В прошлогоднем сентябрьском номере «Рубежа» к столетию со дня смерти Петра Аркадьевича Столыпина мы опубликовали статью «Убийство Столыпина», посвященную его отношениям с евреями. Тогда же мы обещали к стопятидесятилетию со дня рождения, которое исполняется 14 апреля этого года, рассказать о его государственной деятельности в целом. Выполняем обещание.
Две самые масштабные задачи, которые он решал, находясь на высших государственных постах, были подавление революции 1905 – 1907 годов и аграрная реформа. На них мы и остановимся.
Подавление революции
26 апреля 1906 года Столыпин был назначен на пост министра внутренних дел России, а уже 8 июля того же года он стал председателем Совета министров, с сохранением за ним портфеля министра внутренних дел. В разгаре была Первая русская революция, а параллельно на селе полыхали крестьянские бунты, которые начались еще до «городской» революции. Столыпину предстояло справиться с тем и другим (все даты здесь и далее указаны по старому стилю).
С крестьянскими волнениями он непосредственно столкнулся еще на посту саратовского губернатора, который он занимал с февраля 1903 по апрель 1906 года. Столыпин, самый молодой тогда российский губернатор, с этими бунтами – где увещеваниями, а где с применением силы – справился, проявив при этом незаурядное мужество, которое, впрочем, было свойственно ему до конца жизни.
Заступив на высокие государственные посты, он имел перед собой уже не только крестьянские волнения во многих губерниях, но и «городскую» революцию. Особенно досаждали террористические акты, в которых наибольшую активность проявляли эсеры, в меньшей степени – анархисты и социал-демократы. По подсчетам историка из США, видимо, российского происхождения, Анны Гейфман, террористы за первое десятилетие ХХ века убили 17 тысяч человек. Современный российский историк С.А. Степанов по результатам своих изысканий сообщал в 1992 году, что «в ходе Первой русской революции эсеры, эсдеки (социал-демократы) и анархисты убили более 5 тысяч правительственных служащих». Не стоит усматривать особого несоответствия между этими двумя цифрами, ибо охотились революционеры за царскими чиновниками, но часто жертвами их терактов становились и случайные люди.
По словам Столыпина, террористы выбивали лучших чиновников. Среди их жертв были его друзья и близко знакомые ему люди. На него самого было совершено, по разным данным, от 10 до 18 покушений, последнее из которых, как мы знаем, кончилось его гибелью. 12 августа 1906 года, через месяц после его назначения на пост председателя Совета министров России, в дом, где он жил с семьей и вел прием посетителей, была брошена бомба, от которой 27 человек погибли на месте, 33 были тяжело ранены, многие потом скончались. Среди раненых были дочь и сын Столыпина.
Ровно через неделю, 19 августа 1906 года, в качестве «меры исключительной охраны государственного порядка», был принят «Закон о военно-полевых судах». Введение этих судов было вызвано тем, что военные суды (постоянно действующие), разбиравшие дела о революционном терроре и тяжких преступлениях в губерниях, объявленных на исключительном положении, проявляли, по мнению правительства, чрезмерную мягкость и затягивали рассмотрение дел. В то время как в военных судах обвиняемые могли пользоваться услугами защитников и представлять своих свидетелей, в военно-полевых судах они были лишены этих прав. Предание суду происходило не позднее 24 часов после совершения преступления. Разбор дела мог длиться не более двух суток, приговор приводился в исполнение в 24 часа.
За шесть лет действия закона с 1906 по 1911 годы по приговорам военно-полевых судов было казнено, в основном через повешение, несколько тысяч человек (точных данных нет), к каторжным работам приговорено 66 тысяч человек.
Понятно, что эти суды и казни вызвали возмущение «прогрессивной общественности». Лев Толстой, бывший, кстати, другом отца Столыпина (они оба были участниками Крымской войны), выступил по этому случаю со статьей «Не могу молчать!», в которой резко осудил казни по приговорам военно-полевых судов, справедливо, в общем, указав, что террор со стороны государства намного хуже террора революционеров или бандитов.
Но в итоге революционный террор резко пошел на убыль, сведясь к единичным актам, а затем практически сойдя на нет.
Летом 1907 года Столыпин добился роспуска второй Думы, в которой, как и в первой, большинство голосов принадлежало кадетам и революционным партиям. Ясно было, что при этом составе Думы нечего и думать было о том, чтобы провести через нее законы, которые Столыпин считал необходимыми. Был изменен избирательный закон, и в третьей Думе большинство уже составляли депутаты от правых партий, с которыми ему было легче найти общий язык. К концу года Первую русскую революцию можно было считать законченной.
Благодаря первым мерам, предпринятым Столыпиным для улучшения положения крестьянства, а также мерам карательным, относительное успокоение наступило и на селе.
Самое смешное и одновременно печальное состоит в том, что, когда Столыпин сообщил Николаю II, что «революция подавлена», в ответ он услышал: «Я не понимаю, о какой революции вы говорите. У нас, правда, были беспорядки, но это не революция… Да и беспорядки, я думаю, были бы невозможны, если бы у власти стояли люди более энергичные и смелые».
