Литературная страница

 

Стихи

Андрей Лукьянов (Москва)

 

* * *

птицы садятся на мой подоконник

глухо воркуют и ждут подаянья

я – одинокий иконопоклонник

кухня полна золотого сиянья.

 

если бы это подольше продлилось

если бы сны мои были светлее

если б судьба надо мной не глумилась

если б жениться на сказочной фее.

 

грохотом гулким судьба отвечала:

быть и тебе убиенну и мертву –

тщетно прослеживать первоначала.

кот за окошком преследует жертву.

 

кухонный мне полумрак остается

грубый коньяк да простая сигара

да временами Двурогий смеется:

ждет тебя, милый, загробная кара.

 

что же мне делать

ты скажешь: молиться

тихо лелеять любимые лица...

 

сколько же времени это продлится?

сколько еще силам тьмы веселиться?

 

* * *

бездомная собака Сара

ко мне пристала возле дома

сначала чуть не искусала -

лицо ей было незнакомо

 

но постепенно привязалась

хоть было нечего мне дать ей

и к ней почувствовал я жалость

со всей ее собачьей братьей

 

теперь едва лишь я приближусь

к хрущобе утонувшей в кленах

как непременно с ней увижусь

и – грусть в глазах ее зеленых

 

дам ей порой кусочек сыру

ей шкуру серую поглажу

потом войду в свою квартиру

сниму ботинки и поклажу

 

придется трижды вымыть с мылом

ее погладившие руки

брезгливо порывая с миром

собачьей черно-белой скуки

 

но возле дома вечерами

приятно если Сара встретит

и вновь печальными глазами

как теплый друг тебя приветит.

 

* * *

помнишь в крымском поселке однажды в июле: была жара

ну а я не забыл это все как будто было вчера

ты простыла вдруг и твоим лазаретом была гора

сигареты да местный портвейн – вот и все твои доктора

 

приютил нас под самой вершиной каменный грот

ночью вместо окна бывало ливень все льет и льет

ты меня разлюбила я был одинок и глядел с высот

на далекое море внизу и думал что все пройдет

 

и твоя простуда и твоя нелюбовь ко мне и твоя

молодая тоска и мечта уехать в иные края

но пока оставался вблизи тебя один только я

как нелепый спутник твоего замершего бытия

 

там внизу в поселке закупал я хлеб запасал воды

пьяного егеря обходил заметал следы

и все думал что нет на этом свете такой беды

чтобы нас погубила и в тупом раскаянье нет нужды

 

мы вступили с тобой давно во враждебный какой-то брак

вот начнет темнеть я открою видавший виды рюкзак

извлеку икону да помолюсь чтобы сгинул Враг

а потом наберу в близлежащем лесу для костра коряг

 

разведу огонь налью котелок разогрею чай

ты лежи себе в гроте высоко над морем лежи-мечтай

как найдешь себе парня и с ним убежишь от меня в китай

или в африку к неграм и где-нибудь обретешь с ним рай

 

а когда ты вернешься быть может спустя очень много лет

повидав всего, автостопом объехав весь этот свет

и увидишь вдруг что теперь ты одна и что друга нет

наберешь мой номер и снова скажешь: алло, привет...

 

* * *

я родился позже чем стали граждан свозить в гестапо

где над ними глумиться было дозволено вертухаям

и хожу я в храм над которым властен один лишь Папа

а на юбилеях не запретят мне сказать: лэхаим!

 

да и сам я на четверть еврей хоть везите меня в Освенцим

моя бабушка мать моей мамы была на все сто еврейка

но когда мне случается поболтать с современным немцем

я конечно молчу о былом величье третьего рейха

 

пусть еда моя некошерна и я не стремлюсь в Израиль

пусть смешон иудеям собрат склонившийся пред Распятьем –

но убитых собратьев своих – знаю их, не знаю ль –

поминаю всегда и прошу за их муки добром воздать им;

 

судия Господь фюреру и его слепой паранойе

ну а я и теперь как и прежде обычный служитель Бога

кто-то должен жить продолжая дело сие земное

что же братья мои пускай мне костел а вам синагога

 

вы молúтесь в ней ну а я в своем помяну вас храме

да избавит вас Бог от всех кровожадных безумных бестий –

но когда соберет нас Машиах не признанный прежде вами

за небесным столом мы припомним всех и пребудем вместе.

 

* * *

...три пустобрёха лают во дворе

бездомных грязных глупых пустобрёха

кончается какая-то эпоха

вот в этом предстоящем сентябре

 

возьму гитару старую свою

сыграю кое-как этюд Шопена

минувшее припомню постепенно

и песенку про что-нибудь спою

 

про Маленького Принца, про жену

которую увел я у другого

и все что было в жизни дорогого

неторопливо в песнях вспомяну

 

и выйду покурить во двор, а там

всё те же пустобрёхи просят снеди

всё так же пиво пьют мои соседи

и голуби мерещатся котам...

