Чулпан Хаматова на прямо заданный ей Ксенией Собчак (в интервью на телеканале «Дождь») вопрос «Что лучше, революция или Северная Корея?», так же прямо и ответила: «Я бы выбрала Северную Корею. Я не хочу жертв».
Надо полагать, из этого нежелания жертв актриса и пошла на сделку с чертом, снявшись в его предвыборном ролике. Единственное, что здесь могло бы извинить Хаматову – это если она не совсем в курсе того, чтó происходит в КНДР.
Фонд актрисы называется «Подари жизнь», а все, что происходит в Северной Корее, можно было бы назвать «Забери жизнь». Станислав Дмитриевский на Гранях провел для актрисы ликбез, рассказав о судьбах детей (ради которых Чулпан Наилевна готова заключить договор с кем угодно), имевших несчастье появиться на свет в северокорейских тюрьмах.
Но мы решили – раз уж тема затронута, тем более, что и кто-то из наших читателей, возможно, не совсем в курсе – не ограничиваться одной этой заметкой, порылись в интернете и нашли еще две характерные публикации на эту тему, объемно рисующие ситуацию. Публикации 2010 года, но можете не сомневаться: за это время в КНДР если что и изменилось, то только в худшую сторону.
Читайте, чтó Чулпан Хаматова готова принять, как меньшее зло. И не надо думать, что такой сценарий в 21 веке для России исключен. Следом читайте материал о «приморских партизанах» – это уже почти неотличимо от КНДР. Сон разума, как известно, рождает чудовищ. Безответственность и безнаказанность ничем хорошим не заканчиваются. Кто в 2000 году, приветствуя приход к власти «молодого и энергичного (непьющего!)» руководителя мог предположить, что ситуация докатится до той, которую мы имеем сегодня: политзаключенные, чуровщина, средневековое мракобесие. Тем более что тандем совсем недавно выразил самые искренние соболезнования корейскому народу в связи с кончиной любимого руководителя Ким Чен Ира. Родственные души.
Не бывает предела не только совершенству.
Последнее высказывание Чулпан Хаматовой о
том, что Северная Корея лучше революции, иллюстрирует давнюю мысль о том, что
нельзя быть немножечко беременной. Даже самый прекрасный человек, из лучших
побуждений позволивший черту откусить кончик своего пальца, рано или поздно
оказывается сожранным и переваренным. Впрочем, на сей раз путь от вымученной
рекламы «национального лидера» до благожелательной апелляции к самым
отвратительным образчикам расчеловечивания пройден на редкость быстро.
Фонд Хаматовой называется «Подари жизнь». В связи с этим предложил бы Чулпан
Наилевне, если она случайно не в курсе, ознакомиться со следующими
свидетельствами из страны, которую она считает примером меньшего зла:
«Центр заключения в Хамкионге, Северная
Корея. Май 2000 года. „На протяжении нескольких дней после того, как я оказалась
в тюрьме, дети родились у семерых женщин. Младенцев с необрезанной пуповиной
обернули в пластиковые мешки и подвесили вниз головой прямо под открытым небом.
Там они висели до тех пор, пока не умерли. Один из новорожденных оставался жив в
течение трех дней. Потом его задушили“».
«19-летняя девушка родила ребенка.
Охранник приказал нам немедленно убить его или приготовиться к наказанию. Самая
старшая из нас была вынуждена накрыть ребенка одеялом и задушить его. Она
никогда не смогла оправиться после этого кошмарного поступка».
«В докладе HRWF
фигурируют различные методы проведения казней новорожденных: младенцев убивали,
протыкая им головы длинными иголками; детей душили веревками; в некоторых
тюрьмах новорожденных давили ногами охранники или даже отдавали на съедение
сторожевым собакам. Большинство этих детей были рождены женщинами, бежавшими из
своей страны и скрывшимися в Китае. Но там они были арестованы и депортированы
на родину. В Северной Корее их, в соответствии со статьей 47 Уголовного кодекса,
считают дезертирами. Те же обвинения предъявляются и детям этих женщин. И мать и
ее ребенок считаются врагами государства».