Столыпина можно было обвинять в излишней жестокости, но уж никак не в недостатке энергичности и смелости. Впрочем, если император не заметил революции… горе возглавляемой им империи. Горя осталось ждать совсем недолго…
Положение в российском селе в начале ХХ века
Почему с самых первых лет ХХ века по губерниям европейской части России стали катиться крестьянские бунты? Причин было несколько. Первая и главная – малоземелье. Еще в первой половине ХIХ века российское правительство приглашало колонистов из Германии и других европейских стран для заселения новоприобретенных земель на юге Украины и собственно России, а к концу века все острее стала ощущаться нехватка земли или, если подойти с другого конца, избыток рабочих рук на селе.
В ХIХ веке благодаря достижениям медицины и улучшению условий жизни в большинстве европейских стран ускорился рост численности населения. В определенной степени этот процесс коснулся и России. В западных странах быстро развивающиеся промышленность и сфера услуг поглощали весь прирост и даже более того, так что со временем число занятых в сельском хозяйстве стало сокращаться. В России примерно с 1890 года также наблюдался быстрый рост промышленного производства, но это был запоздалый рост. Еще более запоздалым было развитие сферы услуг. В итоге город поглощал только половину прироста сельского населения. Сельское население России составляло в 1885 году 71,7 млн., в 1897 году – 81,4 млн. и в 1914 году – 103,2 млн. А вот еще красноречивая цифра: в 1913 году в сельском хозяйстве России все еще было занято около 75% работающих.
Понятно, что эта цифра говорит о низкой производительности труда в данном секторе народного хозяйства, о низкой его продуктивности. Средняя урожайность зерновых в России составляла 8.3 ц/га против 23.6 в Германии, 22.4 в Великобритании. В нечерноземных центральных регионах урожайность была ещё ниже, доходя до 3-4 ц/га в неурожайные годы. Урожайность на крестьянских надельных землях была на 15-20 % ниже, чем в смежных с ними помещичьих хозяйствах, на 25-30 % ниже, чем в прибалтийских губерниях. В крестьянском хозяйстве преобладала отсталая трехпольная система земледелия, современных сельскохозяйственных орудий почти не было.
Данные, характеризующие изменение положения крестьянского населения страны после реформы 1861 года довольно противоречивы. В 1900 – 1904 годах по отношению к 1870 – 74 сельское население увеличилось на 51%, а объем сельскохозяйственного производства – на 85%, то есть производство на душу сельского населения заметно выросло. Но вот ряд данных практически за тот же период из другого источника: с 1870 по 1900 годы сельское население выросло на 56,9%, площадь сельскохозяйственных угодий – на 20,5%, площадь пашни – на 40,5%, а количество скота – всего на 9,5%. То есть на душу населения стало меньше пашни и намного меньше скота.
Откуда взялся прирост пашни на 40,5%, если общий рост сельхозугодий составил только 20,5%? А за счет распашки лугов и пастбищ. Скот негде стало пасти.
Еще цифры: средний размер надела на мужскую душу в Европейской России снизился от 4.6 десятин в 1860 году до 2.6 десятин в 1900 году, при этом в Южной России падение было ещё больше – от 2.9 к 1.7 десятины (но на юге урожайность была выше). Хозяйства дробились, потому что не было достаточного оттока растущего сельского населения в города.
Неурожайные годы случались часто, крестьянам хлеба не хватало до нового урожая. Лев Толстой писал, что «в России голод наступает не когда хлеб не уродился, а когда не уродилась лебеда». Объехав в начале века четыре черноземных уезда Тульской губернии, он констатировал, что в большинстве домов хлеб пекут на 1/3, а то и наполовину с лебедой. В 1891 – 92 годах случился большой голод. Правда, в отличие от того, что произошло в «государстве трудящихся» в голод 1921 – 22 годов, а затем 1932 – 33 годов, тогда государство и общественность оказали действенную и своевременную помощь крестьянам, практически не допустив смертности от голода.
Но в целом положение российского крестьянства оставалось незавидным. Академик Тарханов в статье 1906 года приводил такие данные: «Русские крестьяне в среднем на душу населения потребляют продовольствия на 20,44 руб. в год, а английские – на 101,25 руб.». А генерал В. Гурко сообщал, что, по данным за 1871 – 1901 годы «40% крестьянских парней впервые в жизни пробуют мясо в армии».
Крестьяне не забывали несправедливости, допущенные по отношению к ним, при проведении реформы 1861 года. Во-первых, это «отрезки» – участки земли, отрезанные в пользу помещиков от той площади, на которой вели крестьяне хозяйство до реформы. Во-вторых, крестьянские общины обделили лугами и пастбищами, и теперь им приходилось арендовать недостающие пастбища у помещиков, а те не стеснялись заламывать цены. В-третьих, крестьян практически полностью оставили без лесов. Самым частым нарушением закона, допускавшимся крестьянами, была самовольная порубка помещичьего леса. В их менталитете земля вообще была божья, то есть ничья, а уж лес – тем более, и брать за него деньги крестьяне считали чистым грабежом.
