История
Заминка на пути к коммунизьму
Все наши читатели – бывшие советские люди. Надеемся, вы еще помните, что ХХII съезд КПСС, состоявшийся 17-31 октября 1961 года, принял программу, которая провозглашала, что к 1980 году в СССР будет построен коммунизм, или, как это произносил Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев, – коммунизьм. Наш рассказ – о маленькой заминке на этом пути, которая случилась через несколько месяцев после принятия этой замечательной программы.
Речь – о трагических событиях, которые имели место ровно 50 лет назад – в первых числах июня 1962 года в Новочеркасске Ростовской области. Наш рассказ о них базируется, в основном, на сообщении активного участника этих событий Петра Сиуда.
Как это было
Центром событий первых чисел июня 1962 гола стал Новочеркасский электровозостроительный завода имени Буденного (НЭВЗ), самое крупное предприятия города. С 1 января того же года на нем началась кампания по снижению расценок оплаты труда последовательно во всех цехах завода. Расценки снижались на 30-35 процентов. Последним цехом завода, где расценки были снижены в мае месяце, был сталелитейный. А утром 1-го июня 1962 года по центральному радиовещанию было объявлено о резком, тоже до 35 процентов, естественно, «временном» повышении цен на мясо, молоко, яйца и другие продукты.
К этому времени рабочие других цехов, как это было свойственно советским людям, уже как-то свыклись с ухудшением их материального положения. Получив через несколько месяцев второй удар, они бы, вероятно, и в этот раз нагнули голову. Для сталелитейщиков же эти два удара, разделеные парой недель, как бы слились в один.
Имелся еще ряд отягчающих ситуацию
обстоятельств. Далеко не все рабочие завода были обеспечены жильем. В городе и
на заводе практически никак не решалась жилищная проблема. Строительство жилья
велось в незначительных объемах. Плата за квартиру в частном секторе в ту пору
составляла от 35 до 50 руб. в месяц, т.е. от 20 до 30 процентов месячной
зарплаты рабочего.
Новочеркасск считался в ту пору городом студентов. Соответственно было и его
обеспечение продуктами питания. В магазинах практически не было мясных
продуктов, масла, а на рынке цены на них были чрезмерно высокими. Очередное
повышение государственных цен неизбежно влекло за собой подорожание продуктов
питания на рынке.
В то утро по дороге на работу и в цехах все обсуждали неприятную новость, возмущались. В сталелитейном цехе рабочие собирались кучками, обсуждали не только повышение цен на продукты питания, но и недавнее снижение расценок оплаты труда. Цех лихорадило, но никто не помышлял о протестах, о выступлении, о забастовке. Все же о недовольстве рабочих стало известно в парткоме завода и директору Курочкину, который пришел в сталелитейный цех с секретарем парткома.
Привыкшие к покорности советских гегемонов высокие начальники повели разговор с рабочими высокомерно, по-барски. На беду, в момент разговора к группе рабочих, окружавших директора и секретаря парткома, подошла женщина с пирожками в руках. Увидев пирожки, директор, – видимо, большого ума был человек, – решил пошутить и, обращаясь к рабочим, произнес: «Не хватает денег на мясо и колбасу, ешьте пирожки с ливером». Как тут не вспомнить Марию-Антуанетту с ее советом: «Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные!» Шутка директора и стала той последней искрой, которая повлекла за собой трагедию в Новочеркасске.
Рабочие возмутились хамством директора и с возгласами: «Да они еще, сволочи,
издеваются над нами!» разделились на группы. Одна из групп пошла к
компрессорной завода и включила заводской гудок. Другая группа отправилась по
цехам завода с призывом прекращать работу и объявить забастовку. Необходимо
подчеркнуть, что ни на начальном этапе возникновения забастовки, ни на
протяжении всех дальнейших событий 1-3 июня, не создавалось и не было никаких
групп или органов, которые взяли бы на себя ответственность за организацию и
проведение выступлений рабочих. Все события происходили именно стихийно. К
событиям также не был причастен кто-либо со стороны. Инициатива кипела и
проявлялась снизу, в массе трудящихся.