«“После рождения некоторых младенцев
душили, а иногда оставляли лежать на полу, ртом вниз, и охранники не разрешали
никому подходить к ним до тех пора, пока дети не умирали. Матери тихо плакали,
видя агонию своих детей“, – говорится в одном из
свидетельств. „От вида такого количества мертвых младенцев многие женщины
сходили с ума. Почему они должны были делать такие ужасные вещи?“, –
задается вопросом Пак Ён-нан (Park Young-nan),
ставший свидетелем смерти по меньшей мере четырех новорожденных».
Это из статьи в испанской El Mundo от 11 июня 2002 года
со ссылкой на доклад организации «Права человека без границ» (HRWF).
Более свежую информацию по теме можно посмотреть в соответствующем разделе сайта
«Международной Амнистии» и на многих других правозащитных ресурсах, чья
добросовестность ни разу не была поставлена под сомнение серьезными
наблюдателями.
Станислав Дмитриевский,
«Условия тюрем настолько ужасающи, что невозможно подобрать слова, чтобы описать их», – говорит чудом сбежавший из тюрьмы бывший заключенный. Каннибализм – не редкость среди голодающих заключенных. Работники тюрем насилуют женщин, используют их как рабынь, а потом убивают новорожденных детей. На узниках проводят испытания биологических и химических веществ.
Правительство Северной Кореи под руководством диктатора Кима II
отрицает существование этих лагерей. Однако цифровые фотографии, сделанные со
спутника, доказывают обратное. На них ясно видны территории бараков, построенных
в военном стиле. Каждый из них окружен наземными минами и 10-футовыми заборами
из колючей проволоки. Международные правозащитные организации подсчитали, что в
12 лагерях страны находятся около 200 тыс. заключенных, к тому же есть еще 30
трудовых лагерей и лагерей перевоспитания.
Один из очевидцев – 53-летний Йонг – находился в заключении 5 лет. Тогда он был
атеистом, но сейчас славит Бога за свое избавление. Его посадили в тюрьму из-за
отца, обвиненного в шпионаже, которого он даже никогда не видел. Йонг говорит,
что правительство Северной Кореи настолько подвержено паранойе, что наказывает
три поколения членов семьи «врага народа» как «антиреволюционные семена,
подлежащие искоренению». После ареста Йонг пережил три месяца допросов, угроз и
пыток, включая подвешивание за запястья. Ночью его камеру по пояс наполняла
вода, из-за чего он не мог спать. Затем его перевели в лагерь для работы на
минах, где он стал очевидцем случая, как охранник застрелил заключенного,
осмелившегося поднять каштаны.
«Со мной обращались, как с животным, я пережил вещи, которые вы даже не сможете
себе представить», – рассказывает Йонг. В 1995 году Йонг был переведен в Лагерь
18, где находилось около 50 тыс. узников, которые питались только травой и
кукурузными зернами. Чудесное избавление Йонга произошло в сентябре 1998 года,
когда он сумел спрятаться в вагоне поезда в угле. Йонг стал одним из многих
корейских беженцев, эмигрировавших в Китай.
В лагерях наиболее жестоко обращаются с христианами, их подвергают пыткам и мучениям, вынуждая отказаться от Христа и признать, что правитель страны, Ким II, – Бог.
Несколько тысяч христиан содержались в лагере, где их пытали, морили голодом и
убивали.
В городах Северной Кореи почти нет населения старше 60 лет. Представитель
Красного Креста из Южной Кореи встречался с северокорейским доктором и в беседе
заметил: «Я был в разных городах Азии, и везде есть пожилые люди». Доктор
прошептал в ответ: «Вы знаете, что наши люди сильно страдают от недостатка пищи.
Пожилые люди сами не едят, поддерживая жизнь в своих внуках, и они слишком
слабы, чтобы передвигаться. Многие умирают».
За последние 8 лет голод стал причиной смерти более 3-х млн. человек, в
большинстве – стариков и детей. Основные причины голода – коррупция в
правительстве, неспособность использовать соответствующие сельскохозяйственные
технологии и тот факт, что пища поставляется прежде всего в армию, а не тем, кто
больше всех в ней нуждается.