А тут еще настроения крестьян подогревали своей агитацией эсеры. А когда в 1906 году начались заседания Государственной Думы, и газеты распечатывали выступления эсеровских и кадетских депутатов, требовавших раздела в пользу крестьян помещичьих земель, село еще больше воспламенилось.
И был еще один, потаенный, фактор, на который обратил внимание Александр Солженицын в своем труде «Размышления над февральской революцией». Он пишет: «При всём том на краю пропасти ещё могла бы удержать страну сильная авторитетная Церковь». Но авторитет церкви падал. Крестьяне видели, что она полностью на стороне власти, угнетателей. А на селе появилась прослойка мало-мальски грамотной молодежи. Она уже кое-что читала, слышала, начинала размышлять, сопоставлять. Солженицын далее пишет: «Падение крестьянства было прямым следствием падения священства. Среди крестьян множились отступники от веры, одни пока ещё молчаливые, другие уже разверзающие глотку: именно в начале XX века в деревенской России заслышалась небывалая хула в Бога и в Матерь Божью».
Не стало страха Божьего – ушел и страх царский. Другое дело, правильно ли называть это «падением крестьянства»…
Ситуация уже в 1900 – 1904 годах была тревожной, отовсюду раздавались голоса, предупреждавшие правительство о тяжелой ситуации в деревне, обнищании и безземелье крестьян, их нарастающем недовольстве. Крестьянские волнения, происходившие постоянно, заметно усилились в 1904 году. С весны 1905 года волнения усилились настолько, что происходящее уже оценивалось наблюдателями как революция; в июне произошло 346 инцидентов, отмеченных в записях полиции, волнениями было охвачено около 20 % уездов. Волнения, достигая пика в середине лета, уменьшались осенью и почти прекращались зимой. С весны 1906 года волнения возобновились с ещё большей силой, в июне, на пике беспорядков, произошло 527 инцидентов, отмеченных в записях полиции; волнениями было охвачено уже около половины уездов.
Волнения в самой легкой форме имели вид упомянутых выше самовольных порубок в принадлежащих помещику лесах. Более серьёзным видом беспорядков была самовольная запашка помещичьей земли. Так как урожай мог созреть только через определённое время, крестьяне переходили к таким действиям только при уверенности в долговременной безнаказанности. В 1906 году крестьяне засевали помещичью землю в убеждении, что Дума вот-вот примет решение о национализации и безвозмездной передаче крестьянам помещичьих земель.
Ещё более тревожный характер носила так называемая «разборка» имений. Крестьяне, собираясь толпой, взламывали запоры и расхищали запасы зерновых семян, скот и сельскохозяйственный инвентарь имения, после чего в некоторых случаях поджигали хозяйственные постройки. Крестьяне, как правило, не разграбляли домашнее имущество помещиков и не уничтожали сами помещичьи дома, признавая в данном случае собственность помещиков на все, что не относилось к сельскому хозяйству.
Насилия и убийства по отношению к помещикам и их представителям были достаточно редкими, прежде всего потому, что большинство помещиков покинуло имения до беспорядков. Наконец, в самых крайних случаях дело доходило до поджогов имений и насилия по отношению к прибывшим на место волнения силам полицейской стражи или войскам. Действовавшие на тот момент правила применения оружия при массовых беспорядках разрешали войскам открывать стрельбу до начала какого-либо насилия со стороны толпы, эффективными способами разгона толпы без стрельбы на поражение ни полиция, ни войска не владели; результатом были многочисленные инциденты с ранеными и убитыми. Что одними карательными мерами аграрный кризис не разрешить, становилось ясно всем сколько-нибудь вменяемым наблюдателям.
Само крестьянство кардинальное решение своих проблем видело в национализации помещичьих земель. В июле-августе 1905 года создается Всероссийский крестьянский союз, выражающий те же устремления. Требование национализации помещичьих земель в той или иной форме входило в программы всех партий от кадетов и левее.
Естественно, против этого решения были помещики и царский двор. Но главное было в другом: как будет показано ниже, это не было действительным решением аграрной проблемы, в лучшем случае этот путь сулил временное облегчение.
Столыпин, став во главе правительства, разработал целый комплекс законопроектов, которые предусматривали реформу местного самоуправления, включающей выборность местных властей, судей, полиции; введение всеобщего начального образования; создание системы государственного страхования рабочих; законопроект о веротерпимости.
Но самым важным и знаменитым, до сих пор вызывающим наибольшие споры, стал его проект аграрной реформы. Реформа преследовала две цели: краткосрочную, прекращение крестьянских волнений, и долгосрочную, а именно достижение устойчивого развития и процветания сельского хозяйства страны.
Реформа проводилась в 47 губерниях Европейской России. Она не затрагивала три прибалтийские губернии, казачьи области и землевладение башкир.
