возможно не только благодаря его диссидентскому прошлому, но и благодаря опыту президентства, во время которого он последовательно придерживался демократических ценностей. Слово Гавела означало больше, чем точка зрения многих действующих политиков – например, его позиция стала решающей в деле о неприсуждении Путину немецкой премии «Квадрига».

Как Гавел относился к России? Он был решительным противником Российского государства как империи, навязывающей свою волю другим странам. Поэтому российские имперцы, ностальгирующие по советским временам, считают его русофобом и не могут простить ему участия в развале Варшавского договора. Но русофобия – это неприязнь не к геополитическим планам, амбициям и иллюзиям, а к русскому народу, –  а этим Гавел никогда не страдал. Несколько дней назад он сказал в интервью «Новой газете», что «самой большой угрозой для России было бы равнодушие и апатия людей. Напротив. Они должны неустанно добиваться признания и соблюдения своих прав и свобод». Если русофобия – желать россиянам стать гражданами, а не подданными, то что же такое русофилия?

Алексей Макаркин,

«Ежедневный журнал», 19 декабря