Свидетельство доктора Н. Волертсена, который находился в Северной Корее 18 месяцев: «…пожилые женщины рассказывали о пытках детей, массовых казнях, насилии, жестоких биологических медицинских экспериментах и убийстве младенцев. Дети в приютах голодают, и им „промывают мозги“ идеологией „чучхе“. Государственные чиновники утверждают, что у них в стране нет сирот, т. к. государство для них – и папа, и мама. И все же каждый год умирают от голода 30-40 тыс. детей. Многие находятся в детских лагерях, где переживают голод и жестокое обращение».
Беженцы из Северной Кореи. Тысячи северокорейцев бежали в Китай в поисках лучшей
жизни. Некоторые пытаются покинуть страну в поисках свободы от религиозных
гонений, а другие пересекают границу в поисках работы и пропитания, чтобы затем
вернуться и поддержать свои голодающие семьи в Северной Корее. Северокорейцы
пересекают реку Туманган в основном зимой, когда она замерзает, чтобы попасть в
Китай.
По подсчетам, от 100 до 300 тысяч северокорейских беженцев скрываются в Китае.
Но попасть в Китай не означает приобрести свободу. Между Китаем и Северной
Кореей существует договор о принудительной репатриации всех беженцев. Бегство из
Северной Кореи является преступлением, за которое полагается смертная казнь,
китайская полиция, по сути, посылает беженцев на смерть. Беженцы, насильно
репатриированные в Северную Корею, подвергаются зверскому допросу. В зависимости
от их ответов, их либо казнят, либо отправляют в одну из многочисленных
северокорейских тюрем для политзаключенных.
За каждого пойманного беженца из Северной Кореи назначена награда, поэтому
китайцы ищут их, чтобы передать полиции. Перебежчики, которые являются
христианами, говорят, что были арестованы за чтение Библии, проповедь Евангелия
или разговор о Боге. Благодаря работе миссионеров и христианских групп,
действующих около границы, многие выходцы из Северной Кореи в Китае становятся
христианами. Некоторые из новообращенных позже возвращаются обратно в Северную
Корею, чтобы проповедовать своим родственникам и друзьям.
drug.gorod-artem.ru,
27.12.2010
Ирина
Лагунина: Из свидетельских показаний Ким
Йонга (видимо, этот тот же Йонг, показания которого были приведены и в
предыдущей статье. – Ред.), бывшего узника 14 и 18 лагерей для
политических заключенных в Северной Корее.
«Во время допросов они заставляли меня
становиться на колени и подкладывали под коленные суставы заостренные деревянные
брусья. А затем надавливали на бедра. Боль просто не передается описанию. Через
двадцать дней допросов я уже не мог это переносить и попытался покончить жизнь
самоубийством. Я решил перегрызть себе вены, потому что другого способа наложить
на себя руки просто не было. Но я потерял сознание. Все это заведение
переполнено плачем и криками. Даже когда тебя самого не допрашивают, тебе
приходится слушать, как кричат другие. Люди могут только ползать – настолько
сильно их избивают. Это место не для человека – для животного.
Сначала, в первые полтора месяца, допросы
начинались рано утром и продолжались до 2-3 часов ночи следующего дня.
Допрашивают сменами и не дают заключенным спать. Это тоже очень и очень
болезненно. Чтобы я не мог спать, меня поместили в камеру по пояс с водой.
Камера была настолько маленькой, что я не мог даже сделать шаг. И если у меня
подгибались колени, то лицо оказывалось в воде. Потом они приковали мои руки к
потолку, чтобы я не мог сесть. А если я терял сознание, меня встряхивали. Так я
стоял там три дня без сна. Но уже после первых 24 часов я был абсолютно измотан.
Однако самая болезненная пытка, которую ко
мне применяли, – это острые иголки из бамбука, которые загоняли под ногти и
потом вверх по фаланге. Когда загоняют такую иголку, все твое тело начинает
трясти от боли.
