Литературная страница
И, значит, можно жить и можно быть счастливым
20 мая, в воскресенье, в Нюрнберге состоится творческий вечер Александра Дова, барда из Израиля. Интересно, что, в отличие от многих других известных бардов, москвичей или, на худой конец, ленинградцев, Александр Медведенко – таково его настоящее имя, а «дов» это «медведь» на иврите – до отъезда в Израиль всю жизнь прожил на Украине: родился в Николаеве, окончил университет и затем работал в Днепропетровске. В Нюрнберге живет много выходцев из Украины, в том числе бывших днепропетровцев, николаевцев (а также запорожцев), им, надеемся, будет особенно интересно побывать на выступлении своего земляка.
Представляем его биографию, а также несколько текстов песен.
|
Александр Аркадьевич Дов (Медведенко) (р. 1954, Николаев) – известный бард, автор песен, признан одним из лучших исполнителей песен Булата Окуджавы. Радио- и телеведущий, лауреат и член жюри многих песенных фестивалей, в том числе член жюри международного фестиваля «Петербургский аккорд», Саратовского (1986) и Таллинского (1988) Всесоюзных фестивалей, почетный гость Грушинского фестиваля.
Песни пишет с 1972 года преимущественно на свои стихи.
В 1977 окончил мехмат Днепропетровского государственного университета по специальности «Динамика и прочность машин». Специалист по устойчивости тонкостенных конструкций.
С 1990 года живёт в Израиле. Уже после отъезда в Израиль, в 1990 в России по недосмотру властей вышла пластинка «Дом на берегу реки» с предисловием А. Городницкого, хотя бардовские пластинки выпускали в те времена мало и неохотно, а артист уже успел уехать в Израиль.
В Израиле Александр Медведенко прошёл «свои университеты» – ремонтировал автопокрышки, работал рабочим на фабрике, охранником, маклером.
С 1991 года, со дня основания, работает на радио «РЭКА» (израильское радио на русском языке).
На радио Александр пользуется псевдонимом «Александр Дов», а в репортажах для радио «Свобода» (будучи его израильским корреспондентом с 1994 по 2000 г.) именовался Александр Гольд (псевдоним избран в соответствии с цветом волос).
На радио «РЭКА» постоянно ведёт информационно-аналитические программы (журналы актуальных событий «Хроника дня»), и еженедельную дискуссионную авторскую программу «Гайд-парк». За время работы на радио выпускал следующие авторские программы: «Незабытые мелодии» – российские песни в переводах на иврит, «Седьмая струна» – передача об авторской песне (в том числе 50 программ о творчестве В. Высоцкого, 16 – о творчестве Б. Окуджавы, программы о М. Анчарове, А. Галиче и др.)
С 1994 года по 2004-й работал на первом канале израильского телевидения ведущим еженедельной программы «Калейдоскоп» на русском языке, является постоянным гостем программы «Семь сорок» (Израиль, 9-й канал).
Выступает с концертами в Израиле, неоднократно бывал с гастрольными поездками в Америке, России и на Украине.
В Израиле Александр издал два авторских диска («Дом на берегу реки» и «В любые времена»), а также диск песен Булата Окуджавы в своем исполнении («Музыкант»). Диск «Избранное» был выпущен фирмой NMC в серии «Лучшие барды Израиля». Его песни вошли в Антологию израильской авторской песни (2002).
На диске «Иерусалимский альбом», вып.1 (2002) Александр Медведенко выступает вместе с Юлием Кимом, Дмитрием Кимельфельдом, Мариной Меламед, диск уже успел стать раритетом — http://www.antho.net/album/index.html.
Песня Александра Медведенко «В любые времена и на любой земле» стала хитом, популярным в среде русской эмиграции на всех континентах, она вошла в несколько дисков-сборников.
Песни Александра Медведенко исполняют также Галина Хомчик, Лидия Чебоксарова, Алексей Брунов, Елена Лебедева.
В Израиле Александр неоднократно участвовал в фестивалях «Наши звёзды» (гала-концерты по Израилю), в проекте «Фестиваль Булата Окуджавы», организуемом фондом Б. Окуджавы (в Израиле и в Америке), в концертах памяти погибших в Дельфинариуме.
Википедия |
Ирония судьбы, симптомы времени...
Ирония судьбы, симптомы времени,
Как выжить, если все обожжено?
Как не забыть язык родного племени,
Когда его и знать не суждено?
Но есть клеймо, отметина невинная,
Обычной тушью в паспортной графе
И подлое, нелепое, картинное
Пожизненное аутодафе.
Искатели, мечтатели, крамольники,
Торговцы, музыканты, мудрецы,
Как вас до слез задразнивали школьники,
Как вас травили жалкие глупцы.
Накачиваясь бреднями и водкою,
Подзуживая собственную гнусь,
Спасали Русь винтовками и плетками
Ведь так спокон веков спасают Русь.
И до сих пор не сказано в учебниках,
А тот, кто помнит, безнадежно стар,
Чья сажа оседала в трубах Треблинки,
И чьею кровью полон Бабий Яр.
Я опоздал, я не услышал выстрелов,
Я по рассказам знаю о войне,
Но до сих пор ничтожество бесчинствует,
И грязным пальцем в спину тычет мне.
Будь проклято стыдливое молчание,
Будь проклята бессовестная ложь,
Пусть нет судьбы нелепей и печальнее,
Но и счастливей судеб не найдешь.
Ирония и грусть – симптомы времени,
Болезненного, судя по всему.
Мне не знаком язык родного племени,
Но я горжусь причастностью к нему.