Неоднократно высказывалась мысль о том, что Столыпин не сам пришёл к основным положениям этой реформы, что он многое заимствовал у Витте, а также у своих ближайших помощников – С.Е. Крыжановского, автора наиболее важных законопроектов и речей Столыпина, и В.И. Гурко. Об этом и спорить не стоит: его главная заслуга состоит в том, что он смог понять их идеи, не побоялся пойти на слом многовекового уклада жизни российского села (что, как мы увидим ниже, ему по сей день ставят в вину), и что ему хватило энергии и воли для реального проведения реформы в жизнь при огромном сопротивлении ей со всех сторон.
Столыпинская реформа покусилась на святая святых российских почвенников – славянофилов и их наследников начала ХХ века – черносотенцев, а именно – на сельскую общину. Вот о чем писал в вышедшей в 1863 году, то есть за четыре с небольшим десятилетия до столыпинской реформы, книге «Россия и Европа», остающейся и сегодня библией российских почвенников, славянофил Николай Данилевский: «Условия, дающие такое превосходство русскому общественному строю над европейским, доставляющие ему непоколебимую устойчивость,.. заключаются в крестьянском наделе и в общинном землевладении». И далее: «Россия есть едва ли не единственное государство, которое никогда не имело (и, по всей вероятности, никогда не будет иметь) политической революции,..» И все это – благодаря исключительному, нигде более не виданному преимуществу России – все тому же общинному, коллективному землевладению.
Славянофилы видели в сельской общине опору российской государственности, самодержавия. Но и их противники, революционные демократы – западники, связывали с ней свои надежды. Один из их вождей, Чернышевский, правда, высмеивал представление славянофилов, что сельская община – исключительно российский феномен. Он справедливо указывал, что община эта была и у других народов, но они от нее давно ушли. Тем не менее, он писал: «Не дерзнем мы посягнуть на общинное землепользование землями». Но не потому, что это «святыня прошлого», как у славянофилов, а надежда на будущее, ибо в случае победы революции Россия благодаря общине сможет перескочить из феодализма в социализм, минуя фазу ненавистного русской душе капитализма.
Да вот и наш современник неувядаемый коммунист Геннадий Зюганов в 1991 году в «Комсомольской правде» утверждал: «Социалистическая идея так легко легла на российскую почву потому, что основой народного бытия является коллективистский, общинный образ мышления». А его соратник Анатолий Лукьянов в 2000 году в «Независимой газете» радовался: «Вспомните о том, как русская община раздавила Столыпина, который пытался ее разрушить».
Из сельской общины российские квасные патриоты разного замеса выводят вообще российский коллективизм, который они считают огромным преимуществом России и которым они рвутся поделиться с другими народами. В этом духе не раз высказывался, например, известный иерарх Русской православной церкви Всеволод Чаплин.
Не будем, однако, уклоняться от темы. Вот на эту русскую святыню и надежу – сельскую общину – дерзнул покуситься Столыпин. Но сначала посмотрим, не было ли других путей разрешения аграрного кризиса.
В первую Государственную Думу, открывшуюся 27 апреля 1906 года, было внесено три аграрных законопроекта. Законопроекты социал-демократов и трудовиков (легального думского крыла партии эсеров) предусматривали полную национализацию всех частновладельческих и общинных земель без уплаты вознаграждения, запрет частной собственности на землю, передачу земли на уравнительной основе во временное пользование всем желающим её обрабатывать собственным трудом.
Законопроект кадетской фракции, составлявшей относительное большинство в Думе, требовал увеличения крестьянского землевладения за счёт государственных, удельных, кабинетских и монастырских земель, которые должны были быть переданы крестьянам безвозмездно. В особых случаях (прежде всего, по отношению к землям, постоянно сдаваемым в аренду крестьянам) кадеты допускали принудительное отчуждение государством частновладельческих земель за справедливое вознаграждение, с последующей безвозмездной передачей их крестьянам. О форме собственности не говорилось ничего, подразумевалось, что сохранится общинное землевладение.
Проекты социал-демократов (меньшевиков, ибо большевики первую Думу бойкотировали) и трудовиков в неявном виде также предполагали сохранение общины, ибо запрет частной собственности означал недопущение купли-продажи земли и, следовательно, исключал укрупнение хозяйств. А мелкие крестьянские хозяйства в одиночку не могли бы выжить, и потому сохранение общины становилось неизбежным.
Ни с одной из этих программ правительство, в части принудительного отчуждения помещичьих земель, не могло согласиться. Причиной был не только традиционный консервативный и ориентированный на поддержку дворянства курс, но и обоснованное убеждение в том, что такая мера только разрушит наиболее эффективный сектор сельского хозяйства. В некоторых кругах и ныне любят щеголять утверждением, что в начале ХХ века Россия кормила хлебом Европу. При этом забывают, что львиную долю товарного хлеба – как для внутреннего потребления, так и на экспорт – давали не общины, а использовавшие наемный труд крупные частновладельческие хозяйства помещиков и, в меньшей степени, разбогатевших и прикупивших землицы крестьян.