Я хотел признаться во всем. Но мне не в чем
было признаваться. Мне повезло, меня допрашивали только три месяца. Для других
узников период допроса может быть намного дольше».
Ирина Лагунина: Свидетельские показания Кима Йонга,
которые вы только что слышали, взяты мной из доклада организации «Всемирная
христианская солидарность». Как удалось выяснить авторам этого почти
200-страничного исследования, тюремная и лагерная система в Северной Корее носит
весьма разветвленный характер. Первоначальными допросами заведуют два
государственных учреждения – Государственное агентство обеспечения безопасности
и Агентство народной безопасности. Из показаний перебежчиков следует, что все
больше таких заведений для допросов создается в последнее время вдоль границы
Северной Кореи с Китаем, поскольку растет и число людей, пытающихся пересечь эту
границу. Тех, кто совершает экономические преступления, например, пытается
наладить какой-то собственный бизнес, отправляют на небольшие сроки в
принудительные трудовые лагеря. К нескольким месяцам таких лагерей может
приговорить даже начальник нерадивого подчиненного. Но чаще к трудовым лагерям
или к лагерям трудового перевоспитания приговаривает суд. С политическими
заключенными все обстоит еще хуже. Их дела в суд даже не передаются. И они
направляются лишь в соответствующие лагеря – номер 14, 15, 16, 18, 22 и 25.
Бывшие заключенные утверждают, что лагеря эти похожи на города. То же
подтверждают кадры, которые можно легко увидеть на Google Earth.
Разницу в обращении с заключенными показывает рассказ бывшего телохранителя Ким
Чен Ира, а потом заключенного лагеря № 15 Ли Йон Гука:
«Заключенные, совершившие мелкие уголовные
преступления, как, например, преступления на экономической почве, получают бобы
и кукурузу, так что они редко страдают от недоедания. Однако политическим
заключенным дают только кукурузу в небольшой чашке с бульоном из сухих листьев
редиски. Листья редиски – это отходы. Их маринуют. Никакой другой еды нет. Это –
все трехразовое питание в день. Нас заставляли ежедневно работать по 14 часов, а
если кто-то из нас не работал так, как хотел охранник, всю группу в 200-300
человек избивали. Так они заставляют заключенных наблюдать друг за другом. Мы
ловили мышей и змей и ели их».
Мы беседуем с национальным директором организации «Всемирная христианская
солидарность» Стюартом Уиндзором.
Вы призываете привлечь северокорейский
режим к ответственности в Международном уголовном суде за преступления против
человечности и геноцид. Вы полагаете, что в нынешних условиях это возможно при
том, что даже специальный представитель ООН по правам человека в Северной Корее
никак не может повлиять на ситуацию?
Стюарт Уиндзор: Мы участвовали в процессе выбора и
назначения первого специального представителя ООН по Северной Корее, профессора
Витита Мунтарборна. Мы тогда подготовили доклад о нарушении прав человека в
Северной Корее. И так получилось, что мы участвовали вместе с профессором
Вититом в нескольких семинарах и конференциях. Он говорил мне, что ему так
никогда и не предоставили возможность въехать в Северную Корею. И, конечно,
новому специальному представителю – Марзуки Дарусману – тоже так пока и не
предоставили право на въезд, без которого у него, конечно, руки связаны. Но он
сможет посетить соседние страны, он сможет поговорить с людьми, которые прошли
через северокорейские тюрьмы. В 2007 году мы выпустили обширное исследование:
«Северная Корея: вопрос ждет ответа, дело не терпит отлагательства». На
презентации этого доклада присутствовал Джеффри Робертсон, судья Специального
трибунала по Сьерра-Леоне и советник юстиции ООН. Он заметил тогда, что мы
собрали детали того, о чем люди подозревали, но что никогда до этого не было
документировано. Еще один человек, который прочитал наш доклад, – Линда Мелверн,
журналистка, которая детально записала свидетельства геноцида в Руанде. Ее
публикации использовались в ходе специального трибунала ООН по Руанде. Она
публично заявила, что, с ее точки зрения, наш доклад о тюрьмах в Северной Корее
подтверждает факт существования геноцида против христиан, буддистов и людей
других религий, которые содержатся в тюрьмах этого режима. Более того, наш
доклад, сказала она, – это подтверждение преступлений против человечности в
КНДР. И мы хотим, чтобы эти обвинения были расследованы.