У людей давно на душе накипело. Достаточно было появления групп рабочих, призывающих к забастовке, как работа моментально останавливалась. Масса забастовщиков росла, как снежная лавина. В ту пору на заводе работало около 14 тысяч человек. Рабочие вышли на территорию завода, заполнили площадь возле заводоуправления. Площадь не вмещала всех бастующих.
Группа рабочих сняла звено штакетника, огораживающего скверик, и перегородила им
прилегающий к заводу железнодорожный путь СКЖД, повесив на штакетник красные
тряпки. Этим был остановлен пассажирский поезд «Саратов-Ростов» и вообще
движение поездов на этом участке. Остановкой железнодорожного движения рабочие
стремились сообщить о своей забастовке по линии железной дороги.
По инициативе слесаря завода В.И. Черных цеховой художник В.Д. Коротеев написал
плакаты: «Дайте мясо, масло», «Нам нужны квартиры», которые они вынесли из
завода и укрепили на одной из опор электрифицируемой в ту пору железной дороги.
На тепловозе пассажирского поезда кто-то написал: «Хрущева на мясо». Этот лозунг
стал популярным и появился в других местах.
Дополнительно к заводскому гудку тревожные сигналы начали подавать и с
тепловоза. К заводу стали стекаться рабочие второй и третьей смен, жители
рабочих поселков. С забастовщиками в переговоры ни партийные органы, ни
администрация завода не вступали. Но было предпринято несколько попыток
воздействовать на забастовщиков чужими руками.
Первая такая попытка были предпринята
силами дружинников из инженерно-технических работников предприятия, которые, как
известно, находились еще в большей зависимости от администрации, чем рабочие.
Дружинники пытались пропустить пассажирский поезд и этим открыть движение на
железной дороге. Но они оказались бессильны против массы забастовщиков и были
вынуждены ретироваться, сняв повязки дружинников.
Примерно в полдень первого дня забастовки в массе забастовщиков пронеслось:
«Милиция приехала!». Вся людская масса ринулась к полотну железной дороги, по
другую сторону от которой в две шеренги выстраивалось более сотни милиционеров.
Доставившие их машины разворачивались на пустыре. Но, увидев накатывающуюся с
противоположной стороны людскую массу, доблестная народная милиция кинулась
вдогонку за разворачивающимися машинами, на ходу карабкаясь в кузова. Двое
бедняг, у которых от страха подкашивались ноги, не успели. Но рабочие отпустили
их с напутствием не соваться больше к забастовщикам.
К концу рабочего дня на площадь около заводоуправления прибыли первые отряды
воинских подразделений Новочеркасского гарнизона. Они были без оружия.
Приблизившись к массе людей, солдатские колонны моментально поглощались ею.
Забастовщики и солдаты братались, обнимались, целовались. Офицерам с трудом
удавалось извлекать солдат из массы людей и уводить их от забастовщиков. Власти
убедились, что солдаты Новочеркасского гарнизона оказались ненадежными, поэтому
надежду возложили на офицеров.
Четвертая попытка воздействовать на забастовщиков имела вид бронетранспортеров с офицерами. Но им даже не дали выбраться из машин. Бронетранспортеры раскачивались рабочими с поразительной легкостью из стороны в сторону. Жалко было смотреть, как полковники и майоры болтались на сиденьях, не в состоянии скрыть на своих физиономиях растерянность и страх. Да и что они могли сказать рабочим? Бронетранспортеры уехали.
Наконец, с находившегося на большой высоте балкона строящегося крыла
заводоуправления пытался выступить первый секретарь Ростовского обкома КПСС
Басов, окруженный чиновниками. Трусливость партийных чиновников была для всех не
только очевидной, но и оскорбительной. С забастовщиками явно никто не хотел
говорить на равных. Басова и его холуев пытались забросать камнями, но они были
в буквальном смысле слова высоко над массой людей, поэтому ни одного попадания в
них не было. Басов с чиновниками ретировались.