1987 – 1988
Днепропетровск
В прокуренном театре
Без рампы и кулис,
Где вовсе непонятно,
Кто зритель, кто артист,
В бездарной пантомиме
Коротких южных зим
Неслышно и незримо
По времени скользим.
Как странно без участья,
Без слов и без вины
На собственные страсти
Смотреть со стороны,
Как роль – обыкновенно –
Разучивать печаль:
«Прощай, мой друг бесценный,
Единственный, прощай!»
Безмолвны, будто тени,
Мы тычемся в углы,
И души, как растенья,
От льдинок тяжелы.
Зимой все начиналось,
Зима поставит крест
На том, что не менялось
От перемены мест.
Как странно дни и ночи
Без слёз и суеты
Отыскивать средь прочих
Знакомые черты
И вновь все ту же сцену
Молчаньем очищать...
«Прощай, мой друг бесценный,
Единственный, прощай!»
Как странно перед ветром
Распахивать пальто
И снова беззаветно,
По-детски верить в то,
Что новогодней хвоей
Средь всякой кутерьмы
Окупится с лихвою
Безмолвие зимы,
В прекрасном белом вальсе
Описывать свой круг
И искоркой бенгальской
Взлетать из чьих-то рук,
Чтоб отсветы на стены
Ложились, трепеща...
«Прощай, мой друг бесценный,
Единственный, прощай!»
посв. М. Перлову
Тишина звенит, как тетива,
С каждым взмахом крылышек непрочных.
Улетай, мой ангел полуночный,
За спиною тенью не вставай.
В гулкой башне вторит пустота,
Вдоль пролетов – вытертые стены.
На луну нацелены антенны.
Улетай, мой ангел, улетай.
Здесь твой смех, твой шепот, твой мираж,
Зеркала дыханием туманят,
Навсегда вколоченные в память.
Я твой пленник, ангел, я твой страж.
Но когда смолкает суета,
Так болят твои прикосновенья...
Отпусти хоть на одно мгновенье...
Улетай, мой ангел, улетай.
Кто живой, кто мертвый – отзовись,
Понапрасну головы морочим,
Миллиарды наших одиночеств
Сохранит заснеженная высь.
А у нас от снега слепота,
Не поймем, кто верует, кто плачет.
Ты же зрячий, ангел мой, а значит,
Улетай, мой ангел, улетай...
Нам в электричке – два часа.
То холодно, то душно.
Мы загорались, как леса –
От спички простодушной.
Мы избавлялись от Москвы,
Нарядной и беспечной,
От человеческой молвы,
Увы, – бесчеловечной.
И было так же в этот день
И весело и грустно
Увидеть собственную тень
Средь зарослей капустных,
Ступить на шаткие мостки
Над быстротечной Истрой
И отпечатать башмаки
На просеке бугристой.
Людей и сосен голоса
В единый хор сливались,
И ожидались чудеса,
Что прежде не сбывались.
И где-то на исходе дня,
Ладони согревая,
Мы приседали у огня,
Себя не узнавая.
Нам в электричке – два часа.
То холодно, то душно...
Ах, Боже мой, куда вы только делись...
Ах, Боже мой, куда вы только делись,
Друзья мои и недруги мои.
Вы помните – восторженную ересь
Выкрикивали с веток соловьи.
Вы помните – вино темнело в чашках,
И скрещивались тени по углам,
И девочка по имени Наташка
Аккордами сбегала по ладам.
О чем грустить? О том, что поумнели,
Что строже стали линии лица,
О том, что дни сливаются в недели
И тянут нить до самого конца.
Что мы узнали боль и безнадежность,
И влажных губ доверчивую дрожь.
По горсточкам растрачивая нежность,
По капелькам накапливая ложь.
О чем жалеть? О том, что неустанно
Вершится ежедневный балаган,
Что близкими нанесенные раны
Болят сильнее прочих наших ран.
Что слаще всех последняя затяжка,
Да только в жизни все наоборот...
А девочка по имени Наташка
По жестким струнам пальцами ведет...
Легкий бриз обдувал его жаркий висок
и раскачивал желтые лампы,
и шептала волна в золотистый песок
бесконечные томные ямбы.
В этой душной, подобной питью, темноте
различал неожиданный зритель,
как нафабренный ус щекотал декольте
и корсет обжигался о китель.
Он был дьявольски молод, но сердцем устал,
весь во власти балтийского сплина.
Он неспешно взошел на пустынный причал,
заложивши ладони за спину.
Что ему померещилось в лунном свету,
чей услышал он зов ниоткуда?
Пароходные стоны в далеком порту
иль любви запоздалое чудо.
А наутро нашли на причале сюртук –
ни письма, ни записки короткой.
Беспокойно мужчины глядели вокруг,
безутешно рыдали кокотки.
Но ломились столы от питья и еды,
и в тоске напились офицеры...
Только в лунной дорожке светились следы
туфель сорок восьмого размера...
В любые времена и на любой земле
Е. Клячкину
Не верьте никому, ничьим слезам не верьте,
Ничьим словам не верьте – ни славе, ни хуле.
Один и тот же лик у жизни и у смерти
В любые времена и на любой земле.
Есть только высший суд и только личный опыт,
Натруженные стопы, морщины на челе,
Надежд или молитв срывающийся шепот
В любые времена и на любой земле.
От перемены мест меняются пейзажи,
Занятия и даже закуска на столе,
Но близкие мои любимы мной все так же
В любые времена и на любой земле.
Что в сутолке Москвы, что в буйстве Тель-Авива
Судьба неторопливо качает на крыле,
И, значит, можно жить и можно быть счастливым
В любые времена и на любой земле.
1994