Ирина Лагунина: Один из самых страшных рассказов,
который я когда бы то ни было слышала о Северной Корее, – это даже не рассказ
выжившего в тюрьме. Это рассказ дезертира Ан Мьонг Чала, бывшего охранника в
тюрьме 22, прозвучавший в документальном фильме National Geographic
«Тайная Северная Корея».
http://www.youtube.com/watch?v=FW2sReWDyHI
http://www.youtube.com/watch?v=NEtSi_heSBc&feature=related
Он говорит о том, что в течение трех лет получал удовольствие от массовых
расстрелов, от того, что заставлял детей не только присутствовать при пытках над
заключенными, но и участвовать в этих пытках, бросать камни в привязанного к
дереву человека. Он иногда убивал людей за то, что они пытались поймать мышь,
чтобы съесть ее. Это считается серьезным нарушением тюремного режима. Вы изучили
тюремную систему КНДР по показаниям бывших заключенных. Тюрьма 22 – это
исключение? Или таких много?
Стюарт Уиндзор: Не думаю, что это – исключение. Это
распространено повсеместно. Лагерь номер 15 – еще один пример. Мы опросили
многих бывших заключенных, которым удалось пережить тюрьму, а потом пересечь
реку и выбраться в Китай, откуда их вывезли в Южную Корею. Они все говорят –
режим исключительно жестокий. Люди либо умирают в тюрьме из-за нечеловеческих
условий, либо над ними проводят публичные казни. Многие из тех, с кем мы
разговаривали, были вынуждены присутствовать при публичных казнях. Обычно это
происходит за пределами тюрьмы. Людей привозят на место казни, судья зачитывает
приговор, то есть признает человека виновным в каком-то нарушении, затем этого
нарушителя привязывают к столбу, завязывают ему глаза. Приводит приговор в
исполнение чаще всего тройка охранников или тюремной полиции, каждый
выстреливает по три раза. А чтобы человек не кричал, ему впихивают в рот камень.
Повторяю, мы в ходе расследования встретили много перебежчиков, которых
вынуждали смотреть на эти казни. Так что мы знаем, что зверства режима
продолжаются, режим беспощаден, людей по-прежнему уничтожают. Мы также
опрашивали бывших охранников тюрем. Более того, мы получили свидетельства того,
что в некоторых тюрьмах на заключенных испробуют химические и биологические
вещества.
Ирина Лагунина: Даже последний случай с освобождением
Айджалона Гомеса и с приездом Картера, многие считали, будет использован
северокорейским режимом для того, чтобы, возможно, передать Западу политическое
послание – что Пхеньян, например, в очередной раз готов к переговорам по ядерным
вопросам. И северокорейская атомная бомба – на самом деле серьезная проблема. Вы
думаете, у международного сообщества когда-нибудь дойдут руки до разговора о
правах человека, если режим Ким Чен Ира и о ядерных вопросах говорит неохотно?
Стюарт Уиндзор: Не уверен. Ядерная проблема – большая
проблема для Запада, да и для самой Северной Кореи. И конечно, когда мы говорим
с этим режимом, он подчеркивают, что у них демократическое государство, никаких
проблем с правами человека у них нет, и с тюрьмами тоже проблем нет.
Ирина Лагунина: Один из бывших заключенных лагеря № 15
Ким Йон Сун заметил в интервью с сотрудниками «Христианской солидарности», что
это никакие не тюрьмы и не трудовые лагеря. Это – лагеря смерти. Было бы лучше,
сказал он, если бы политических заключенных просто расстреливали. В Южной Корее
открыт центр психологической реабилитации людей, которые прошли через
северокорейскую лагерную систему и которым все-таки потом удалось выбраться из
страны.
Радио Свобода,
2.09.2010, в сокращении