Возник стихийный митинг, раздались призывы к захвату в
городе почты, телеграфа (ну, как Ленин с Троцким в 1917 году) с целью отправки
во все города обращения с призывами о поддержке забастовки. Но Петр Сиуда
помнил, чем кончились подобные попытки в Грузии и Венгрии. Ему удалось убедить
людей отказаться от этих намерений. Было решено на следующее утро идти в центр
города демонстрацией и предъявить свои требования властям.
Утром 2 июня в город прибыла большая группа партийно-государственных руководителей из Москвы, в которую входили Микоян, Козлов, Кириленко, Ильичев, Полянский, Шелепин и сошки помельче. С трудящимися встретиться никто из них не спешил. Ф.Р. Козлов доложил в Москву Н.С. Хрущеву об обстановке и просил через министра обороны СССР дать указания командующему войсками Северо-Кавказского военного округа Плиеву выделить войска для пресечения возможных погромов в городе.
Но еще в ночь на 2 июня в рабочие поселки и на территорию завода были введены в полном вооружении войска, на ключевых пунктах поставлены танки. Что характерно, среди солдат было много представителей кавказских национальностей. Было много людей в штатском, то есть кагебешников. Начались незаметные отсечения небольших групп протестующих и аресты. Был арестован и Петр Сиуда.
Несмотря на массированное присутствие
войск, собралась большая масса рабочих и двинулась в центр города. Некоторые
группы рабочих направились на другие заводы с призывами поддержать
электровозостроителей. На призывы с готовностью откликнулись строители, рабочие
заводов электродного, «Нефтемаш», других мелких предприятий. Отовсюду шли
колонны в город. В колоннах появились красные знамена, портреты Ленина.
Демонстранты пели революционные песни: «Смело, товарищи, в ногу», «Вставай,
проклятьем заклейменный». Все были возбуждены, охвачены верой в свои силы, в
справедливость своих требований. Колонна демонстрантов все более возрастала.
Достигнув центра города, демонстранты затопили всю площадь перед горкомом партии
и прилегающие улицы. В горкоме была масса солдат. Часть митинговавших
направилась к горотделу милиции. Там тоже было полно солдат кавказских
национальностей. Не будем вдаваться в детали дальнейших событий. Наиболее
агрессивная часть демонстрантов, спровоцированная действиями солдат, ворвалась в
служебные помещения, стала бить стекла, ломать мебель, рвать портреты вождей.
Солдатам была дана команда открыть огонь, вначале в воздух. С деревьев
посыпались убитые и раненные мальчишки, забравшиеся туда из любопытства. Затем
огонь был перенесен на толпу. Масса людей была настолько плотной, что ни один
выстрел не мог пропасть зря.
По рассказам очевидцев, офицер, получивший команду открыть огонь, отказался это сделать и застрелился на месте. Еще один майор, увидев результаты побоища, тоже якобы застрелился.
Подгоняли грузовые бортовые машины, автобусы. Туда спешили вбрасывать, впихивать трупы жертв. Ни одного погибшего не отдали для захоронения близким. Место их захоронения стало государственной тайной. При царе-батюшке тоже случались расстрелы демонстраций трудящихся. Можно вспомнить Кровавое воскресенье 1905 года, Ленский расстрел. Но такого кощунства, чтобы тела убитых не позволили похоронить родственникам – таких свидетельств в истории нет.
Известие о расстреле демонстрации в мгновение облетело Новочеркасск. Стихийный протест разгневанных горожан продолжался вечером после расстрела. Ожидалось, что перед собравшимися выступит Микоян, однако его смелое воззвание к народу «образумиться» люди услышали только по радио. В городе был объявлен комендантский час, и людей разогнали силами военных и милиции.