Но посмотрим, решали ли аграрную проблему эти проекты в принципе. Не будем рассматривать программу кадетов, которая предполагала передачу крестьянам, по сути, каких-то крох земли, а возьмем сразу быка за рога: обещали ли решение проекты революционных партий, по которым крестьянам передавались все наличные в государстве земли. Реально речь могла идти о землях Европейской России.
На 1905 год крестьянам принадлежало 119 млн. десятин надельной (общинной) земли плюс 25 млн. десятин частной, то есть купленной земли. Все частные владельцы некрестьянского происхождения (помещики, монастыри, церкви, купцы, города), по оценке министра земледелия А.С. Ермолова, располагали примерно 35 млн. десятин посевной (пахотной) земли, а государство, включая личную собственность императорской фамилии, – не более чем 6 млн. десятин. То есть, максимум, что могло быть передано крестьянам – это 41 млн. десятин посевной земли. По другим данным, этой земли было 43-45 млн. десятин. При передаче всей этой земли крестьянам на каждую мужскую крестьянскую душу пришлось бы 0,8 десятины дополнительно к тем 2,6 десятины, которые уже приходилось, в среднем, на эту душу. Прибавка заметная – 30%, но крестьяне-то считали, что для нормальной жизни им надо добавить по 5-7 десятин на душу. В любом случае прибавка в 0,8 десятины была бы очень быстро съедена дальнейшим ростом численности сельского населения, и аграрная проблема осталась нерешенной. Более того, это размазывание каши по тарелке погубило бы крупные хозяйства, в основном только и дававшие товарную продукцию.
Всего этого могли не понимать крестьяне, которые считали, что раздел помещичьих земель решит все их проблемы. Этого могли не понимать горячие революционеры – эсеры (трудовики) и социал-демократы. Но этого почему-то не понимали и кадеты, чья партия чуть ли не на половину состояла из профессоров…
Но это быстро своим цепким умом ухватил Столыпин. Он воспользовался благодатным промежутком между роспуском 8 июля 1906 года первой Думы и началом работы 20 февраля 2007 года второй. Шутка сказать – более полугода свободных рук! Статья 87 Основных законов государства позволяла правительству принимать неотложные законы в виде указов без утверждения Думой в перерыве между роспуском одной Думы и созывом новой, а также во время думских каникул, правда, с обязательством внести эти указы в Думу для утверждения в двухмесячный срок со дня её открытия.
И указы, направленные на реформирование аграрных отношений, пошли косяком. 27 августа 1906 года вышел указ о продаже крестьянам государственных земель. 5 октября был издан указ «Об отмене некоторых ограничений в правах сельских обывателей и лиц других бывших податных состояний», посвящённый улучшению гражданско-правового статуса крестьян. 14 и 15 октября вышли указы, расширявшие деятельность Крестьянского земельного банка и облегчавшие условия покупки земли крестьянами в кредит. Наконец, 9 ноября 1906 года выходит главный законодательный акт реформы – указ «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования», провозглашающий право крестьян на закрепление в собственность их надельных земель.
10 мая 1907 года Столыпин выступил перед второй Думой со своей знаменитой программной речью, содержавшей развернутую программу реформ. В частности, он сказал: «Правительство желает поднять крестьянское землевладение, оно желает видеть крестьянина богатым, достаточным, так как где достаток, там, конечно, и просвещение, там и настоящая свобода. Но для этого необходимо дать возможность способному, трудолюбивому крестьянину… освободиться от тех тисков, от тех теперешних условий жизни, в которых он в настоящее время находится. Надо дать ему возможность укрепить за собой плоды трудов своих и представить их в неотъемлемую собственность. Пусть собственность эта будет общая там, где община еще не отжила, пусть она будет подворная там, где община уже не жизненна, но пусть она будет крепкая, пусть будет наследственная. Такому собственнику-хозяину правительство обязано помочь советом, помочь… деньгами»..
Слова в тексте выделены мной. Особо обращаю ваше внимание на пассаж о «неотъемлемой собственности». С момента столыпинской речи прошло более ста лет, а собственность в России все еще отъемлема. Сколько ее отнято через рейдерские захваты, через ручные суды…
Но вторая Дума мало отличалась по составу от первой. Ее кадетско-эсеровское большинство по-прежнему было настроено на решение аграрного кризиса через «отнять и поделить».
Не устаю удивляться: Партия народной свободы (кадетская) – это же, по идее, была партия либерально-демократического, западнического, капиталистического направления. Столыпина они считали ретроградом. Но вести Россию по капиталистическому пути хотел именно Столыпин, а кадеты толкали страну в архаику, в средневековый тупик…
Вскоре вторая Дума также была распущена, а в третьей большинство мест принадлежало уже умеренно-правым силам – октябристам и умеренным националистам. Большинство это было в целом лояльно к столыпинским реформам, но марионеткой правительства быть тоже не желало. А потому вносило в предлагаемые правительством законопроекты множество поправок, большей частью мелочных. Они долго обсуждались в Думе, затем проект отправлялся на согласование в верхнюю палату – Государственный совет, более консервативный, оттуда он снова возвращался в Думу с поправками Госсовета. Назначались согласительные комиссии, после чего процедура рассмотрения и принятия повторялась ещё раз.