 

* * *

Понемногу, как черные птицы клюют

На снегу раскрошившийся сыр,

Так и я совершаю медлительный труд,

Изучаю томительный мир.

 

За страницей страницу и стих за стихом,

Кадр за кадром, к последнему дню

В полусне я Тобой неприметно влеком

И Тебя, о Господь, не виню.

 

Ну, а если влеком не Тобой, то пойму,

Может быть, будет час, может быть,

В сиротливом миру, в одиноком дыму -

Чьею силой я мог бы любить?

 

Юрий Рабовский (Москва)

 

* * *

Однажды, когда-нибудь в жизни моей,
В негреющей дымке простого светила,
Проступит, как берег во время отлива,
Давно позабытый порядок вещей...

Увидится с нескольких сразу сторон –
И город, и жизнь, и намокшие щеки,
И камни, и лето, и берег далекий,
И рыцарский замок, и низкий перрон.

Развалины в парке, качели, пустырь,
Бельё на верёвке, старухи и дети,
Забытое «ретро» в рассеянном свете,
Костер догоревший, и древний утиль.

Вот ранние листья ложатся на пруд,
И где-то вокруг, отраженные кроны,
Волнуются нехотя в небе огромном
И улицы, как каравеллы, плывут.

Боярышник, рельсы, ползёт товарняк,
Дома над обрывом – но нету обрыва,
И нету домов тех – густая крапива,
И что там под нею, не вспомнить никак…

И может однажды, сквозь гул тополей,
В утраченном смысле простого мотива,
Проступит, как берег во время отлива,
Давно позабытый порядок вещей.

 

Царицино, 1975


* * *

Пустынный дом. На зеркале разбитом
густая пыль... Заброшено, забыто
простое ненадежное жилье.
Шумит листва, потрескивают сучья,
день догорел, и в пустоте паучьей
луна глядится в битое стекло.

Речной туман прочнее, безымянней,
и ощущаешь все существованье –
так привыкают к темноте глаза,
как разум к жизни – в мире мало света,
но начинаешь различать предметы,
пытаясь их в один узор связать.

И видятся сквозь тающие годы,
сквозь ветры, сны, растенья, небосводы –
свидетели земного бытия:
дубовый стол, истлевшие газеты,
тепло огня и тусклые портреты...
чужой уют, чужая боль моя.

И между звёзд, как будто вспоминая,
смотрю в огонь и, головой мотая,
понять пытаюсь тщетный смысл веков.
А ночь плывёт, рождая запах хвои,
выпытывая что-то дорогое,
чему ни жизни, ни судьбы, ни слов...
 

1975 – 1977


Колымские пейзажи


1


Далеко же я забрёл
следом вслед за октябрём,
оглянулся и увидел –
догорающий закат,
небо, словно древний идол,
кедры чёрные стоят...
Я наполню жестяную
Кружку яблочным вином,
Запечалюсь, затоскую,
Выпью всё одним глотком,
А потом прижмусь губами
К ледяной коре сосны,
И зажмурюсь под кругами
Ослепительной луны…
Снег летит в тайгу пустую,
с океана ветры дуют,
заметают всё подряд,
загоняют в бухты баржи,
гнут к земле стальные башни,
выворачивая взгляд...
Лето северное, словно
шаровая вспышка молний,
как поэзия без слов,
выхватило неумело
Карамкена звёздный кров,
кристаллические ели,
полосы прожекторов,
хвойный остров диковатый
с годовалой трын-травой,
где слепые воронята,
озираясь воровато,
пролетают надо мной...
 

Карамкен, 1976


2


Посёлок был в четыре шага,
Но долго шли мы по нему,
Минуя крутизну оврага,
Коротких улиц полутьму.

Ряды бесформенных строений,
Мошки и гнуса плотный рой…
Истории новейшей тени
Пищат угрюмо под ногой…

Толкнув провисшую калитку,
Помедлили секунды три,
Прошли по выщербленной плитке,
Сгибаясь, в низкий дом вошли…

В газетном, сером абажуре
Светильник вис в дыму густом,
Каких-то смутных три фигуры
Угадывались за столом…

Они, не чокаясь, глотали
Спирт, водку, чачу, самогон…
И сплевывая, вспоминали
Итоги призрачных времён…

И странно так услышать было
Замедленные их слова,
Как если б вдруг заговорила
Скрипучим голосом зола…

Они перебирали годы,
Этапы, войны, лагеря…
Свои великие свободы,
Свои земные якоря…

В них гасла вся моя реальность,
И проступала жизнь ничья –
Незнанья параноидальность
Раздавленного бытия…

Бессмысленнейшая дорога,
И никуда и наугад….
Утихла горечь и тревога,
Никто уже не виноват…

Историей, как в детстве корью,
Мне хочется переболеть,
Чтоб зыбкой памяти неволю
В один прыжок преодолеть….

 

Магадан-Хабаровск-Сов.Гавань-Ванино-Владивосток, 1978 – 1980