В воскресенье 3 июня утром люди небольшими группами опять двинулись к месту вчерашнего побоища. К полудню у здания горсовета снова стала собираться толпа, но, наученные горьким опытом, люди уже боялись давать выход своим эмоциям. Вечером начались аресты. Партийные чиновники решали судьбу взбунтовавшегося города. Особо горячие головы даже предлагали выселить всех жителей Новочеркасска по стопам депортированных народов – в Среднюю Азию.
Власть трудящихся боялась трудящихся пуще царской власти. Было сделано все,
чтобы вести о трагедии не распространились по стране и за рубежом. Даже
городские газеты Новочеркасска ни словом не обмолвились о расстреле. В
Новочеркасске работало несколько пеленгационных машин на случай попыток
радиолюбителей передать о кровавых событиях за рубеж. Как в военное время,
вскрывалась вся почта, отправляемая из города.
Но шила в мешке утаить не удалось. Еще долго после описанных событий не только в Новочеркасске, но и в других городах Ростовской области и за ее пределами то и дело находили листовки «антисоветского» содержания.
В Новочеркасске все же было улучшено снабжение продовольствием, возросли масштабы жилищного строительства. Заплачено это было, по разным данным, жизнями от 26 жителей города. Раненых было около 90 человек.
Но это была еще не вся плата.
20 августа 1962 года в Новочеркасске состоялся суд над 14 участниками событий 1-3 июня, которые без особых оснований были определены как зачинщики «погромов». Беда многих из них состояла в том, что они ранее имели судимости. Это нужно было властям, чтобы представить волнения в городе как спровоцированные бандитскими элементами. А трудящиеся сами по себе какие претензии могли иметь к родной власти, которая, к тому же обещает скорый коммунизм?
Они и обвинялись в бандитизме по ст.77 и организации массовых беспорядках по ст. 79 УК РСФСР. 7 обвиняемых коллегией Верховного Судом РСФСР под председательством Л.Н. Смирнова с участием прокурора А.А. Круглова были приговорены к расстрелу, остальные получили «приличные» сроки.
Всего разными судами по событиям в Новочеркасске было осуждено более 100 человек. Наиболее частыми были сроки от 10 до 15 лет лишения свободы. Петр Сиуда получил 12 лет, хотя он был одним из тех, кто старался сдержать страсти забастовщиков.
По счастью осужденных, не считая, естественно тех, которые были расстреляны, Никита Сергеевич был вскоре отстранен от власти. Стало возможным все валить на него. Уже в январе 1965 года в лагерь приехали кагебешники для зондирования настроений новочеркассцев. Вскоре в Москве начали пересматривать их дела. Сиуде одному из последних снизили срок до 6 лет. Весной 1965 года новочеркассцев стали освобождать, его же, за строптивость, не выпускали. Он откровенно пишет, что мать подкупила, кого только могла, благодаря чему в 1966 году ему поменяли характеристику на положительную и освободили.
Петр Сиуда рассказывает о своей семье. Отец начал революционную деятельность в Батуми в 1902 году, с 1903 года был членом РСДРП, был близким соратником Сталина, многих из 26 бакинских комиссаров. Одиннадцать лет вёл революционную деятельность в Баку, возглавлял революционное движение в период первой русской революции в Грозном, был близким другом Джапаридзе и Фиолетова. А в 1937 году в Ростове-на-Дону был репрессирован и после более чем годичных пыток умер в Ростовской тюрьме.
Сам Петр pодился в 1937 году, то есть как раз в тот год, когда арестовали отца. С 1943 по 1950, пока мать отбывала сpок в лагеpе, воспитывался в детском доме. Арестовали ее, понятно, как члена семьи врага народа. Даже трудно понять, почему власти проявили по отношению к ней такую мягкотелость – неужто, чтобы дать подрасти ребенку? А потом еще довольно быстро ее освободили – всего через 7 лет. Непостижимо!