Указ 9 ноября 1906, основной документ реформы, рассматривался более 3 лет, и был принят как закон только в июле 1910 года, причем все изменения, внесение которых заняло столь длительное время, не имели принципиального характера. Положение о землеустройстве, внесенное в Думу в ноябре 1907 года, было принято в качестве закона только в мае 1911 года.
Счастье было в том, что ранее изданные указы правительства, пока они обсуждались в Думе и Госсовете, продолжали действовать, а вот новые законопроекты застревали надолго. В результате, правительство с 1907 года отказывается от активной законодательной деятельности в аграрной политике и переходит к расширению деятельности правительственных учреждений по подготовке необходимого для проведения реформы технического персонала, увеличению объёма распределяемых кредитов и субсидий. С 1910 года больше внимания уделяется расширению кооперативного движения.
В общинах, как правило, имела место чересполосица. Поскольку имелись различные по качеству, по отдаленности от села участки земли, каждое домохозяйство ради справедливости получало полосы на разных участках. Крестьянин, выделяющийся из общины, обычно желал получить землю в одном месте. Это усложняло и без того не простой процесс выделения. Следовало определить, что будет разделено, а что останется в общем пользовании (например, пастбище), найти принципы компенсации разной стоимости земли в разных местах за счёт размера участков, расположить новые проезды и прогоны для скота, обеспечить участки доступом к воде, и т. д. Все это требовало проведения обширных и дорогостоящих геодезических работ на местности и камеральной обработки их результатов. Сами сельские общества не были способны справиться с этой задачей. Поэтому в данной части аграрная реформа буксовала, пока правительство не обеспечило местные землеустроительные комиссии необходимым штатом инструкторов и землемеров и не начало предоставлять услуги по землеустройству бесплатно. Дефицит землемеров тормозил процесс реформы.
Сопротивление выделению из общин оказывало крестьянство. Домохозяева, желающие закрепить землю в собственность, должны были заявить о том сельскому обществу. Общество было обязано в месячный срок собрать сельский сход и принять необходимое решение, для чего требовалось 2/3 голосов. Если такое решение не было вынесено, заявитель мог обратиться к земскому участковому начальнику, который далее принимал решение о закреплении своей властью. Так вот, две трети крестьян стали собственниками своей земли по таким решениям, вопреки воле односельчан.
Крайне правые, то есть черносотенные круги, естественно, поддерживали меры Столыпина по подавлению революции, но, когда он замахнулся на их святыню – сельскую общину, они ополчились против него. Таким образом против его реформ сложился широкий фронт из политических сил от крайне левых, революционных, партий, центра, которым можно считать парию кадетов, и до крайне правых, черносотенцев.
А после 1907 года, когда революционная угроза отступила, сам царь, его двор и имевший на него большое влияние Совет объединенного дворянства решили, что угроза ушла навсегда, и потому в реформах нет необходимости. К этому прибавилась личная неприязнь царя, считавшего, что премьер его «затмевает» (как будто там было, что и кого затмевать). Неудовольствие Николая вызывали и попытки Столыпина пресечь влияние на государственные дела, через царицу, Распутина. Однажды царь так ответил на соответствующее требование Столыпина: «Лучше десять Распутиных, чем одна истерика царицы».
В 1909 году Николай по настоянию царицы едва не отправил Столыпина в отставку. В марте 1911 года царь поставил премьера в такое положение, что тот сам подал прошение об отставке. В обоих случаях только вмешательство вдовствующей императрицы Марии Федоровны, матери Николая, знавшей цену как своему сыну, так и Столыпину, а также великих князей, вынудило царя отступить.
Так что Столыпин и аграрная реформа его имени имели множество недоброжелателей. Тем не менее, реформа набрала такую инерцию, что продолжалась и после его смерти и даже после начала Мировой войны, хотя, понятно, и в меньших масштабах. Достаточно сказать, что с началом войны 40% землемерного персонала было мобилизовано в армию.
Но окончательно угробила реформу не война, а Февральская революция. И дело было даже не в том, что Временное правительство составили силы, враждебные реформе. Правительство это, расформировав, как прислужников самодержавия, полицию и жандармерию, мгновенно утратило всякий контроль за ситуацией в деревне. И тут-то богоносцы, не приемлющие никакой формы частной собственности на землю, дали волю своим инстинктам. Немедленно начался захват помещичьих земель и разорение усадеб. Во многих случаях такому же захвату подвергались и частновладельческие земли наиболее преуспевших крестьян. В результате, к концу 1917 года помещичье землевладение было окончательно уничтожено, а крестьянскому частному землевладению был нанесен огромный урон. Большинство земель, ранее закрепленных в собственность, было переделено между крестьянами по уравнительному принципу.
