Литературная страница

 

Илья ВОЙТОВЕЦКИЙ

В 1999 году я выпустил книгу с таким названием: «МАСТЕРА, ПОДМАСТЕРЬЯ, ПОДРУЧНЫЕ» –http://www.iliavoit.narod.ru/books_ilia/POEMS/mastera.htm

Она приурочивалась к 200-летнему юбилею русского поэта.
В книге были стихи, посвящённые памяти А.С.
За прошедшие годы к ним присоединились ещё строки, и получился цикл.Рисунок выполнен автором для второй страницы обложки.

 

Пушкинский цикл

 

* * *

Как просто жизнь прожить, не дуя в ус,

служа не императору, а Музам,

не приниматься в творческий союз,

затем не исключаться из союза,

за назначенье, званье или сан

не гнуть хребет, не преклонять колени.

Всё было просто:

вздумал – написал,

поволочился, пострелялся. –

Гений!..

 

1992

 

* * *

Кажется, я в храм уже допущен.

Говор мой и глаз нерусских цвет

приняли б, пожалуй, А.С. Пушкин,

Лермонтов, Некрасов, даже Фет (!).

 

Русским словом, рифмами, стихами

Я владею, кажется, вполне.

Только Мордехай, Абрам и Хаим

Вовсе не нуждаются во мне…

 

1988

 

ПРИЗНАНИЯ НАКАНУНЕ ПУШКИНСКОГО ЮБИЛЕЯ

 

Ни овалом лица, ни кожей,

ни размером моей ступни

я, на Пушкина не похожий

вот – ни капельки, ну – ни-ни,

 

зная минусы и пороки

всех душевных моих глубин,

непрестанно рифмую строки –

так, как он рифмовать любил.

 

Слово каждое отчеканю,

соразмерю и смех, и грусть,

прочитаю, перечеркаю

и опять рифмовать берусь.

 

Не терзаться бы беспричинно,

мужем слыть да ещё отцом,

но – навязчива чертовщина:

жить, дышать, говорить столбцом.

 

Подыскать бы какое дельце,

заработать бы хоть пятак,

но от страсти такой не деться,

не уйти, не сбежать никак.

 

Вот:

хватает она за горло

по законам своей игры,

и стремлюсь я к вершине горной,

и срываюсь в тартарары.

 

Знать бы, как повернёт Фортуна,

но... мечта эта не нова.

Слава чопорна,

пуля дура,

время – вечные жернова.

 

Всё на свете непостоянно,

всё неладно да неладом.

Но –

напишет письмо Татьяна,

потому что задумал он,

 

потому что живут пророки

на невиданном берегу...

Я сижу и рифмую строки. –

Жить без этого не могу.

 

1999

 

САМЫХ ЧЕСТНЫХ ПРАВИЛ

 

Сижу – пиит, венец творенья,

пишу и в клочья рву листы.

«Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты...»

 

И, на ногу забросив ногу,

строчу, почёсывая грудь:

«Мы все учились понемногу

Чему-нибудь и как-нибудь».

 

Скриплю пером, шуршу листами,

клочки валяются у ног.

«Он уважать себя заставил

И лучше выдумать не мог.»

 

...Я отложу мои писанья

на месяц, нá год, нá сто лет.

Велю:

– Закладывайте сани!

Скажу:

– Подайте пистолет.

 

Придут безрадостные вести.

Бубенчик смолкнет под дугой.

«Погиб поэт, невольник чести,» –

напишет обо мне другой...

 

Покуда не увековечен,

живу, растрачиваю пыл,

пью водку, обнимаю женщин

и каждой лгу:

«Я вас любил.»

 

НАДЕЖДА

 

Не видели у нас в Натании

ни Александра, ни Наталии –

супруги не бывали тут,

но эфиопы чернокожие,

на предков Пушкина похожие,

на нашей улице живут.

 

Встречаю у любого дома я

младое племя, незнакомое,

как выражался сам пиит,

и наше будущее дальнее

резвится среди нас под пальмами

и по-амхарски говорит.

 

Конечно, скажут: мол – «утопия,

какая, к чёрту, Эфиопия,

мы

дали миру Книгу книг!»

Однако, позже или ранее

появится у нас в Израиле

поэта русского

двойник.

 

ЗИМНЕЕ УТРО ИЗРАИЛЬСКОГО РУСКОЯЗЫЧНОГО ИНТЕЛЛИГЕНТА

 

Информация: «Негев – пустыня на Ближнем Востоке, располагающаяся в Израиле (занимает около 60% его территории). Площадь 12.000 кв.км.»

Википедия.

 

Эпиграф: «Буря мглою небо кроет…»

А.С.Пушкин, «Зимний вечер».

 

А буря мглою Негев кроет,

а вихри мчатся, клокоча.

А я помазал хлеб икрою

и приготовил крепкий чай,

 

надел халат, задвинул окна,

вздохнул, в душе умерив грусть,

сел на диван, укрылся пледом,

чтоб в тишине перед обедом

взирать на сад, насквозь промоклый,

стихи читая наизусть,

 

и размышлять:

«Послушай, Зин!

Наш Пушкин – ай да сукин сын…»

 

1-5 ноября 2009 года.

 

БАНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

 

– Придумай название, – попросил я.

– «Банальная история», – сказала Вика. – Все вы, поэты, такие.

Признала...

 

Дала красавица поэту,

а он стихи сложил про это,

оставил на бумаге вязь:

мол, это было так прекрасно

и, может статься, не угасло,

и пусть другие любят вас.

 

Весь мир читает эту запись,

порой испытывает зависть,

ну, а поэту хоть бы хны:

он встал с красавицы, утёрся,

напился клюквенного морса

и молча натянул штаны.

 

Потом сказал:

– Как это мило! –

и обмакнул перо в чернила.

 

2 декабря 2010 года