1 апреля

31 марта исполнилось 130 лет со дня рождения Корнея Чуковского

ТАРАКАНИЩЕ

Осип Мандельштам поплатился жизнью за стихотворение «Мы живем, под собою не чуя страны…». Стихотворение о Сталине, написано в 1933-м году. Там есть такие строки:

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

И слова, как пудовые гири, верны,

Тараканьи смеются глазища

И сияют его голенища.

Как-то по российскому телевидению показали мультфильм по сказке Чуковского «Тараканище». То ли благодаря Мандельштаму в моей памяти уже утвердилось это поэтическое сравнение, то ли «вождь всех времен и народов» действительно походит на вышеназванное насекомое, но только я невольно вздрогнул, услышав такие строчки:

Вдруг из подворотни

Страшный великан,

Рыжий и усатый

Та-ра-кан!

Таракан, Таракан, Тараканище!

Мне показалось, что сквозь экран проступает усатая личность, и я даже поежился – от страха за Чуковского, недоумевая, как в те времена эта, пусть детская, сказка, не вызвала никаких ассоциаций у литературных начальников, от бдительности которых зависели их собственные жизни. А ведь тогда можно было поплатиться за более невинные вещи, к тому же стихотворение не раз исполнялось по радио.

И самое страшное здесь даже не во внешнем сходстве усатых физиономий, а то, что дальнейшие события детской сказочки очень напоминают тогдашнюю реальность, переложенную автором на сатирический, я бы сказал, ернический лад, что, конечно, усугубило бы вину Чуковского, прояви кто-нибудь из охранителей должную бдительность и смекалку. Представьте себе атмосферу всеобщей подозрительности и страха тех времен, в том числе за каждое сказанное слово, и давайте вместе пробежим по дальнейшим событиям этой детской страшилки:

Он рычит, и кричит,

И усами шевелит:

«Погодите, не спешите,

Я вас мигом проглочу!

Проглочу, проглочу, не помилую».

Звери задрожали,

В обморок упали.

Далее Гиппопотам призывает всех зверей сразиться с чудовищем, и те, пристыженные, кидаются в бой.

Но, увидев усача

(Ай-ай-ай!),

Звери дали стрекача

(Ай-ай-ай!).

По лесам, по полям разбежалися:

Тараканьих усов испугалися.

И вот «быки и носороги», другие сильные, никого не боявшиеся звери, теперь, руководствуясь принципом «мы врага бы на рога бы, только шкура дорога», забились во всевозможные щели:

Только и слышно,

Как зубы стучат,

Только и видно,

Как уши дрожат.

Не могу понять, как не пробили, не осенили хоть чьи-нибудь литературно-охранительные мозги такие вот результирующие строчки:

Вот и стал Таракан победителем,

И лесов и полей повелителем.

Покорилися звери усатому.

Да от такой издевки бдительные цензора должны были сами задрожать и в обморок упасть!

А он между ними похаживает,

Золоченое брюхо поглаживает:

«Принесите-ка мне, звери, ваших детушек,

Я сегодня их за ужином скушаю!»

Первой заподозрила, что «король голый», прискакавшая Кенгуру:

«Разве это великан?

(Ха-ха-ха!)

Это просто таракан!

(Ха-ха-ха!)

Таракан, таракан, таракашечка,

Жидконогая козявочка-букашечка!»

После этого развязка, по законам жанра, стала неминуемой. В отношении этой сказки литературное начальство явило удивительную для тех времен потерю бдительности. В какой холодный пот его должно было бы бросить при чтении такого вот конца страшного Таракана, причем, заметьте, от клюва прилетевшего из-за бугра, то есть синего лесочка, воробья:

Прыг да прыг!

Да чик-чирик,

Чики-рики-чик-чирик!

Взял и клюнул Таракана,

Вот и нету великана.

Поделом великану досталося,

И усов от него не осталося.

Корнея Чуковского спасло относительно раннее написание этой сказки: в 1924-м году. В те годы он, конечно, сочинял ее без всякой задней мысли (Сталин был тогда еще действительно «тараканом-таракашечкой», никто его всерьез не воспринимал). Но – произошло случайное совпадение с дальнейшей действительностью, и невинная детская сказочка вдруг в гротескном, ерническом преломлении отразила реалии социалистического общества, т.е. невольно стала подлинным произведением «соцреализма»!

В 30-е годы «Тараканище» было известным произведением, строчки которого уже «притерлись» в людском сознании. Несомненно, напиши его Чуковский десятью годами позже, новые свежие строки про усатого Таракана неминуемо были бы восприняты как едкий памфлет. И не сносить тогда Чуковскому головы.

Интересно, сам писатель понимал, что находится в опасности? В конце концов, и Сталина, услышь он вдруг случайно по радио чтение этой сказки, могло осенить задним числом! Возможные последствия страшно себе и представить.

Вадим ЗАЙДМАН,

шарж Бориса Ефимова