Сергей Никольский, доктор философских наук, советник председателя Совета Федерации по аграрной политике, в 1997 году сообщал в «Независимой газете»: «Крестьянские съезды весны-лета 1917 года в центре и на местах в демократический период развития страны по вопросу о частной собственности на земли сельскохозяйственного назначения высказались однозначно отрицательно… Распущенное большевиками Учредительное собрание в первый час своей работы успело принять часть закона, отменяющего в России частную собственность на землю „отныне и навсегда“». Никольский приводит выдержку из письма Столыпина царю. После инспекционной поездки на новые поселения, увидев, что поселенцы значительную часть угодий опять держат в коллективной собственности, а селиться предпочитают не на хуторах, а деревнями, огорченный реформатор писал: «Никогда, видимо, не избавиться нам от этого казарменного социализма».
После 1917 года сколько-нибудь крупных хозяйств в стране практически не осталось. Уже во второй половине 1920-х годов начал опять ощущаться недостаток хлеба, не говоря уже о его экспорте. И тут товарищ Сталин решил в полнейшей мере удовлетворить стремление крестьян к коллективизму, согнав их в структуры, которые так и назывались – коллективные хозяйства, сокращенно – колхозы.
А иного России в ХХ веке было не дано: или столыпинская реформа, или сталинские колхозы.
По формальным показателям результаты Столыпинской реформы выглядят весьма скромными. Из 13.500 тыс. крестьянских домохозяйств выделилось из общины и получило землю в единоличную собственность 1.436 тыс. (10.6 %). То, что в советское время реформу оценивали отрицательно, удивления не вызывает. Удивление вызывает то, что и ныне некоторые вполне, казалось бы, компетентные люди, причем вполне демократических убеждений, расценивают ее, как провальную.
Так оценил ее в октябрьском номере 2011 года «Еврейской газеты» Михаил Румер в статье, которая так и называлась – «Столыпинский проект». Румер – не случайный человек в этой области, в советское время он, как корреспондент солидных изданий, много ездил по стране, освещал тему сельского хозяйства. И ныне в своих статьях он вполне компетентно оценивает процессы, имеющие место в российском сельском хозяйстве.
Но аграрную реформу Столыпина он оценивает, пользуясь терминологией американского социолога Джеймса Скотта, как «неудачный эксперимент авторитарного социального планирования». Что проект был авторитарным – это вполне справедливо, ибо автор прав, когда пишет, что он «шел вразрез с хозяйственной традицией и формой существования сельского населения в рамках общинного землевладения и комплекса мер взаимной поддержки, которые в той или иной степени обеспечивала община».
Но, как это ни прискорбно, иногда авторитарные проекты становятся неизбежными, единственно реальными выходами из сложившейся ситуации. Румер пишет, что столыпинская «реформа опоздала на тридцать лет». Не будем спорить. Но в той конкретной ситуации, в которой Столыпин стал во главе правительства, что еще можно было предпринять? Полагаю, Румер понимает, что национализация помещичьих земель проблему не решала. Что же оставалось еще? Румер не говорит, но по всему выходит – оставить все, как было, то есть сохранить общинное землевладение. Но это же был явный тупик, ведущий Россию к неминуемому краху.
Столыпин, как деловой человек, не стал размышлять о том, что надо было делать на тридцать или сто лет ранее, он исходил из того, что надо действовать «здесь и сейчас». Он провозгласил: «Дайте мне 20 лет внутреннего и внешнего мира, и вы не узнаете Россию!». И не его вина, что ему лично судьба отвела на реформу каких-то 4 года, а стране, считая от 1908 года, когда реформа стала мало-мальски претворяться в жизнь, до лета 1914 года, когда началась война, 6 – 7 лет.
Отрицательно оценил столыпинскую реформу на Гранях.ру 14 сентября 2011 года известный российский историк Борис Соколов. «На радикальную реформу, затрагивающую помещичьи земли, Столыпин оказался неспособен» – пишет он. Но это уже совсем несерьезно: радикальной была как раз столыпинская реформа, а раздача крестьянам помещичьих земель, как мы уже знаем, была способна отодвинуть аграрный кризис лишь на короткое время. Но Соколов, по крайней мере, признает, что «аграрная реформа 1906-1911 годов, как бы ни оценивать ее последствия, была вполне реальной реформой, значительно изменившей жизнь русской деревни», чего нельзя сказать, как считает автор, о реформах Путина и Медведева.
Возможности, предоставляемые реформой Столыпина, вызвали наибольший интерес у двух групп крестьян: владельцев зажиточных, устойчивых хозяйств и крестьян, намеренных бросить хозяйство (последних привлекала ранее отсутствовавшая возможность продать участок). В течение 2-3 лет после закрепления в собственность около 20 % новых собственников продали свои земельные участки. Данный факт многократно подавался как свидетельство провала реформы, однако это и был один из желаемых ее результатов: сокращение сельского населения. Выручка от проданной земли поддерживала крестьян на первых порах при переселении в город.