Петр закончил гоpнопpомышленную школу, работал в шахте, на стройке в Казахстане, служил в армии, потом заочно учился в техникуме и работал на Новочеркасском электpовозостpоительном заводе.
Когда Петра осудили, мать написала Микояну, напоминала о его соратнике по партии и революционной борьбе в Баку, просила помочь. Сумела передать письмо, что было, очевидно, тоже непросто.
И Микоян «откликнулся». Вскоре Петра вызвали на допрос. Следователь уточнял его биографические данные. И по ходу допроса показал тоненькую папку «дела», сообщив, что это дело большевика-ленинца П.И. Сиуды, его отца. Так через 25 лет, говорит Петр, сошлись судьбы отца и сына – в застенках КГБ.
Тогда же следователь сообщил, что от Анастаса Ивановича Микояна в КГБ поступила записка с просьбой помочь ему всем, чем возможно. И ведь пытались же помочь. Вначале требовали показаний по новочеркасской трагедии, но когда поняли, что ничего не получат, не настаивали. Стали настаивать на малом – на признании событий преступными и на ошибочности его участия в них.
Но Петр отказал этим сердобольным людям и в такой малости, и был освобожден, как говорилось выше, только в 1966 году, да и то благодаря тому, что мать оказалась менее щепетильной, чем он.
После освобождения он стал заниматься политической деятельностью: писал письма, протесты в «Пpавду», «Литеpатуpную газету». Открыто осудил ввод советских войск в Афганистан. Добился полной реабилитации своего отца. Неоднократно подвергался преследованиям и провокациям со стороны КГБ. Последние годы жизни активно занимался расследованием обстоятельств новочеpкасской тpагедии.
Убит пpи невыясненных обстоятельствах в 1990 году. За несколько дней до гибели нашел свидетеля, который знал место захоронения pасстpелянных при подавлении забастовки новочеpкассцев.
8 июня 1996 года президент РФ Борис Ельцин издал Указ «О дополнительных мерах по реабилитации лиц, репрессированных в связи с участием в событиях в г. Новочеркасске в июне 1962 года». Там было много хороших слов и поручений, в частности, предусматривалась установка за государственный счет памятника жертвам расстрела, создание музея, но мало что было выполнено.
10 лет назад, 2 июня 2002 года Новочеркасск отмечал 40-летний юбилей трагедии. Из приглашенных руководителей государства не прибыл никто. Это еще можно понять, но и из местных руководителей были только немногие вторые лица. Но хуже всего то, о чем написали тогда «Новые известия»: «Сказать, что на призыв организаторов отдать дань памяти невинным жертвам 62-го откликнулся весь город, – значит погрешить против истины. На поминальные мероприятия прибыли максимум сто человек – собственно непосредственные участники тех трагических событий и их родственники, а также юные кадеты и солдаты. Причем последние, скорее всего, в добровольно-принудительном порядке».
А ведь в городе в то время жили еще тысячи участников или, по крайней мере, свидетелей тех событий. Люди не хотят знать не только прошлого своих предков, но и о собственном не хотят вспоминать…
Памятник все же был установлен – за счет местных властей, музей открыт на средства… фонда Сороса.
Партия вела народ к коммунизму, но – вот беда – элементарно обеспечить его кормом на этом пути не получалось. Мало того, что социалистическая экономика, вопреки всем расчетам основателей научного коммунизма (еще раз подчеркиваем: научного – не утопического) оказалась неэффективной, так надо ведь было еще защищать завоевания социализма, на что уходило до 80% того, что эта хромая экономика производила.
Вероятно, можно считать символичным, что в течение первого же года после объявления скорого построения коммунизма советские прожектеры получили два сигнала об их импотенции: в июне внутри страны, в Новочеркасске, а в октябре – на внешнем фронте, в спровоцированным ими же Карибском кризисе.
Хочется сказать, что это было начало конца. Но нет – начало было в октябре 1917 года.