Хотя по формальным показателям результаты реформы были скромными, но многие наблюдатели 1913 – 1914 годов полагали, что страна, наконец, подошла к началу стремительного аграрного роста; данное явление было заметным не в бьющих в глаза показателях сельскохозяйственной статистики, а в косвенных проявлениях: бурное развитие низового сельскохозяйственного образования, столь же бурное увеличение спроса на современное сельскохозяйственное оборудование и специальную литературу и т. п. В 34 так называемых «староземских» губерниях в 1904 году работал 401 агроном, а в 1913 году – уже 3716.
К этому времени была проведена большая работа по агрономическому просвещению крестьянства, причем, не только через лекции и брошюры, но гораздо более наглядным способом – через опытные поля. Так, в одной лишь Херсонской губернии в 1913 году имелось 1491 опытное поле, то есть передовой агрономический опыт мог дойти практически до каждого селения. Более высокий урожай, полученный на опытном поле, был лучшим агитатором.
Результатом оказалось быстрое внедрение в крестьянское хозяйство современных агрономических технологий и механизация хозяйств. Общая стоимость сельскохозяйственных орудий в стране увеличилась с 27 млн. руб. в 1900 году до 111 млн. рублей в 1913 году.
Надо учесть, что землеустроительные работы на селе охватывали далеко не только выделившихся на отруба или хутора хозяйства, но и сохранившиеся сельские общины. При достигнутых в 1913 году темпах землеустроительных работ (4.3 млн. десятин в год) землеустроительная деятельность была бы завершена к 1930-32 году, а учитывая нарастание скорости – быть может, к середине 1920-х годов.
Колоссальное развитие получило кооперативное движение. По общему числу кооперативов, достигшему в 1916 году 47 тысяч, Россия уступала лишь Германии. К 1917 г. в кооперативах состояло 13.5 – 14 миллионов человек. Вместе с членами семей получается, что до 70 – 75 млн. человек.
Румер признает: «В 1912 году по валовому сбору зерна Россия вышла на первое место в Европе, по урожайности она оставалась на одном из последних мест». А в следующем, 1913 году, общий сбор хлебов в Европейской России в 1913 году оказался рекордным – 4.26 млрд. пудов, в то время как средний сбор за период 1901 – 1905 составлял 3.2 млрд. пудов. Тенденция прорисовывалась – не хватило того самого мирного времени, которого жаждал Столыпин. Но это не его вина…
Известно, что Столыпин в своем завещании написал, чтобы его похоронили там, где он будет убит. Был уверен, что ему на роду написано умереть не в своей постели. Его желание было исполнено, он был похоронен в Киеве.
7 сентября 1911 года некоторые депутаты Государственной думы и члены местного земства предложили установить Столыпину памятник в Киеве. Буквально за три дня в одном только Киеве была собрана сумма, достаточная для создания памятника, много средств поступило и из других мест. Через год после смерти Столыпина, 6 сентября 1912 года на площади возле Городской думы на Крещатике в торжественной обстановке памятник был открыт. Столыпин был изображён произносящим речь, на камне высечены сказанные им слова: «Вам нужны великие потрясения — нам нужна Великая Россия», а на передней стороне пьедестала памятника была надпись: «Петру Аркадьевичу Столыпину – русскіе люди». Но уже через две недели после Февральской революции, 16 (29) марта 1917 года, памятник был снесен. Ну, как же, царский сатрап и вешатель…
Владимир Путин любит примазываться к значимым бывшим государственным деятелям России (СССР), ко всем победам русского (советского) оружия, дабы таким способом повысить собственную значимость в глазах народа.
Примазывался он к Сталину, к Деникину, к Великой Победе 1945 года, а в ходе недавней избирательной кампании пытался примазаться к победе 1812 года. Ну, как можно было упустить шанс, когда приближался 150-летний юбилей Столыпина?
Более года назад было решено открыть в Москве к юбилею памятник Столыпину. Средства для этого без особого напряга могло выделить, естественно, государство российское, но было сочтено уместным, чтобы это было сделано, как в 1912 году, на народные пожертвования. По личному поручению Владимира Путина Сбербанк РФ открыл счет для сбора средств на памятник. Но народ российский отвык от подобных добрых дел. Средства поступали весьма жидко. 13 июня 2011 года Путин предложил членам правительства раскошелиться на месячную зарплату в фонд памятника. 6 сентября «Известия» сообщили, что и министры не слишком торопятся расстаться со своими денежками. Конечно, средства, каким уж там образом, но в конечном итоге были собраны.
По данным правительства г. Москвы, памятник будет установлен у Белого дома вблизи контрольно-пропускного пункта, расположенного со стороны улицы Конюшковской. 13 июля 2011 года при участии Владимира Путина, с показом по телевидению, на этом месте был установлен закладной гранитный камень с информацией о том, что здесь «будет сооружен памятник выдающемуся государственному деятелю Петру Аркадьевичу Столыпину в связи со 150-летием со дня его рождения». Несомненно, открытие памятника также состоится при личном участии Владимира Путина.
Остается сказать, что в одном из некрологов Столыпину были такие слова: «Столыпин особенно не терпел лжи, воровства, взяточничества и корысти и преследовал их беспощадно». Ну, совсем, как Владимир Путин…